| Исаия только тогда почувствовал неодолимое влечение глаголать к людям, когда угль Божественный коснулся его уст, а до тех пор он обнаруживал даже боязнь идти к людям. Все это, повторяю, отнюдь не направляется к тому, чтобы отрицать великое значение в деле всякого служения, и в том числе пастырского призвания. Но оно является с одной стороны уделом далеко не всех, а с другой оно может появиться в душе человека гораздо позже избрания рода служения, под влиянием чувства долга, а еще более у пастырей под воздействием благодати, воспринятой ими. Посему, требовать от духовной школы, чтобы она выпускала будущих деятелей с вполне сложившимся призванием будет по меньшей мере не основательно. Школа сделает свое дело, если она образует в душе питомца расположение и любовь к тому служению, к которому готовить их, а на этих основах может потом легко развиться и более сильное движение души или призвание; но последнее непременно должно соприкоснуться с жизнью и ею быть проверено, чтобы оно не было одним аффектом, быстро исчезающим при столкновении с действительностью. В том и опасность всех красивых лозунгов, которые так часто выдвигаются, что они должны служить целью деятельности, а их иногда обращают в средства и чрез то порождают охлаждение в душах и апатию. То же может случиться и в данном разе. Как бы этим прекрасным словом призвания снова не уловили наших идеологов и, поставивши его во главу преобразования духовной школы, не лишили нас простых, рядовых, но честных и способных тружеников, подменив их различными симулянтами, быстро схватывающими настроение минуты, но часто лишенными настоящего духовного содержания. Решение все более обостряющегося вопроса об оскудении пастырства, надо искать в другом направлении, менее отрицательном по отношению к старой школе. Беда не в том, что она в последнее время не давала пылких энтузиастов, а в том, что в ней часто культивировались ненависть и отвращение к пастырскому служению; она следовательно не давала даже простого расположения, любви к этому святому служению. Причина такого извращения духовной школы, как выше сказано, лежит в том светском направлении и в том стремлении ее приспособиться к светским школам, которые привиты сравнительно не так давно. Освободить школу от этих позднейших наслоений, приблизить ее программы к нынешним запросам приходской жизни, поставить ее на правильный исторический путь – вот ближайшая и неотложная задача возрождения духовной школы. |
| Что же? Научаются извлекать из этой богатой сокровищницы христианского знания уроки назидания, обличения и увещания современные питомцы семинарии? Умеют ли они пользоваться для проповеди словом Божиим? Умеют ли они вообще проповедовать? Ответ на эти вопросы готов у всех и, к сожалению, отрицательный. Проповедь стоит у нас плохо и в школе и в жизни. Успехи сектантства в значительной степени надо объяснить таким печальным положением проповеди в православных обществах. Сектанты поняли потребность народа слушать живое слово и по-своему использовали это желание. Если и всегда, то в переживаемое время, в виду указанной опасности от сектантов, в особенности, нам нужно учиться и уметь проповедовать. И, конечно, такое обучение должно начаться в школе. Нельзя сказать, чтобы этого не сознавала сама школа и руководители ее, но попытки их оживить проповедование были до сих пор или недостаточны, или неумелы. Для сей цели, например, стали назначать преподавателями гомилетики лиц в священном сане. Мера хорошая и надо пожалеть, что ее раньше не применяли. Для сего чаще стали посылать учеников в приходские храмы произносить проповеди и таким образом приобретать некоторый практический навык. Можно бы указать и некоторые другие мероприятия в таком же роде, но все же особого оживления в дело проповеди они не внесли. Здесь необходимо коренное изменение самого взгляда на положение проповеднического дела в духовных школах. Оно не должно быть только рядовым предметом в кругу других многочисленных семинарных наук, но оно должно стать венцом всего обучения, к которому должны направляться все нити. Если учительство в широком смысле и проповедничество в более тесном являются необходимым качеством будущего деятеля на церковно – пастырском поприще, если без этого условия он будет только требо-исправителем и при всей своей учености и многознании не приобретет надлежащего пастырского авторитета, то не ясно ли, что духовная школа своею первою обязанностью должна поставить подготовку к учительству и проповедничеству. |
| Известно, что вопрос восстановления в Русской Церкви патриаршества не входил в круг тем, предполагавшихся к рассмотрению на Поместном Соборе 1917–1918 годов. Официальное предложение о рассмотрении Собором этого вопроса впервые было сделано в докладе председателя отдела о высшем церковном управлении Митрофана (Краснопольского), епископа Астраханского, на заседании 11 октября 1917 года . С этого дня на Соборе вокруг вопроса о патриаршестве разгораются жаркие споры, не утихающие до принятия решения 28 октября. Соотношение сторонников и противников патриаршества среди ораторов, выступавших по этому вопросу, было соответственно 39 против 12. То есть противники выборов патриарха составили менее четверти выступавших. Если же учесть их (то есть противников) повышенную активность, то можно предполагать, что среди членов Собора эта часть была еще меньшей. Понимание этого звучит и в речах противников патриаршества, говорящих о своей позиции как о противоречащей мнению большинства. Один из ораторов не мог высказаться ни за, ни против выборов первоиерарха Русской Церкви по причине неопределенности границ его власти . Двое из выступавших заявили о рассеянных сомнениях и об изменении своих взглядов в пользу патриаршества . Таким образом, повторимся, противники выборов патриарха составили менее четверти выступавших. Отношение 141 голос против 112 не соответствует количеству сторонников и противников восстановления патриаршества в Русской Церкви, как это преподносится некоторыми историками , поскольку приведенные цифры получились в результате голосования по другому вопросу, а именно – по вопросу досрочных выборов патриарха, инициированному усилением в Москве революционных беспорядков. Многие члены Собора не смогли присутствовать на заседании 30 октября из-за уличных боев. Члены Собора решали, выбирать патриарха немедля или подождать более полного состава Собора. Большая часть из 112 человек, проголосовавших против безотлагательных выборов патриарха, не являлись противниками выборов как таковых. Подавляющее большинство членов Собора не сомневались не только в необходимости восстановления патриаршества, но и в том, что патриарх будет избран. Сомневались лишь в оправданности досрочных выборов, совершаемых в отсутствии тех, кто был остановлен на пути к Соборной Палате свистом пуль и разрывами снарядов. «Нас здесь мало, – убеждал своих сотрудников член Собора А.А. Папков, – многие наши отцы и братия сидят в разных местах Москвы и при всем желании не могут сюда придти. А мы без них будем обсуждать вопрос об избрании патриарха. Нам и в этом деле нужно согласие, которого мы достигли раньше. 217 лет у нас не было патриарха, остается подождать несколько недель, и он будет. Зачем же спешить сегодня? Мы под гром орудий в угнетенном состоянии духа будем избирать патриарха: разве это допустимо? Имейте уважение к отцам и братиям, которые не могут придти сюда. Мы можем сделать громадную ошибку, компрометирующую дело избрания» . |
| 16 апреля 2013 г. 12:50 Таких рождает вера наша: изданы избранные жития семи новомучеников и исповедников Российских В московском издательстве «Никея» вышел из печати сборник «Таких рождает вера наша» - семь житийных биографий новомучеников и исповедников Российских, пострадавших за веру в советскую эпоху. Подготовленную по инициативе Издательского совета Русской Православной Церкви книгу предполагается бесплатно распределять по библиотекам, вузам, школам и социальным учреждениям России, Украины, Белоруссии и Казахстана. В издании представлены все чины святости новомучеников и исповедников: здесь рассказано о пока еще мало известных в нашем обществе священномучениках Митрофане (Краснопольском) и Германе (Ряшенцеве), преподобномученике Макарии (Моржове), священномученике Василии (Надеждине), преподобноисповеднице Параскеве (Матиешиной), исповедниках Георгии Седове и Ираиде Тиховой. Поразительно схожи их судьбы, хотя в Церкви Воинствующей бытование простого мирянина-землепашца, конечно, разительно отличалось от жизнеустройства архиепископа. Гонения, аресты, издевательства и унижения подняли их на равную для нас высоту святости. В этой связи инициативу Издательского Совета РПЦ по изданию подробных житий солидным 100-тысячным тиражом трудно переоценить. «Сегодня часто и справедливо можно слышать о недолжном почитании новомучеников и исповедников, - сказал, представляя издание, глава Совета митрополит Калужский и Боровский Климент. - Но нельзя почитать того, кого не знаешь. Наши современники подчас и не догадываются, что были такие люди, осмелившиеся открыто исповедовать веру в самые тяжелые годы гонений! Архивы НКВД сейчас, конечно, открываются (впрочем, дозировано и эпизодически), но там информация сухая, деловая — допросы, приговоры, официальные отчеты. О духовной же жизни святых, о том, как они молились, почти ничего не известно. В том числе и потому, что в их ближайшем окружении старались ничего не фиксировать, чтобы эти записи не могли повредить в будущем. Часто даже запрещали и рассказывать, в том числе и ближайшим родным. Именно поэтому содержащиеся в новой книге собранные по крупицам сведения поистине бесценны». |
| Наперед трудно сказать, насколько такое ожидание оправдается, но во всяком случае оно с одной стороны внесет элемент случайности в такое важное дело, а с другой – ради одного хорошего дела расстраивает другое, а именно приготовление способных учителей в церковные школы, выбирая из них лучший элемент и оставляя посредственности и вместе с тем внося ту же раздвоенность и в систему церковно-школьного обучения (готовя к учительству и в пастырские школы), от чего так страдала и страдает сама духовная школа. Но если и найдется достаточное количество учеников для пастырской школы, то какое затруднение она встретит па первых же порах, когда нужно будет из этого разношерстного состава учащихся создать хотя какое бы то ни было общее настроение в классе? Но скажется ли такая разновидность и на всем протяжении учения, не будет ли ученик второклассной школы отставать от гимназиста, как пойдет подготовка части этих учеников для поступления в академию, все ли они будут изучать языки или только часть? Все это вопросы неизбежные и тревожные. Таким образом, по нашему мнению, главные недостатки предполагаемой реформы состоят в следующем. Двойственность в направлении обучения в духовных училищах, которая легко может разрешиться в пользу преобладания светского направления, отсутствие органической связи между духовными училищами и пастырской школой, случайный контингент учащихся в пастырской школе и опасное положение академий, которые могут оказаться без надлежащего количества хорошо подготовленных к поступлению в них кандидатов. Указанные недостатки такого рода, что их невозможно скрыть и затушевать теми благопожеланиями, какие предварили появление проекта реформы, что она будто исключительно проникнута церковным духом и даст надлежаще подготовленных кандидатов в священники, даже, как смело утверждали, разовьет у них высокое пастырское призвание. Нет, одними добрыми желаниями, как бы они искренни ни были, достигнуть этого нельзя и тем более путем компромиссов, сближений и приспособлений, какими проникнут проект. |
| е. от тех наслоений, какие убили в ней самый дух, самую суть церковного направления. Они все же хотят идти старым путем приспособления, не видя, что он, неизбежно приведет к новому и большему еще крушению пастырства, искусственно собрав и проведя в ряды его людей случайных и даже непригодных. Это ясно уже из того, какой контингент людей стремится в те пока немногие пастырские школы, какие уже вызваны в жизни: железнодорожники, конторщики, приказчики, учителя и т. д. и при том, по большей части, люди уже семейные. Нет, не таким подбором людей случайных, а только путем тщательного подготовления с юных лет мы можем обновить институт пастырства. Только единая, неразрывная, органически связанная во всех своих частях школа способна будет создать определенное настроение или расположение к пастырству. Я подчеркиваю слово «расположение» и его противопоставляю слову «призвание», ради которого разрушается единство школы и пастырство будет обслуживаться теми элементами, о которых сказано выше. Я с полным убеждением говорю, что призвания, понимаемого как непреодолимое внутреннее влечение, создавшееся помимо всяких материальных соображений, в рядах новых кандидатов священства мы не найдем. Но может быть не ими будут главным образом заполняться пастырские школы, а большинство учащихся в них составится из питомцев духовных преобразованных училищ? Конечно, это более желательно, но опять-таки весьма сомнительно, что разделяется и творцами новой реформы, которые, предчувствуя неохоту питомцев духовных училищ идти в пастырскую школу добровольно, пытаются привлечь их сюда, с некоторым принуждением, по возможности преграждая им доступ в светские учебные заведения. Путь опасный и рискованный! Как бы такая искусственная закупорка не повела к накоплению страшной злобы среди учащихся, которая может вылиться в такую форму, пред которой поблекнут волнения и бунты в нынешних семинариях. Но если бы и случилось, что тем или иным путем из духовных училищ пойдет достаточное количество в пастырскую школу, то и в таком случае, можно ли серьезно говорить об образовавшемся у них призвании? Не забудем, что этот переход будет совершаться в возрасте от 15 до 16 лет, когда убеждения и склонности еще не сложились, не вылились в определенную форму. |
| Возражения против единой духовной школы из этого лагеря едва ли заслуживают какого-либо внимания. После рассуждения о реформе средней духовной школы нельзя не коснуться общего положения духовного просвещения в России, которому по-видимому наносится ущерб через изъятие и сокращение в курсе семинарском некоторых предметов, искони составляющих особенность и преимущество духовной школы. Да, если бы это было так, то по одному этому все наши рассуждения оказались бы ничего не стоящими и должны пойти целиком на смарку. В действительности же это не так. Если мы шире посмотрим на дело, то никакого ущерба для духовного просвещения не усмотрим. Всем известно, что высшие задачи духовного просвещения осуществляет не семинария, а духовная академия. В академиях идет научная разработка богословских и философских вопросов, а семинарии в своих учебниках пользуются уже готовыми выводами, применяя их к потребностям церковно – приходской жизни. Там, следовательно, в академиях требуется всесторонность и глубина исследований, а здесь в семинариях целесообразное их применение. С этой точки зрения расширение или сокращение семинарских программ никакого существенного влияния на судьбы духовного просвещения не имеет. Но сами академии могут заявить некоторую претензию на то, что при указываемом порядке в академии будут поступать лица без прежней подготовки по древним языкам. Претензия может коснуться только этого пункта, ибо только в этой области делается радикальная перемена, а другие изменения (по истории, философии и проч.) не существенны, легко и даже лучше могут быть восполнены при прохождении академического курса. Признавая всю основательность такого заявления и имея ввиду, что и оканчивать семинарию будут раньше, в более юном возрасте, чем прежде, следует допустить, чтобы самый академический курс был увеличен на 1 год. Причем два первые курса должны быть общеобязательными, а три последние специальными. При таком условии отводя достаточное количество уроков для древних языков, на первых двух курсах академии можно будет усвоить их в такой степени, что на последующих курсах студенты будут уже в состоянии пользоваться ими для своих научных трудов. |
| Освобождение духовной школы от чуждого ей светского характера должно идти в двух направлениях: со стороны учебных программ и строя школьной жизни. Желая по возможности приблизить духовную школу к светской и опасаясь в то же время сделать сокращение тех наук, которые издавна составляли особенность духовной школы, мы слишком переобременили учащихся многопредметностью программ. Если мы не будем ставить для духовной школы той цели, чтобы она одновременно с приготовлением к пастырству готовила учащихся и к поступлению в светские школы, то без особого ущерба для развития учащихся мы можем сократить математические науки и совсем изгнать латинский и греческий языки, которые нужны для поступления в академию и с большим удобством могут быть изучаемы самостоятельно теми учениками старших классов, которые намерены идти в академию, где их элементарные познания в языках могут быть развиты и расширены под руководством опытных профессоров. Некоторые сокращения можно произвести и в курсе общей гражданской истории (средневековые времена, период французской революции и т. п.), в курсе истории литературы, а также по философским предметам. Гораздо труднее будет произвести освобождение строя жизни в духовной школе от налета светскости. Такого рода явления, коренясь в нравах, в привычках и миросозерцаниях, не поддаются определенному учету: они скорее чувствуются, чем сознаются. Провести резкую границу между этими двумя течениями (церковным и светским), сказать, где начинается подражание светской школе и где оно кончается, весьма затруднительно, ибо оба эти течения переплетаются и в сущности они не так радикально враждебны между собой, ибо и направление светской школы само по себе может быть и не предосудительно, как отвечающее условиям известной среды, но врываясь в другой мир, оно производит тут большое смятение. В светской школе, например, признается достаточными, если хотя часть учеников является на общую молитву, а в духовной школе такая молитва должна быть обязательной для всех, там не пред каждым уроком молятся, а здесь молитвой и предваряется и заканчивается урок, для питомцев светской школы достаточно поговеть один раз в год, а ученикам духовной школы следовало бы говеть почаще, ученик светской школы сделает хорошо, если, проходя мимо храма, перекрестится, а если не сделает этого питомец духовной школы, то для него это будет прямо позорно и т. |
| д., можно бы указать целый бесконечный ряд противоположений, которые должны отличать поведение питомца духовной школы от светского ученика и которые теперь почти сглажены и приведены в полный параллелизм. Вообще же эта область, трудно поддаваясь определенной регламентации, открывает широкий простор для педагогического воздействия и прежде всего требует со стороны воспитателей сознательного и убежденного служения церковным идеалам... На этом месте, кажется, надо остановиться подольше, ибо тут едва ли не главный центр всего вопроса. Будем откровенны и признаемся, что в рядах учащего персонала духовных школ много лиц прямо нецерковного направления, с явными симпатиями к светскому характеру обучения и с нескрываемым желанием скорее уйти на другую службу. Явление это в высшей степени печально, но оно в значительной степени понятно. Оно сложилось у воспитателей под тем же влиянием прежней школы, которое неудержимо влечет и нынешних ее питомцев в сторону от пастырского служения, это результат того омирщения духовной школы, которое убило в ней самый дух. Кроме сего, стремление преподавателей духовных школ на другие роды службы надо понять и до некоторой степени оправдать с точки зрения их обеспечения. Люди с высшим образованием, они являются совершенно обездоленными по сравнению с преподавателями гимназий, реальных училищ и т. д. Их содержание почти вдвое меньше последних, а у них есть семьи, дети, которых надо содержать и учить. Посему не будем строго судить их, когда под напором нужды они оставляют служение в духовной школе и ищут иных профессий и занятий; не без внутренней борьбы они идут на это и быть может одним из решающих моментов этой борьбы была мысль о том, следует ли держаться, перенося всяческие лишения, за то дело, которое видимо разрушается, к которому питомцы не прилежат душой, ибо все помыслы их вдали от прямых задач духовной школы. Работать же и тем более с воодушевлением там, где все проникнуто неудовлетворенностью, антипатией, конечно, трудно и для натур незаурядных. |
| Доказательством тому может служить то известное обстоятельство, что и теперь поступающие в академию без знания новых языков в один или два года настолько овладевают ими, что с третьего курса свободно читают немецкие и французские пособия для своих сочинений. Кроме сего, опыт других высших учебных заведений показал, что и древние языки скорее и лучше усваиваются взрослыми, чем школьниками. Реалисты для поступления в университет, в продолжении шести или восьми месяцев научаются читать Цицерона и других классиков. Того же достигают воспитанницы различных высших курсов, куда они принимаются без знания латинского языка, но с обязательством, сдать экзамен по нему в пределах гимназического курса через, год или два по поступлении на курсы. Если все это так, то зачем же утруждать и даже мучить малышей заучиванием латинских и греческих вокабул, которые они добросовестно забывают в старших классах, ибо жизненного значения за ними не видят, так как для ближайшего служения их они не нужны. Иное будет дело, когда эти языки станут изучать в самих академиях, где вскоре потребуется знание их самим ходом дальнейшего образования. Тут никто не решится смотреть на языки как на излишний балласт, а всякий почтет это делом первоклассной для себя важности. Оканчивая свои рассуждения по вопросу о преобразовании духовной школы, я сознаю их запоздалость, так как вопрос, по-видимому, почитается уже решенным. Побуждением же для меня все же изложить свои мысли послужила та николиже отпадающая любовь к духовному просвещению и православному духовенству. Мучительно переживая вместе с другими сынами церкви оскудение образованных деятелей в рядах современного духовенства, я не могу не испытывать еще большей тревоги от неотвязчивой мысли, которая на уме у многих: что же будет дальше? Найдем ли мы на тех новых путях, какими направляется реформа духовной школы, разрешение обострившегося вопроса, или же мы этой уверенности не имеем, а напротив преисполняемся новыми опасениями, как бы эти опыты ни привели нас к полному крушению пастырства? Что бы ни говорили по адресу нынешней духовной школы, но на ее счету стоит ее вековая заслуга перед церковью и государством. |
|
|
