| 108 Что к этому способу обращались и императоры, показывает пример Андроника Комнина: он спрашивал кудесника Сифа, кто будет после него царствовать (ответ, прочитанный на воде: «Исаак») и когда преемник воцарится (ответ: «во дни Воздвижения креста»), Хониат, рус., 427–428. 110 В этом отношении волшебство по понятиям того времени примыкало к врачебной науке, а именно к искусству составления и употребления ядов, вследствие чего о человеке, погибшем от яда, говорили как о γοητεαις κατεργασθντι. Cedr , II, 535. Ср. Psell., IY, 46. 112 Особенно преследовал волшебников Мануил Комнин. При нем были ослеплены: Ааронъ за то, между прочим, что занимался чернокнижием, Сиф Склир (тот самый, который впоследствии гадал на воду Андронику Комнину) за то, что приворожил к себе и обольстил девушку и вообще занимался магией, Михаил Сикидат –тоже за занятие магией, выразившееся, между прочим, в том, что раз напустил туман на лодочника, везшего горшки, тому показался огненный змей, извивающейся между горшками и он веслом перебил всю свою посуду, – другой раз напустил туман на мывшихся вместе с ним в бане, тем показалось, что из крана с горячей водой выскакивают черные чоловечки (Хониат, рус., 187–190). При Андронике Комнине сожжен на костре за волшебство (Хон., рус., 328). При Феодоре Ласкарисе опять усилилось преследование волшебников вследствие того, что их козням приписана была постигшая царя падучая болезнь. Стоило только обвинить кого в чародействе, обвиненный подвергался суду Божию (чрез раскаленное железо) и, если его не выдерживал, нес наказание (Пахимер, рус., 25); одну старуху, обвиненную в чародействе, допрашивали таким образом: раздев ее, завязали в мешок и туда же поместили кошек; кошек стали колоть извне шиповником, а те стали царапать когтями старуху и бедная страдалица, принуждена была принять на себя вину (Пах., рус., 28). 113 Psell., IV, 333, 341–42, 346, 347; V, 111. De-Lagarde, 185. 103. " Христ. Чтен.». 3–4. 1886 г. 121 Scyl., 738 (Zon., IV, 229). Евдокия, которую этот монах отклонил от замужества с Вотаниатом, дважды уже была за мужем, так что брак с Вотаниатом, если бы состоялся, был бы по счету третьим, – между тем третий брак в «Томе еднения», одобренном соборным постановлением 995–6 г., вызван скверной (πασμα) и допущен лишь с ограничениями (Zachariae, III, 233). Читать далее Источник: Скабаланович Н.А. О нравах византийского общества в средние века//Христианское чтение. 1886. 3-4. С. 544-592. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Можно даже сказать, что зрелища были одним из средств сближения полов, для которого стены теремов служили преградой. Во время театральных представлений сходились вместе члены семейства и родственники, мужчины менялись мыслями с женщинами 40 . Мужчины в огромной массе тоже были зрителями, потому что для личного участия даже в гимнастических упражнениях недостаточно было доброй воли и желания, нужно было сверх того подходить к условиям, доступным лишь для людей состоятельных. Для того, чтобы участвовать в персидской 41 игре в мяч, в цукане, необходимо было иметь специально для этого дрессированную лошадь, так как вся игра в том и состояла, что две партии играющих устанавливались друг против друга верхом на лошадях, с короткими палками в руках и, применительно к известным правилам игры, оспаривали мяч размерами в небольшое яблоко 42 . Игра была не безопасная, некоторые падали с лошади, получали увечья и разбивались до смерти 43 . Тем не менее считалось признаком хорошего тона участвовать в ней и все, кто мог, участвовали, а лошадью, дрессированною для мяча (πρς τν σφαραν), весьма дорожили 44 . На представлениях присутствовали императоры с семейством, некоторые из них принимали личное участие в играх 45 . Между прочим цукан был средством общения императоров с подданными: когда император забавлялся в мяч, желающее могли подать ему прошение, а злые люди пользовались случаем, чтобы приводить в исполнение свои замыслы. Однажды, когда Алексей I Комнин играл в мяч, один варвар, происходивши от армян и турок, под предлогом подать прошение, хотел извлечь меч и убить его. Но струсил, рука отказалась повиноваться, и был изобличен 46 . К числу общественных увеселений можно также отнести заимствованные от западноевропейских народов, со времени крестовых походов, турниры. Первый турнир, сколько известно, был устроен императором Мануилом Комнином в Антиохии между латинянами и византийцами. Сам Мануил принимал в нем участие и удачным ударом ниспроверг сразу двух латинян 47 . Кроме указанных увеселений, имевших общественный характер, были и другие характера частного, как-то: охота на зверей и птиц, бывшая обычным средством развлечения для императоров, государственных людей и властелей 48 . |
| Реакцией на усиление центробежных тенденций в Киевской Руси стало изменение митрополичьего титула, к-рый с 60-х гг. XII в. принимает форму «всея Руси» (τς πσης Ρωσας). В 1164/65 г. Киев и др. рус. княжества посетило визант. посольство во главе с одним из членов правящего рода ( Шестаков С. П. Визант. посол на Руси Мануил Комнин//Сб. в честь Д. А. Корсакова. Каз., 1913. С. 379 сл.), результатом чего стали энергичные действия рус. князей по защите караванов греч. торговцев («гречников») от нападений половцев на Днепровском пути в 1167-1170 гг. (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 526, 528, 538). В кон. XII - нач. XIII в. кн. Роман Мстиславич Галицко-Волынский поддерживал с Византией союзные отношения, направляя послов в К-поль и оказывая империи военную поддержку против половцев и болгар. Некий визант. «царевич» был женихом черниговской кнж. Евфимии Глебовны, внучки вел. кн. Святослава Всеволодовича (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 680). Единственным имп. сыном брачного возраста был в то время юный наследник имп. Исаака II Ангела, буд. имп. Алексей IV Ангел . Однако этот брак едва ли состоялся: в 1194 г. визант. послы прибыли в Киев за Евфимией, но уже в следующем году Исаак II был свергнут с престола. В повествовании о приключениях Алексея, окончившихся печально известными событиями 1204 г., о его рус. невесте или жене не упоминается. Высылка полоцких князей в К-поль по воле вел. кн. Мстислава Владимировича. Миниатюра из Радзивиловской летописи. XV в. (БАН. 34.5.30. Л.164) Высылка полоцких князей в К-поль по воле вел. кн. Мстислава Владимировича. Миниатюра из Радзивиловской летописи. XV в. (БАН. 34.5.30. Л.164) В источниках обращает на себя внимание скудость известий о политических связях Руси и Византии. Молчание визант. историков отчасти оправдано тем, что браки с иностранцами считались умалением авторитета империи. Но и рус. князья не придавали родству с единоверными «греками» какого-то особого значения. Не менее развиты были династические связи домонг. Руси с Зап. Европой вопреки увещеваниям священноначалия Русской Церкви не родниться с «латинянами». По числу брачных союзов Рюриковичей в XI-XII вв. Византия (12) уступает Польше (16) и англо-сканд. династиям (13), не намного опережая Германию (10) и Венгрию (9) ( Baumgarten. 1927; ср. Kazhdan. 1990. P. 429). |
| [лат. Conradus Montisferratus; итал. Corrado di Monferrato; франц. Conrad de Monferrat] (ок. 1146, Монферрат, Сев. Италия — 28.04.1192, Тир, ныне Сур, Ливан), маркграф Монферрата, один из предводителей 3-го крестового похода, сеньор Тира, король Иерусалимского королевства (1192). Второй из 5 сыновей Вильгельма V Старого, маркграфа Монферрата, и Юдифи (или Иулиты) Австрийской (мать принадлежала к роду Бабенбергов, маркграфов, с 1156 герцогов Австрии); двоюродный брат имп. Фридриха I Барбароссы и франц. кор. Людовика VII. Первые сведения о К. М. относятся к 1160 г., когда он упоминается среди приближенных Конрада, еп. Пассау, его дяди по материнской линии. В 1164 г. один из сыновей Вильгельма Старого находился в Париже: в письме маркграф благодарит франц. короля за доброе отношение к сыну (по имени не назван). В 1166 и 1168 гг. Вильгельм Старый вел переговоры о браке одного из сыновей, возможно К. М., с дочерью англ. кор. Генриха II. Традиционно семья К. М. занимала сторону императора, в т. ч., вероятно, и в 1174–1178 гг., когда Фридрих I Барбаросса выступил против Ломбардской лиги городов, которую поддерживали папа Римский Александр III , византийские императоры и правители Сицилийского королевства. После поражения императора в битве при Леньяно (29 мая 1176) К. М. принимал участие в переговорах с папой Александром III; сопровождал папских легатов в Модену, находившуюся под контролем императора. В янв. 1178 г. он был в Ассизи среди приближенных императора. Однако союзом папы Римского с императором были недовольны североитал. города: согласно заключенному в 1177 г. в Венеции перемирию, они должны были вернуться под власть папы Римского; контроль за выполнением этого решения был поручен имп. канцлеру Кристиану, архиеп. Майнцскому. Растущим недовольством стремился воспользоваться византийский имп. Мануил I Комнин (1143–1180). В сент. 1179 г., в битве при Камерино, К. М. уже как союзник византийского императора разбил армию Фридриха Барбароссы и захватил в плен командовавшего ею Кристиана Майнцского. К. М. (после смерти старшего брата Вильгельма Длинного Меча он стал наследником Монферратского маркграфства) уехал в Константинополь и вернулся в Италию уже после кончины имп. Мануила Комнина (1180). Никита Хониат описывал К. М. как человека " красивой внешности, миловидного, исключительного и несравненного в мужественности и интеллекте " ( Nicet. Chon. Hist. T. 1. P. 201). |
| Говорят, это сделано было с тем, чтобы нельзя было отличить христианина от турка, чтобы все тела казались греческими, ибо многие пали и со стороны турок. Никто не проходил без слез и стонов, рыдали все, называя по именам своих погибших друзей и родственников» (Хон. т. I, с. 244]). Разгром при Мириокефале, унесший цвет армии, подорвал господство византийцев в Малой Азии, завоевания первых двух Комнинов пошли прахом. На восточных границах империя могла теперь только обороняться. 29 мая 1176 г. в сражении при Леньяно объединенная армия папы, сицилийского короля и итальянских городов разбила силы Фридриха Барбароссы. В следующем году в Венеции собрался конгресс, на котором посольства враждующих сторон сумели достичь взаимопонимания. Разногласий, на которых столько лет играл византийский император, более е существовало. Итальянская политика Византии оказалась в тупике, венецианский конгресс нанес Мануилу I удар, сравнимый с поражением при Мириокефале. После этих двух тяжелых событий Мануил I, император Венгерский, Хорватский, Сербский, Болгарский, Грузинский, Хазарский, Готский (столько почетных титулов присвоил он себе в ознаменование побед ромейского оружия), оказался сломленным. Столько лет его держава напрягала силы, тратила средства в тяжелых войнах – и все зря! Теперь речь шла уже не о возрождении мировой империи, а о спасении надорвавшейся Византии. К концу жизни император охладел к политике и увлекся вместо нее астрологией до такой степени, что как-то, ожидая вычисленного столкновения двух звезд, распорядился в целях предосторожности вынуть из дворцовых окон рамы со стеклами – чтобы не раскололись от сотрясения. Умер он в Константинополе 24 сентября 1180 г. «Со смертью василевса Мануила Комнина, – скорбел Евстафий Солунский , – погибло все, что оставалось целым у ромеев, и всю нашу землю окутал мрак, как бы при затмении Солнца» т. I, с. 55]. Алексей II Комнин Сын второй жены Мануила Комнина, одиннадцатилетний Алексей, стал лишь ширмой для настоящих правителей: матери, красавицы императрицы-регентши Марии Антиохийской, и ее фаворита протосеваста Алексея Комнина, племянника покойного василевса. |
| Сообразно указанным его представлениям о том, каков должен быть богословствующий оратор, Константин, по свидетельству Евсевия, когда держал публичную речь, походил больше на благоговейного служителя Церкви, чем на обыкновенного витию. Если он в своих речах касался одного из величайших догматов христианства, то глубокое чувство благоговения, переполняя сердце оратора, наглядно выражалось и внешним образом: считая неприличным о таком священном предмете вести речь сидя, Константин поднимался с кафедры и весь как бы преображался: лицо представлялось поникшим, слова выговариваются медленнее, тон голоса становится ниже, произношение тише. Богословские публичные лекции этого царя производили могучее впечатление и нередко вызывали в слушателях чувство восхищения. И дворцовая аудитория оглашалась одобрительными кликами по адресу витии. Но Константин пользовался и этим, самим по себе ничтожным, случаем для того, чтобы преподать нравственный урок своим слушателям. Он на минуту прерывал свою речь, чтобы умерить шумные восторги слушателей и внушить им, что «похвалами чествовать надлежит одного Верховного Царя всяческих – Бога» 1137 . Как видим, Константин Великий представлял собой превосходный тип витии, всецело отдающегося своему делу, жившего в такие часы высшими священнейшими идеалами, которые уже не оставляли места ни для чего мелочного, суетного, житейского. Религиозная идея как бы охватывала его и уносила за пределы этого мира. Совсем в другом свете является пред нами Мануил Комнин, очень любивший брать на себя разъяснения богословских вопросов и предлагавший свои решения таких вопросов в виде публичных речей, для общего назидания. По словам одного его современника, он «сочинял огласительные (т. е. вообще христианского содержания) слова, которые назывались силенциями, и читал их вслух всем» 1138 . Речи Мануила отличались многими достоинствами – силой доказательств, находчивостью и изворотливостью, и блестящим изложением. Все эти качества витийства Мануила определялись редкими способностями этого императора, о которых с удивлением говорят его современники и историки. По отзыву этих лиц, он «от природы богато наделен был приятным даром слова и владел красноречием». А «проницательностью и глубиной понимания, – по суждению тех же писателей, – он превосходил всех людей, живших в его время; если он принимался объяснять что-нибудь, то он раскрывал дело с чрезвычайным искусством и ясностью, – слова все тех же свидетелей, – из какой бы части философии не был взят вопрос – из богословских ли наук или из чего другого, потому что он изучал и божественное, и светское учение» 1139 . |
| оздоровительный нравственный процесс. Страшное национальное несчастье крушения империи имело следствием для благородной эллинской нации очищающий процесс, как на малороссов так же воздействовало в начале XVII века польское засилье. Но мы ещё далеки хронологически от этого духовного переворота. Ко времени смерти Мануила греческое общество находилось ещё в расцвете своей греховности, и его совершеннейший образец – Андроник Комнин. Его блестящие дарования были вполне ценимы его двоюродным братом Мануилом, и с удивительной снисходительностью последний всё вновь оказывал ему милость и вновь употреблял его на службу империи после самого горького опыта. Но пылкое честолюбие этого пламенного духа не считалось ни с какими обстоятельствами и вело Андроника к бессовестной неразборчивости в выборе средств. Будучи наместником на сербской границе, он изменнически завязал сношения с мадьярами; предводительствуя в Киликии, он так грубо нарушил из личной злобы свои обязанности, что должен был бежать в Сирию; дворам Багдада и Дамаска он выдал греческие государственные тайны; иконийскому султану он дал воспользоваться собою так, как Давид филистимлянам. Из своего разбойничьего замка он вёл войну на пограничной греческой территории и передавал пленных христиан в качестве рабов своему покровителю султану. И всё-таки благородный Мануил простил его: после того как Андроник, который вероятно о клятвах думал так же, как некогда Лизандр, торжественно поклялся ему блюсти всегда интересы его и его сына, ему был передан с доходами богатый город Эней в Пафлагонии. Но Андроника морально убила его неудержимая чувственная страсть, которой он жертвовал всем остальным, и которая отравила в нём все лучшие побуждения. Притом он обладал подкупающей любезностью и каким-то демоническим обаянием, под влияние которого безнадёжно подпадал всякий, кого он завлекал в свои сети; в этом отношении он может сравниться только с обоими гениальными преступниками XVI в., папой Александром VI и его сыном Цезарем Борджиа. |
| Полемика против ислама касалась нередко и полемики против этой точки зрения. Так, 102-я глава “Опровержения Корана” Никиты Византийского содержит “Доказательство того, что пребывают в заблуждении считающие, будто мусульмане сохраняют веру в Бога Отца”. В этой главе полемист указывает, что сказано: кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца (Ин 5:23), и все патриархи и пророки знали о Сыне Божием, как сказано: Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался (Ин 8:56). Как же можно сказать, что нечестивый народ, отвергающий Сына, имеет Отца? Разве может принять их Отец, видя, как они поносят Его Сына? Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф 11:27), — как же они могут Его знать, если отрицают Сына? Одновременно с Никитой это мнение опровергает и Еводий. Устами одного из 42 мучеников Аморейских он говорит: “ваше мнение о Боге ошибочно, так как вы, признавая имя Божие и Его величие, клевещете все-таки на Него, почитая Его виновником зла и добра, истины и лжи”. Здесь уже используется иной аргумент, исходящий из несостоятельности самого мусульманского учения о Боге и из противоречия его учению христианскому. Наконец, автор чина отречения от ислама исходя из тех же убеждений и соображений составил тот самый 22-й анафематизм, требующий от приходящего ко крещению, помимо прочего, отречься и от мусульманского представления о Боге. Спустя 350 лет это различие в двух разных взглядах на ислам в Византии вылилось в прямую полемику между Мануилом I, который, как и многие, по-видимому, светские интеллектуалы того времени и времени предшествующего, придерживался “экуменического” взгляда, и между Церковью, которая отстаивала тот богословский взгляд, который выражала всегда до того и который логически вытекал из детального и более глубокого сопоставления христианского и мусульманского вероучений. И Церкви, несмотря на давление официальной власти, удалось отстоять свою точку зрения. Это хорошо видно из текста соборного томоса. Требование императора об удалении 22-го анафематизма удовлетворяется, но подчеркивается, что это делается из соображений икономии, для устранения препятствий перед желающими креститься мусульманами, но не из-за догматического убеждения, что христиане и мусульмане поклоняются одному и тому же Богу, как того требовал Мануил Комнин. |
| М. К. решил признать Иштвана III, но в обмен потребовал передать Византии небольшую пограничную обл. Семешег и отправить в К-поль как заложника младшего сына Гезы Белу. После прибытия Белы М. К. развязал войну, объявив Белу законным владетелем Далмации и Хорватии. Обе области были в 1164 г. захвачены византийцами и переданы формально в управление Беле. Сам Бела неоднократно посещал К-поль, принял православие с именем Алексий и визант. титул деспота, был помолвлен с дочерью М. К. Марией (брак не состоялся) и до 1169 г. рассматривался как офиц. наследник М. К. ( Cinnam. Hist. P. 202-204, 211-215, 286-288; Nicet. Chon. Hist. P. 126-128, 136-137, 158-159; Makk. 1989. P. 76-87). Война с Венгрией продолжалась неск. лет. В 1165 г. Иштван III попытался перехватить инициативу и освободил захваченный византийцами Сирмий на Дунае. Неск. византийских полководцев было взято им в плен. В ответ в 1167 г. М. К. двинул против Венгрии свои главные силы под командованием Андроника Кондостефана, и венг. войско было наголову разбито в полевом сражении близ Сирмия. Венгрия была вынуждена заключить унизительный мир, потеряв Сирмий, Далмацию, Боснию и Хорватию. После смерти Иштвана III в нач. 1173 г. королем Венгрии был сделан ставленник М. К. Бела III (1173-1196). Отношения М. К. с Русью оставались в основном эпизодическими. Отдаленные сев. княжества не привлекали особого внимания визант. правительства, будучи по большей части сферой интересов К-польской Церкви. О вмешательствах Византии в междоусобные войны рус. князей сведений нет. Вскоре после начала своего правления М. К. заключил договор с галицким кн. Владимиром Володаревичем, по к-рому за Галичем признавалось право владения землями до Дуная (вдоль рек Днестр и Прут; RegImp, N 1332b). В визант. источниках князь упомянут как мирный сосед Византии ( Cinnam. Hist. P. 115). Наиболее значительным союзником М. К. на Руси был галицкий кн. Ярослав Владимирович Осмомысл , к-рый неоднократно поддерживал походы византийцев против Венгрии во 2-й пол. |
| К. с Германией также оказался непрочным. После смерти Конрада III в 1152 г. его преемник имп. Фридрих I Барбаросса уже не стремился поддерживать столь же теплые отношения, видя в М. К. соперника нем. влиянию в Италии и Венгрии. Кроме того, в общественном мнении европейцев неудачи 2-го крестового похода во многом воспринимались как результат нейтральной позиции Византии, к-рая трактовалась как предательство. В кон. 40-х гг. XII в. основные усилия М. К. были направлены на противостояние с Сицилией. Нуждаясь в союзниках на море, М. К. призвал на помощь венецианцев и в окт. 1147 г. распорядился расширить территорию венецианского торгового квартала в К-поле (RegImp, N 1365). Уже в 1148-1149 гг. он организовал походы на Балканы, в результате к-рых после многомесячной осады удалось отвоевать Корфу. Тем не менее сицилийский флот продолжал нападения на побережья, а в 1149 г. прорвался в Мраморное м. и нек-рое время крейсировал неподалеку от К-поля. Кроме того, М. К. столкнулся с тем, что власть Византии на Балканах после походов крестоносцев пошатнулась. В это же время М. К. пришлось отражать крупный набег половцев (куман) на Дунае, а также подавлять восстание серб. вассального княжества Рашка, к-рое поддерживала Венгрия. Жупан Сербии Урош II вскоре вновь признал себя вассалом М. К. Однако война с Венгрией затянулась. В 1150 г. М. К. вторгся на территорию королевства, захватил и разграбил крепость Землин. В 1154 г. венг. кор. Геза II попытался переманить на свою сторону двоюродного брата М. К. Андроника (визант. имп. Андроник I в 1183-1185), к-рый в то время командовал дунайскими крепостями Браничево и Белград. Измена Андроника вынудила М. К. продолжить войну с венграми. После 2 новых походов за Дунай в нач. 1155 г. Геза был вынужден заключить мир с М. К. Морская война с Сицилией шла с переменным успехом. В источниках сохранились упоминания о морских сражениях в 1149 г., в которых каждая из сторон объявила себя победителем, а также в 1154/55 г., когда византийцы потерпели поражение ( Magdalino. |
|
|
