| - Существует опыт, который невозможно передать другим. Его нужно пережить самому, чтобы прочувствовать всё его значение! Именно так и было со мной. Мне трудно было выразить глубину своих переживаний с тех самых пор, как мы с Антонио дали жизнь нашему Мишелю. Мне нередко приходилось ощущать непередаваемость чувств и ощущений, которые я испытывала. Но существовала и правда, в которую я неизменно верила. Я не сомневалась в том, что ни одна мать, даже та, которая очень любит своего ребёнка, не смогла бы понять и по-настоящему прочувствовать жизненные переживания ребенка-инвалида. Можно только представить себе всю остроту его радостей и страданий, всю ярость его сражений и особенный вкус радости побед. Ежеминутно Мишель должен был предельно старательно делать всё то, что безо всякого труда делали его сверстники: одеваться, умываться, ходить, бегать, писать, играть, заниматься спортом. Все его действия требовали повышенного внимания. Эти постоянные старания вырабатывали в нём сильный характер и смекалку. Я помню, как однажды один из его приятелей позвонил мне в дверь и спросил: - Мадам, почему Мишель умеет лазить по деревьям, а я нет? Этот мальчик хорошо понимал, что у него есть всё, чтобы карабкаться по деревьям: две руки, чтобы хвататься за ветки, гибкие и крепкие ноги, чтобы обхватывать ствол. Тем не менее, у него ничего не получалось, тогда как Мишель мог добраться до самой вершины дерева. - Я думаю, надо чуточку больше постараться, — сказала я этому забавному мальчику. Тот, в свою очередь, одарил меня взглядом, полным сомнения, как будто желая сказать, что «всё это — лишь пустые слова»! Да, словами можно было только попытаться выразить и объяснить всё то, что на самом деле переживал Мишель. Том, которому было уже десять лет, как-то сказал своему младшему брату: - Тебе везёт. Тебе всё время достаётся больше, чем другим! Действительно, он завидовал маленьким поблажкам и подаркам, достающимся Мишелю: подаренной монетке, сладостям, сунутым в карман, бесплатному сеансу на карусели, то есть всем тем маленьким радостям, которых у Мишеля было «больше, чем у других», и которые он, сам того не желая, извлекал из своего положения ребёнка-инвалида. Как-то раз один из их общих приятелей подарил Мишелю нож, который Том хотел получить в подарок себе. Кроме того, он не без оснований считал, что у него лучше получится играть с этим ножом. После этого я услышала, как старший брат сказал младшему: |
| Мишелю было трудно подолгу удерживаться на склоне, особенно когда спуск оказывался под ногой в протезе. Само собой разумеется, он цеплялся за меня. Получалось это до тех пор, пока мы не попадали на обледенелый или на слишком укатанный снег. Скольжение становилось слишком опасным, поскольку короткая лыжа недостаточно глубоко врезалась в обледенелую поверхность. - Ты должна была знать, что я не могу ехать по такой трассе! — деловито утверждал Мишель. Я чувствовала себя виноватой. Не слишком ли многого я та от своего ребёнка? Тем не менее выход из ситуации всегда находился, и, в общем-то, катание на лыжах доставляло нам удовольствие. Отрадно было, что преодолевая эти трудности, мы учились находить решения. Всякий ребёнок желает заниматься несколькими видами спорта. Плавание стало очередной спортивной дисциплиной, которую Мишель захотел освоить. Федерация спортсменов-инвалидов Sport- Handicap обеспечила тренировки на начальном этапе. Я лишний раз убедилась в силе воли и упорстве Мишеля. Вскоре он уже мог проплывать длинные дистанции сначала на спине, а потом и кролем. Он также научился нырять. Я стала водить его в общие бассейны. Там, к сожалению, нам не удавалось преодолеть барьер всеобщих взглядов, и у нас порой пропадало всякое желание дальше заниматься плаванием. - Отвали или по роже дам! Мишель становился очень агрессивным. Назойливый мальчуган часто был вынужден отступить, но всё-таки любопытство брало верх, и он снова приставал к Мишелю с вопросом: - Что у тебя с ногой? У тебя что, нет рук? Мишель показывал ему язык и строил рожи. Но однажды он слегка насмешливо спросил его: - Сыграешь со мной партию в пинг-понг? - У тебя получается в него играть? — удивился парнишка. - Пошли, увидишь. На моих глазах ситуация забавным и чудесным образом изменилась. Я услышала вдруг смех мальчугана, прыгавшего из стороны в сторону и радостно собиравшего упавшие на пол шарики. Новый приятель стал лучшим товарищем. После партии в пинг-понг они уже шагали рука об руку, довольные своей дружбой. |
| Я была хранительницей семейного очага и, несмотря на усталость, никогда не поддавалась никакому унынию. Правда, мои веки быстро смыкал сон, когда я пыталась читать, но моя женская натура не становилась грубее от повседневной работы по дому, которая лежала на мне. Даже наоборот, именно она определяла особенный характер нашей семьи. Моё каждодневное участие в жизни самых родных мне людей было необходимым. Наступила осень. Пришло время отправлять Мишеля в школу. Известно, что в первом классе дети в основном учатся руками, поэтому была вероятность того, что наш ребёнок сможет включиться в образовательный процесс лишь с опозданием на год. Хотя я знала, что благодаря двухлетним усилиям эрготерапевтов больницы, Мишель научился рисовать красками и карандашом ничуть не хуже, чем любой из его сверстников. Мы приняли решение, пусть немного рискованное, отдал Мишеля в сельскую школу. В первый день Мишель, гордясь тем, что он как и старший брат отправится в школу, даже не ухватил меня за юбку, когда я выходила со школьного двора. В глубине его глаз была видна некоторая нерешительность, но желание быть вместе с другими детьми и делать всё то, что делают они, было намного сильнее. Мишель остался без меня среди двадцати пяти своих сверстников, из которых от силы пятеро были с ним знакомы. У остальных двадцати глаза горели любопытством, а на их устах застыли, готовые сорваться, бесчисленные вопросы. Весть о появлении Мишеля разнеслась по всем классам. Дети от природы любопытны, потому что они хотят знать объяснение всему. Им достаточно доступно растолковать суть тревожащего их вопроса, чтобы они, в отличие от взрослых, престали проявлять излишнюю жестокость или столь же излишнюю жалость. Я скрытно наблюдала за Мишелем на первых переменах. Было заметно, что его приводили в раздражение бесчисленные вопросы, начинавшиеся с «почему». Я несколько раз ощутила, как он одинок и как ему тяжело сдерживать подобные нападки. Чтобы скрыть своё смущение и показаться таким же, как все, он паясничал и выставлял себя на показ. Он вертелся, прыгал на одной ноге, ходил задом наперёд. Я не двигалась с места, с трудом подавляя в себе желание вмешаться и защитить его. Мишель должен был сам с первых минут отстаивать себя перед другими, невзирая на свою неполноценность. И впредь в подобного рода ситуациях я, сдерживая желание прийти к нему на помощь, поворачивалась к нему спиной и шла домой с чувством, что я предаю свою материнскую любовь, но при этом зная, что мой сын должен привыкнуть сам преодолевать трудности в моё отсутствие. |
| Я люблю своих повзрослевших детей. Но не хочу заболеть из-за того, что они не носят маски 26 ноября, 2020. Мишель Уэлдон Они ходят на вечеринки, а я могу умереть — у меня астма и гипертония Фото: Freepik Мишель Уэлдон 62 года, она пережила рак, у нее астма и гипертония. Она в группе риска по коронавирусу, поэтому не выходит из дома с марта, встречается с друзьями в Zoom и работает удаленно. У нее есть взрослые сыновья. Мишель написала им письмо о том, как их беспечность может стать для нее угрозой. Его опубликовало издание The Huffpost, «Правмир» публикует перевод. Мишель Уэлдон Я люблю вас, но не хочу умирать просто из-за того, что вы хорошо проводите время. Не то чтобы я была против. Я обеими руками за приятное времяпрепровождение — в разумных пределах, конечно. Но быть неосмотрительными, забыть обо всем ради того, чтобы просто потусоваться с друзьями, похохмить несколько часов, постоять рядом, выпить, поесть — это слишком безрассудно, по моему мнению. Потому что вы вернетесь домой и будете общаться со мной. Теперь, когда вы вдвоем вернулись домой из-за пандемии конечно, вам всегда здесь рады, — мне уже не безразлично, где вы ходите и что делаете по выходным. И когда ваш средний брат тоже приедет домой на День благодарения, мы все должны быть осторожны. Я знаю, что вы делали тесты много раз, но это было давно. И что у вас нет никаких симптомов. Но я беспокоюсь, что ваши вечеринки могут означать конец для меня. Вы носите маски на людях, я знаю, но вы снимаете их, когда общаетесь с друзьями — я видела фотографии. Вы мои сыновья, и я люблю вас, всех троих, но нельзя забывать о важном. Более 11 миллионов случаев заболевания в Соединенных Штатах и 247 тысяч смертей. Спортсмены выходят на поле — ни масок, ни дистанции Я понимаю, что многие в стране чувствуют и действуют так же, как вы, особенно молодежь в возрасте 20–30 лет — вы думаете, что у вас иммунитет к заражению COVID-19. Фотографии и видеозаписи безмасочных собраний, тусовок и торжеств в США заставляют меня поежиться. |
| Однажды в магазин вошла некая дама и, услышав игру Мишеля на органе, пожелала приобрести такой же инструмент для своего сына. Пару дней спустя они вернулась в магазин и пыталась призвать к ответу продавцов. Дескать, ей продали неисправный орган, т.к. ее отпрыск такого же возраста, как и Мишель, никак не мог извлечь из инструмента такие же чарующие звуки. В январе 2009 году исполнилось 10 лет со дня смерти выдающегося современного джазового исполнителя и композитора Мишеля Петруччиани, ему было всего 36 лет. Но за такой непродолжительной отрезок времени Петруччиани успел записать более 30 дисков с произведениями собственного сочинения и объездить множество стран с концертами. Такая музыкальная плодовитость была одновременно благодаря и вопреки его врожденному недугу – незавершенному остеогенезу. Это очень редкое заболевание. В результате врожденного генетического дефекта костная ткань не в состоянии выполнять свою основную функцию – быть опорой и надежным каркасом. Замедляется и прекращается рост, кости хрупки, «хрустальны», поэтому часты переломы от самых незначительных движений. К счастью руки Мишеля Петруччиани были крепкими и сильными, что позволяло мальчику проводить за инструментом по 8 часов в день. Встреча с музыкой и желание связать с ней жизнь были в какой-то мере предопределены: его отец держал магазин музыкальных инструментов и сам играл на гитаре. В 4 года Мишель увидел по телевизору выступление Дюка Эллингтона. «Я хочу играть на этом,»- сказал он, указывая на пианино. В ближайшее Рождество родители подарили ему детское пианино. Однако сын потребовал настоящий инструмент, а подарок быстро разнес молотком на кусочки. Видя серьезность намерений, отец купил ему старое пианино, переделав его так, чтобы мальчик мог доставать до педалей. 8 лет мальчик занимался добросовестно и неотступно, изучая классический репертуар. Его настойчивость в овладении инструментом скоро стала сказываться. К 9-ти годам Мишель прекрасно владел клавишными инструментами. Мальчик стал помогать отцу в магазине в качестве инструменталиста-демонстратора. |
| Словом, из всех этих речей вытекало, что мачеха — дочь префекта Империи — придавала непомерное значение предполагаемому визиту знатной дамы, чьи родители не удостоили бы родителей нашей Бригитты даже взглядом. В этом плане предстоящее посещение графини де Мирбель тешило самолюбие нашей мачехи, если вообще что-либо могло его еще тешить, так как она, бесспорно, принадлежала к самому высшему обществу нашего города, не так в силу своего происхождения и богатства, как в силу своей почти загадочной власти над людьми, жаждущими истины, равно как и в силу своей разительной добродетели. Только имя Мирбелей открыло Жану двери Ларжюзона, а иначе наша мачеха подняла бы несусветный крик, хотя и теперь у нас его не называли иначе как «испорченный мальчик» и «сумасброд». После ужина, когда на небе заблестел серпик луны, Мишель заявила, что она хочет прогуляться по парку. Тут папа, выйдя из состояния оцепенения, сказал ей как раз ту фразу, какую говорила ей в подобных обстоятельствах покойная мама: «Накинь что-нибудь на головку, а то от ручья тянет сыростью...» Ту же самую радость, что переполняла нынче Жана, я читал теперь в глазах Мишель, ту же радость, то же упоение. Свет луны падал на ее лицо, и оно казалось мне алчущим, почти животным из-за сильно развитой нижней челюсти и пухлой нижней губы. Да и впрямь Мишель от природы была именно такой, я не встречал в жизни человека, который был бы так одержим стремлением вкусить счастье, как моя сестра в свои пятнадцать лет. Эта одержимость выказывала себя во всем, даже в манере впиваться зубами, губами в мякоть плода, не просто нюхать розу, а зарываться кончиком носа в самую сердцевину цветка, даже в том, как она, валяясь рядом со мной на траве, умела мгновенно засыпать, будто во власти какого-то магического забытья. И однако она не ждала сложив руки, когда на нее посыплются наслаждения: ее снедал инстинкт борьбы и побед, что она и доказала блистательно, заговорив со мной этим вечером о Жане. Ибо, именно чтобы поговорить о нем, Мишель предложила мне пройтись с ней по парку. Еще не дойдя до луга, затянутого туманом, она решилась: обняла меня голой рукой за шею, и я почувствовал, как она жарко задышала мне прямо в ухо — и один Бог знает, что за безумную тайну она мне поведала... Я сначала не поверил, слишком уж все это было чудесно! |
| В октябре мы с мачехой вернулись в город, а Октав Пиан остался в Ларжюзоне. Супруги расстались окончательно, без предварительного сговора: это вышло как-то само собой. Отец, еще не державший в руках вышеупомянутого документа (забытого как бы случайно в ящике его ночного столика и, следовательно, вот-вот могущего попасться ему на глаза), был соответственным образом подготовлен и даже, я бы сказал, нашпигован Бригиттой и поэтому расстался со мной без сожаления и явно предпочел одинокое пребывание зимой в деревне постоянному присутствию этой ненавистной ему женщины и сына, один вид которого пробуждал в нем тревогу. В моей памяти он так и остался вновь впавшим в состояние оцепенения, в какую-то дремотную вялость, из которой он вышел только на несколько дней, чтобы защитить Мишель. Очевидно, именно в это время он начал пить, но окончательно опустился только после нашего отъезда. Мишель отдали пансионеркой в Сакре-Кер, и мы с мачехой остались вдвоем. Два года до окончания моего учения прошли безрадостно, но я мучился не так сильно, как предполагал раньше. Учился я легко, и Бригитте не доставлял никаких хлопот этот неразговорчивый мальчик, который без всякого понукания сидит целыми вечерами над уроками или готовится к контрольной работе. В первый год отец приезжал из деревни раз в месяц, в тот день, когда из Сакре-Кер выпускали Мишель. Он возил нас с ней завтракать в ресторан. До сих пор помню чувство наслаждения, какое я испытывал, выбирая по карточке самые любимые мои блюда: устрицы, филе из зайца, гусиное рагу с бобами в горшочке. Уверенность в том, что Жан и Мишель разлучены, и, конечно, навсегда, словно бы усыпила мою к ним любовь и в то же время ревность, просыпавшуюся лишь на короткий миг: чтобы любить и осознавать свою любовь, мне всю жизнь необходимо было страдать. Здесь я хочу рассказать о двух эпизодах, из-за которых моя дружба с Мирбелем застыла на мертвой точке. Однажды вечером я вернулся из коллежа, было это еще в первую зиму нашего пребывания в городе, и мачеха, не подымая глаз от книги, буркнула: «Тебе письмо». |
| Поэтому Бригитта Майар то и дело прибегала к советам моего отца, который в юности просто ради практики работал у одного стряпчего в Бордо и неплохо разбирался в кляузных вопросах. Он убедил Бригитту не затевать скандального и заранее обреченного на провал процесса. В свою очередь, отец охотно советовался с ней по вопросам хозяйства, которое переживало немалые трудности, столь трагически разрешенные смертью моей матери. Человек, не знавший причин, породивших в свое время такую странную и глубокую близость между моим отцом и Бригиттой Майар, лишь с трудом мог понять, что заставило эти два столь различных во всем существа соединить свои судьбы. Рядом с этой внушительной дамой, с этой желчной мадам Ментенон, наш бедный большеглазый папа казался чуть жалким, слишком у него был слабый и добрый вид, и говорил он с запинкой, и рот у него был как у типичного гурмана, чересчур длинные усы, казалось, специально созданы для того, чтобы окунать их кончики в аперитивы и соусы, даже цвет лица выдавал его страсть к чревоугодию. Вспоминаю, что между супругами в тот знаменательный вечер, когда выплыло наружу дело Пюибаро, сидела моя сестра. Мишель тогда было четырнадцать лет. Все дружно считали, что кожа у нее слишком смуглая, нижняя челюсть слишком тяжелая, лоб слишком низкий и зарос волосами. Зато глаза были великолепные, и, когда она улыбалась, в крупном рту сверкали белоснежные зубы, и все это привлекало к ней сердца; руки, правда, слишком мускулистые для такой юной особы, зато Мишель на законном основании гордилась своими ножками и охотно показывала их, хотя наша мачеха уже обрядила ее в полудлинные платья. Откровенно говоря, в отношении Мишель наша мачеха проявляла достаточно долготерпения и почти при любой стычке первая ретировалась под натиском этой весьма агрессивной девицы. «Мой долг, — любила она повторять, — коли уж я не имею на девочку никакого влияния, мой долг, повторяю, — любой ценой поддерживать мир семейного очага». Она торжествовала, так как воспитательницы из Сакре-Кер тоже ничего не могли поделать с Мишель, «с этой вспыльчивой девочкой, которая вечно всем противоречит», — говорила она отцу, а он возражал: «Да нет же, нет, дорогая, не нужно ничего драматизировать! Правда, она упрямица, пошла характером в мою матушку, вспыхивает как спичка... Но при хорошем муже все образуется...» |
| — О мадам Бригитта, — твердил он, — вы прекрасно знаете, что если возьмете нашу судьбу в свои руки... Но в это утро на мою мачеху нашел стих самоуничижения, и чем упорнее настаивал господин Пюибаро на ее всемогуществе, видя в нем гарантию их будущей с Октавией трудовой жизни, тем упорнее она тушевалась и даже с какой-то радостью старалась отойти на задний план, раствориться! VI После отъезда господина Пюибаро в Ларжюзоне на несколько дней воцарилось спокойствие. Мачеха редко показывалась на люди: целыми днями она сидела в кабинете, отвечала своим многочисленным корреспондентам, получала от них письма. Наконец-то зной вступил в свои права, но грозы уже не кружили над верхушками сосен, а погромыхивали в кое-чьих сердцах. Жан за эту неделю приезжал к нам на велосипеде всего только раз, провел со мной все послеобеденное время, но я не получил от его общества никакого удовольствия: инстинкт страдания, никогда меня не обманывавший, подсказал мне, что Жан действует так не по собственному почину, а выполняет некий план, разработанный заранее вместе с Мишель. Когда мы решили пойти посидеть у ручья на берегу, сестра не выразила желания сопровождать нас. В тот день Жан обращался со мной очень ласково, о чем еще так недавно я мечтал, и тем не менее никогда я не испытывал такой грусти — ведь сама эта ласковость была из того же источника, что и моя грусть, а источником этим было влияние, которое приобрела на Жана Мишель. Я страдал потому, что он утопал в блаженстве, он, мальчик, которого вчера еще мучили и не считали за человека. Говорили мы мало, он думал о чем-то своем, а мне точило душу одно подозрение: они условились встретиться с Мишель не здесь, у ручья, а где-то еще. Почти каждый день, когда я сидел за уроками, Мишель одна, без меня, уезжала кататься на велосипеде. Должно быть, они встречались где-нибудь на полдороге между Балюзаком и Ларжюзоном... А сегодня он приехал к нам, чтобы ввести меня в заблуждение... Жан стругал ножом ветку ольхи, а я наблюдал за ним. Он пообещал сделать мне свисток. Его загорелое лицо светилось счастьем. |
| избрало Мишеля Фуко руководителем новой кафедры. Ему тогда было 43 года. Мишель Фуко прочитал вступительную лекцию 2 декабря 1970 г. Преподавание в Коллеж де Франс подчинялось особым правилам. Профессора были обязаны отводить на преподавательскую работу 26 часов в год (максимум половина времени могла быть употреблена на проведение семинаров ). Каждый год они должны были представлять результаты оригинального исследования, что вынуждало их постоянно обновлять содержание своего курса. Посещение лекций и семинаров было абсолютно свободным; оно не требовало ни записи, ни диплома. И профессор не мог никого из слушателей не допускать на них. В Коллеж де Франс говорили, что профессора имеют не студентов, а слушателей. Мишель Фуко проводил свои занятия по средам с начала января до конца марта. Потребовались две аудитории, чтобы вместить многочисленных слушателей, состоявших из студентов, преподавателей, соискателей, любопытных, в том числе многих иностранцев. Мишель Фуко часто жаловался на дистанцию между собой и своей «публикой», на недостаточное понимание, что затрудняло преподавание. Он мечтал о семинаре, на котором была бы возможна настоящая коллективная работа. С этой целью он пробовал разные способы преподавания. В последние годы он оставлял много времени для ответов на вопросы слушателей. Вот как журналист из «Нувель обсерватер» Жерар Петижан описал в 1975 г. общую атмосферу занятий: «Когда Фуко быстро, как перед прыжком в воду, входит в переполненную аудиторию, пробирается к своему стулу, отодвигает стоящие на столе магнитофоны, чтобы положить свои бумаги, снимает куртку, включает лампу и, не теряя времени, начинает лекцию. Голос у него сильный, энергичный, он разносится микрофонами и это единственная уступка модернизму в зале, едва освещенном светом, идущим из мраморных ниш. Было триста мест и пятьсот сгрудившихся человек, занимающих любые свободные места […]. Никаких ораторских эффектов. Все ясно и очень действенно. Никакой импровизации. У Фуко есть двенадцать часов, чтобы публично представить результаты своих исследований за истекший год. |
|
|
