| 95 Ту же мысль повторяет Афанасий и в другом месте своих сочинений, именно, в послании к Епиктету Коринфскому, писанном в 371 г., следовательно, незадолго до смерти. Значит, Афанасий всегда оставался верен этой мысли (III, 329). 97 Migne. Patr. Graeca. Тот. 39, р. 95 – 96. Замечательно, о. Иванцов читал это же самое место из сочинений Амфилохия, и по тому же изданию, но ухитрился – неизвестным и поразительным способом – открыть здесь мысль, совершенно обратную той, какая действительно здесь заключается (О. Ив. стр. 195). 99 Conciliengesch. В. II. s. 10 (2-ое изд.): wenig sicher und zuverlussig, говорит Гефеле. Эти слова Гефеле, замечает ваш критик, «как будто, не совсем поняты г. Лебедевым» (201). Позволим себе спросить вашего критика: да как же их следует понимать? 101 Для нас, впрочем, было довольно важное основание не отказываться от разсматриваемого мнения. Мы нашли очень знаменательное замечание в послании отцов II вселенского собора к императору Феодосию Великому. Обозревая свою деятельность, отцы говорят, что «они изрекли краткие определения (συντμουζ ρους εξεφωνσαμεν). утвердив веру отцов никейских» (Binii. Concilia, р. 533, tom. I, pars I). Под такими «краткими определениями», имеющими целью подтверждение исповедания никейского, нечего разуметь, кроме символа константинопольского. Ибо, над такими «краткими определениями» нельзя разуметь ни символа никейского, потому что символ этот «изречен» не отцами II вселенского собора; нельзя разуметь и правил II вселенского собора, потому что правила упомянуты в том же послании, отдельно, в числе предметов, какими ознаменовалась деятельность этого собора; нельзя разуметь и особенного «томоса», т. е., собрания догматических определений этого собора, которое не дошло до нас, потому что этот томос отцами собора константинопольского 382 года назван «пространным изложением веры» (Феодор. Церк. Истор. V, 9), следовательно, томос не то же, что «краткие определения», под которыми удобнее всего разуметь символ константинопольский, «утвердивший веру отцов Никейских», т. е., составленный на основании символа никейского, и, притом, самостоятельно. |
| Видите, как много истин предлагает нам Символ веры , составленный на двух первых вселенских соборах, Никейском и Константинопольском. В нем говорится – о Боге едином, в трех Лицах покланяемом, о Боге Отце, Творце неба и земли и Промыслителе всех тварей, о Боге Сыне, Иисусе Христе, о Его вочеловечении, страданиях и крестной смерти, подъятых для нашего спасения, о Его воскресении из мертвых и вознесении на небо, о втором Его пришествии на землю во славе, для совершения последнего суда; о Боге Духе Святом, о Церкви Христовой и спасительных таинствах, о воскресении мертвых и будущей вечной жизни. Надобно, братия, всем вам знать наизусть изложенный Символ веры , и для того, чтобы удобнее могли вы слушать предлагаемые поучения, в которых будем раскрывать каждый член Символа порознь. Если будете знать Символ веры , то много облегчится для вас уразумение поучений, и легче будет вам удержать в памяти объяснение каждого члена Символа. Слушая внимательно изъяснение Символа, старайтесь, братия, удерживать в памяти, что будете слышать, и повторяйте слышанное с благоговейным размышлением; беседуйте об истинах спасительной веры в домах ваших, когда возвратитесь из храма; передавайте вашим детям, что можете. Но вот чего надобно при этом остерегаться: чтобы вам самим чрез вымысел не прибавлять к слышанным объяснениям чего-нибудь такого, что не согласно с учением истины. Старайтесь вспоминать учение веры и повторять в домашних беседах точно так, как слышали вы, или будете слышать в храме. О сих истинах веры (или догматах) опасно умствовать: они выше человеческого разума, и познаются только чрез веру, потому что они не человеческим разумом познаны, а Богом открыты нам в Его Божественном слове. Аминь. Читать далее Источник: О православной вере : поучения, предложенные по порядку пространного катехизиса Православной Церкви/Евсевия, архиепископа Могилевского. - 3-е изд, в 2 кн. – С.-Петербург : Тип. Д-та Уделов, 1877./Кн. 1. – VI, 442, с. Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| В первом огласительном слове св. Кирилл, призывая ко крещению, указывает необходимость его для человека и благодатные последствия, приносимые этим таинством. Во втором слове содержится призыв к искреннему раскаянию во грехах, содеянных в течение всей жизни, и изображается гибельность греха. В третьем слове говорится о том, что при искреннем раскаянии грехи, даже самые тяжкие, омываются водой крещения, и возрожденный благодатью человек соединяется со Христом. Далее, с четвертого слова проповедник переходит уже к изложению основных истин христианского вероучения, но предварительно дает краткий обзор христианских догматов, подлежащих дальнейшему раскрытию. Четвертое слово заканчивается указанием на источник христианского вероучения — Священное Писание и дается перечень канонических книг. — Св. Кирилл предлагает палестинский канон середины IV b., т. е. того времени, когда споры относительно неканонических книг Ветхого Завета и Апокалипсиса еще продолжались. Но следует помнить, что если канон священных книг не приводится св. Кириллом в окончательном виде, он содержится в следующем важном положении святителя: «От Церкви приобрети сведение, какие книги Ветхого и какие Нового Завета, а книг, не признаваемых Церковью (тон апокрифон), не читай!» (IV, 36). С пятого слова начинается изъяснение символа Иерусалимской Церкви, причем, основное внимание здесь уделяется объяснению начального слова символа — «Верую» и истолковывается вера не только как согласие человека на усвоение преподаваемой ему истины, но и как благодатная сила, даруемая от Бога. В заключение св. Кирилл сообщает (но не записывает) слушателям текст Иерусалимского символа, который предлагает им заучить наизусть и не открывать никому, кроме христиан. В остальных 13 огласительных словах св. Отец объясняет весь символ веры, именно, местный символ, Иерусалимский, несколько отличный от Никейского вселенского символа. Проповедник подробно изъясняет, по порядку, член за членом, причем, сначала раскрывает сущность того или другого христианского учения, а потом опровергает различные заблуждения, противные этому учению. Так, в 6, 7, 8 и 9 словах разъясняется первый член символа. В шестом слове он излагает учение о единстве Божием против язычников и манихеев. В седьмом слове говорит о Боге Отце, раскрывая ту мысль, что Бог именуется Отцом в собственном смысле, т. к. от вечности рождает Сына Божия Иисуса Христа, Отцом же всех людей Он называется в совершенно ином смысле. В восьмом слове св. Кирилл изъясняет слово «Вседержитель», которым опровергаются языческие и еретические учения, признающие два начала в мире; здесь же раскрывается учение о Божественном Промысле. В девятом слове содержится учение о Боге, как Творце и Устроителе всего видимого и невидимого и указывается на целесообразность, проявляющуюся в мире. |
| И обозревая все треволнения, пережитые церковью (стр. 250) в период борьбы за никейский символ, мы можем поверить, что та формула, которая невредимо прошла сквозь всю эту бурю сомнений и отрицания и победила их, поистине достойна того, чтобы навсегда остаться непоколебимым знаменем 59 веры церкви» 60 . Если в некоторых отдельных выражениях здесь и чувствуется излишнее увлечение, если в действительности борьба против никейского символа далеко не у всех епископов Востока исходила из чистых побуждений, если в ряду самых вождей антиникейской оппозиции мы встречаем и настоящих, хотя и скрытых, ариан, если и самая подозрительность восточных в отношении к никейским терминам возбуждена была именно этими скрытыми арианами, каковы оба Евсевия и их сподвижники, то в отношении к большинству епископов Востока, как доказывают события начиная с 358 года, взгляд А.А. Спасского нельзя не признать совершенно правильным. Эти епископы, лишь случайно очутившиеся в рядах «евсевиан», боролись против никейской веры и её поборников не потому, что были арианами, а потому, что никейские термины казались им слишком грубыми для выражения отношения Сына Божия к Богу Отцу, а защитников никейского символа они подозревали в савеллианстве. Что же касается Ария и его покровителей, то, не разделяя сами их действительных убеждений, восточные конверваторы верили в искренность их обращения. Но как только около 357 года возродилось в лице Аетия, а потом Евномия, чистое арианство, оно встретило на востоке такой же энергичный протест, как и учение самого Ария. – А главное: А.А. Спасский не отрицает влияние на отношение восточных епископов к никейскому символу и других побочных причин. «Вытекая в своей первооснове», – говорил он 61 – «из такого чистого источника, как желание сохранить полученную от древности веру в полной неприкосновенности, борьба против никейского символа, элементами А.А. Спасский считает: 1) настроение тогдашнего полуязыческого – полухристианского общества: для язычников арианство было ближе и понятнее, чем никейская вера; 2) религиозную политику константинопольского двора, опиравшуюся, правда, тоже на настроение епископов Востока, но имевшую важное значение для внешних успехов реакции 62 . |
| Эти епископы, лишь случайно очутившиеся в рядах «евсевиан», боролись против Никейской веры и её поборников не потому, что были арианами, а потому, что никейские термины казались им слишком грубыми для выражения отношения Сына Божия к Богу Отцу, а защитников Никейского символа они подозревали в савеллианстве. Что же касается Ария и его покровителей, то, не разделяя сами их действительных убеждений, восточные консерваторы верили в искренность их обращения. Но как только около 357 г. возродилось в лице Аэтия, а потом Евномия, чистое арианство, оно встретило на Востоке такой же энергичный протест, как и учение самого Ария. – А главное: А.А.Спасский не отрицает влияние на отношение восточных епископов к Никейскому символу и других побочных причин. «Вытекая в своей первооснове, – говорит он 61 , – из такого чистого источника, как желание сохранить полученную от древности веру в полной неприкосновенности, борьба против Никейского символа на практике осложнилась рядом других элементов, чуждых ей по существу, которые всему антиникейскому движению придали новую окраску, затемняющую первоначальную чистоту её». Такими, осложнявшими борьбу восточных против Никейского символа, элементами А.А.Спасский считает: 1) настроение тогдашнего полуязыческого-полухристианского общества: для язычника арианство было ближе и понятнее, чем никейская вера; 2) религиозную политику константинопольского двора, опиравшуюся, правда, тоже на настроение епископов Востока, но имевшую важное значение для внешних успехов реакции 62 . Став на такую точку зрения в выяснении причин антиникейской реакции, А.А.Спасский оказался в состоянии – вслед за В.Н.Самуиловым и В.В.Болотовым – правильно оценить в частности и образовавшуюся в 358–359 г. омиусианскую партию. Св. Епифаний занёс омиусиан в свой «Панарий» против 80-ти ересей – на 73-м месте – под именем «полуариан», или – точнее – «полуариев» – μειρειοι. Историки Сократ и Созомен тоже видят в омиусианах одну из арианских групп. На этом основании и раннейшие учёные, как например, у нас в России А.П.Лебедев и А.М.Иванцов-Платонов, видели в «полуарианах» тоже еретиков, хотя и более умеренных, чем ариане. |
| Последнего рода поправки, т.е., поправки догматического характера состояли в следующем. В первом члене символа веры в словах: «Творца всего видимого и невидимого» Евсевиев термин πντων был заменен простым « πντων», так как греческое παξ πντες значащее: есть без исключения, могло бы вести к мысли, что Бог Отец есть творец и Сына и Духа. Во втором члене опущено было прежде всего выражение « το θεο λγου – слово Божие», в виду того, что с понятием Логоса в хританском мире нередко связывались признаки, заимствованные из философского учения о нем, как посредствующем орудии между Богом, и миром; выражение: Логос Божий, вообще, было чуждо символьному языку древней церкви и в текст кесарийского символа, вероятно, внесено было самим Евсевием 866 . Отцы собора заменили его чисто христианским понятием: « τ ν υν θεο – Сына Божия. Далее, они устранили и выражение «перворожденного всей твари», как термин, находившийся в большом употреблении у ариан и способный подать повод к мнению, что Сын есть только первое творение Отца. Затем, вместо неопределенных слов Евсевиева символа: «единородного Сына, прежде всех веков от Отца рожденного» они поставили недопускающие перетолкования и выражения: «единородного, рожденного от Отца, т.е. из сущности Отца ( τουτστιν κ τς οσας το πατρς)», показывакшие, что сущность Сына такая же, как и сущность Отца, дальнейшим подтверждением чего и служит центральный термин никейского символа: единосущного. Чтобы яснее отметить отличие церковного учения от арианского, к указанным выражениям были присоединены еще следующие слова: «Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного», направляющиеся прямо против воззрений Ария. Третий член Евсевиева символа, исповедующий веру в Духа Св., оставлен без изменения. Наконец, в заключение к символу отцы составили особые анафематизмы, ясно отвергавшие основные тезисы арианства. После всех этих поправок и дополнений, символ, принятый собором, получил следующий вид: Веруем во единого Бога Отца Вседержителя, творца всего видимого и невидимого. |
| Объяснение пункта III. Что Никейский символ не есть крещальный символ, но правило веры разъясняющее учение о Сыне Божием, это открывается: 1) из краткости третьей части символа, где совершенно нет упоминания о церкви, оставлении грехов, воскресении плоти и вечной жизни, о таких предметах, которые или все или частью в начале IV-ro века встречаются почти во всех крещальных символах; 2) из прибавления анафематизмов в конце его. Вследствие указанных прибавок и опущений, и также вследствие несоразмерной подробности второй части символа (о Сыне Божием), наконец, вследствие исключения двусмыслевных библейских фраз исповедание получило характер теоретический (mheoremisirenden), не литургический и не библейский. В последующее время, после Никейского собора это послужило главным поводом к борьбе против символа. Не только ариане и евсевиане нападали на него под предлогом, что он не библейский, но и мужи, в существе дела сходившиеся во мнениях с Никейским собором, также не решались вполне соглашаться с ним, символом. С другой стороны, если возьмем во внимание, с какой победоносной решительностью и с какою силою это исповедание поражало арианизм, а также и то, что оно заключало в себе самое сильное осуждение всякой двусмысленности, какая только могла представляться, – если возьмем во внимание равно и то, что на символ этот хотели смотреть как на образец учения и как на общий церковный закон, хотя и не как на крещальный символ, то найдем здесь яснейшее доказательство энергии маленькой Александрийской партии 936 . Из актов соборов, из творений отцов церкви, даже из сочинений еретических писателей весьма легко было бы привести множество цитат (из времени 350–450 г.), которые бы свидетельствовали о высоком уважении к Никейскому символу, как содержащему апостольское предание, и говорили бы в пользу его абсолютной неприкосновенности. Лишь одно представляло затруднения и приводило к различиям между приверженцами Никейского символа, это именно вопрос, как вперед поступать при крещении. Мы уже видели, что символ Никейский не есть символ крещальный, но есть правило веры, и, действительно, нет ни одного свидетельства в пользу того, чтобы где-либо в церкви, между 325 и 361 годами, употреблялся символ этот при совершении крещения, а оставались в употреблении в этом случае древние символы поместных церквей. |
| Но точно ту же самую мысль о «существенном» происхождении Христа от Бога излагает и символ Константинопольский, переставляя иначе слова Никейского исповедания, и опуская изучаемую добавку: «из сущности " … В нем говорится: «во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного, от Отца рожденного прежде всех веков». Нет сомнения, рассуждает Шмидт, что расстановка слов Никейского символа: «рожденного от Отца, Единородного» – рожденного… родного – прямо требовала исправления. Да при том же к этим словам присоединено вышеуказанное пояснение, представляющее на деле тавтологию. Если читать это место Никейского символа с размышлением, то мысль встречалась здесь с чем-то для нее несообразным. А результатом всего этого и было составление того изложения, какое появилось в символе Константинопольском: Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков. Таким образом, без той вставки, о какой идет речь, вне сомнения – ясно и определенно находит себе выражение все то, что исповедовалось и в символе Никейском. С самыми незначительными средствами, благодаря иной расстановке слов и заключительному выражению: «прежде всех веков», символ Константинопольский достигает очень важного результата: в нем Христос определяется как Сын Божий, – точнее, как Единородный, а еще точнее – как рожденный от Отца. Та же самая, исправляющая текст, рука, которая не приняла в символ Константинопольский слов: «из сущности Отца», говорит Шмидт, исключила из него и выражение, непосредственно следующее за этими последними словами, именно: «Бога от Бога». К чему эти слова нашли себе место в символе Никейском, когда чрез три слова («света от света») за тем следовало более торжественное исповедание о Христе в речении: «Бога истинного от Бога истинного»? 16 Чрез приближение слов: «света от света» к выражению, находящемуся выше: «рожденного от Отца» дается разуметь, иллюстрируется, что рождение произошло не в какой либо определенный момент, а именно, как свет от света (т. е. как луч от солнца). Если сравниваем символ Константинопольский с Никейским, то встречаем и еще пропуски в первом. |
| и Евсевий и Феогний были сосланы, а их кафедры замещены другими лицами. Отцы Никейского собора возвратились к своим паствам не с одинаковым настроением духа. Все они (за исключением арианствующих) были, убеждены, что арианство осуждено справедливо, но не всем была присуща уверенность, что полемические средства, как κ τς ουσας и μοοσιον, не заключают в себе опасной крайности. Западные епископы стояли весьма твердо в православии. Но эту твердость надо понимать несколько относительно, — в пассивном смысле: они не обладали достаточным образованием для полного уразумения выражений и всего смысла Никейского символа, к которому они отнеслись довольно формально. В церквах остались в употреблении другие символы, прежде существовавшие. Иларий пиктавийский, человек высоко образованный для своего времени, говорит о себе таким образом: «Свидетельствуюсь Богом небесе и земли, я никогда не слыхивал ни того, ни другого из этих выражений (ex substantia, consubstantialem), но мыслил всегда согласно с ними. Возрожденный в св. крещении и даже пробыв несколько лет епископом, я однако же услышал веру никейскую (=текст символа) лишь тогда, когда меня отправляли в изгнание (fidem nicaenam nunquam, nisi exsulaturus, audivi)». Таким образом, догматическая победа над арианством, одержанная на Никейском соборе, опередила собою победу историческую. Нужно было твердо упрочить в богословском сознании достояние никейской веры и очиститься от всех тех осадков, которые были аналогичны с арианством. Поэтому прошло более полувека, прежде чем на Константинопольском соборе отмечено было и это историческое торжество над арианством. И те лица, которые были не свободны от предубеждений против никейских формул, представляют собою те элементы в кафолической церкви, брожение которых и составляет историю борьбы с арианством после Никейского собора. Она слагается из двух половин: 1) борьба арианского элемента за преобладание оканчивается торжеством его (поворотный пункт — август 357); 2) но это торжество ведет ко внутреннему разложению того, что казалось арианской партией, и объединению всего того, что было в ней в действительности православного. |
| Лишь одно представляло затруднения и приводило к различиям между приверженцами Никейского символа: это именно вопрос, как впредь поступать при крещении. Мы уже видели, что символ Никейский не есть Символ крещальный, но есть правило веры, и, действительно, нет ни одного свидетельства в пользу того, чтобы где-либо в Церкви между 325 и 361 годами употреблялся Символ этот при совершении крещения, а оставались в употреблении в этом случае древние Символы поместных Церквей. Но когда, с восшествием на императорский престол Юлиана, православная партия снова подняла голову, когда знаменитыми Соборами в начале шестидесятых годов быстро и успешно совершена была решительная реставрация Православия, когда мужественные епископы в Малой Азии и Сирии выступили за Православие и повели это дело с силой, мудростью и благоразумием, так что православная позиция стала защищённой со всех сторон, тогда явилось желание, чтобы и при торжественном акте крещения произносимо было чистое Никейское исповедание. Это приведено было в исполнение таким образом: или начали привносить главнейшие Никейские выражения в древние поместные крещальные Символы, или позволяли себе расширять и распространять Никейский символ так, что он стал пригоден для специальной цели, стал пригодным для употребления в таинстве Крещения, или же, наконец, этот самый Символ, несмотря на его неполноту и его полемический характер, без всяких изменений ввели в практику при совершении Крещения. Все эти три способа действительно имели место в Церкви в течение столетия между собором Александрийским (362 г.) и Халкидонским; в историю этих-то попыток входит по своему происхождению и Символ, который носит название Константинопольского». Таковы суждения Гарнака по поводу происхождения и истории символа Никейского, суждения, служащие подготовлением для дальнейших выводов его о происхождении собственно Константинопольского символа. Вообще они правильны и свидетельствуют о серьёзном изучении этим учёным данного вопроса. Есть, конечно, мысли, выраженные языком непривычным для православного человека, но этого нельзя ставить в вину протестантскому автору. |
|
|
