| Вторая редакция представляет вместо этого другую черту сходства: оружие Меркурия Кесарийского хранилось всегда при гробе его; по кончине Меркурия Смоленского, по его особому повелению, оружие его также хранилось над его гробом. Гробница смоленского святого по обеим редакциям повести, как и кесарийского, находится в храме. Таким образом, интересующие нас рассказы совпадают и в очень многих отдельных чертах, и въ общей последовательности подробностей главного события; лишь смерть мученика и хранение его оружия в греческой легенде предшествует главному подвигу святого, а в нашей повести следует за ним. Но это обратное отношение не может устранить впечатления значительной аналогии, значительной настолько, что трудно видеть в ней случайное явление; скорее представляется нужным понять ее, как продукт действительной связи между обеими легендами, т. е. зависимости младшей, русской, от старшей, греческой. Принципиально предположить такое влияние вполне возможно: Псевдо-Амфилохиево житие Василия Великого представляет один из весьма известных памятников старинной литературы, популярных и на Востоке, как и на Западе. Состоящее почти целиком из небольших рассказов чудесного характера, оно являлось весьма интересным чтением; для ознакомления с жизнью св. Василия оно и у нас служило главным источником; некоторые эпизоды жития переписывались и отдельно, входя в разные сборники. Влияние его вообще на русскую легенду – факт довольно нзвестный: еще издателями „Памятников старинной русской литературы» было дано справедливое объяснение повести о Савве Грудцыне, как переделки одного из чудес Василия 114 ), которое в житии называется чудом о прельщенном отроке. Сказание о Меркурии Смоленском, составляющее содержание обеих редакций нашей повести, мало выходит за пределы рамки греческой легенды о посмертном чуде великомученика Меркурия. Те черты, которые являются в первом лишними по сравнению с последней, стоят большей частью в связи с указанным уже основным различием обеих легенд: русский святой совершает свой подвиг еще до кончины и затем уже венчается мученическим венцом. Мы находим в русской повести сведения о событиях, последовавших за его кончиною, о приходе его в город, о погребении и (по второй редакции) о посмертном явлении; с другой стороны, представляя Меркурия живым лицом и становясь источником для ознакомления с его личностью, повесть играла роль жития его, а потому должна была сообщить и сведения о предшествующей его жизни. Таким образом эти лишние черты находятся вне пределов главного события, на котором сосредоточивается внимание повести. |
| В виду приведенных данных мы можем заключать, что хотя чудо несения Дионисием своей головы было на Руси известно, но, по-видимому, рассказ о нем особой популярностью не пользовался, и представление о нем, именно как о мученике, несущем свою голову, не было господствующим; можно потому сомневаться, чтобы ходившие в письменности сведения об этом чуде отразились на нашем сказании о Меркурии; да и трудно было бы объяснить, почему именно проложное житие или краткие указания святцев о Дионисии повлияли в данном случае. Можно сомневаться, чтобы на почве этих указаний выработался в народной фантазии образ мученика, несущего свою голову, который и приурочился бы к нашему сказанию. Действительно господствующим и общеизвестным такое представление о Дионисии было на Западе. Это обусловливается интересом к личности этого святого и популярностью ее, которые развились там, и которых не было на Востоке. Дело в том, что св. Дионисий пользовался исключительным почитанием во Франции, где в нем видели патрона страны и ее королей, и где по преданию он принял мучение и кончину. О мучении его во Франции (в Париже) говорят и православные жития и еще обстоятельнее западные повествования: Дионисий послан в Галлию на проповедь св. Климентом Римским ; там вблизи Парижа (Parisii), на месте, называемом „горою мучеников» (Montmartre) он и его ученики Рустик и Елевферий мучены и обезглавлены префектом Фесценнином; там почивают и его мощи, в основанном им знаменитом аббатстве St.-Denis; к этому месту своего вечного упокоения он пришел сам с места своего мучения, неся в руках свою голову 152 . Существует сомнение, действительно ли Дионисий Парижский тождествен с Ареопагитом, или же это совсем особая личность. Для нас, впрочем, это вопрос второстепенный: агиографические памятники их отождествляют, и, главное, к Дионисию, патрону Франции, кто бы он ни был, приурочилось то же представление о мученике, несущем свою голову; эта-то связь с личностью популярного святого и обусловила известность, которую приобрело данное представление именно на Западе, начиная с Франции; соответствующее изображение святого также стало общеизвестным; в одном из сочинений Гейне находим такое замечание: „Дионисий, как известно, патрон королей французских и всегда изображается с собственной головой в руках» 153 ; так изображали его и живопись и скульптура 154 , содействуя в свою очередь распространению данного представления. |
| Подробность о чудесных борцах, которых видят татары, легко могла возникнуть, как результат конкретного понимания того, что с помощью Богоматери и ангелов одержана победа над татарами. Народная фантазия, как это бывает нередко, предполагает непосредственное участие в битве этих представителей высшей силы. Последний эпизод второй редакции, завещание Меркурия относительно своего оружия, нет надобности ставить в связь с „верованиями той отдаленной эпохи, когда воина зарывали в могилу вместе с оружиемъ и конем» или с „древним обычаем ставить копье и щит на могиле воина: почивший герой для новых воинских подвигов восставал из своей могилы и вооружался оставленным на ней оружием» 141 . Данная подробность, по-моему, явилась по памяти об оружии, которое висело над гробом того же Меркурия Кесарийского, и которого искал Василий Великий ; как это последнее послужило для низложения врага и насильника, так и оружие Меркурия Смоленского становилось оплотом его города против вражеских нашествий и должно было висеть над гробницей святого. Я не говорил пока об одной подробности, которую рассказывают, и во всем существенном одинаковым образом, обе редакции повести, не говорил потому, что она заставляет нас обратиться к новым источникам; соответствия в легенде о великомученике Меркурии ей не оказывается. Повесть рассказывает, что по отсечении главы Меркурий берет ее в руку и сам несет в город; редакция, знающая коня, добавляет, что в другую руку он взял повод коня и вел его за собой; риторическая редакция, старавшаяся по возможности все разъяснить и устранить различные недоумения, к этому моменту приурочивает посвящение жителей города в тайну чудесного события минувшей ночи; никто, кроме самого Меркурия, не мог бы сделать этого; пономарь знал многое, но не все: ему не был известен результат чудесного посланничества святого; и вот, последний сам свою главу „ко град принесе. пре всеми прогла главою своею сеченою. поведающи побед и прчтеи влчци нашея бцы» 142 . Буслаев наметил путь для объяснения этой любопытной подробности, указывая, что „принесение своей головы могло напоминать общеизвестное сказание о Дионисии Ареопагите » 143 (память его 3 октября). |
| В области агиографической легенды вообще подобное явление не новость: наиболее крупным его примером может служить знаменитое сказание о Варлааме и Иоасафе; в настоящее время можно уже не сомневаться в происхождении знаменитого царевича Иоасафа от Будды или его ученика Ясоды, из которых с последним его сближает и сходство имен 118 . Держась точки зрения, выясненной выше, надо предполагать, что сложение и распространение сказания о Меркурии Смоленском совершалось прежде всего путем устной передачи. Новое приурочение легенды и другие, вызванные им крупные видоизменения только при этом условии могли возникнуть и настолько укрепиться в сознании людей, что книжники, занявшиеся литературной обработкой повести, нимало не сомневались в реальности обоих Меркуриев и их подвигов и смело могли эти последние сравнить как самостоятельные, друг от друга не зависящие события. Рассмотрим теперь, насколько возможно объяснить отличия сказания о Меркурии Смоленском от греческой легенды результатом приурочения заимствованного мотива к новым лицам, местностям и событиям, и вместе с тем попытаемся возсоздать процесс сложения нашего сказания. В основе сказаний об обоих Меркуриях лежит представление о святом, как защитнике христиан против нечестивого врага. Это представление и привлекало внимание к сказанию о Меркурии Кесарийском, которое много раз повторялось, пересказывалось, переделывалось и было известно среди западных и восточных христиан. Что касается нашего сказания, то оно связано с нашествием на русскую землю также нечестивого врага и насильника, Батыя и татар. Это нашествие глубоко потрясло умы русских людей и надолго привлекло к себе внимание; в частности в литературе как первое нашествие, так и последующие отношения к татарам отразились в различных сказаниях, песнях, былинах. Охваченные ужасом люди просили помощи свыше и молились Богу и святым об избавлении от страшного врага; случаи, когда татарская гроза щадила кого-нибудь, рассматривались, конечно, как проявления этой особой сверхъестественной помощи. Батый не дошел до Новгорода, и спасение Новгорода объяснялось явлением ему на пути архистратига Михаила, вооруженного мечем и преградившего ему путь 119 . Подходил ли он к Смоленску, сказать трудно, в виду молчания достоверных исторических источников (о чем выше), но во всяком случае этот город уцелел от разорения. Спасение его также должно было вызвать представление о сверхъестественной помощи. |
| 101 Migne, Patrol. Gr., t. 94, р. 1277: ...παρειστκει σιος (Βασλειος) τ τς Δεσπονης εκνι, ν κα χαρακτρ γγραπτο Μερκουρου το οιδμου μρτυρος, παρειστκει δ ξαιτν ουλιανο το ϑεωττου κα ποσττου τυρννου ναρεσιν. ξ ς εκνος μυϑη τατην τν ποκλυψιν· ρα γρ πρς μν βραχ φαν τν μρτυρα, μετ ο πολ δ τ δρυ μαγμνον κατχοντα. 102 101 Я позволил себе остановиться на легенде о смерти Юлиана несколько более подробно, чем сколько следовало бы для моей непосредственной цели, в виду того, что в русской ученой литературе эта легенда мало известна. 103 В славянском ее переводе сказано: „и npiuдoxoмъ ... на поле чист именемъ Aciя, идж yбiлъ святый Меркурей Ульяна Поровата» (Тихонравов, Памятн. отреч. русск. лит-ры, II, 67; стр. 60). 106 Pertz, Monumenta Germaniae histor., Scriptores, XXII (Gotifredi Viterbiensis opera), 179 sqq. О смерти Юлиана от руки Меркурия тот же автор рассказывает и в другом своем сочинении, Speculum Regum, но без упоминания о Василии (ibid., 82 sqq). Для нас небезыинтересен по некоторым подробностям рассказ одного из комментаторов Speculi Regum (в примечании к указанному месту): Меркурий замучен был самим Юлианом, незадолго до того (ab ipso Juliano proximo bello fuit interfectus et jam sepultus); теперь он видимым образом возстал из гроба, взял свое оружие, сел на коня, чудесно оказавшегося перед ним (equum a Deo sibi paratum ascendit), и таким образом отправился против отступника. Что касается подробности, будто М. был замучен Юлианом, а не Декием, то ее сообщает и Legenda Aurea (erat autem Mercurius miles quidam qui ab ipso Juliano pro fide Christi fuerat interfectus). Таким образом получало особый смысл убиение Юлиана Меркурием: последний является мстителем за свою смерть; средневековый человек видел здесь проявление божественной справедливости. 108 107 Четьи-Минеи под 1 января (по изданию 1735 г., янв., л. 6): моляшеся стый сей предъ икною престыя Бцы в церкви, при ней же б uзoбpaжehie и стаго великомченика Mepkpia съ konieмъ яко воина. моляшеся же томъ, дабы злочестивый той царь гбитель xpicmiahckiu брани не возвратился живъ. И вид образъ стаго Mepkpia при прчтей Бц стоящаго uзмhшiйcя, и невидимо бысть то uзoбpaжehie мченика на hkiй часъ. По малмъ же времени показася со кровавленнымъ копиемъ .... |
| Непонятной мне кажется и мученическая кончина Меркурия. Почему верный служитель Бога и Богоматери, защитник родного города, по совершении своего подвига должен умереть? Версия, по которой его убивает один из варваров, производит тем более странное впечатление, как бы умаляя значение его подвига. Было бы естественнее и более в духе не только житийной литературы, но и народных представлений, если бы святой, совершив свой подвиг и зная о своем особом избранничестве, посвятил остальное время своей жизни служению Богу в звании инока. Г. Писарев объясняет это довольно просто: никакого веления свыше и предопределения Меркурия на мученическую смерть, как и вообще никаких сверхъестественных подробностей, на самом деле не было; он пал жертвою своей храбрости, как самый обыкновенный человек: исполин убит, враги разбиты, но в сражении, завязавшемся после убийства исполина, отомстили Меркурию (тут автору приходится допустить, что Меркурий два раза выходил из города: убив исполина, он принес его голову в город, а потом снова пошелъ в бой, в котором и был убит, когда „от усталости прилег на землю, чтобы отдохнуть»). Само по себе это очень правдоподобно; и конечно, если Меркурий действительно был убит, то тот, кто опоэтизировал его подвиг и представил святого посланным свыше, должен был примирить это понимание вещей с его смертью , чего и достиг предположением, что и кончина его определена свыше; в таком виде он и представил дело. Но, при всем правдоподобии, объяснение г. Писарева является опять слишком произвольным и очень свободно обращается с показаниями повести; так как история сложения легенды остается неизвестной, то данное объяснение является лишь гаданиемъ насчет ее исторической подкладки, сводящимся к ряду предположений, основанных одно на другом. Разъяснение легенды о Меркурии можно найти, руководясь указаниями самих памятников: повести и службы. И во второй редакции повести, и в службе Меркурий сопоставляется с другими святыми победоносцами. Следует рассмотреть эти сопоставления, сделанные старыми книжниками. |
| А между тем такое разъяснение делается тем более нужным, что внимательное изучение повести вызывает некоторые сомнения, недоумения и вопросы. Упоминания в письменности о Меркурии Смоленском и о том событии, героем которого рисует его наша повесть, мы находим сравнительно очень поздно: известные списки повести не восходят далее XVI века; следовательно, древнейшие из них писаны спустя по крайней мере два с половиной столетия после описываемых в них событий; редакция, которую Буслаев принял за более раннюю, дошла лишь в списке второй половины XVII в. От более раннего времени каких-нибудь данных о святом или свидетельств о почитании его памяти мы не имеем. По-видимому, празднование его памяти установлено также в позднее сравнительно время. В святцах разного рода его имя появляется не ранее конца XV века. При этом следует заметить, что не сохранилось указания на какой-нибудь акт, которым была совершена канонизация этого святого. Соборы XVI в., посвященные канонизации русских святых, не коснулись памяти Меркурия 76 . Многие рукописные святцы уже позднейшего времени не упоминают ее. Самый день памяти Меркурия Смоленского (24 ноября) совпадает со днем памяти великомученика Меркурия Кесарийского (III в.); это во всяком случае внушает подозрение, что при установлении празднования памяти первого не было точных сведений о его кончине. Иначе сомнительно, чтобы смоляне не назначили особого дня для чествования святого, которого так высоко ставят служба и повесть; странно, что такой видный в жизни Смоленска день, день чудесного спасения города от разорения, не праздновался и остался не отмеченным. Позднейшие памятники (напр. Словарь о святых) указывают на 24 ноября, как на день события; но и это указание подозрительно: основания для него неизвестны, а между тем его очень легко объяснить желанием мотивировать post factum состоявшееся уже приурочение памяти русского Меркурия к этому дню. В одном Погодинском месяцеслове XVII века 1962, л. 1), по свидетельству г. Писарева 77 , она отнесена к 16 августа; это указывает известное колебание в выборе дня празднования. |
| Он введен и в один из пересказов 2-й редакции нашей повести, именно в текст Русск. Временника: Меркурий отправляется на свой подвиг „вседъ на конь». Весьма аналогично с Меркурием, другой враг Батыя, венгерский король Владислав (которому народное сказание приписывает и убиение Батыя), по известию, передаваемому нашими хронографами 133 , также получает свыше повеление выступить против татар и также находит оседланного коня, от чего он „и разуме помощь Бoжiю». Равным образом и Меркурию Кесарийскому не в одном памятнике дается конь: вышеуказанная миниатюра X века изображает его всадником; так и Legenda Aurea 134 ; еще более сходен с нашей повестью указанный выше рассказ комментатора Speculi Regum Готфрида Viterbiensis 135 . О мифических конях Буслаев заговорил, конечно, потому, что конь Меркурия отличается чудесностью: по выходе из церкви святой находит „ту прехрабра коня стояща», по окончании же подвига „конь той невиденъ бысть»; очевидно, он ниспослан свыше, специально для данного дела. Но чудесность не есть непременно проявление или отголосок мифологических верований; в данном случае этот элементъ чудесности можно объяснить психологически, из благочестивого, христианского религиозного чувства. Раз Меркурий под влиянием образов других воителей был представлен в виде всадника, а между тем раньше о коне ничего не было известно, то естественно было объяснить его появление чудесным образом: призванный свыше на подвиг, святой получает и потребного для того коня, как особый дар свыше (оружие у него уже было). Таким же чудесным образом появляется конь и в некоторых указанных выше рассказах о великомученике Меркурии и о Владиславе. Далее, обе редакции повести расходятся в описании того важного момента, когда Богоматерь посылает Меркурия на подвиг. В обоих случаях Она сама открывает ему свою волю; но в словах Ее есть разница: они согласованы с дальнейшим ходом рассказа: в редакции, знающей исполина, слова Богоматери содержат указание на него: „т бо noмoщiю и силою хрта бга победиши исполина» 136 . |
| Хотя тут и сказывается особая воля Божия, но странен такой выбор орудия ее; и я могу объяснить себе такое представление дела только тем, что повесть наша есть продукт указанных литературных влияний и затем попыток найти объяснение подробностям, вызывающим недоумения. Роль этого „варварина» старались осмыслить, представляя его сыном убитого Меркурием исполина, что до некоторой степени объясняло его дерзость: он мстил за смерть отца (почему однако он не напал на Меркурия во время боя, а выждал, когда святой освободится от остальных враговъ?). Такое понимание дела, по-видимому, возникло уже позднее; высказывается оно первоначально несколько робко, неуверенно: „варваринъ лютъ или сынъ того исполина»; и Буслаев обратил внимание на эту неуверенность и объяснял ее позднейшим появлением такой генеалогии. Некоторые списки 128 вовсе не имеют такой вставки; в рукописи Киевской Духовной Академии 129 данные слова находятся в числе прибавок, сделанных позднейшей рукой на полях и между строками. Такое именно осмысление роли убийцы Меркурия подсказывалось довольно обычным для рассказчиков разных повестей стремлением отождествлять или сближать вещи, являющиеся или в аналогичной роли или сходными по природе. Фантазия рассказчиков, подобная той, которая сближала например в знаменитом апокрифе древо райское с древом крестным, производя последнее из ветви первого, могла в данном случае сблизить двух татар, противников Меркурия, произведя второго от первого. Чтобы объяснить далее, почему неожиданное убиение Меркурия одним из татар не ободрило прочих, разрушив их страх перед сверхъестественной силой, помогавшей русскому витязю, данная редакция повести вводит новую черту, заставляя самого убийцу усрамиться своего собственного поступка. Весьма важной является черта, известная обеим редакциям: пророчество Богоматери Меркурию, при посольстве его, о его мученической кончине (пророчество разнообразится по редакциям сообразно различному представлению смерти Меркурия); я рассматриваю ее, как результат желания выяснить то, что вызывало недоумения, т. |
| Итак вынесем его тело сами». С этими словами государь первый взялся за гроб и нес его до усыпальницы, находившейся под помостом соборного придельного храма. После панихиды царь опять вместе с вельможами и офицерами поднял гроб и опустил в землю. При этом, обращаясь к своим приближенным «и иноземцам», государь громко сказал: «Не осталось у меня такого святого старца». Эти справедливые слова любви и благодарности в устах труженика–царя были лучшею речью над могилой труженика–святителя. Царя и епископа связывала любовь к отечеству и оба они, хотя и на различных путях, трудились на благо дорогой родины. Ноябрь 24 Меркурий Киево–Печерский, в Дальних Пещерах почивающий Прп. Меркурий Киево–Печерский подвизался в Дальних пещерах в XIV b., был строгим постником. О жизни сего преподобного известно только, что он был соединен союзом неразлучной братской любви с прп. Паисием. Они, живя в единомыслии, просили непрестанно Бога, чтобы Он никогда их не разлучал ни в сей, ни в будущей жизни. И дал им Господь по молитве их. На земле они жили в одной келлии и по смерти были положены в одном гробе, о чем упоминается в 3–й песни канона преподобным Дальних пещер. 24 ноября/7 декабря память преподобного совершается ради его тезоименитства святому великомученику Меркурию, 28 августа/10 сентября — вместе с Собором Дальних пещер и во 2–ю Неделю Великого поста — с Собором всех преподобных Киево–Печерских. Меркурий Смоленский, святой мученик Святой мученик Меркурий Смоленский был славянин, родом, вероятно, из Моравии, потомок княжеского рода. Воспитанный в Православии, святой Меркурий по ревности к истинной вере ушел из своего отечества на Русь. Величайшее бедствие постигло Русскую землю в начале XIII века — нашествие татаро–монгольских орд. Жестокие враги не щадили беззащитных жителей, грабили и разрушали храмы, монастыри, города и селения. Тысячи русских людей пали в битвах, защищая свое Отечество, многие захвачены в плен и отведены в неволю. Шел 1239 год. Прибыв в древний русский город Смоленск, Меркурий поступил на воинскую службу в княжескую дружину. Святой Меркурий отличался физической силой, мужеством и высоким ростом. Велик был он и духом, вел втайне жизнь подвижника, был строгий постник, проводил ночь в молитве и хранил девственную чистоту; православную веру не только исповедовал на словах, но готов был умереть за нее. |
|
|
