| Другое место, которое служит заключением всему воззванию, раскрывает самую сущность мысли Константина: «Пусть никто не ищет ссоры с другим по поводу своих убеждений. А пусть каждый пользуется тем, что знает, на помощь своему ближнему; если же это невозможно, пусть оставит его в мире, так как иное дело – вступить добровольно в битву за бессмертную веру и чаяния, и иное дело – навязывать их силою и наказаниями. Я говорил дольше, чем этого требовало мое скромное намерение, потому, что не хотел ничего скрывать касательно моей веры, а также и потому, что многие, как мне говорят, уверяют, что будто бы обряды и богослужения языческого заблуждения и вся область мрака имеют быть совешенно уничтожены. Конечно, я советовал бы это всем людям; но, к их несчастию, упорство в заблуждениях еще слишком крепко держится в душах некоторых людей» 359 . После победы над Лицинием Константин вспоминает также и принципы, провозглашенные после поражения Максенция. Однако есть разница в языке, и тон эдикта и воззвания к жителям Востока вовсе не походит на тон Миланскаго эдикта. Это происходит, с одной стороны, оттого, что в 313-м году Константин имел товарищем и даже сотрудником Лициния, который оставался язычником; с другой стороны, он чувствовал себя еще мало утвердившимся через свою недавнюю победу, так что не мог решиться обнаружить в оффициальном акте свои задушевные чувства. Как мы видели из других отрывков, современных или близких по времени Миланскому эдикту, он и в то время был очень привержен к христианству; но если он показывал себя таким вполне искренно перед христианами, то далеко не мог еще решиться говорить тем же языком во всеуслышание, перед всеми обитателями империи. В настоящее время он говорит, во всенародном акте, тем же самым языком, что и в письме к какому-нибудь епископу, или собору. Официальное беспристрастие исчезает даже в его речах к язычникам. Он говорит им, что самое сильное его желание – видеть всех своих подданных исповедующими христианство. Если он относится с уважением к свободе совести неверующих, то оплакивает при этом их «упорство». Он дозволяет им соблюдать свои обряды и богослужение, но называет их «обрядами и богослужением заблуждения», произведением «власти тьмы». Он оставляет им право посещать свои храмы, но противополагает этим «храмам лжи – «великолепное обиталище правды». |
| Много позднее, когда торжественная обстановка того и другого обряда достигла апогея развития (XII-XIII века), первый получил в богослужебных книгах именование «малый вход», а второй – «великий вход» 234 . Процесс развития обрядовой стороны византийской литургии нельзя назвать реформой, поскольку с понятием реформы вообще связывается представление о тех или иных изменениях, происходящих в краткие сроки, исчисляемые годами, но не столетиями. В данном случае имела место метаморфоза, источником которой была глубокая религиозность и набожность греческого народа, его многовековая культура, своеобразная тяга к философии и, наконец, высокое национальное самосознание. Византийская империя возникла на базе римской языческой. Та империя, которая до Миланского эдикта 313 года не признавала за христианством законности его существования наряду с другими религиями и на этом основании преследовала христиан, предавая их жестоким пыткам и мучительной смерти, после эдикта, давшего ей свободу вероисповедания, благодаря явному расположению к христианам императора Константина Великого скоро фактически приобретает значение государственной. Император Константин, активно участвующий в церковной жизни страны, перед кончиной принимает крещение, и с того времени во главе государства стоят монархихристиане. Вместе с тем по унаследованному от языческой империи порядку вещей император был Понтифекс Максимус, т. е. Верховный Первосвященник. Странное сочетание в одном лице монархахристианина с титулом, а следовательно, и с известными правами языческого императора объясняется тем, что сами греки, занимавшие ведущую роль в политической жизни империи и пользовавшиеся как в официальной документации, так и в письменности вообще греческим языком, а не латинским, называли себя не греками, а ромеями, т. е. потомками древних римлян. В представлении грека христианский император был «прямым наследником» и продолжателем власти римских императоров, и под небом не было власти, равной власти императора ромеев 235 . |
| В изданном Декием эдикте изменяется юридическая формула преследования христиан. Преследование христиан вменялось в обязанность правительственным чиновникам, т.е. становилось не результатом инициативы частного обвинителя, а частью государственной деятельности. Целью гонений была, однако, не столько казнь христиан, сколько принуждение их к отречению. Для этого применялись изощренные пытки, однако выдержавшие их не всегда подвергались казни. Поэтому гонения данного периода наряду с мучениками дают множество исповедников (см.). Преследованию подвергались прежде всего предстоятели церквей. Гонения отнюдь не были постоянными, и перемежались периодами почти полной терпимости (эдикт императора Галлиена, 260–268, предоставлявший предстоятелям церквей свободно заниматься религиозной деятельностью). Наиболее жестокие гонения приходятся на конец царствования Диоклетиана (284–305) и последующие годы. В 303–304 гг. издается ряд эдиктов, лишающих христиан всяких гражданских прав, предписывающих заключать в тюрьму всех представителей клира и требовать от них отказа от христианства (принесения жертв); последний эдикт 304 г. предписывал всех вообще христиан повсеместно принуждать к принесению жертв, добиваясь этого любыми пытками. Мученичество в эти годы было массовым, хотя в разных провинциях преследования производились с разной интенсивностью (наиболее жестокими они были на востоке империи). Гонения прекращаются после издания в 311 г. эдикта, в котором христианство признается дозволенной религией (хотя явным образом и не снимаются ограничения с христианского прозелитизма), и в полной мере после Миланского эдикта 313 г., провозгласившего полную веротерпимость. История христианского мученичества, естественно, этим не заканчивается. Мученичества, в том числе и массовые, имели место и позднее, при императорах-арианах, в Персидской империи, в различных странах, где христианство сталкивалось с язычеством, в ходе борьбы ислама с христианством и т.д. Однако именно история мученичества в древнейший период имеет определяющее значение для богословского осмысления мученического подвига, для установления почитания мучеников (и вообще почитания святых) и выработки его форм, что и делает необходимым особое внимание к этому периоду. |
| Грант приписывает этот эдикт не Галерию, а именно Максимину «Евсевий взял документ, выпущенный Максимином и его коллегами, – пишет он, – и, слегка его изменив, сделал так, чтобы он выглядел как эдикт Галерия Это было довольно легко сделать, поскольку полное имя Галерия было Галерий Валерий Максимион, а Максимина – Галерий Валерий Максимин Разница – в одной букве а. Однако официальная титулатура показывает, что дата, когда был издан эдикт, – между 10 и 24 декабря 311 года, т. е. через шесть месяцев после смерти Галерия» 418 . На наш взгляд, данная точка зрения при всей ее оригинальности лишена серьезных оснований. Лактанций также приводит текст указанного эдикта и называет точную дату его обнародования – 30 апреля 311 года (Галерий был тогда консулом). Очевидно, Р. Грант здесь излишне недоверчив и без достаточных на то оснований обвиняет Евсевия в намеренной фальсификации. Текст Миланского эдикта, вызвавшего наибольшее количество споров, сохранился также в двух версиях, более пространной у Евсевия (X, 5) и более короткой – у Лактанция (De mortibus persecutorum, 48). В целом текст Лактанция совпадает с текстом Евсевия. Расхождения объясняются тем, что Евсевий дает греческий перевод этого документа 419 . Кроме того, между ними есть некоторая разница, которая не может объясняться только манерой передачи или рассеянностью переписчиков 420 . Текст, приведенный у Лактанция , представляет собой распоряжение Лициния, адресованное наместнику Вифинии и опубликованное в Никомедии. Более пространный текст Евсевия, надо полагать, был адресован управителям Палестины, Сирии и Египта, и Евсевий видел экземпляр его в Кесарии Палестинской. В Вифинии, где действовал указ Галерия, не было надобности во вводной части, которая поэтому у Лактанция была опущена. Главный спор разворачивается вокруг происхождения этого указа. Евсевий связал его с именами Константина и Лициния. Лактанций же сообщает, что этот указ был подписан только Лицинием и в 313 г. обнародован им в Никомидии. Погрешил ли Евсевий против истины, назвав Константина одним из авторов знаменитого постановления? Как показывает А. |
| Эдикт прямо не говорит ни того, что позволены ереси и секты, ни того, что они запрещены, и этим законодателю давалась полная свобода в будущем действовать так или иначе. Недолго пришлось современникам Миланского эдикта ждать разрешения этого вопроса: в Церкви усилились беспокойства, она заволновалась, — и Константин должен был выразить свою прямую волю в отношении к диссидентам… ______________________ Третьим родом (лат.). См. о манихействе статью Kessler " a в Encykl. von Herzog. Bd. IX: Manichaer. ______________________ Лучшим комментарием к тому, чего хотел достигнуть Константин Миланским эдиктом, служит его религиозно–политическая деятельность, обнаружившаяся тотчас по издании этого эдикта и простиравшаяся до времени борьбы с императором Лицинием (323 г.), после которой та же деятельность Константина становится еще решительнее и смелее. Мы сказали, что Миланским эдиктом христианству дано первенствующее значение в ряду других религий, причем права язычества in tacito в значительной мере являлись попранными. Это особенно ясно становится из отношений Константина к христианству в сейчас указанный период его деятельности. В это время Константин решительно ничего не делает в пользу язычества, он равнодушен к нему, напротив, для христианства он делает многое и очень многое. Уже самый тон и язык, какими он говорит о христианстве, показывают, что оно не пользуется только терпимостью со стороны государя, но что ему, христианству, отдается полное предпочтение перед какой бы то ни было религией. Константин говорит о христианстве в тоне почтительном, языком, исполненным чувства. В этом случае государю подражают и другие правители. Теперь в документах, в которых Константин выражает свою волю по религиозным вопросам времени, о христианстве говорится: " святое богослужение " , " святейшее кафолическое богослужение " , " святая религия, заслуживающая благоговения " , " достопочтеннейший закон " Как Константин выражает свое благоговение к " кафолической Церкви " , так и проконсул Анулин, тот самый Анулин, который перед этим был гонителем христиан, говорит уже, когда обращает свою речь к карфагенскому епископу, о " благоговении, подобающем святому закону " В письмах к епископам (Цецилиану и Мильтиаду в 313 г. |
| Разумеем мнение, защищаемое в последнее время, после Мосгейма, Гизелером, Неандером и Гфрёрером. Эти ученые, исходя от предположения, что рассматриваемый эдикт появился в Риме после знаменитой победы Константина над императором римско-италийским Максенцием, допускают, что содержание его было очень благосклонно к христианам, хотя в нем и заключались некоторые неопределенности, устраненные дальнейшим эдиктом Константина — известным Миланским эдиктом. В данном случае указанные историки в своем воззрении тесно примыкают к воззрению Евсевия, не замечая тех затруднений, с какими соединено это воззрение. Евсевий в своей «Истории» (IX, 9) говорит, что после знаменитой победы над Максенцием Константин вместе с Лицинием в Риме «единодушно и единогласно обнародовали в пользу христиан самый совершенный и обстоятельнейший закон» (νоμος πληρστατος), т.е. эдикт 312 года. Но есть все основания полагать, что закон 312 года издан не после победы над Максенцием, а до этой победы, и что содержание его настолько отличалось от последующего Миланского эдикта, что последний эдикт скорее издан с тем, чтобы упразднить его, чем развить и дополнить. Эдикт 312 года, говорим, не мог быть издан после победы на Максенцием. В самом деле, победа Константина над Максенцием произошла в октябре (27-го дня) 312 года, следовательно, рассматриваемый нами эдикт Константина мог появиться позже этого времени — в ноябре или декабре. Но этого никак нельзя допустить: следующий эдикт Константина — Миланский издан в самом начале 313 года, не позже марта, и, однако же, этот эдикт замечает о том эдикте, о котором у нас речь, что он выдан давно (δη παλαι. Евсев. X, 5). Если бы эдикт 312 года издан был после победы над Максенцием, после уже октября, то каким образом указ Миланский, появившийся не позднее марта 313 года, мог говорить о первом эдикте, как «давно» изданном? Ведь законодательное действие, отстоящее от другого на четверть года, никто не назовет действием давнишним. Указ 312 года появился до времени победы Константина над Максенцием и, по всей вероятности, весной и никак не позже лета указанного года. |
| Он понял, какие возможности скрываются в формирующейся церковной организации, и в противоположность своим предшественникам избрал путь компромисса с христианством. У христиан этот компромисс вызвал понимание. Стремившийся к автократической власти и восстановлению единства империи Константин 28 октября 312 года одержал у Мульвийского моста через Тибр победу над своим соправителем в западной части империи Максенцием. Из известной легенды о том, что во время битвы на небе появилось знамение в виде креста, предвещавшего победу, явствует, что Константин уже сражался против соправителя-язычника под знаком получившего признание христианства и что с помощью христианства он хотел консолидировать автократическую власть. Действительно, крест и монограмма Христа были начертаны на знаменах войска Константина, под этими знаменами он стал единоличным правителем империи: новую религию он рассматривал как силу, сплачивающую общество. В феврале 313 года император Константин признал христианство уже и официально. Об этом нам известно из решения императорской конференции в Милане, которое сохранилось не в форме постановления (эдикта), а в виде описания (рескрипта), составленного в двух экземплярах. Два экземпляра предназначались для двух августов: западной части империи - Константина и восточной части империи - Лициния (308-323). Следовательно, веротерпимость проявлялась уже не только Константином: 13 июня 313 года Лициний подобным же образом продемонстрировал терпимость на Востоке, в Никомедии, хотя он не был и никогда не стал христианином. В миланском рескрипте оба августа констатировали: «...отменяются все постановления, которые содержались в наших рескриптах, ранее направленных к нашим подданным по делам христиан и оказавшихся полностью неблагодатными... ныне все это утрачивает свою силу, и любой, кто желает следовать правилам религии христиан, отныне может свободно и беспрепятственно, без утеснений и беспокойства исповедовать эту религию... Этим же христианам мы предоставили право свободного и безусловного отправления религиозных обрядов... |
| ______________________ См. конец главы " О толерантных указах " . ______________________ К счастью для христиан, Константин недолго оставался в своей законодательной деятельности на точке зрения Галерия; в 313 году он переходит на другую точку зрения, с которой открывались самые широкие виды для христианского общества. Вскоре после победы над римским императором Максенцием он издает знаменитый Миланский эдикт. Издание этого указа относится к месяцу марту 313 года. Приведем главные мысли эдикта Миланского. " Когда мы прибыли в Милан, — говорится в эдикте, — то мы, Константин и Лициний, занявшись внимательным рассмотрением способов, клонящихся к общей пользе и благу, между прочими распоряжениями или, лучше сказать, прежде всех распоряжений заблагорассудили сделать постановление, которым охранялся бы страх и благоговение к Богу, именно заблагорассудили христианам и всем отдать на произвол соблюдение того богослужения, какого кто пожелает (haec inter cetera… vel in primis ordinanda esse credidimus… ut daremus christianis et omnibus liberam potestatem sequendi religionem, quam quisque voluisset), чтобы божественное и небесное Существо, как бы Его не называли, было благосклонно и к нам, и ко всем, находящимся под нашей властью. Итак, руководясь здравым и правым смыслом, объявляем следующую нашу волю: пусть решительно никому не запрещается избирать и соблюдать христианское богослужение, но каждому отдается на произвол обращаться сердцем к той вере, какую кто находит согласной с собственным убеждением (credidimus, ut nulli omnimo facultatem abnegandam putaremus, qui vel observationi christianorum, vel ei religioni mentem suam dederet, quam ipse sibi aptissimam esse sentiret), чтобы Божество при всяком случае ниспосылало нам Свою помощь и всякое благо. Мы признали за нужное по устранении тех условий, о которых упоминалось в прежнем указе касательно христиан, отменить все, что представляется жестоким и несообразным с нашей кротостью. Отныне каждый решившийся соблюдать христианское богослужение, пусть соблюдает его свободно и неуклонно, без всякого затруднения. |
| Ученые занятия Памфила и его окружения были прерваны начавшимися гонениями имп. Диоклетиана (303). Положение Е. во время гонений остается неясным. Позднее его упрекали в том, что он избегал мученичества ( Epiph. Adv. haer. 68. 8). Известно, что он покинул Кесарию, когда его братья по вере жестоко пострадали, однако тот факт, что впосл. Е. был избран епископом Кесарии, свидетельствует, что он сохранил верность Церкви. Памфил был брошен в темницу в кон. 307 г.; Е. находился рядом с учителем и в соавторстве с ним продолжил работу над составлением 5-томной «Апологии Оригена», к-рую он позже дополнил 6-й книгой ( Phot. Bibl. Cod. 118). После смерти Памфила Е. ушел из Кесарии, и о его жизни в этот период (311-313) известно очень мало. Во время скитаний по Палестине он стал свидетелем мученичества христиан, которое вместе с мученичеством Памфила описал в 8-й кн. «Церковной истории» и в соч. «О палестинских мучениках». Отдельно Памфилу Е. посвятил 3-томный труд «Жизнь Памфила», написанный примерно в то же время. Тогда же им было составлено «Собрание древних мученических актов». Из Палестины он отправился в Тир, а затем в Египет. После окончания гонения имп. Максимина Дайи (313) и подписания Миланского эдикта Е. был поставлен епископом Кесарии Палестинской после смерти еп. Агапия. В это время он продолжал работать над главным трудом своей жизни - «Церковной историей», писать к-рую начал еще до гонений (предположительно на момент окончания гонений Е. написал 8 книг). Тогда же он много занимался апологетикой: к этому периоду относятся трактаты «Против Порфирия», «Против Иерокла» и начало работы над 2-томной апологией, состоявшей из «Евангельского приготовления» в 15 книгах и «Евангельского доказательства» в 20 книгах. Церковно-адм. заслуги и богословские труды Е. постепенно делали его заметной фигурой в церковной жизни. По случаю освящения базилики в Тире (315-316) он произнес торжественную речь, обращенную к еп. Павлину, к епископам, собравшимся на освящение, к клиру и к народу, к-рая вошла в 10-ю кн. «Церковной истории» ( Euseb. Hist. eccl. X 4). В этой речи Е. говорил об окончании гонений и о положительном отношении к христианству самих правителей империи (Ibid. 16). Активное участие Е. принял и в арианских спорах. Он написал ряд писем свт. Александру , еп. Александрийскому (а также еп. Евфрасию Баланейскому), стремясь примирить его с Арием, к-рого знал лично. Е. не разделял богословскую позицию Ария, однако и свт. Александр, по его мнению, не желал дать свободу богословской мысли и в своих взглядах возрождал монархианство. |
| В доказательство этой истины апологеты Константина ссылаются на различные археологические сочинения вышеупомянутого Гарруччи. Монеты с изображением Солнца, следовательно, символизировали эру, которая открылась через деятельность Константина и которая представлялась как бы новым периодом света. Христиане тех времен в этих символах могли находить указания на освобождение и благоденствие Церкви, и при этом на первом месте ставили те христианские монограммы, какими украшались монеты. Язычники в тех же символах могли находить идею блестящего царствования и вообще земного величия. Те и другие, едва ли в этом можно сомневаться, подобные символы относили именно к лицу самого императора. О «посвящении» же Константиновых монет «богу–Солнцу, любимцу просвещенного монотеизма», как умствует Бригер (S. 17), не может быть и речи, если история не хочет потерять характера серьезности. Изображения Марса, встречаемые на монетах Константина и после 313 г., подлежат тому же объяснению, какое нами дано изображениям Солнца и Аполлона. Во–первых, Марс на монетах встречается всегда с головой Константина, т. е. к туловищу Марса присоединяется голова императора; во–вторых, это изображение окружено христианскими символами. Марс, с одной стороны, представлял лицо самого Константина, с другой стороны – в позднейшее время – выражал идею военной храбрости. Теперь рассмотрим вопрос: сколь долгое время после Миланского эдикта Константинова 313 г. чеканились монеты с изображениями Солнца или Марса? Точный ответ по недостатку данных дать трудно. Допускаемое Буркхардтом «вероятное» мнение, что такого типа монеты чеканились до смерти императора (S. 449), есть чистая фикция. Апологеты Константина, опираясь на авторитеты итальянского археолога Гарруччи и исследователя монет Каведони, временем, когда закончилось появление монет разбираемого образца, считают 323 г. Такую же догадку высказывает авторитетный знаток древностей – Эккгель, и с ним соглашаются Неандер, Кейм, Мартиньи. Бригер, впрочем, «осмеливается» сделать догадку, что после 323 г. |
|
|
