| Липочка. Вот вы вдруг и расплакались! Право, как не стыдно, маменька! Что там за дурак? Аграфена Кондратьевна (плача) . Да уж это так говорится – к слову пришлось. Большов. А об чем бы ты это, слышно, разрюмилась? Вот спросить тебя, так и сама не знаешь. Аграфена Кондратьевна. Не знаю, батюшка, ох, не знаю: такой стих нашел. Большов. То-то вот сдуру. Слезы у вас дешевы. Аграфена Кондратьевна. Ох, дешевы, батюшка, дешевы! и сама знаю, что дешевы, да что ж делать-то? Липочка. Фи, маменька, как вы вдруг! Полноте! Ну, вдруг приедет – что хорошего! Аграфена Кондратьевна. Перестану, дитятко, перестану; сейчас перестану! Явление третье Те же и Устинья Наумовна. Устинья Наумовна (входя) . Здравствуйте, золотые! Что вы невеселы, носы повесили? (Целуются.) Аграфена Кондратьевна. А уж мы заждались тебя. Липочка. Что, Устинья Наумовна, скоро приедет? Устинья Наумовна. Виновата, сейчас провалиться, виновата! А дела-то наши, серебряные, не очень хороши! Липочка. Как? что такое за новости? Аграфена Кондратьевна. Что ты еще там выдумала? Устинья Наумовна. А то, бралиянтовые, что жених-то наш что-то мнется. Большов. Ха, ха, ха! А еще сваха! Где тебе сосватать! Устинья Наумовна. Уперся, как лошадь, – ни тпру ни ну; слова от него не добьешься путного. Липочка. Да что ж это, Устинья Наумовна? Да как же это ты, право! Аграфена Кондратьевна. Ах, батюшки! Да как же это быть-то? Липочка. Да давно ль ты его видела? Устинья Наумовна. Нынче утром была. Вышел как есть в одном шлафорке, а уж употчевал – можно чести приписать. И кофию велел, и ромку-то, а уж сухарей навалил – видимо-невидимо. Кушайте, говорит, Устинья Наумовна! Я было об деле-то, знаешь ли – надо, мол, чем-нибудь порешить; ты, говорю, нынче хотел ехать обзнакомиться-то: а он мне на это ничего путного не сказал. Вот, говорит, подумамши да посоветамшись, а сам только что опояску поддергивает. Липочка. Что ж он там спустя рукава-то сантиментальничает. Право, уж тошно смотреть, как все это продолжается. Аграфена Кондратьевна. И в самом деле, что он ломается-то? Мы разве хуже его? |
| И в шеренге колонистов много добровольцев: свободные члены десятого и девятого отрядов, второго отряда конюхов, третьего отряда коровников — все здесь. Только Мария Кондратьевна Бокова, хоть и потрудилась встать рано и пришла к нам в стареньком ситцевом сарафане, не становится в строй, а сидит на крылечке и беседует с Буруном. Мария Кондратьевна с некоторых пор не приглашает меня ни на чай, ни на мороженое, но относится ко мне не менее ласково, чем к другим, и я на нее ни за что не в обиде. Мне она нравится даже больше прежнего: серьезнее и строже стали у нее глаза и душевнее шутка. За это время познакомилась Мария Кондратьевна со многими пацанами и девчатами, подружилась с Силантием, попробовала на вес и некоторые наши тяжелые характеры. Милый и прекрасный человек Мария Кондратьевна, и все же я ей говорю потихоньку: — Мария Кондратьевна, станьте в строй. Все будут вам рады в рабочих рядах. Мария Кондратьевна улыбается на утреннюю зарю, поправляет розовыми пальчиками капризный и тоже розовый локон и немножко хрипло, из самой глубины груди отвечает: — Спасибо. А что я буду сегодня… молоть, да? — Не молоть, а молотить, — говорит Бурун. — Вы будете записывать выход зерна. — А я это смогу хорошо делать? — Я вам покажу, как. — А моэет быть, вы для меня слишком легкую работу дали? Бурун улыбается: — У нас вся работа одинаковая. Вот вечером, когда будет ужин четвертому сводному, вы расскажете. — Господи, как хорошо: вечером ужин, после работы… Я вижу, как волнуется Мария Кондратьевна, и, улыбаясь, отворачиваюсь. Мария Кондратьевна уже на правом фланге звонко смеется чему-то, а Калина Иванович галантерейно пожимает ей руку и тоже смеется, как квалифицированный фавн. Выбежали и застрекотали восемь барабанщиков, пристраиваясь справа. Играя мальчишескими пружинными талиями, вышли и приготовились четыре трубача. Подтянулись, посуровели колонисты. — Под знамя — смирно! Подбросили в шеренге легкие голые руки — салют. Дежурная по колонии Настя Ночевная, в лучшем своем платье, с красной повязкой на руке, под барабанный грохот и серебрянный привет трубачей провела на правый фланг шелковое горьковское знамя, охраняемое двумя настороженно холодными штыками. |
| Устинья Наумовна. Вразуми, Аграфена Кондратьевна, что это за беда такая! Аграфена Кондратьевна. Сама, родная, затмилась, ровно чулан какой. И понять не могу, откуда это такое взялось? Фоминишна. Господи! Семой десяток живу, сколько свадеб праздновала, а такой скверности не видывала. Аграфена Кондратьевна. За что ж вы это, душегубцы, девку-то опозорили? Большов. Да, очень мне нужно слушать вашу фанаберию. Захотел выдать дочь за приказчика, и поставлю на своем, и разговаривать не смей; я и знать ничего не хочу. Вот теперь закусить пойдемте, а они пусть побалясничают, может быть, и поладят как-нибудь. Рисположенский. Пойдемте, Самсон Силыч, и я с вами для компании рюмочку выпью. А уж это, Аграфена Кондратьевна, первый долг, чтоб дети слушались родителей. Это не нами заведено, не нами и кончится. Встают и уходят все, кроме Липочки, Подхалюзина и Аграфены Кондратьевны. Липочка. Да что же это, маменька, такое? Что я им, кухарка, что ли, досталась? (Плачет.) Подхалюзин. Маменька-с! Вам зятя такого, который бы вас уважал и, значит, старость вашу покоил – окромя меня, не найтить-с. Аграфена Кондратьевна. Да как же это ты, батюшка? Подхалюзин. Маменька-с! В меня Бог вложил такое намерение, по тому самому-с, что другой вас, маменька-с, и знать не хочет, а я по гроб моей жизни (плачет) должен чувствовать-с. Аграфена Кондратьевна. Ах, батюшки! Да как же это быть? Большов (из двери) . Жена, поди сюда! Аграфена Кондратьевна. Сейчас, батюшка, сейчас! Подхалюзин. Вы, маменька, вспомните это слово, что я сейчас сказал. Аграфена Кондратьевна уходит. Явление пятое Липочка и Подхалюзин. Молчание. Подхалюзин. Алимпияда Самсоновна-с! Алимпияда Самсоновна! Но, кажется, вы мною гнушаетесь? Скажите хоть одно слово-с! Позвольте вашу ручку поцеловать. Липочка. Вы дурак необразованный! Подхалюзин. За что вы, Алимпияда Самсоновна, обижать изволите-с? Липочка. Я вам один раз навсегда скажу, что не пойду я за вас, – не пойду. Подхалюзин. Это как вам будет угодно-с! Насильно мил не будешь. Только я вам вот что доложу-с… |
| Липочка и Аграфена Кондратьевна. Аграфена Кондратьевна (входя) . Так, так, бесстыдница! Как будто сердце чувствовало: ни свет ни заря, не поемши хлеба Божьего, да уж и за пляску тотчас! Липочка. Как, маменька? я и чай пила, и ватрушку скушала. Посмотрите-ко, хорошо? Раз… два… три… раз… два… Аграфена Кондратьевна (преследуя ее) . Так что ж, что ты скушала? Нужно мне очень смотреть, как ты греховодничаешь!.. Говорю тебе, не вертись! Липочка. Что за грех такой! Нынче все этим развлекаются. Раз… два… Аграфена Кондратьевна. Лучше об стол лбом стучи, да ногами не озорничай! (Бегает за ней.) Да что ж ты, с чего ж ты взяла не слушаться! Липочка. Как не слушаться, кто вам сказал! Не мешайте, дайте кончить как надобно! Раз… два… три… Аграфена Кондратьевна. Долго ль же мне бегать-то за тобой на старости лет! Ух, замучила, варварка! Слышишь, перестань! Отцу пожалуюсь! Липочка. Сейчас, сейчас, маменька! Последний кружок! Вас на то и Бог создал, чтобы жаловаться. Сами-то вы не очень для меня значительны! Раз… два… Аграфена Кондратьевна. Как, ты еще пляшешь да еще ругаешься! Сию минуту брось! Тебе ж будет хуже: поймаю за юбку, весь хвост оторву. Липочка. Ну да рвите на здоровье! Вам же зашивать придется! Вот и будет! (Садится.) Фу… фу… как упаточилась, словно воз везла! Ух! Дайте, маменька, платочка пот обтереть. Аграфена Кондратьевна. Постой, уж я сама оботру! Ишь уморилась! А ведь и то сказать, будто неволили. Коли уж матери не почитаешь, так стен-то бы посовестилась. Отец, голубчик, через великую силу ноги двигает, а ты тут скачешь, как юла какая! Липочка. Подите вы с своими советами! Что ж мне делать, по-вашему! Самой, что ли, хворать прикажете? Вот другой манер, кабы я была докторша! Ух! Что это у вас за отвратительные понятия! Ах! какие вы, маменька, ей-богу! Право, мне иногда краснеть приходится от ваших глупостей! Аграфена Кондратьевна. Каково детище-то ненаглядное! Прошу подумать, как она мать-то честит! Ах ты болтушка бестолковая! Да разве можно такими речами поносить родителей? Да неужто я затем тебя на свет родила, учила да берегла пуще соломинки? |
| Липочка. Ах, да вот и она! Здравствуй, Устинья Наумовна! Устинья Наумовна. Не больно спеши! Есть и постарше тебя. Вот с маменькой-то покалякаем прежде. (Целуясь.) Здравствуй, Аграфена Кондратьевна! Как встала, ночевала, все ли жива, бралиянтовая? Аграфена Кондратьевна. Слава Создателю! Живу – хлеб жую; целое утро вот с дочкой балясничала. Устинья Наумовна. Чай, об нарядах все. (Целуясь с Липочкой.) Вот и до тебя очередь дошла. Что это ты словно потолстела, изумрудная?.. Пошли, Творец! Чего ж лучше, как не красотой цвести! Фоминишна. Тьфу ты, греховодница! Еще сглазишь, пожалуй. Липочка. Ах, какой вздор! Это тебе так показалось, Устинья Наумовна. Я все хирею: то колики, то сердце бьется, как маятник; все как словно тебя подманивает али плывешь по морю, так вот и рябит меланхолия в глазах. Устинья Наумовна (Фоминишне). Ну, и с тобой, божья старушка, поцелуемся уж кстати. Правда, на дворе ведь здоровались, серебряная, стало быть и губы трепать нечего. Фоминишна. Как знаешь. Известно, мы не хозяева, лыком шитая мелкота; а и в нас тоже душа, а не пар! Аграфена Кондратьевна (садясь). Садись, садись, Устинья Наумовна, что как пушка на колесах стоишь! Поди-ко, вели нам, Фоминишна, самоварчик согреть. Устинья Наумовна. Пила, пила, жемчужная; провалиться на месте, пила, и забежала-то так, на минуточку. Аграфена Кондратьевна. Что ж ты, Фоминишна, проклажаешься? Беги, мать моя, проворнее. Липочка. Позвольте, маменька, я поскорей сбегаю; видите, какая она неповоротливая. Фоминишна. Уж не финти, где не спрашивают! А я, матушка Аграфена Кондратьевна, вот что думаю, не пригожее ли будет подать бальсанцу с селедочкой. Аграфена Кондратьевна. Ну, бальсан бальсаном, а самовар самоваром. Аль тебе жалко чужого добра? Да, как поспеет, вели сюда принести. Фоминишна. Как же уж! Слушаю! (Уходит.) Явление пятое Те же, без Фоминишны. Аграфена Кондратьевна. Ну что, новенького нет ли чего, Устинья Наумовна? Ишь у меня девка-то стосковалась совсем. Липочка. И в самом деле, Устинья Наумовна, ты ходишь, ходишь, а толку нет никакого. |
| Аграфена Кондратьевна. А батюшки! Рисположенский. Господи, говорит, не мздоимец я, не лихоимец я… лучше, говорит, на себя руки наложить. Аграфена Кондратьевна. Ах, батюшка мой! Рисположенский. И бысть ему, сударыня ты моя, сон в нощи… Входит Большов. Явление девятое Те же и Большов. Большов. А! и ты, барин, здесь! Что это ты тут проповедуешь? Рисположенский (кланяется). Всё ли здоровы, Самсон Силыч? Устинья Наумовна. Что это ты, яхонтовый, похудел словно? Аль увечье какое напало? Большов (садясь). Простудился, должно быть, либо геморрой, что ли, расходился… Аграфена Кондратьевна. Ну, так, Сысой Псович, что ж ему дальше-то было? Рисположенский. После, Аграфена Кондратьевна, после доскажу, на свободе как-нибудь забегу в сумеречки и расскажу. Большов. Что это ты, али за святость взялся! Ха, ха, ха! Пора очувствоваться! Аграфена Кондратьевна. Ну, уж ты начнешь! Не дашь по душе потолковать. Большов. По душе!.. Ха, ха, ха!.. А ты спроси-ко, как у него из суда дело пропало; вот эту историю-то он тебе лучше расскажет. Рисположенский. Ан нет же, и не пропало! Вот и неправда, Самсон Силыч! Большов. А за что ж тебя оттудова выгнали? Рисположенский. А вот за что, матушка Аграфена Кондратьевна. Взял я одно дело из суда домой, да дорогой-то с товарищем и завернули, человек слаб, ну, понимаете… с позволенья сказать, хошь бы в погребок… там я его оставил, да хмельной-то, должно быть, и забыл. Что ж, со всяким может случиться. Потом, сударыня моя, в суде и хватились этого дела-то: искали, искали, я и на дом-то ездил два раза с экзекутором – нет как нет! Хотели меня суду предать, а тут я и вспомнил, что, должно быть, мол, я его в погребке забыл. Поехали с экзекутором – оно там и есть. Аграфена Кондратьевна. Что ж! Не токмо что с пьющим, и с непьющим бывает. Что ж за беда такая! Большов. Как же тебя в Камчатку не сослали? Рисположенский. Уж и в Камчатку! А за что, позвольте вас спросить, за что в Камчатку-то сослать? Большов. За что! За безобразие! Так неужели ж вам потакать? Эдак вы с кругу сопьетесь. |
| Липочка (сквозь слезы). Тогда и перестану, как замуж выду. (Плачет.) Аграфена Кондратьевна. Выдешь, выдешь, голубчик ты мой! Ну, поцелуй меня! (Целуются.) Ну, Христос с тобой! Ну, дай я тебе слезки оботру! (Обтирает.) Вот нынче хотела Устинья Наумовна прийти, мы и потолкуем. Липочка (голосом, еще не успокоившимся). Ах, кабы она поскорей пришла! Явление третье Те же и Фоминишна. Фоминишна. Угадайте-ко, матушка Аграфена Кондратьевна, кто к нам изволит жаловать? Аграфена Кондратьевна. Не умею сказать. Да что я тебе, бабка-угадка, что ли, Фоминишна? Липочка. Отчего ж ты у меня не спросишь? что я, глупее, что ли, вас с маменькой? Фоминишна. Уж и не знаю, как сказать; на словах-то ты у нас больно прытка, а на деле-то вот и нет тебя. Просила, просила, не токмо чтобы что такое, подари хоть платок, валяются у тебя вороха два без призрения, так все нет, все чужим да чужим. Аграфена Кондратьевна. Вот уж этого, Фоминишна, я до скончания не разберу. Липочка. Ишь она! Знать, пивца хлебнула после завтрака, налепила тут чудеса в решете. Фоминишна. Вестимо так; что смеяться-то? Каково скончание, Аграфена Кондратьевна, бывает и начало хуже конца. Аграфена Кондратьевна. С тобой не разъедешься! Ты коли уж начнешь толковать, так только ушами хлопай. Кто ж такой там пришел-то? Липочка. Мужчина али женщина? Фоминишна. У тебя все мужчины в глазах-то прыгают. Да где ж это таки видано, что мужчина ходит в чепчике? Вдовье дело – как следует назвать? Липочка. Натурально, незамужняя, вдова. Фоминишна. Стало быть, моя правда? и выходит, что женщина! Липочка. Эка бестолковая! Да кто женщина-то? Фоминишна. То-то вот, умна, да не догадлива: некому другому и быть, как не Устинье Наумовне. Липочка. Ах, маменька, как это кстати! Аграфена Кондратьевна. Где ж она до сих пор? Веди ее скорей, Фоминишна! Фоминишна. Сама в секунту явится: остановилась на дворе, с дворником бранится: не скоро калитку отпер. Явление четвертое Те же и Устинья Наумовна. Устинья Наумовна (входя). Уф, фа, фа! Что это у вас, серебряные, лестница-то какая крутая: лезешь, лезешь, насилу вползешь. |
| Большов. Знаем, что родная, да чего ж ей еще? Что ты мне притчи эти растолковываешь? Не в рамку же ее вделать! Понимаем, что отец. Аграфена Кондратьевна. Да коли уж ты, батюшка, отец, так не будь свекором! Пора, кажется, в чувство прийти: расставаться скоро приходится, а ты и доброго слова не вымолвишь; должен бы на пользу посоветовать что-нибудь такое житейское. Нет в тебе никакого обычаю родительского! Большов. А нет, так что ж за беда; стало быть, так Бог создал. Аграфена Кондратьевна. Бог создал! Да сам-то ты что? Ведь и она, кажется, создания божеская али нет? Не животная какая-нибудь, прости Господи!.. Да спроси у нее что-нибудь. Большов. А что я за спрос? Гусь свинье не товарищ: как хотите, так и делайте. Аграфена Кондратьевна. Да на деле-то уж не спросим, – ты покедова-то вот. Человек приедет чужой-посторонний, все-таки, как хочешь примеривай, а мужчина – не женщина, – в первый-то раз наедет, не видамши-то его. Большов. Сказано, что отстань! Аграфена Кондратьевна. Отец ты эдакой, а еще родной называешься! Ах ты, дитятко моя заброшенная, стоишь, словно какая сиротинушка, приклонивши головушку. Отступились от тебя, да и знать не хотят. Присядь, Липочка, присядь, душечка, ненаглядная моя сокровища! (Усаживает.) Липочка. Ах, отстаньте, маменька! измяли совсем. Аграфена Кондратьевна. Ну, так я на тебя издальки посмотрю! Липочка. Пожалуй, смотрите, да только не фантазируйте! Фи, маменька, нельзя одеться порядочно: вы тотчас расчувствоваетесь. Аграфена Кондратьевна. Так, так, дитятко! да как взгляну-то на тебя, так ведь эта жалости подобно. Липочка. Что ж, надо ведь когда-нибудь. Аграфена Кондратьевна. Все-таки жалко, дурочка: растили, растили, да и вырастили – да ни с того ни с сего в чужие люди отдаем, словно ты надоела нам да наскучила глупым малым ребячеством, своим кротким поведением. Вот выживем тебя из дому, словно ворога из города, а там схватимся да спохватимся, да и негде взять. Посудите, люди добрые, каково жить в чужой-дальней стороне, чужим куском давишься, кулаком слезы утираючи! Да, помилуй Бог, неровнюшка выйдется, не ровен дурак навяжется аль дурак какой – дурацкий сын! (Плачет.) |
| Мария Кондратьевна быстро с нами покончила, рассяенно посмотрела вокруг и заинтересовалась: — Куда это мебель вынесли, интересно? Оставили мне пустой кабинет. — Это в один детский сад, — произнес серьезно Калина Иванович, отвалившийся на спинку стула. — 204 — Только через два дня каким-то чудом выяснилось, что мебель была вывезена с разрешения Калины Ивановича. Нас приглашали в наробраз, но мы не поехали. Калина Иванович сказал: — Буду я там из-за каких-то стульев ездить! Мало у меня своих болячек? Вот по всем этим причинам Калина Иванович чувствовал себя несколько смущенным. — Доброе дело сделали. Что ж тут такого? — Как же вам не стыдно? Какое вы имели право разрешать? Калина Иванович любезно повернулся на стуле: — Я имею право все разрешать, и всякий человек. Вот я вам сейчас разрешаю купить себе имение, разрешадю — и все. Покупайте. А если хотите, можете и даром взять, тоже разрешаю. — Но ведь и я могу разрешить, — Мария Кондратьевна оглянулась, — скажем, вывезти все эти табуретки и столы? — Можете. — Ну и что? — смущенно продолжала настаивать Мария Кондратьевна. — Ну и ничего. — Ну так как же? Возьмут и вывезут? — Кто вывезеть? — Кто-нибудь. — Хэ-хэ-хэ, нехай вывезеть — интересно будет посмотреть, какой он сам отседова поедеть? — Он не поедет, а его повезут, — сказал, улыбаясь, Задоров, давно уже стоявший за спиной Марии Кондратьевны. Мария Кондратьевна покраснела, посмотрела снизу на Задорова и неловко спросила: — Вы думаете? Задоров открыл все зубы: — Да, мне так кажется. — Разбойничья какая-то философия, — сказала Мария Кондратьевна. — Так вы воспитываете ваших воспитанников? — строго обратилась она ко мне. — Приблизительно так… — Какое же это воспитание? Мебель растащили из кабинета, что это такое, а? Кого вы воспитываете? Значит, если плохо лежит, бери, да? Нас слушала группа колонистов, и на их физиономиях был написан самый живой интерес к завязавшейся беседе. Мария Кондратьевна горячилась, в ее тоне я различал хорошо скрываемые неприязненные нотки. Продолжать спор в таком направлении мне не хотелось. |
| Будущий академик родился 14 июня 1920 г. в г. Рыбинске (Ярославской области России) и был назван именем известного подвижника Святой Руси преподобного Кирилла Белозерского. Его отец, офицер Красной Армии, вышел в отставку в середине 1920-х годов и, освоив гражданскую специальность, стал инженером-строителем. Вскоре семья Кондратьевых оказалась в Ленинграде. Сознательное детство школа, юность - университет – все было связано с великим городом Петровым на Неве. В 1938 г. Кирилл Кондратьев на физическом факультете Ленинградского университета, занятия в котором были прерваны Великой Отечественной войной. На призывной пункт в университет студент Кирилл Кондратьев явился сразу вместе с другом, не дожидаясь повестки, как только они услышали сообщение по радио о войне. После третьего ранения К.Я.Кондратьев был демобилизован из армии, закончив свою войну на Северо-Западном фронте в составе 1-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. В январе 1944г. была окончательно снята 900-дневная ленинградская блокада. И Кирилл Кондратьев, вернувшись в Ленинград, продолжил занятия в университете. Ленинградский университет – судьба академика Кондратьева. Его славный путь в отечественной и мировой науке начинался с физического факультета ЛГУ, который он, вернувшись с фронта , окончил 1946 г. с отличием. Характерная деталь – Кирилл Кондратьев умел сочетать образцовую учебу на сложном факультете с большой общественной нагрузкой. В то время он руководитель комсомольской организацией университета, причем деятельный, искренний, неформальный. В то не конъюнктурное время это означало одно - несомненное доверие к нему со стороны студентов и преподавателей . Память о погибших взывала к особой ответственности. И Кирилл Кондратьев не подкачал. Уже в 1950 г. вышла его первая книга, «которая прокладывала путь сложнейшим задачам физики атмосферы и прогноза климата» , а также свидетельствовала, что в науку пришел крупный и неординарный ученый. Здесь же, в ЛГУ, будущий академик в короткие сроки блестяще защитил обе диссертации – кандидатскую и докторскую. Здесь сформировался как ученый и талантливый организатор, поднимаясь по вузовским должностным ступеням – ассистент, доцент, профессор кафедры физики атмосферы, заведующий этой кафедрой, проректор и, наконец, ректор известнейшего вуза страны (в постсоветской России получившего с трудом произносимую, аббревиатуру - СПбГУ). |
|
|
