| Собор 1926 года нанёс тяжёлые удары по Движению. С одной стороны, он разрушил надежду многих его членов найти в иерархах мудрых и ответственных пастырей; с другой стороны, он нарушил внутреннее равновесие между различными течениями в самом Движении. Епископат, осудивший наше сотрудничество с инославными и не пожелавший даже выслушать нас, оказался неспособным руководить молодёжью. Правое крыло наших членов отошло от общей работы под влиянием соборных решений, и с его уходом Движение лишилось того вклада, который они вносили в нашу жизнь. Сам текст постановления вызвал у нас глубокое недоумение, и я привожу его целиком: «Постановили: 1) Относительно американских интерконфессиональных организаций У.М.С.А. и У.В.С.А. (Союз Христианской Молодёжи и Всемирная Студенческая Федерация) подтвердить постановление Русского Всезаграничного Церковного Собора 1921 года в Сремских Карловцах, признать эти организации явно масонскими и антиправославными и потому 2) не разрешать членам Православной Церкви организовываться в кружки под руководством этих и подобных им не православных и нецерковных организаций и быть в сфере их влияний». (Протокол 8, 30 июня 1926). Лица, составлявшие это постановление, были, очевидно, мало осведомлены об организациях объявленных ими «явно масонскими». У.В.С.А. была Союзом Христианских Женщин, а не Студенческой Федерацией. У.М.С.А. была не американская, а международная организация. Но это были подробности, главным было полное непонимание взаимоотношений между Движением и нашими инославными друзьями. Мы были независимой организацией, управлявшейся нами выбранными органами и никто из иностранцев не руководил нами. Нам было больно и непонятно, как собор не запросил нас, прежде чем вынести нам осуждение за сотрудничество с западными христианами. Эти чувства я выразил в письме к председателю собора, митрополиту Антонию 69 . Я обратился к нему как секретарь Движения, получивший его одобрение на эту миссионерскую работу среди студенчества. Я спрашивал, почему никто не попросил нас представить подробный отчёт о нашей деятельности и не поручил какому-нибудь известному церковно-общественному деятелю всесторонне исследовать работу христианских студенческих организаций. Вместо этого собор вынес своё постановление на основе материалов, представленных болгарином Петковым, который никакого участия в Движении не принимал. Я также недоумевал, как сам митрополит, который с таким интересом и симпатией принимал участие в нашем съезде в Хопове и так тепло отзывался о Г. Г. Кульманне, теперь осудил наше сотрудничество с инославными. |
| 2347 Sic transit gloria mundi – «так проходит земная слава», здесь в значении «этим и кончилось», т. е. упадком, гибелью, крушением надежд (лат.). 2350 Платонов Сергей Федорович (1860–1933), историк России; доктор русской истории (1899); академик РАН (1920; исключен в 1931, восстановлен в 1968). Заслуженный ординарный профессор по кафедре русской истории, декан (1900–1905) историко-филологического факультета Петербургского – Петроградского университета, профессор ВЖК, профессор и директор Петербургского женского педагогического института (1903–1916). После октября 1917 г. – председатель Археографической комиссии (1918–1929), помощник заведующего Главархивом (1918–1923), директор Пушкинского Дома (1925–1929) и Библиотеки АН СССР (1925–1928). Арестован по «академическому делу» (1930–1931), в августе 1931 г. приговорен к 5 годам высылки в Самару, где и умер (реабилитирован в 1967 г.). 2351 В 1923 г. в РАИМК обсуждался вопрос о командировании в Константинополь комиссии в составе Ф. И. Успенского, Б. В. Фармаковского и А. Н. Удаленкова для рассмотрения возможности возобновления исследований на Ближнем Востоке, учета и закрепления прав на сохранившееся имущество РАИК, но эта командировка не состоялась. См.: Басаргина Е. Ю. Русский археологический институт в Константинополе: Очерки истории. СПб., 1999. С. 142. 2352 Бузескул Владислав Петрович (1858–1931), историк античности и средних веков, источниковед, историограф; доктор всеобщей истории (1895); академик РАН (1922) и ВУАН (1925). Ординарный профессор по кафедре всеобщей истории (1895–1921) Харьковского университета. После октября 1917 г. – заведующий кафедрой всеобщей истории, позднее кафедрой европейской культуры Харьковского института народного образования (ХИНО, 1921–1924), с 1926 г. почетный руководитель Научно-исследовательской кафедры при ХИНО. О знакомстве с Бузескулом Кондаков сообщал Жебелеву 12 августа 1898 г.: «Здесь у меня (в Ялте. – И. Т.) перебывали многие профессора из Одессы и Харькова, между прочим, Бузескул, который мне очень понравился» (ПФА РАН. Ф. 729. Оп. 2. Д. 168. Л. 101 об.). С момента избрания действительным членом РАН Бузескул сблизился с С. А. Жебелевым, о чем свидетельствует их обширная личная переписка, хранящаяся в ПФА РАН. |
| 2407 Толстой, граф Иван Иванович (младший) (1880–1954), филолог-классик, сын И. И. Толстого (старшего); магистр греческой филологии (1918); член-корреспондент (1939), академик (1946) АН СССР. Профессор (1918–1953) кафедры классической филологии ЛГУ, действительный член НИИ сравнительного изучения литератур и языков Запада и Востока, впоследствиии Государственного института речевой культуры (1921–1935), профессор Первого педагогического института – ЛГПИ им. А. И. Герцена (1918–1922, 1933–1942), ученый сотрудник РАИМК – ГАИМК – ИИМК. 2409 Толстая Людмила Ивановна (р. 1921), дочь И. И. Толстого (младшего) и С. В. Меликовой-Толстой, публикатор мемуаров, дневников и писем деда – графа И. И. Толстого (старшего). 2410 Толстой Иван Иванович (1923–1941), сын И. И. Толстого (младшего) и С. В. Меликовой-Толстой. Родился в Петрограде, в 1940 г. окончил с отличием среднюю школу и поступил на химический факультет ЛГУ. В июле 1941 г. добровольно вступил в Народное ополчение, погиб в боях под Гатчиной в конце августа 1941 г. См.: Книга памяти Ленинградского – Санкт-Петербургского университета, 1941–1945. СПб., 1995. Вып. 1. С. 292. 2411 К 1917 г. В. В. Латышевым было подготовлено к печати второе издание 2-го тома «Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini graecae et latinae. Ed. Basilius Latyschev» (IosPE, надписи Боспорского царства), однако рукопись свода «несмотря на многочисленные просьбы автора», так и не была принята академической типографией «вследствие переживаемых ею затруднений». В 1919 г. печатание тома было начато, но не закончено. Смерть не дала Латышеву возможности самому довести издание до конца, но РАО в надежде на поддержку РАИМК все же планировало завершить этот труд. В 1920–1930-х гт. С. А. Жебелев, И. И. Толстой, А. И. Доватур и другие сотрудники ГАИМК продолжили работу над боспорскими надписями: в фонде С. А. Жебелева сохранилась рукопись 2-го тома IosPE (ПФА РАН. Ф. 729. Оп. 1. Д. 34/1–11), впоследствии использованная составителями «Корпуса боспорских надписей» (М.; Л., 1965). |
| Тюдора-Поля привлекал восточный мистицизм, Пэре был связан с русской интеллигенцией, каноника Дугласа, третьего руководителя Фонда, вдохновляла Византия с её неумирающей традицией, и надежда получить от иерархов православной Церкви признание законности англиканских рукоположений. Он был одной из самых красочных личностей, встреченных мною в Англии. Большой, грузный, с маленькими, остро смотрящими глазами, он напоминал мне человека 18 века, с редким для современной Англии сочетанием искренней набожности с беспринципностью и даже цинизмом. Он легко мог сказать неправду, преподнести комплимент, который был бы обиден, обещать многое и ничего не выполнить. Он вырос в Константинополе и чувствовал себя как дома среди православных патриархов и митрополитов, любил носить дарованные ими разукрашенные кресты и наслаждался интригами их восточной дипломатии. Дуглас был типичным представителем той Великобритании, которая вела извилистую политику в пределах Оттоманской империи, то заигрывая с христианами, то поддерживая турок и всегда с опаской посматривая на север, где находилась её главная соперница – самодержавная Россия. Ватикан в 1896 году осудил англиканское священство, как не имеющее апостольского преемства. Тогда многие члены Церкви Англии стали обращать свои взоры на Восток, надеясь там найти желательную поддержку. Дуглас возглавлял эти попытки, он отдал этой задаче все свои незаурядные силы. Но он шёл путями компромиссной церковной дипломатии. Ему удалось добиться того, что патриарх константинопольский Мелетий (1921–1923) официально заявил, что англиканские рукоположения могут считаться настолько же законными, как и римо-католические. Оправдание этого суждения основывалось на теории «экономии», по которой церковная власть, в целях целесообразности, будто бы может отступать от буквы канонов и даже объявлять несуществующее существующим. Это решение однако должно было быть подтверждено другими автокефальными Церквами и тут начались затруднения. Большинство Церквей воздержалось, ссылаясь на молчание русской, гонимой Церкви. |
| Поэтому этот слой видит всю непригодность коммунистических схем, когда их пытаются применить к русской реальности. Это способно привести к сомнениям в правильности коммунистических идеалов и далее к их отрицанию. Возникнет идеологический вакуум. Будучи плоть от плоти народной, эти люди не могут безразлично относиться к страданиям своего народа, перекраиваемого по инородным образцам, и уж тем более они не способны быть насильниками над ним (тогда так казалось!). Перед такими людьми с неизбежностью встанет вопрос: «Что делать?» Ответ, соответствующий всему их русскому существу, они смогут найти лишь в идеологии евразийства. Только эти люди, путем огромных усилий, будут способны установить в России новый строй, соответствующий евразийским идеалам. Были ли у евразийцев какие-либо вести из России, поддерживающие их надежды на «новый правящий слой»? Да, были. Вот рассказ студента-евразийца Д., прибывшего из СССР. Д. утверждает, что студенты, поступившие в вузы в 1920–1921 гг., чужды коммунистическим идеалам, чужды они и старым партиям. Появился новый, численно огромный, беспартийный слой студенчества. Власти чувствуют это и принимают свои меры: искусственно увеличивают число студентов-коммунистов, а с весны 1921 г. начался поход на не вполне лояльных беспартийных студентов 1332. Такая молодежь, казалось, способна воспринять евразийские идеи, а ведь она составит «правящий слой» в будущем. По евразийским теориям, «национально крепкий и одаренный профессор или студент в известном смысле стоит губернии» 1333 . 13. Полемика. Евразийские теории вызвали оживленную полемику в эмигрантской печати. И слева и справа на евразийцев посыпались самые разные, а зачастую и абсурдные обвинения. Так, например, утверждали, что евразийцы призывали к отказу следовать «цивилизованной» Европе и звали к союзу с «варварами» вроде монголов и киргизов. Но, возражали евразийцы, западноевропейская культура связана с определенным местом и временем и отнюдь не является общечеловеческой. России необходимо вернуться не в Европу, а к самой себе, к своим самобытным корням. |
| Рункевич направлял письма «Луначарскому и в орган Наркомпроса по поводу допущения некоторыми агентами их, слепого формального отношения» к его выселению 712 . Естественно, что выселение Рункевича без предоставления ему соответствующего помещения для хранения огромного архивного комплекса ставило под угрозу не только его дальнейшую работу по приведению в порядок архивов, но и саму их сохранность. 24 июня 1921 года С.Г. Рункевичу поступило обращение оргцентра Центрального института инструкторов-организаторов народного просвещения: «Так как Институт крайне нуждается в помещениях для ученых целей и квартир сотрудников, которым необходимо жить в Институте, просим Вас в двухнедельный срок от сего числа, т.е. к 8 июля 1921 г., освободить занимаемую Вами в здании Института комнату» 713 . Со своей стороны С.Г. Рункевич направил письмо в оргцентр института, в котором ответил, что выполнить предложение в данное время не может «за неимением в виду для себя комнаты, сколько-нибудь пригодной для продолжения научных занятий» 714 . Он выразил надежду, что оргцентр отнесется к этому делу «культурно и разумно». Кратко сообщая о своих трудах на научном и педагогическом поприще, С.Г. Рункевич писал: «В последнее время, будучи сотрудником Главарх. Проса выполнял для Главархива работу, незаменимую в научном отношении по передаче в Гос[ударственный] фонд группировавшихся в д[оме] архивов. Работа эта, требовавшая моего оставления в д[оме] правда, заканчивается, хотя все же еще и не закончена. Одновременно в последнее время работаю по организации Кустпросвета для кустарей. Наконец, комната, занимаемая мною, по своему расположению, не м[ожет] б[ыть] приспособлена для офиц[иальных] служебн[ых] целей. Я и прошу рассудить, будет ли польза для науки в моем удалении, сопровождаемом перерывом, и даст ли Оргцентр комнате назначение с большей пользой » 715 . Вот что сообщает в своей записке С.Г. Рункевич о состоянии архивов на это время: 1. Архив Святейшего Синода, «находящийся ныне в Москве, мною приведенный в порядок и зарегистрированный в описях, в количестве 86 связок при 20-и описях, временно помещен на Печатном Дворе, в проходе между шкафами, и должен быть немедленно перевезен в Петроград, к бывшему Синодальному Архиву, в 2-й Отдел IV Секции Е.Г.А.Ф. |
| Но, несомненно, этот арест заставил взглянуть на многое под другим углом: в 1920 году Блок записал в дневнике: «…под игом насилия человеческая совесть умолкает; тогда человек замыкается в старом; чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом. Так случилось с Европой под игом войны, с Россией — ныне». Имя знаменитого поэта советская власть активно использовала в своих целях: на протяжении 1918–1920 годов Блока, часто вопреки его воле, назначали и выбирали на различные должности во всевозможные организации, комитеты и комиссии. Лавинообразно увеличившийся объем работы вкупе с отсутствием творческого вдохновения сделали свое дело: наступил период тотальной усталости и отчаяния. «Меня выпили», — описывал Блок свое состояние. В письме от января 1919 года поэт сокрушался: «Почти год как я не принадлежу себе, я разучился писать стихи и думать о стихах…» На вопрос, почему стихи к нему больше не приходят, Блок отвечал: «Разве вы не чувствуете, что в мире нет больше звуков?» Александр Блок в саду Народного Дома, Петроград, 17 мая 1916 года. «Поэт умирает, потому что дышать ему нечем» На вечере, посвященном памяти Пушкина, Блок произнес резонансную речь, которая была разобрана на цитаты. Прочитав знаменитую строку Пушкина «на свете счастья нет, но есть покой и воля…», Блок повернулся к сидевшему на сцене советскому чиновнику и отчеканил: «…покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю — тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем: жизнь для него потеряла смысл». Эта речь была прочитана в феврале 1921 года. Через полгода поэта не стало. Последние месяцы жизни поэта мучили страшные боли. 26 мая 1921 года изможденный Блок написал Чуковскому: «Итак, “здравствуем и посейчас” сказать уже нельзя: слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка». «Физические страдания в последние дни были так ужасны, — вспоминала Надежда Павлович, — что его стоны и вскрикивания были слышны на улице со второго этажа. Он задыхался. Врачи считали, что психически он болен безнадежно, а физическое выздоровление не исключено». |
| В.Д. Чебанов. Последние годы В.Г.Дружинина В 1920-х годах основным местом работы члена-корреспондента Российской академии наук Василия Григорьевича Дружинина была Археографическая комиссия РАН, заместителем председателя которой он был назначен 27 декабря 1921 г. Председателем Археографической комиссии в это время был академик Сергей Федорович Платонов. С В.Г. Дружининым был хорошо знаком мой дед Виктор Иванович Яцкевич, бывший до февральской революции директором канцелярии обер-прокурора Св. Синода, а после нее – директором Департамента по делам православной церкви министерства вероисповеданий Временного правительства, с 1921 по 1924 год он был ученым секретарем Археографической комиссии 370 . С В.Г. Дружининым был также знаком и мой двоюродный дед (брат моей бабушки) Иван Иванович Лаппо, профессор истории Юрьевского университета. В 1900–1910-е годы И. И. Лаппо часто обращался к В.Г. Дружинину в связи с изданием Литовских метрик и по многим другим вопросам, кроме того, они дружили семьями. В начале 1920-х годов распределение обязанностей между ведущими сотрудниками археографической комиссии было таким: Василий Григорьевич заведовал печатными изданиями комиссии, вел ученую переписку и руководил канцелярией; В.И. Яцкевич – архивами, делопроизводством канцелярии и связями с типографиями и издательствами, а П. В. Акимов – библиотеками и книгохранилищами. Кроме того, этим сотрудникам в связи с ограниченностью штатов приходилось в неслужебное время выполнять и другие обязанности 371 . Так, П. В. Акимов занимался расстановкой библиотечных книг, отбором и выдачей изданий в книгохранилище, В.И. Яцкевич ходил в типографии по делам изданий, а В.Г. Дружинин печатал на машинке письма, так как машинистки по штату не полагалось. До конца 1924 г. Археографическая комиссия и квартиры В.Г. Дружинина и некоторых других сотрудников комиссии размещались во флигеле дома 27 по Надеждинской ул. (ныне ул. Маяковского), причем квартира Василия Григорьевича была на третьем этаже 372 . После катастрофического наводнения в сентябре 1924 г. (при котором погибли многие музейные экспонаты и книги, хранившиеся в подвалах академических зданий) Академии были предоставлены новые помещения в доме 2а по Тучковой набережной (ныне набережная Макарова). В это здание была переведена и Археографическая комиссия 373 . В.Г. Дружинин жил в квартире при археографической комиссии, а часть его огромной библиотеки была размещена с разрешения непременного секретаря Академии академика С.Ф. Ольденбурга непосредственно в помещении Археографической комиссии 374 . |
| Маленькая ремарка, также характеризующая Сталина. Сейчас речь пойдёт о человеке иной служебной формации. Станислав Францевич Реденс. Комиссар государственной безопасности 1-го ранга – специальное звание, выше которого только специальное звание генерального комиссара государственной безопасности, присваивавшееся уже главе ведомства. Народный комиссар внутренних дел Казахской ССР. 21 ноября 1938 г. арестован. 21 января 1940 г. Военной коллегией Верховного суда СССР на основании статей 58-1а, 17-58-8 и 58-11 УК РСФСР приговорён к расстрелу. Одно из обвинений Реденса было то, что он являлся участником заговорщической организации в системе НКВД, и по её заданию проводил враждебную работу, направленную на избиение партийно-советских кадров, проводил массовые необоснованные аресты советских граждан, многие из которых были расстреляны. На предварительном следствии и в судебном заседании Реденс признал факты применения им необоснованных репрессий в отношении многих советских граждан. Расстрелян 12 февраля 1940 г. От расстрела Реденса не спасло и то, что он являлся свояком Сталина, будучи женатым на сестре его жены, Надежды Аллилуевой (сегодня вы представляете такое?). Реденс посмертно реабилитирован 16 ноября 1961 г. после обращения вдовы и прямого указания Н.С. Хрущёва. В 1988—1989 гг. Прокуратура СССР в результате дополнительной проверки установила, что Реденс за совершение фальсификации уголовных дел был реабилитирован необоснованно, однако, в связи с тем, что с момента принятия решения о реабилитации прошло 27 лет, юридической возможности отменить это решение нет. Да, Сталин – не Хрущёв. Судьба Слащёва-Крымского. 3 ноября 1921 г., в годовщину взятия Крыма, ВЦИК РСФСР объявил амнистию участникам белого движения. Генерал-лейтенант Яков Александрович Слащёв в Константинополе вступил в переговоры с советскими властями, был амнистирован. 21 ноября 1921 г. при помощи агента ВЧК вместе с белыми казаками вернулся в Севастополь, откуда в личном вагоне Дзержинского выехал в Москву. Обращался к солдатам и офицерам белой армии с призывом возвращаться в Советскую Россию: |
| Ю.В. Пущаев считает, что «сменовеховство было сложным явлением, которое объединяло под своим названием разные фракции, имена, интенции и намерения, — где правильное сплелось с трагически ошибочным». «В исследовательской литературе сменовеховство нередко рассматривается как рукотворное явление, которое большевики взяли под свой контроль и поставили на коммерческую основу. Однако акцентирование лишь на этой стороне движения оставляет в тени органичность и логичность его возникновения в этот исторический момент, потому что для него были естественные предпосылки», — отметил философ. «Идеи признания большевиков как государственно созидающей силы были распространены уже к 1921 году. Похожие мысли высказывали известные политические мыслители и деятели того времени В.В. Шульгин, В.А. Маклаков. О распространенности схожих настроений говорит и то, что в 1921 году в советскую Россию из эмиграции вернулись 122 тысячи человек, причем не только представители технической и творческой интеллигенции, но и офицеры, солдаты и казаки. Это те, кто отказывался участвовать в вооруженной борьбе против советской России», — сказал докладчик. Причинами первоначальной поддержки сборника Ю.В. Пущаев считает следующие высказанные в нем идеи: «Призыв к интеллигенции сменить вехи заключался в том, чтобы принять революцию как своих рук дело и более того — считать ее основные результаты благом для России. Несмотря на наивность надежд сменовеховцы, отказываясь от веховской критики революции, во многом продолжили их традицию», — подчеркнул Ю.В. Пущаев. «Однако новая власть совсем не собиралась идти на принципиальные компромиссы, которые предлагали сменовеховцы. Идеология сменовеховцев была выгодна советской власти потому, что показывала правоту большевиков: бывшие враги признают себя побежденными. С согласия руководства партии сборник " Смена вех " был переиздан дважды и имел свободное распространение в советской России. При этом советская власть в лице В.И. Ленина и других деятелей партии все же видит в сменовеховцах, особенно в Устрялове, " хитрого врага " , а в сменовеховстве — скрытую угрозу буржуазного перерождения большевизма. Это показывает, что идти на стратегические уступки большевики не планировали», — полагает философ. |
|
|
