| scires, nos liberam atque absolutam colendi religionis suae facultatem iisdem christianis dedisse). Если же мы это разрешили им, то вместе с тем дается право и другим соблюдать свои обычаи и веру. Так определено нами с целью, чтобы не показалось, что мы хотим унизить достоинство какого бы то ни было богослужения». Затем, миланский эдикт приказывает, чтобы тотчас без всякого отлагательства возвращены были церкви христианской (corpori christianorum) те места, на которых были храмы христианские, но которые отошли во время последних гонений в посторонние руки. Наконец предписывалось оказывать церкви христианской (corpori christianorum) всякое содействие к возвращению ей отнятых у ней прежде общественных имуществ, а также предписывалось этот указ как можно скорее опубликовать. 496 Какое значение имеет миланский эдикт? Почему он считается одним из замечательнейших памятников религиозно-законодательной деятельности Константина? Миланский эдикт знаменует собой эпоху, великий переворот в истории человечества. Главную отличительную черту миланского эдикта иногда указывают в том, что он будто бы провозгласил общую религиозную толерантность в империи, сделался для всех религий – своего рода magna charta libertatum. 497 Но такой взгляд на дело не соответствует самому делу. Если бы миланский эдикт провозглашал общую религиозную терпимость, поставлял это главною своею задачею, в таком случае значение его было бы ограниченным, и даже более: он был бы мертворожденным законодательным актом, мимолетною иллюзией, мелькнувшим на одну минуту метеором, от которого в самом скором времени не осталось никакого следа, или как, помнится, выразился некто, в таком случае он действовал «лишь одно мгновение». В самом деле, если признаем, что миланский эдикт провозглашал общую религиозную терпимость, то он потерял свою силу и значение с того момента, как Константин начал покровительствовать и оказывать милости христианству, преимущественно пред какою-либо другою религией, а так как подобным покровительством христианству Константин заявляет себя в том же 313 году, в котором появился и миланский эдикт, то отсюда само собой следовало бы, что Константин фактически уничтожил знаменитый эдикт в то же время, в какое объявил его. |
| 3 . Новозаветня религия во всей её нравственной чистоте и возвышенности явилась укором и обличением римского общества, которое находилось в состоянии нравственного упадка. Честь, долг, доблесть, личное достоинство, мужество оставались традиционными понятиями, на которых воспитывался римлянин. Но желание удовольствий, себялюбие, расслабленность, распущенность, корыстолюбие уже давно изнутри источили нравственный организм. Супружеская неверность, частые разводы, блуд были распространены в обществе: от членов императорской семьи до простого римлянина, жившего на Авентинском холме. В эту эпоху люди часто прибегали к самоубийству. Вскрывали вены или принимали яд. Для всех больных обществ характерно распространение любостяжания и блуда. Корыстолюбие овладевает сознанием независимо от состояния. Богатый или бедный, высокопоставленный или подчиненный, знатный или безвестный – все были заражены этим недугом. Не так жили христиане. Нравственным законом для них было Слово Божие: Итак, подражайте Богу, как чада возлюбленные, и живите в любви, как и Христос возлюбил нас и предал Себя за нас в приношение и жертву Богу, в благоухание приятное. А блуд и всякая нечистота и любостяжание не должны даже именоваться у вас, как прилично святым ( Еф.5:1–3 ). Гонения шли волнообразно. Исследователи насчитывают десять периодов: 64 г. (Нерон), 95–96 гг. (Домициан), 98–117 гг. (Траян), 177 г. (Марк Аврелий), 202–211 гг. (Септимий Север), 250–252 гг. (Декий и Галл), 257–259 гг. (Валериан), 270–275 гг. (Аврелиан), 303–311 гг. (Диоклетиан), 311–313 гг. (Максимиан). Миланский эдикт (313 г.) св. равноапостольного Константина Великого дал христианам мир и знаменовал победу. Откуда пошло разделение Церкви на священнослужителей и мирян? иеромонах Иов (Гумеров) Церковная иерархия возникла в апостольский век. Святые апостолы составили первое поколение священноначалия Церкви, родившейся в день сошествия на них Святого Духа. Избранные ученики не только были посвящены в тайны Царствия Небесного, приняли сугубую благодать, но и обладали общецерковной дисциплинарной властью: «Для того я и пишу сие в отсутствии, чтобы в присутствии не употребить строгости по власти, данной мне Господом к созиданию, а не к разорению» ( 2Кор. 13:10 ); «Чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости?» ( 1Кор. 4:21 ). |
| 557 Кол.2:1–3 : «Желаю, чтобы вы знали, какой подвиг имею я ради вас и ради тех... кто не видел лица моего в плоти, дабы утешились сердца их, соединенные в любви для всякого богатства совершенного разумения, для познания тайны Бога и Отца и Христа, в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения». 563 Цитата из стихотворения А. Майкова «Три смерти». Одно из любимейших изречений Вышеславцева, которое он цитирует во многих своих произведениях. 564 См. у Достоевского в «Бесах»: «Сроем высокие горы, всякий гений потушим во младенчестве». Из «программы» Шигалева: «...горы сравнять – хорошая мысль... Мы всякого гения потушим в младенчестве» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 323). 567 В «Политическом трактате» (1, § 4) Спиноза писал: «...я постоянно старался не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть их, а понимать» (Спиноза Б. Избр. произв. В 2 т. Т. 2. С. 288). 569 «Встречи» молодого царевича Гаутамы со стариком, больным и умершим потрясли его столь сильно, что он отказался от прежнего образа жизни, уединился и «просветлел» (стал «Буддой»). См.: Асвагхоша. Жизнь Будды. Калидаса. Драма. M., 1990. С. 55–63. 572 Эта идея выражена Фихте в книге «О назначении ученого» (M., 1935. С. 98–99), а не в книге «О назначении человека». Глубокий анализ исповедуемой Фихте веры «в живое бессмертие» сделан C. Н. Булгаковым в статье «Основные проблемы теории прогресса» (см.: Булгаков C. Н. Философия хозяйства. M., 1990. С. 279). 573 Накануне битвы с Максенцием в октябре 312 г. император Константин увидел во сне огненный и сияющий знак креста и ангелов перед собою, говорящих: «Константин, сим победишь». В битве 26 октября Максенций был разбит, после чего Константин издал так наз. Миланский эдикт 313 г., который легализировал христианство (см.: Поснов М. Э. История христианской церкви. Брюссель, 1964. С. 252–253). 576 Ин.12:24 : «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». |
| Разделы портала «Азбука веры» Апологетика (от греч. πολογα – защита, заступничество, оправдание; речь, произнесенная или написанная, в защиту кого-либо) или Основное богословие – направление богословия, ориентированное на: 1) отстаивание достоинства христианского вероучения, как единственно истинного, перед отрицающими это достоинство; 2) раскрытие и защиту христианского вероучения при помощи средств, принимаемых иноверцами и неверующими. В общей апологетике можно выделить три самостоятельных направления, условно обозначаемых, как богословская, историко-философская и естественно-научная апологетика. В древности греческим словом «πολογα» (апология) называли речь защитника на суде в ответ на речь обвинителя. С распространением христианства стала актуальной задача глубокого обоснования христианской веры перед лицом языческого мира, а также ее защита от нападок и извращений. Эту задачу взяли на себя те христиане, которые были прекрасно знакомы с философией и риторическим искусством языческого мира. Во 2–4 вв. н. э. ими была осуществлена грандиозная работа по раскрытию основ христианской веры перед образованными и влиятельными слоями греко-римского общества. К ним относят имена Аристона, Кодрата, Мелитона, св. Аристида, св. Иустина Философа , Татиана, Афинагора, Минуция Феликса , Мельтиада, Климента Александрийского , Лактанция , Орозия, св. Августина и Тертуллиана . В том, что в 313 году, при Константине Великом , Римское государство, наконец-то, признало законность христианства (см.: Миланский эдикт), можно увидеть и заслугу христианских апологетов. Встречаются ли в Священном Писании примеры подтверждения истинности и защиты подлинной веры? Во времена Ветхого и Нового Заветов истинность подлинной веры нередко подтверждалась чудесами и пророчествами, а также и доводами рационального характера. Чудеса, например, совершались по слову Моисея, чем подтверждалось, что он действует не по собственному произволу, а по воле Единого и Истинного Бога ( Исх.4:1-9 ). Другой пример: случай с чудесным воспламенением жертвы, совершенным по молитве пророка Илии, благодаря чему была подтверждена истинность проповедуемой этим пророком веры. Напомним, что в состав молитвы Илии, входили такие слова: «Услышь меня, Господи, услышь меня! Да познает народ сей, что Ты, Господи, Бог, и Ты обратишь сердце их [к Тебе]» ( 3Цар.18:37 ). Реакция народа, ставшего очевидцем этого чуда, проявилась незамедлительно: «Увидев это, весь народ пал на лице свое и сказал: Господь есть Бог, Господь есть Бог!» ( 3Цар.18:39 ). Господь Иисус Христос, подтверждая Свое мессианское достоинство, также указывал на чудеса: «Дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии, Мною творимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня» ( Ин.5:36 ). |
| Разумеем мнение, защищаемое в последнее время, после Мосгейма, Гизелером, Неандером и Гфрёрером. Эти ученые, исходя от предположения, что рассматриваемый эдикт появился в Риме после знаменитой победы Константина над императором римско-италийским Максенцием, допускают, что содержание его было очень благосклонно к христианам, хотя в нем и заключались некоторые неопределенности, устраненные дальнейшим эдиктом Константина — известным Миланским эдиктом. В данном случае указанные историки в своем воззрении тесно примыкают к воззрению Евсевия, не замечая тех затруднений, с какими соединено это воззрение. Евсевий в своей «Истории» (IX, 9) говорит, что после знаменитой победы над Максенцием Константин вместе с Лицинием в Риме «единодушно и единогласно обнародовали в пользу христиан самый совершенный и обстоятельнейший закон» (νоμος πληρστατος), т.е. эдикт 312 года. Но есть все основания полагать, что закон 312 года издан не после победы над Максенцием, а до этой победы, и что содержание его настолько отличалось от последующего Миланского эдикта, что последний эдикт скорее издан с тем, чтобы упразднить его, чем развить и дополнить. Эдикт 312 года, говорим, не мог быть издан после победы на Максенцием. В самом деле, победа Константина над Максенцием произошла в октябре (27-го дня) 312 года, следовательно, рассматриваемый нами эдикт Константина мог появиться позже этого времени — в ноябре или декабре. Но этого никак нельзя допустить: следующий эдикт Константина — Миланский издан в самом начале 313 года, не позже марта, и, однако же, этот эдикт замечает о том эдикте, о котором у нас речь, что он выдан давно (δη παλαι. Евсев. X, 5). Если бы эдикт 312 года издан был после победы над Максенцием, после уже октября, то каким образом указ Миланский, появившийся не позднее марта 313 года, мог говорить о первом эдикте, как «давно» изданном? Ведь законодательное действие, отстоящее от другого на четверть года, никто не назовет действием давнишним. Указ 312 года появился до времени победы Константина над Максенцием и, по всей вероятности, весной и никак не позже лета указанного года. |
| Какое значение имеет Миланский эдикт? Почему он считается одним из замечательнейших памятников религиозно-законодательной деятельности Константина? Миланский эдикт знаменует собой эпоху, великий переворот в истории человечества. Главную отличительную черту Миланского эдикта иногда указывают в том, что он будто бы провозгласил общую религиозную толерантность в Империи, сделался для всех религий своего рода magna charta libertatum. Но такой взгляд на дело не соответствует самому делу. Если бы Миланский эдикт провозглашал общую религиозную терпимость, поставлял это главной своей задачей, в таком случае значение его было бы ограниченным и даже более: он был бы мертворожденным законодательным актом, мимолетной иллюзией, мелькнувшим на одну минуту метеором, от которого в самом скором времени не осталось никакого следа, или как, помнится, выразился некто, в таком случае он действовал «лишь одно мгновение». В самом деле, если признаем, что Миланский эдикт провозглашал общую религиозную терпимость, то он потерял свою силу и значение с того момента, как Константин начал покровительствовать и оказывать милости христианству преимущественно перед какой-либо другой религией, а так как подобным покровительством христианству Константин заявляет себя в том же 313 году, в котором появился и Миланский эдикт, то отсюда само собой следовало бы, что Константин фактически уничтожил знаменитый эдикт в то же время, в какое объявил его. Мыслимо ли это? Сообразно ли это со здравым смыслом? Какое представление мы будем иметь о государе, одной рукой разрушающем то, что создает он другой? Какой взгляд мы составим себе о Константине, этом бесспорно замечательнейшем римском императоре, если, с одной стороны, допустим, что он Миланским эдиктом провозгласил общую религиозную терпимость, а с другой — вынуждены будем утверждать, что он в то же время явно и открыто отдавал предпочтение одной религии — христианской перед прочими, — и не в домашнем только быту, а в жизни общественной, государственной, в самом законодательстве? Никаких затруднений в понимании Миланского эдикта не будет для историка: для него не будет надобности составлять мудреных, искусственных объяснений: каким образом государь, провозгласивший общую религиозную терпимость, тотчас же в практике в противоречии с изданным эдиктом заявляет себя публично покровителем одной религии — христианской, — как скоро решимся утверждать, что никакой общей религиозной толерантности и не было провозглашаемо изучаемым нами законодательным актом. |
| На основании этого указа христианам и всем другим предоставлялась полная свобода следовать той вере, какой кто пожелает; всякие мероприятия, направленные против христиан, устранялись. " Отныне, - объявляет указ, - всякий, кто хочет соблюдать христианскую веру, пусть соблюдает ее свободно и искренно, без всякого беспокойства и затруднения. Мы заблагорассудили объявить это твоей попечительности (т. е. префекту Никомедии) как можно обстоятельнее, чтобы ты знал, что мы предоставили христианам полное и неограниченное право почитать свою веру. Если это мы разрешили им, то твоей светлости должно быть понятно, что вместе с этим и для других предоставляется открытое и свободное право, ради спокойствия нашего времен, соблюдать свои обычаи и свою веру, чтобы всякий пользовался свободой почитать то, что избрал. Так определено нами с той целью, чтобы не казалось, будто мы хотим унизить чье-либо достоинство или веру " . Этот же указ повелевал возвратить христианам, безвозмездно я беспрекословно, отобранные у них частные здания и церкви. В 1891 г. немецкий ученый О. Зеек выдвинул теорию, что Миланский эдикт никогда не существовал. Единственный эдикт, который когда-либо появлялся, - утверждал он, - эдикт о веротерпимости Галерия от 311 г. Долгое время большинство историков отказывалось признавать эту точку зрения. В 1913 г. тысячешестисотлетие Миланского эдикта торжественно отмечалось во многих странах и появилось большое количество литературы по этому запросу. На деле, конечно, цитированный выше эдикт, провозглашенный Лицинием в 313 г. в Никомедии, был подтверждением эдикта Галерия, который, совершенно очевидно, соблюдался недостаточно. Документ, подписанный в марте 313 г. в Милане Константином и Лицинием, был не эдиктом, а письмом, адресованным главам провинциальных администраций Малой Азии и Востока в делом с объяснением и указанием, как следует поступать с христианами. На основании данного текста Миланского эдикта надо прийти к заключению, что Константин признал христианство религией, равноправной с другими религиями, а значит, и с язычеством. Для времени Константина о торжестве христианства говорить еще нельзя; его лишь можно предчувствовать. Христианство казалось Константину совместимым с язычеством. Великое значение акта Константина заключается в том, что он позволил христианству не только жить, но и взял его под защиту государства. Это был важнейший момент в истории раннего христианства. Никомедийский эдикт (The Edict of Nicomedia), таким образом, не дает права творить, как утверждают некоторые историки, о том, что при Константине христианство было поставлено во главе всех других религий, которые признавались лишь терпимыми, и что Миланский эдикт установил не толерантность, а провозгласил господство христианства. |
| Таким образом, вместо одного эдикта, как полагал Бароний, – теперь признавали два, и в документе у Лактанция и Евсевия видели второй – миланский эдикт. Критически отнесся к этому мнению Манси в своем издании Анналов Барония и замечаний на них Паджи (1738–1759). Усматривая у Паджи (не совсем верно и с допущением промахов со своей стороны) спутанность в рассуждении об эдиктах Константина и Ликиния, он излагает в примечании свой взгляд на дело. Манси признает факт издания, неизвестно где, вскоре после победы Константина над Максентием, закона в пользу христиан (constitutio absolutissima pro Christianis), отправленного к Максимину. Но был ли издан еще особый закон Константином и Ликинием в Милане, это кажется для него недостаточно ясным (mihi non satis liquet). Правители, по-видимому, постановили лишь в Милане, что изданный ими ранее закон, как возбуждавший какие-то недоразумения, должен быть разъяснен, и Ликиний, по прибытии на восток, соответственно этому, и повелел обнародовать свой обращенный к президу указ (litteras). Из упоминания в нем о прежде изданном от имени обоих императоров в пользу христиан закона (312 г. после поражения Максентия) и дальнейших слов: «когда мы прибыли в Медиолан, то между прочим – мы нашли нужным постановить следующее», открывается – или, что в Милане вовсе не был издан эдикт об этом предмете, а только постановлено, чтобы он был издан (и это, очевидно, и было осуществлено через никомидийский указ Ликиния), – или, что миланское определение есть иное в сравнении с обнародованным в Никомидии, так как никомидийский документ сообщает о том, что уже было постановлено в Милане. 26 Соображения Манси, по-видимому, не обратили на себя особого внимания, и историки продолжали говорить о двух эдиктах, отождествляя с миланским эдиктом документ, приводимый у Лактанция и Евсевия. 27 Английский ученый Клинтон (1844) отмечал, правда, мимоходом, ошибочность мнения Паджи об издании эдикта именно в Милане, но и эта заметка прошла, кажется, бесследною. 28 С несколько особым мнением об эдиктах Константина и Ликиния, нашедшим последователей, выступил, между прочим, Кейм (1852, 1862). По нему, Константин и Ликиний издали эдикт о христианах в 312 г. не после поражения Максентия, а еще весною или летом этого года, одновременно с обручением Ликиния и сестры Константина, Константии, как дополнение к эдикту Галерия 311 г. В последнем лишь обещалось подробное определение условий даруемой христианам свободы; новый закон и был выполнением этого обещания, и в нем именно были изложены те ограничения (запрещение пропаганды христианства и стеснение сект), которые отменены затем миланским эдиктом 313 г. Но у Евсевия, по Кейму, в IX, 9 под присланным в 312 г. Максимину эдиктом разумеется не что иное, как миланский эдикт 313 г. (X, 5), и допущена таким образом путаница в хронологии. Об эдикте же, изданном весною или летом 312 г., Евсевий умалчивает. 29 |
| В ученой литературе вопрос об этом памятнике и вообще вопрос о миланском эдикте имеет уже довольно длинную историю и с давних пор высказываемы были в этом случае различные мнения. О сущности вопроса и разных его решениях может дать понятие краткий очерк этой истории в главнейших ее фактах, с обозрением высказанных и в самое последнее время мнений. Не знавший еще значительно позже найденного и изданного сочинения Лактанция De mortibus persecutorum, Бароний в своих Анналах (1590) мог привести этот документ только в переводе с греческого текста Евсевия. Заглавие у Евсевия: «ντγραφον βασιλικν διατξεων», Бароний переводит: «Imperatoriorum edictorum exemplar», и называет обычно всюду документ «эдиктом». Издан «эдикт» был, по нему, собственно Константином, Ликиний же, как язычник, лишь уступая Константину согласился на его издание («edictum per Constantinum elicitum a Licinio»), хотя и Константин должен был в свою очередь сделать ему уступку, когда провозгласил свободу и для язычников. Этот эдикт у Барония не отличается, от «закона», который был послан, по Евсевию, к Максимину. 11 Так как для того, чтобы изменить положение христиан на востоке, требовалось согласие и Максимина, то послано было к нему особое письмо от имени Константина и Ликиния. Максимин тогда адресовал свой рескрипт Савину. Так как это, по Баронию, было в 313 г., то изданный в следующем году эдикт Максимина и смерть его он относит уже к 314 году. 12 До появления в печати сочинения Лактанция вышло и издание истории Евсевия В а л у а (Valesius), с высоко ценными примечаниями издателя (1659). 13 На основании находимых у Евсевия же данных, Валуа, в отличие от Барония, признает существование уже двух законов Константина и Ликиния: одного – изданного в Риме в 312 г. и немедленно посланного Максимину, другого – изданного в Милане в 313 г. Оба были адресованы к префектам претории. 14 Первый лишь упоминается у Евсевия и не дошел до нас. В нем, по предположению Валуа, говорилось о возвращении христианам богослужебных мест, но не было сказано о вознаграждении за это лишавшихся их владельцев (подобно тому как нет ничего об этом в позднейшем эдикте Максимина). Отсюда явилась необходимость в дополнительных разъяснениях, данных во втором законе. 15 Сверх того, в первом провозглашение свободы для христиан (кафоликов) казалось стеснением для всех державшихся иных религиозных убеждений (язычников, еретиков). Во втором устраняется различение между церковью и иномыслящими и всем одинаково предоставляется в отношении религии свобода. Так Валуа пытался истолковать выражение в греческом тексте документа у Евсевия (6) «φαιρεθεισν παντελς τν αρσεων». 16 Между прочим, определяя в одном случае различие между epistolae и edicta императоров, 17 Валуа в отношении к законодательным актам Константина и Ликиния 312 и 313 г. употребляет лишь выражения общего характера – constitution, lex. Письмо Максимина Савину он относит к 312 г., дальнейший его эдикт – к 313. |
| Эдикт пытался оправдать как прежнее гонение, так и его прекращение. Причина гонений, согласно тексту эдикта, виделась в том, что христиане оставили секту своих предков, т. е. уклонились от своих собственных древних учреждений. Из эдикта следует, что преследования были спровоцированы ростом сектантства внутри Христианства. Гонения прекращаются, потому что меры против христиан эффекта не дали. «Пусть снова будут христиане, пусть они составляют свои собрания, только бы не делали ничего противозаконного» 48 . Власть косвенно признавала древность Христианства. Эдикт легализовал Христианство, но переход в Христианство из язычества по-прежнему был вне закона. Историки полагают, что в виду опасности прозелитизма в 312 году появился очередной эдикт, первый Миланский эдикт, запрещавший язычникам принимать Христианство. Знаменитый Миланский эдикт Константана и Лициния (второй Миланский эдикт), который провозгласил полную религиозную свободу, был издан в 313 году. Каждый отныне мог сам определять, во что верить. Христианам возвращались отнятые прежде места богослужебных собраний. В греческом переводе указ сохранился у Евсевия Кесарийского . Латинские отрывки текста дошли через Лактанция (О смертях преследователей, XLVIII) 49 . В «Церковной истории» Евсевия Кесарийского имеется такой текст эдикта: «С давних пор, считая, что не следует стеснять свободу богопочитания, но, напротив, надо предоставлять уму и воле каждого заниматься Божественными предметами по собственному выбору, мы издали повеление как всем другим, так и христианам хранить свою веру и свое богопочитание. (3) Но так как в указе, содержавшем это разрешение, были упомянуты неопределенно многие и различные вероисповедания, то, возможно, некоторые вскоре лишились возможности хранить свою веру. (4) Когда же я, Константин август, и я, Лициний август, благополучно прибыли в Медиолан и обсуждали всё, что относится к общей пользе и благополучию, то среди прочего, что сочли мы во многих отношениях полезным для всех, решили прежде всего издать постановление, которое поддерживало бы страх Божий и благоговение, то есть даровать и христианам, и всем свободно, по своему собственному желанию выбирать веру, дабы небесное Божество, как бы Его ни называли, относилось благосклонно и к нам, и к подданным нашим. |
|
|
