| Это возражение сильно поколебало вышеизложенное мнение о происхождении символа константинопольского. Однако же, это возражение не в конец низвергло рассматриваемое мнение. Прежде делали, и до настоящего времени делают, не совсем бесплодную попытку доказать, что символ, сохранившийся в «Якоре» Епифания, есть позднейшая вставка, сделанная в нем после константинопольского собора (одну из новейших попыток в этом роде укажем ниже). Да, к тому же, редакция символа, открытая в «Якоре» Епифания, сохранилась только в этом сочинении и нигде более. Это, в связи с другими затруднениями, возникающими при взгляде на эту редакцию, делает возражение, заимствуемое из «Якоря» Епифания, не неопровержимым. Гораздо значительнее, по нашему суждению, те возражения, какие в прошлом (1881) году заявлены против мнения о происхождении константинопольского символа, путем переработки и изменений никейского символа – немецким ученым Гарнаком, в специальной статье «О константинопольском символе», напечатанной в известной «Энциклопедии» Герцога. По мнению Гарнака, «константинопольский символ отличается от никейского не только присоединением новых членов к третьей его части (о Св. Духе и др.), но он совершенно различен от никейского; основные части его совсем другие, хотя в него и приняты некоторые термины из никейского символа». Он сравнивает редакцию константинопольского символа с редакцией никейского символа и находит, что в первом недостает целых трех фраз, в сравнении с Никейским, и опущено анафематство, приложенное к никейскому символу. Гарнак не видит никакой цели, которая бы могла руководить подобными пропусками при пересмотре никейского символа. Затем, он указывает на то, что сделано до десяти добавлений в символе константинопольском, по сравнению с Никейским. Разумеется, эти добавления легко объяснить желанием более точного раскрытия важнейших догматов веры. Но не таковы изменения мелкие, ничтожные в символе константинопольском по сравнению с никейским. На них обращает особенное внимание Гарнак. |
| Епифаний называет символ, приводимый им в «Якоре», тот, который буквально (совсем не буквально!) сходен с Никео-Цареградским, произведением отцов Никейских; но мы знаем, что символ этот ни по какому изданию не читался в члене о Св. Духе с такою полнотою, как приводится у Епифания; ясный знак, что в своих словах Епифаний допускает некоторую неточность (?), приписывая Никейскому собору между прочим то, что было сделано на другом соборе. Не больше ли будет вероятности, если предположим, что Епифаний под именем Никейского символа привел в своем «Якоре» символ Никео-Цареградский? Известно, что Епифаний пережил время II-ro вселенского собора и дожил до V века; ему не могли не быть известны определения II вселенского собора; почему нет ничего невероятного в том предположении, что он в своем «Якоре» мог поместить тот самый символ, который был составлен на II-м вселенском соборе. Ежели ко времени этого собора «Якорь» Епифания был уже закончен, то он мог сделать в нем изменение после, а могло быть и то, что это сочинение в то время только составлялось, особенно последние его главы, где и помещены символы». Пишущи последние слова, автор ничего не сказал о том, а как же смотреть на хронологическую дату: 374 года? 34 Я сам не в первый раз стану ниже выражать свой голос по вопросу о символе Епифаниевом. Свой голос я уже подавал еще в 1882 году, и находил, что этот символ есть позднейшая вставка. Вот что я говорил тогда. «Мы далеки от того, чтобы возражения, делаемые по поводу Епифаниева символа (а эти возражения сводились к допущению вставки в «Якоре», как это было сделано вышеупомянутым Винчензи) считать решительным. Во всяком случае они в состоянии лишить гипотезу о принятии II вселенским собором готового символа – той уверенности, с какою она высказывается некоторыми учеными. Со своей стороны мы желали бы (слушайте!) обратить внимание на следующее обстоятельство, кажется, непримеченное другими исследователями. Переходя от первого символа ко второму в «Якоре» Епифаний замечает, что так как появились новые ереси, потребовавшие их опровержения, то и предложено другое изложение веры (т. |
| 26) «Изложение веры» ( κθεσις πστεως) – символ, в котором изложена и изъяснена кафолическая вера в Святую Троицу и в Воплощение. До последнего времени принадлежность его святому Афанасию не подвергалось сомнению; но теперь уже не находят возможным помещать среди бесспорно подлинных произведений Александрийского святителя. Рукописное предание дает заглавие: « του ατου θανασου εω κθεσις πστεως» или даже двусмысленное: « του ατου κθεσις μεγλου θανασου πστεως». Единственным свидетелем из древне-церковных писателей можно признать Факунда Гермианского, который в XI книге своего сочинения – «Pro defensione trium capitulorium libri XII» (P. L. 67) говорит об expositio symboli святого Афанасия. Впрочем, этой недостаточности исторических свидетельств придают мало значения – больше внимания останавливают на самом содержании «Изложения Веры», в котором находят много особенностей, делающих сомнительным, или даже невозможным происхождение его от святого Афанасия. Фактически рассматриваемое произведение представляет не символ, а только объяснение его – expositio symboli – но положенный в основу его символ текстуально вошел в объяснение и его можно выделить, что сделано K. Hoss (см. его Studien über das Schrifttum und die Theol. des Athanasius. Freiburgim Br., 1899, S. 110 sq). Получаемый таким образом символ не тождествен ни с одним из древних вероизложений, следовательно, он составлен самим автором объяснения, и во всяком случае последний принадлежит тому же богословскому направлению, которое нашло выражение в этом символе. Здесь прежде всего ставится вопрос, вероятно ли, чтобы святой Афанасий, неутомимый борец за Никейский Символ, мог допустить составление собственного или же пользование таким символом, который значительно отличается от Никейского Символа. В символе «Изложение веры» находим γννητος, тогда как святой Афанасий в I-м Слове против ариан (гл. 30) и «Об определениях Никейского Собора» (28) решительно полемизирует против этого термина. Еще поразительнее изложение второго члена: в то время как в Никейском символе и в большинстве современных Исповеданий он излагается так: «и во единого Господа Иисуса Христа, рожденнаго», и так далее (без Λγος), здесь Λγος ставится на первом месте («И во единаго... |
| Среди ученых одни приписывают его Евсевию Верчельскому, другие Афанасию Синаиту, иные некоторому безымянному французскому богослову времен Пипина или Карла (Natalis–Alexandre, loc. cit.). Патер Кесне, в своем четырнадцатом рассуждении о творениях св. Льва, приписывает этот символ Вигилию Тапскому. Антельми опровергает это мнение и приписывает упоминаемый символ Викентию Лиринскому . Но это мнение отвергнуто всеми учеными или почти всеми. Между многочисленными доказательствами, которыми подтверждается, что символ приписываемый св. Афанасию, не принадлежит этому учителю, западные писатели дают значение одному, но самому решительному, то есть, тому, что содержащееся в нем учение о Filioque противоречит учению св. Афанасия, изложенному в его подлинных творениях, и в частности в его письме к Серапиону о Святом Духе. Из указания на различных авторов, которым приписывают, так называемый, символ св. Афанасия, достаточно ясно, что ученые не согласны относительно эпохи, когда составлено было это исповедание веры. Воссий (Dissert. de tribus Symb.) положительно утверждает, что первый писатель, присвоивший его св. Афанасию, есть Аббон, аббат монастыря Флёри, в десятом столетии. Но Тиллемон замечает, что он цитируется подобным образом в девятом столетии Гинкмаром Рейнмским, Ратрамном и Энеем в сочинениях, составленных ими в защиту прибавки к Никейскому символу Filioque. Поэтому лишь со времен этого разногласия символ стали приписывать св. Афанасию. Он появился прежде этой эпохи; и Тиллемон говорит: " полагали, что четвертый и шестой Толедский соборы, в 633 и 638 г.г., заимствовали из него различные выражения». Таким образом, самое раннее происхождение, которое можно приписать, так называемому, символу св. Афанасия необходимо полагать в седьмом столетии. Тиллемон думает, что он миг появиться в шестом столетии, но в то же время сознается, что некоторые выражения его попадаются лишь на соборах Испанских, в седьмом веке. Замечательно, что первое появление его в истории совпадает с эпохой, когда возбужден был вопрос о Filioque; и что появление это имело место в Испании, на тех самых Толедских соборах, где учение о Filioque было провозглашено в первый раз. Другой равно достоверный и имеющий высокую важность факт состоит в том, что ученые вообще допускают, что он писан по латыни и не мог происходить от грека, не знавшего этого языка; потому что в нем не встречается эллинизмов. Более того, на греческом языке существует много различных текстов этого символа; а это доказывает, что он не был составлен на этом языке, но переведен с латинского многими различными авторами; и что Восток принял его от Запада, за исключением слов Ex Filio. |
| Вероятно, отцы Собора обращали в этом случае внимание не на личные отношения, а на сущность дела: и не совсем определенный символ, предложенный притом человеком не совсем ясных убеждений, мог быть принят в основание для составления символа определенного и точного. Но он был не просто принят, а пополнен, – и пополнен так, что устранялась уже всякая возможность перетолкований его в еретическом смысле. Это прекрасно раскрывает сам автор сличением символа Никейского с символом Кесарийским (сличение это лучшая часть всей разбираемой главы, хотя, конечно, и в этой работе автор был не без предшественников). Это сличение само собой приводит к тому заключению, что между предложением Евсевия Кесарийского и принятием окончательной редакции Никейского символа происходило самое тщательное и многостороннее рассмотрение каждого термина новой редакции; и вот здесь-то, вероятно, и было место тем рассуждениям о наилучшем выражении учения о Сыне Божием, какие описывает св. Афанасий в послании об определениях Никейского Собора (а не прежде предложения Евсевия, как полагает г. Лебедев 70 ). Что было результатом этих рассуждений, показывается самим делом. Выработаны были наилучшие формулы для выражения учения о Сыне Божием и внесены в символ веры (с прибавлением, по обычаю, анафематств на противные мнения)… Конечно, это установилось не без противоречий и споров. Особенно много должно было возбудить споров слово δμоо σо ς; оно не только было противно арианам, видевшим в нем прямой подрыв своего учения, но смущало и многих православных, опасавшихся как бы с этим словом не был связан смысл савеллианский. (Поэтому обьяснения отцов и были направлены к тому, чтобы предотвратить истолкование этого слова в савеллианском смысле, как это видно из показаний и Евсевия, и Афанасия). Ничего нет удивительного в том, что когда споры стали слишком затягиваться и принимать раздражительный характер, сам император принял участие в споре и высказал мнение в пользу принятия δμоо σо ς, как сообщает об этом Евсевий. |
| Иванцов, почему-то, усматривает здесь выражение желания со стороны Григория, чтобы символ никейский был пополнен в учении о Духе. Мы, со своей стороны, ничего такого здесь не видим. И мы нисколько не ошибемся, когда противоречим о. Иванцову. В этом убеждает нас заключение письма. Передав содержание своего разговора с неизвестным лицом, Григорий просит Василия разрешить для него следующие вопросы: «ты, божественная и священная глава, научи меня, до чего нам должно простираться в богословии о Духе, какие употреблять речения и до чего доходить в своей бережливости, чтобы все это иметь в готовности для противников» (Григ. VI, 149–50). О символах, как видим, полное молчание. Дивиться следует тому, как о. Иванцов из ничего умеет создавать доказательства в пользу своих взглядов. Напрасно, также, о. Иванцов старается выдавать Григория за составителя новых символов на том основании, что в слове «на св. крещение» (III, 319 – 821) Григорий приводит, как видно, в перифразе слова, как будто, символа, говоря к новокрещаемому: «Буду крестить тебя, уча во имя Отца, Сына и Святого Духа» и пр. Судя по всему, это не символ, а простое наставление в вере новокрещаемого. Здесь встречаются такие мысли, какие не приличествуют символу, например, «веруй, что зло не имеет ни особой сущности, ни царства, что оно ни безначально, ни самобытно», и пр. Но, если и действительно Григорий, в данном случае, знакомил новокрещаемого с символом веры , то остается неразрешенным главный вопрос: есть ли это символ, составленный Григорием или каким-либо собором его времени? Не есть ли это символ древний, дошедший до него от времен первохристианства, местный символ одной из малоазийских церквей? На вопрос я не умею отвечать с точностью; следовало бы ответить на него не мне, а моему критику. Что касается Амфилохия Иконийского , которого тоже можно причислять к александрийцам, и на которого тоже ссылается о. Иванцов, как на свидетеля против нас по разбираемому вопросу, то, как немного ниже увидим, он на стороне нашей, а не на стороне нашего противника 94 . |
| Если бы это было так, то перед всяким проповедником, читавшим проповедь на литургии оглашенных, стояла бы невозможная задача объяснить Священное Писание, не затрагивая вопросов вероучения и ограничиваясь одними моральными увещеваниями. Однако проповеди IV b., предназначенные для верных равно как и для катехуменов, наоборот, отличались повышенным вниманием к спорным догматическим вопросам. Из истории церковной догматики мы знаем, что, например, такой сложнейший богословский вопрос, как предвечное рождение Сына и Его отношение к Отцу, был предметом жаркого обсуждения не только у епископов, но и на базарных площадях и в общественных банях. Арий и Аполлинарий сочиняли для простонародья гимны, в которых они пропагандировали свои взгляды 445) . При такой популярности богословских споров невозможно было удержать в секрете даже самые утонченные догматические вопросы. На что же тогда надеялся Кирилл, когда он просил у “готовящихся к просвещению” не обсуждать услышанное с непосвященными? В первую очередь следовало хранить в тайне точную формулировку символа веры: Запомните символ веры, и, исповедуя его, приобретайте и сохраняйте лишь то, что передано вам Церковью и подтверждается Писаниями. Ибо не все способны читать Писания, некоторые по недостатку образования, некоторые за нехваткой свободного времени. Дабы душа не погибла по неведению, все содержание веры было заключено в нескольких фразах. Этот символ я прошу вас запомнить слово в слово и повторять его друг перед другом как можно чаще, не записывая на бумаге, но запечатлевая по памяти в сердце. Смотрите только, когда будете повторять его, чтобы ни один катехумен [первого этапа] случайно не услышал того, о чем вы говорите. Я прошу, чтобы вы руководствовались им всю свою жизнь и кроме этой формулировки не принимали никакой другой, даже если я передумаю и буду противоречить собственным словам или если ангел тьмы притворится ангелом света и введет вас в заблуждение 446) . Ореол секретности, возникший вокруг символа веры k IV в., следует приписывать не влиянию мистериальных культов, как полагают некоторые историки 447) , а повышенной богословской чувствительности времени. В некоторых епархиях символ веры сохраняли втайне от непосвященных для того, чтобы предупредить всякое внецерковное обсуждение его содержания. Так, например, историк Созомен, повествуя о Никейском соборе, не приводит формулировки никейского символа из опасения, что книга попадет в руки непосвященных 448) . Если бы символ был опубликован, то всякий непосвященный мог бы толковать его на свой лад. Этого нельзя было допустить особенно в то время, когда символ веры из неполемической крещальной формулы превратился в предмет ожесточеннейших дебатов между церковными учителями. |
| Г. Гезен поставил себе задачей в названном сочинении восстановить, насколько возможно, по имеющимся данным, первоначальный текст славянского перевода разных символов веры и затем указать последовавшие в этом тексте с течением времени изменения. Исследованию текста символов веры автор предпосылает краткий очерк истории перевода их на славянский язык. Принимая во внимание безусловную необходимость общепонятного символа веры, а с другой стороны, исторически доказанные частные обращения южных и западных Славян, начиная с VII века, автор выражает уверенность в том, что славянский перевод символа был сделан еще до св. Кирилла и Мефодия, хотя окончательную редакцию перевод этот мог получить лишь после изобретения славянской азбуки, когда св. первоучители приступили к своей апостольской деятельности. Так как в IX столетии в Восточной церкви при совершении таинств был уже во всеобщем употреблении символ 2-го вселенского Константинопольского собора, то – говорит автор – очевидно, что именно этот символ был переведен первоначально св. Кириллом; что-же касается Никейского символа, то он, как менее необходимый, мог быть переведен несколько позже св. Мефодием вместе с номоканоном. Кроме этих двух символов, может быть извлечен еще апостольский символ иерусалимской церкви из древне-славянского перевода Оглашений или Огласительных поучений св. Кирилла иерусалимского . Автор начинает свое исследование с апостольского символа иерусалимской церкви, затем переходит к символу никейскому и наконец к константинопольскому; в заключение же представляет опыт истории перевода тех отдельных греческих слов, которые оставались непереведенными в первоначальной редакции славянских символов. В приложениях напечатаны: а) символ из Устюжской Кормчей Румянцевского Музея 230, б) Истолкование святого изображения веры из Загребской Кормчей 1262 г. и в) Епифания Славинецкого перевод константинопольского символа веры с его же грамматическими объяснениями. Из приложенных четырех светопечатных снимков первый снимок – с константинопольского символа веры Румянцевской Кормчей 230. Остальные три снимка, равно как помещенные на стран. 105 – 117 критико-палеографическия заметки: 1) о некоторых замечательных списках Евангелия и 2) о применении светописи к палеографии – прямого отношения к главному предмету исследования не имеют. Под 2 помещен снимок с греческой рукописи XI в. Московской Синодальной библиотеки, – содержащей беседы св. Григория Нисского ; под 3 и 4 фототипический и хромолитографический снимки с миниатюрного изображения св. Григория Двоеслова , – писанного по золоту в греческой четьи-минеи XI в. той же, Моск. Синод. библиотеки. Все вообще снимки исполнены превосходно. Фототипии сделаны в заведении известных московских фотографов Шиндлера и Мея (фирма Шерер и Набгольц), а хромолитография в картографическом заведении Ильина, в С.-Петербурге. |
| Епифаний называет символ, приводимый им в «Якоре», тот, который буквально (совсем не буквально!) сходен с Никеоцареградским, произведением отцов Никейских; но мы знаем, что символ этот ни по какому изданию не читался в члене о св. Духе с такой полнотой, как приводится у Епифания; ясный знак, что в своих словах Епифаний допускает некоторую неточность (?), приписывая Никейскому собору между прочим то, что было сделано на другом соборе. Не больше ли будет вероятности, если предположим, что Епифаний под именем Никейского символа привел в своем «Якоре» символ Никео-Цареградский? Известно, что Епифаний пережил время Вселенского собора и дожил до V века; ему не могли не быть известны определения II Вселенского собора; почему нет ничего невероятного в том предположении, что он в своем «Якоре» мог поместить тот самый символ, который был составлен на Вселенском соборе. Ежели ко времени этого собора «Якорь» Епифания был уже закончен, то он мог сделать в нем изменение после, а могло быть и то, что это сочинение в то время только составлялось, особенно последние его главы, где и помещены символы». Пиша последние слова, автор ничего не сказал о том, а как же смотреть на хронологическую дату: 374 года? 249 голос по вопросу о символе Епифаниевом. Свой голос я уже подавал еще в 1882 году, и находил, что этот символ есть позднейшая вставка. Вот что я говорил тогда. «Мы далеки от того, чтобы возражения, делаемые по поводу Епифаниева символа (а эти возражения сводились к допущению вставки в «Якоре», как это было сделано вышеупомянутым Винчензи) считать решительными. Во всяком случае они в состоянии лишить гипотезу о принятии II Вселенским собором готового символа – той уверенности, с какой она высказывается некоторыми учеными. Со своей стороны, мы желали бы (слушайте!) обратить внимание на следующее обстоятельство, кажется, непримеченное другими исследователями. Переходя от первого символа ко второму в «Якоре» Епифаний замечает, что так как появились новые ереси, потребовавшие их опровержения, то и предложено другое изложение веры (т. |
| Но когда дошел до исповедания веры в Иисуса Христа, Сына Божия, то произошло неожиданное: память его не устояла пред сложными никейскими богословскими терминами, которые он до конца не постиг даже на уроках патрологии в семинарии: – Единороднаго, единосущна… Он вошел в штопор, точнее – в ступор, и замолчал. Щеки его запылали, но все внутренности заледенели от ужаса. Видимо, поняв его состояние, страж порядка, чуть помолчав, снисходительно сказал: – Тогда прочтите «Отче наш». « Отче наш », конечно, отец Виталий знал наизусть. Но тут произошло что-то совершенно страшное и фантастическое: он смог произнести только «Отче наш, Иже еси» – и остановился, цепенея от стыда, беспомощности и страха. В голове замелькало: «Всё. Не поверит. Отберет, да еще и надсмеется. Как я дальше служить буду? На чем по настоятельским делам ездить?» Чеканно, благоговейно, как воинскую присягу, милиционер прочел Символ веры – от начала до конца И вдруг произошло чудо. Строгий милиционер сказал: «Ладно». Он снял фуражку, под которой обнаружились коротко подстриженные, с проседью волосы, и чеканно, благоговейно, как воинскую присягу, прочел весь Символ веры от начала до конца. Засвидетельствовав свое чаяние жизни будущаго века, он слегка улыбнулся и отдал отцу Виталию права, добавив весомо, емко, зримо: – Езжайте и не нарушайте. Правила дорожного движения кровью записаны. Как святые каноны. На мгновение за лицом строгого милиционера отец Виталий увидел светлый лик Христа, как бы говорящего: «Иди. И не греши!» скрыть способы оплаты Смотри также Комментарии Андрей 19 января 2017, 16:34 Мне бы такие ГАИшники попадались, эхххх)))))) Инна 19 октября 2016, 09:47 Очень и очень, потеплело на сердце! Спаси Господи!!! Ксения 16 октября 2016, 15:05 Потрясающе..! Ирина 23 сентября 2016, 00:27 Спасибо, за рассказ. Я сама была в такой ситуации, когда о. Петр попросил прочитать Символ Веры при собравшихся,я растерялась и сбилась. Хотя никогда не думала. Что со мной так сможет случиться. Владимир Астраков 16 сентября 2016, 10:39 |
|
|
