| Сандалии мч. Меркурия Смоленского (Успенский собор, Смоленск) Сандалии мч. Меркурия Смоленского (Успенский собор, Смоленск) Неясно происхождение лит. мотива «хождение с головой в руке», в Житии вмч. Меркурия Кесарийского он отсутствует, но был распространен в зап. агиографии, где символизировал буд. торжество христианства и христ. власти. Московским книжникам XVI в. этот сюжет был известен из Жития сщмч. Дионисия Ареопагита, переведенного на слав. язык прп. Максимом Греком и включенного в ВМЧ. Кроме того, в сборнике Нифонта (Кормилицына) того же времени, что и сборник с «Главизнами», помещено краткое Житие мч. Иоанна Казанского, очевидно тогда же и составленное, в к-ром присутствует тот же мотив - «хождение с отрубленной головой» (РНБ. Q. XVII. 647. Л. 254-254 об.). Прп. Максим Грек, находившийся в заключении в Волоколамском монастыре в 1525-1531 гг., мог рассказать его насельникам и о почитавшемся во Флоренции мч. Мине (Миниато) († ок. 250; после казни поднял свою отрубленную голову и пошел умирать в пещеру). В сокращенной редакции Житие М. вошло в «Русский временник» и летописные своды XVII в. в составе цикла о Батыевом нашествии. Т. н. Жулевская редакция Жития М. представлена в единственном списке (ГИМ. Син. 908, 1665 г.). Она существенно отличается от минейной (Белецкий предлагал считать ее особой версией Жития М.) и содержит следы влияния устной традиции и нового обращения к преданию о вмч. Меркурии Кесарийском. В рассказ о возвращении в город М. с отрубленной головой в этой редакции включен эпизод, повествующий о некой девице, вышедшей за водой: увидев святого без головы, она стала ругать его. Этот эпизод сохранился в устной легенде о М., зафиксированной в XIX в. в Смоленской губ. Фольклоризированный характер версии заставил исследователей считать ее первичной, якобы предшествовавшей письменной и отражающей устный этап бытования легенды (она опубликована как наиболее представительная и древняя редакция, см.: Слово о Меркурии Смоленском/Коммент.: Л. А. Дмитриев//ПЛДР: XIII в. М., 1981. С. 204-209). |
| Не прежде сужу, – сказал он, – чем услышу, или же судить – значит неповинным осуждение произнесть? Мне же еще до того, как я начал говорить, «перестаньте, – ты говоришь, – укорять нас». А я скажу без боязни, не слухам внимая, но истине повинуясь – каков я есть, таким и казаться хочу, не прикроюсь лицемерной маской. Несколько дней назад, когда я стоял в церкви святого Николы на обычном месте, внезапно подошел священник той церкви ко мне и сказал мне: «Знаешь ли, какое послание послал Максим Николаю?» Я же сказал: «Нет». И дал он мне бумажку, а в ней написано: «Веруй просто, и не допытываясь, в единого Бога, в трех ипостасях или лицах известного, то есть Отца нерожденного и безначального, ни от себя, ни от кого другого бытия не имеющего». Я же спросил его: «Что это такое и что тебя смущает?» Он же ответил: «Как это он пишет: “Ни от себя, ни от кого другого бытия не имеющего”?» Я же сказал ему: «Перестань, Стефан, – ведь таково имя его, – тебе не одолеть словом его. Я знаю Максима: он не пишет без оснований, от священного Писания заимствуя, раздает нам». И такими словами я усмирил его высокомерие. Затем, с бумажкой этой в руках, я пошел на двор великого князя и там случайно встретил Власия-толмача и бумажку эту ему показал. Он же сказал мне: «Иди, посоветуйся с ним сам, да и бумажку, которая у тебя в руках, ему покажи. Кажется мне, – сказал он, – о совершенной непознаваемости Бога это он писал». Я же возразил: «Зачем я буду утруждать его из-за попа, давшего бумажку. Забавы ради, – говорю ему, – тебе сказал о попе, который хочет с Максимом о богословии спорить». Больше я не говорил ничего. И сейчас Бога призываю в свидетели моей душе, что ни раньше, в минувшее время, ни сейчас, в настоящее время, я не говорил о тебе зла или какого-то недоверия к тебе не питал. Покажется это тебе убедительным или нет – как знаешь. Но философское сочинение нас учит, ты и сам лучше нас знаешь: «Не все, – говорят, – делаем, что можем, и не всему верим, что слышим, и не все говорим, что узнаем», а остальное тебе небезызвестно. |
| е. жемчуг), обыкновенно имеющий в русских списках около 30 слов; он был переведен монахом Дионисием, учеником болгарского патриарха Феодосия (XIII в.); «Маргарит» получил широкое распространение в России и дошел до нас в большом числе списков. Другая часть входила в состав Учительного Евангелия, сборника слов для произнесения в церкви в воскресные и праздничные дни, составленный, по греческим рукописям, – константинопольским патриархом Филофеем, по русским же спискам, – патриархом Каллистом. Оно было переведено дважды; оба перевода получили значительное употребление в России. Один из этих переводов имеет дату своего появления на церковнославянском языке; по одним спискам это – 1343 г., по другим это – 1407 г. (вероятно, первая дата указывает на время составления греческого сборника, а вторая – на время перевода). Одновременно с этими двумя сборниками был переведен на славянском юге и перешел оттуда в Россию еще ряд слов Златоуста. Первые переводы произведений Златоуста на церковнославянском языке, сделанные в России, связаны с Максимом Греком . Он сам в 1525 г. перевел Беседы Златоуста на Евангелие от Иоанна, числом 88 (с пропуском четырех глав, отсутствовавших в той греческой рукописи, которой он пользовался), а его сотрудник и ученик монах Селиван, при его содействии, – Беседы Златоуста на Евангелие от Матфея, числом 90. Почитатель Максима кн. Курбскин, бежав из Москвы в южную Россию, на своей новой родине занялся переводом произведений Златоуста на церковнославянский язык с латинского и составив новый обширный сборник его слов Новый Мариарит; последний не получил распространения. Затем, им был исправлен, и дополнен недостающими главами сделанный Максимом Греком перевод Бесед на Евангелие от Иоанна. В первой половине XVII в. юго-западнорусские ученые издали на церковнославянском языке три большие труда Златоуста: в 1614 г. во Львове «Книгу (или шесть слов) о священстве» (с житием Златоуста и другими приложениями), в 1623 г. в Киеве Беседы на 14 посланий Ап. Павла и в 1624 г, также в Киеве Беседы на Деяния Ап. |
| Однако спокойная жизнь Максима продолжалась недолго: в 1516 г. по запросу великого князя Василия III Максим выезжает в Москву для перевода Толковой Псалтири. Несмотря на многочисленные просьбы ученого переводчика, московские власти так и не отпустили его обратно на Афон, используя для перевода и исправления других книг. Жизнь Максима оказалась навсегда связанной с Россией. Михаил Триволис становится Максимом Греком , одним из наиболее плодовитых и разносторонних русских писателей XVI в. В Москве Максим Грек собирает вокруг себя целый кружок образованных русских людей, которые приходили к нему в келью в Чудов монастырь «говаривать с ним книгами». В это время Максим познакомился и сблизился с Вассианом Патрикеевым и примкнул к партии нестяжателей – противников монастырского землевладения. Это предопределило его дальнейшую судьбу. В 1525 г. Максим Грек предстал перед церковным собором, на котором писатель был обвинен в ереси, в сношениях с турецким правительством (в настоящее время доказана полная несостоятельность этого обвинения) и заточен в Иосифо-Волоколамский монастырь. Вторично Максим Грек был вызван на собор 1531 г., на котором ему был предъявлен целый ряд новых обвинений, в частности в порче богослужебных книг. Писатель был вновь осужден, на этот раз вместе со своим другом Вассианом Патрикеевым, и сослан вторично – в Тверской Отроч монастырь под надзор тамошнему епископу Акакию. Лишь в 1551 г, за пять лет до смерти, по ходатайству игумена Троице-Сергиевой лавры Артемия Максима Грека перевели в лавру. Здесь он умер и был похоронен. Литературное наследие Максима Грека обширно и многообразно. Несмотря на наличие ряда серьезных работ, посвященных жизни и творчеству писателя, в целом его сочинения и переводы изучены еще очень поверхностно; многие из них до сих пор не издавались, издание других не отвечает современным научным требованиям. В этой книге публикуются лишь два сочинения Максима Грека . Первое – это послание «о фортун» (адресат его неизвестен), ярко характеризующее общественную атмосферу в Древней Руси XVI в., когда приобрели популярность сомнительные, с точки зрения ортодоксального христианства, мысли, в том числе астрологические и фаталистические идеи (ср. также публикуемую в данном томе переписку Максима Грека с Федором Карповым). Второе – это знаменитая «Повсть страшна и достопамятна», в которой содержится подробный рассказ о деятельности и гибели Иеронима Савонаролы. Точной датировке эти сочинения не поддаются – как и большинство творений Максима Грека. Сочинения издаются по рукописи: РГБ, ф. 37, собр. Большакова; 285, лл. 137 об.–145 (гл. 55) и лл. 271 об. – 196 (гл. 71), содержащей авторскую правку. Два исправления во втором сочинении («кождо», «съкрывающих» вместо читающихся в рукописи «кожо», «съкрывающим» – лл. 284 об., 296) внесены по рукописи также с авторской правкой РГБ, ф. 256, собр. Румянцева, 264, лл. 232, 239. |
| Он сделал опись книгам богатой великокняжеской библиотеки, исправил богослужебные книги: Триодь, Часослов, праздничную Минею, Апостол. Переводческие труды убедили преподобного Максима в важности хорошего знания грамматики и греческой, и славянской. Он признавал подчинение философии богословию и указывал вредные «внешние» светские науки и философские теории, которые ищут наслаждения и покоя в земной жизни, например, философия Эпикура, тогда как надо искать богообщения, «Царствия Божия и правды Его» (Мф. 6:33). Созерцание Божества, как учил св. Максим, возможно лишь при чистоте сердца, очищении ума и души. Святой учил о вездесущии Божием, о свободе в мире духовном, то есть, человек волен стать подобным Ангелу или демону. Преподобный Максим Грек способствовал просвещению, писал против астрологии и суеверий. Когда великий князь намеревался расторгнуть свой брак с супругой Соломонией из-за ее неплодства, отважный исповедник Максим прислал князю «Главы поучительные к начальствующим правоверных», в которых он убедительно доказал, что положение обязывает князя не покоряться животным страстям. Государь рассердился. Воспользовавшись этим, недоброжелатели стали обвинять инока в политической неблагонадежности, и через несколько месяцев, в апреле 1525 г., в царских палатах был созван собор для суда над преподобным Максимом Греком. По приговору собора преподобный был сослан в Иосифо-Волоколамский монастырь, где его заточили в темницу. С того времени начался новый, многострадальный период жизни преподобного. Шесть лет провел страдалец в сырой, тесной, смрадной и угарной келлии. Здесь он терпел мучения от дыма, холода и голода, а по временам, приходил в омертвение. Но Господь не оставил страдальца без утешений: явившийся Ангел Божий сказал ему: «Терпи, старец, этими временными страданиями ты избавишься от вечных мучений». Исполнившись духовной радости от этого видения, узник воспел Святому Духу Утешителю канон, который нашли потом написанным на стенах его темничной келлии. Этот канон и ныне читается в Церкви. |
| Суждение М.Грека о разводе, как бы он его резко ни высказывал, могло только вызвать неудовольствие вел. князя, переменить прежнее расположение его к Максиму, но преследовать последнего было напрасно, так как вел. князю нечего было опасаться. В деле о разводе вел. князя, вместе с мнением Максима обыкновенно соединяют возражение Вассиана, за что, как полагают, они оба были сосланы; но из одной грамоты (писан. 1526 г. 14 сентября 1839 ) видно, что Вассиан пользовался благоволением вел. князя даже после нового брака (24 янв. 1526 г.), хотя М.Грек был уже заточен. Кроме того, повествователь «о сочетании второго брака» 1840 , один хронограф и «сказание о Максиме» 1841 говорят, что по поводу мнения о разводе Максим был сослан в Тверь, а Вассиан в Волоколамский монастырь, но это произошло уже после суда над ними в 1531 году. Из сличения же этих известий с судными списками и известием Курбского, очевидно, что Максим прежде был заточен в Волоколамский монастырь, а Вассиан оставался в покое до 1531 года, когда его вызвали к суду совершенно по другим винам. Первое судное дело М.Грека (соборы 20 и 22 февр. 1525) было издано два раза: в Акт. Арх. экспед., т. I, 172 (стр. 141–145) и кн. М.А.Оболенским в его редком «Сборнике», 3, М., 1838, 1–18 стр.), по подлин. М. арх. ин. дел, с черновиками, дополняющими «отрывки» (вернее свод «прений», в котором опущены некоторые подробности, существенные для исследователя) и в третий раз, по списку Погодина, вместе с делом 1531 года (Чт. в Общ. ист. и древн. 1847, 7, стр. 1–13). В деле 1531 г. говорится, что в апреле и мае 1525 г. было много соборов (заседаний) на М.Грека. Есть список Судного дела в Моск. арх. ин. дел, с отличиями, в портф. Малиновского, в библ. Хлудова и библ. гр. Уварова (Жмакин, 172, 180). Суд на Максима, Чт. Моск. Общ. ист. 1847, 7. Суд над Вассианом, там же, 9. Сказан. Курбского, I, 49. Наша точка зрения поддержана м. Макарием (Ист. рус. церкви, VI, 175 и дал.) и Жмакиным (М. Даниил, 167–170 и дал.), который, впрочем, соединяет бракоразводное дело с политическими основаниями (181). Голубинский признает главной причиной суда – недовольства на Максима духовной иерархии (т. II, стр. 711–718), мотив, преобладающий вообще в труде автора. |
| Исследователи (А. А. Зимин , И. И. Смирнов) полагали, что новый митрополит был поставлен благодаря князьям Шуйским, распоряжавшимся делами при малолетнем Иоанне IV, как сторонник нестяжательской идеологии. Враждебность И. по отношению к иосифлянам историки видели в назначении И. епископами игуменов сев. («заволжских») монастырей, а также в замечаниях И. о решениях Стоглавого Собора (см. ниже). Дополнительным свидетельством симпатии И. к нестяжателям может служить то обстоятельство, что при нем улучшилось положение осужденного Соборами 1525 и 1531 гг. прп. Максима Грека . В марте 1539 г. И. поставил 3 архиереев: на Ростовскую архиепископскую кафедру Досифея, игум. Кириллова Белозерского в честь Успения Пресвятой Богородицы монастыря , на Суздальскую кафедру Ферапонта , настоятеля Ферапонтова Белозерского в честь Рождества Пресвятой Богородицы монастыря , на Смоленскую кафедру Гурия (Заболоцкого) , игум. Мефодиева Пешношского во имя святителя Николая Чудотворца монастыря . До 2 июля 1542 г. с Коломенской кафедры был сведен Вассиан (Топорков). Следует отметить поставление митрополитом в диаконы, затем в священники и назначение настоятелем Симонова Нового московского в честь Успения Пресвятой Богородицы монастыря книгописца Исаака Собаки , к-рый при митр. Данииле был осужден вместе с прп. Максимом Греком. Предварительно И. написал Даниилу, жившему на покое в Иосифовом Волоколамском в честь Успения Пресвятой Богородицы монастыре , с просьбой разъяснить, «что Исакова ересь», и получил от него грамоты (Судные списки Максима Грека и Исака Собаки. М., 1971. С. 130-132, 138). По мнению Зимина, все эти мероприятия свидетельствовали о том, что И. был «откровенным противником иосифлян» ( Зимин А. А. Крупная феодальная вотчина и соц.-полит. борьба в России, кон. XV-XVI в. М., 1977. С. 293). Известна единственная грамота И. Иосифову Волоколамскому мон-рю, выданная 12 июня 1539 г. Она не является актом большого значения: грамота подтверждает замену пошлины в митрополичью казну с церкви в принадлежавшем монастырю с. Бужарове Дмитровского у. оброком (АФЗХ. Ч. 2. 56. С. 57). |
| Как знаток вост. вопроса К. привлекался к переговорам с послами Священной Римской империи С. Герберштейном (1517 и 1526), Франческо да Колло и Антонием да Конти (1518). В ходе переговоров помимо условий перемирия с Польско-Литовским гос-вом обсуждалось участие России в антитур. коалиции. В июле 1518 г. в кремлевской Набережной палате К. давал ответ на пространную речь Франческо да Колло о мире. Для участия в вооруженной борьбе в составе коалиции Россия в тот период не располагала достаточными силами, но в ответе рус. дипломата выражено осознание миссии России в деле борьбы с Османской империей. В 1526 и 1529 гг. К. принимал участие в переговорах с литов. послами. В 1527 г. К. был одним из поручителей за кн. М. Л. Глинского (СГГД. Ч. 1. 155. С. 429). Долгое время дипломат не имел думного чина. Лишь в авг. 1538 г. он впервые упомянут в «Крымских делах» с думным чином окольничего, и далее он неизменно называется с этим чином вплоть до последнего упоминания 20 окт. 1539 г. (РГАДА. Крымские дела. Кн. 8. Л. 525, 650 об., 654 об.). После смерти в 1537 г. брата Никиты Ивановича К. получил также дворцовый чин оружничего. По предположению А. А. Зимина , К. владел землями в Старицком у. ( Зимин. 1988. С. 265-266). С дипломатической деятельностью К. связаны знакомство и начало переписки с прп. Максимом Греком. Предложения о вхождении России в антитур. коалицию сопровождались призывами со стороны Рима к возобновлению Флорентийской унии (см. Ферраро-Флорентийский Собор ). К. обращался к прп. Максиму как к опытному правосл. богослову за информацией и консультациями по поводу различий между Православием и католичеством. Сохранились 7 посланий прп. Максима к К. и 2 послания рус. дипломата к прп. Максиму (1518-1519), хотя число их было значительно больше; сведения о них имеются в ответных посланиях афонского монаха, к-рый был инициатором их знакомства. Непосредственным поводом к переписке К. и прп. Максима Грека послужила католич. пропаганда немца Николая Булева (Бюлова), к-рую он вел в Москве и в др. |
| Максим начал свою духовную карьеру в том же монастыре, в котором жил и проповедовал Иероним Савонарола — всего лишь через несколько лет после смерти последнего, — и в течение всей своей жизни он был предан памяти пламенного В написанной им уже в России “Истории страшной” Максим яркими и сочувственными словами описывает жизнь, проповедь и смерть этого проповедника христианского аскетизма, резкого противника безбожия и секуляризации эпохи языческого Ренессанса, неутомимого обличителя морального разложения церковной иерархии. Смерть Савонаролы на костре в результате его обличения злоупотреблений римской церковной иерархии того времени могла только возбудить к нему симпатии Дионисия и тех русских, которые сами пострадали от католической интервенции и папских стремлений навязать латинскую веру России в самые трудные годы Смуты. Бесстрашие в борьбе за веру и мученическая кончина флорентийского монаха, его стремление поднять дисциплину духовенства, его желание морально очистить свою паству и всю церковь от соблазна должны были казаться как Дионисию, так и другим читателям “Истории страшной” достойным примером в их собственных усилиях за духовное возрождение Ведь по своим настроениям Савонарола был гораздо ближе к Максиму Греку и Дионисию, чем к зараженной духом секуляризирующего Ренессанса католической мысли начала XVI века. Но, несмотря на свои искренние увлечения Иоанном Златоустом и Максимом Греком, Дионисий не смог уже найти ни сил, ни подходящих обстоятельств для возобновления своей проповеди христианского возрождения страны, как это сделали Иоанн Златоуст и Савонарола. Конечно, этому больше всего помешал арест и тюремное заключение самого престарелого архимандрита в 1618—1619 годах, когда он был обвинен в злоумышленном искажении богослужебных книг, проверка которых была ему поручена царем и церковной властью. Сотоварищи Дионисия по церковной иерархии и представители епископата, забывшие заслуги архимандрита в годы Смуты, и, вероятно, раздраженные его мягкостью с людьми, его душевной красотой и стойкостью в делах веры, обвинили его в еретическом обращении с богослужебными молитвенными текстами. |
| При митр. свт. Макарии карьера И. С. на первых порах продолжилась: не ранее февр. 1544 г. (возможно, после 22 апр. 1544, когда чудовский архим. Михаил был хиротонисан во епископа Рязанского) он был поставлен архимандритом митрополичьего московского Чудова в честь Чуда арх. Михаила в Хонех мон-ря в Кремле. 2 нояб. 1548 г. митр. Макарий обнаружил документы суда над прп. Максимом Греком, в к-рых среди осужденных назван И. С. Книгописец был обвинен митрополитом в неканоническом поставлении (как нераскаявшийся еретик), в связи с чем в февр. 1549 г. был созван церковный Собор. Судный список И. С. сохранился в одной рукописи с судным списком Максима Грека, оба текста тесно связаны в идеологическом и текстологическом отношении (Там же. 1971. С. 20-40). Соборное деяние 1549 г. почти в равной мере направлено как против чудовского настоятеля, так и против покровительствовавшего ему бывш. митр. Иоасафа. И. С. своей вины не признал, о чем свидетельствуют его слова, цитируемые в судном списке: «Яз-деи к Данилу, бывшему митрополиту, о себе бити челом не посылывал, и дела мне до него нет - мало ли, что он пишет, то он ведает. Да и Иасафу-де есмя митрополиту о том не бивал же челом, чтоб он обо мне к Данилу посылал, то ведает Иасаф» (Там же. С. 138). Соборным решением И. С. был лишен сана архимандрита и расстрижен, после осуждения отправлен на покаяние в Нилову Сорскую пуст., где, вероятно, и скончался. (Архим. Макарий (Веретенников) высказал предположение о том, что в связи с судом над И. С. в 1549 прп. Максим Грек написал послание Собору епископов «против Исаака, волхва и обманщика». Преподобный призывает епископов передавать «смутивших паству Христову» внешней власти для наказания ( Максим Грек, прп. Соч. Каз., 1860. Ч. 1. С. 51-55).) В качестве архимандрита Чудова мон-ря И. С. вызвал неудовольствие не только церковных, но и светских властей: как пример нетребовательного и нерадивого настоятеля он упоминается в послании царя Иоанна IV Васильевича в Кириллов Белозерский монастырь (Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 172-173). |
|
|
