| Сохранилось несколько посланий Максима к Грозному, но наиболее значительно сочинение под названием «Главы поучительны начальствующим правоверно» (1548), специально созданное для вразумления юного, недавно вступившего на престол государя. «Из всех попыток нравственного воздействия на молодого царя „Главы“ Максима выделяются решительно. Нигде вопрос о власти не ставился на такую идейную высоту и не получил такого освещения» (102, 72). Ни духовник царя Сильвестр, который, пытаясь запугать впечатлительного юношу «чудесами», не обошелся «без нравственной кривизны», ни митрополит Макарий, глава русской церкви, чьи наставления «не отличались достаточной широтой и силой», не могут сравниться с Греком, поднимающим до уровня высокого философского осмысления вопросы общественно – политического значения. В этом сочинении мыслитель рисует образ «царя истинна», который «правдою и благозаконием» устраивает справедливый порядок в государстве. Но прежде чем править всецело зависящими от его власти подданными, государю следует обуздать самого себя, свои страсти и греховные помыслы. Исходя из этимологии слова «самодержец» (что весьма характерно для него как философствующего филолога), Максим толкует это понятие и как способность человека управлять собой, как умение самому держать себя в руках. Эта мысль созвучна идее Сократа, считавшего, что «только тот, кто научился управлять собой… может повелевать другими и быть государственным мужем» (122, 542). Три главные греховные страсти угрожают, по мнению Грека, любому человеку, но правителю они наиболее опасны, ибо он виден всем и от его поведения зависит многое: «сластолюбие, славолюбие и сребролюбие». «Сластолюбие» понимается как «несытное угожение чреву… и подчревным скотолепным похотем», низводящее человека на уровень животного. «Славолюбие» представляется социальным пороком, когда кто-либо начинает «всяко тщатися творити ко угожению человеком, да славу от них и хваление всегда уловляет». Любящий славу выглядит благодушным, пока его хвалят, если же он видит «осмехаема себе некими», то, «кротость отложив, неудержно неистовствует» и всеми способами «суровейши мстити тщится нехвалящему его». |
| Мы склоняемся к датировке «Беседы» концом 40 — началом 50–х гг. К этому времени ни Булева, ни Карпова, главных оппонентов Максима Грека, не было в живых, полемических выпадов против расширительного толкования «звездоучительсг- ва» можно было не опасаться. С другой стороны, культурный процесс XV-XVI вв. в области естественнонаучных знаний неизменно наращивал «натуралистическую тенденцию», пользуясь словами историка древнерусской науки Т. И. Райнова . Особенное значение имеет тот факт, что не только люди, прямо причастные к умножению «натуралистических» знаний, но и летописцы регистрировали те или иные явления природы. Т. И. Райнов анализирует летописные сведения о «небесных знамениях», относящихся к концу XV в. Он отмечает факты «выветривания и опустошения» их мистического истолкования летописцами, «выветривание мистической логики», имеет место описание их не как «знамений», а как природных явлений. Одно из описаний засушливого лета 1371 г. служит исследователю для заключения: «Отмечается… не только общеизвестная тогда связь между засухой и неурожаем, но, по–видимому, и предполагаемая связь между явлениями на солнце и на земле» . Комментируя запись I Псковской летописи под 1472 и 1493 гг., исследователь пишет: «Нередко «натуралистически» — заинтересованное внимание летшисцев привлекали эстетически–прекрасные формы солнечного и лунного гало» (белые или радужные круги около Солнца или Луны. — А/С.) . Итак, полемика вокруг астрономических знаний (и астрологических гаданий), развернувшаяся в 20–е гг. XVI в. между Максимом Греком, с одной стороны, и Николаем Булевым и Федором Карповым — с другой, имела культурный фон, широко и далеко простиравшийся за фигурами полемистов. Любование летописцев природными явлениями как «эстетически–прекрасными» предшествует чувствам Федора Карпова, вызванным у него гармонией мироздания, чувствам, которым оказался не чужд и Максим Грек. К небесным явлениям в их отношении к земным нуждам людей мысль летописцев пробивалась задолго да того, как Максим Грек в «Беседе» отдал должное астрономии, поскольку она служила интересам «земледелателей» и «мореплавателей». Несомненно, что «Беседа» написана совсем в ином жанре, чем полемические послания Максима Грека, но в некотором отношении не совсем посторонняя «спорам» и она. |
| Второй — комплекс материалов («связка»), без даты, относящийся, вероятно, уже к суду 1531 года: «Связка, а в ней сыски, и вопросы, и обличенье, и ответы против Максима Грека о вере християнстей» . В архиве Посольского приказа сохранялся большой комплекс документальных материалов о судах над Максимом Греком, о его доказанной («обличение») и главной, с точки зрения судей (и составителей Описи), вине — еретичестве. Это гораздо более широкий комплекс документов, нежели тот, который назван в более ранней описи (1614 года), где, впрочем, назван особо « " довод " на Максима Грека» . Это слово имеет либо более нейтральное значение (аргумент, доказательство), либо более одиозное (донос, поклеп). Отрывок следственного дела представляет собой расклеенный столбец, его листки сшиты и склеены по левому полю. Он содержит всего 22 листа и состоит из двух частей — на л. 1—14 и 15—22, частично совпадающих по содержанию. Каждая из них имеет правку (стилистическую и смысловую), притом правка второй части учтена в первой, так что часть на л. 15—22 кажется правленым черновиком, а часть на л. 1—14 — копией, которая первоначально мыслилась как беловая, но потом в нее была внесена новая правка; при этом в ней имеются фрагменты, отсутствующие в ее оригинале, поэтому очевидно, что использовался также и третий, более полный текст. Уже сама структура документа и обширная правка показывают, что следствие шло непросто. Составители протоколов стремились «выправить» его ход, снимая некоторые первоначальные показания и оставляя вторичные, удаляя некоторые критические высказывания, в частности, в адрес персоны великого князя, чтобы он не выглядел при совпадении показаний свидетелей «гонителем и мучителем нечестивым». Бесспорно и то, что судили «речи» обвиняемых, слова, мнения, а не дела и поступки. В распоряжении следствия не было никаких явных улик, кроме показаний обвиняемых и их взаимных обвинений, а признательные показания давались подчас не на первом допросе, а на вторичном, и факт какого-то давления не исключен. |
| От сердца неотделима любовь, их гносеологическая связь состоит в том, что любовь очищает сердце, а сердце просветляет разум. Как говорит Августин, «мы познаем в той мере. в какой любим». А для Паскаля «любовь» («сердце») прокладывает разуму дорогу к вещам и людям» (122, 341). Объединяющая мир «любовь» Эмпедокла, вдохновляющий на познание «эрос» Платона, «сердце» Фейербаха, как средоточие человеческой сущности, выражают то уважение к эмоциональному содержанию процесса познания и жизнедеятельности человека, которое порою забывается в более поздних рассудочных концепциях Максим ставит любовь «превыше всего», часто упоминает о ней, считает, что подлинное совершенство, в том числе в познании, возможно не «хитрословным высокоумием», но «нелицемерною ко всем человеком любовию» (14,/, 77). Он уподобляет сердце «сладкогласным гуслям», на которых ум как «добрый хитрец» слагает прекрасную песнь — образ, подсказанный Максиму Греку библейским текстом. Нельзя обойти вниманием и то, что познание связывается Греком с Христом, осмысленным в гностической и патриотической литературе как воплощенное Слово, как столь полисемантично толкуемый в греческом языке Логос. Максим говорит, что это «не прост некто мудрец мира сего, но… иже есть ипостасная Бога и Отца премудрость» (там же, 110). Истина как бы сошла на землю, шествовала между людьми, исцеляла от болезней, освобождала от тяжкого гнета социальной несправедливости. По словам евангелиста Иоанна, «и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Иоан., 8, 32). Это был сознательный уход в духовную сферу, который не делал людей счастливее в материальном отношении, но помогал переносить тяжесть существования в «безмерно горьком мире» (Данте). В этих условиях получает особый гносеологический и социальный смысл безмолвие. Афонец пишет, что нужно «молчание любити», «сокрывать в мысли своей» самые заветные думы, но «делом всегда исполняеши та прилежно» (14, 2, 18). Средневековое безмолвие имеет свой глубокий семантический смысл, ибо оно, по тем представлениям, лучше всего приобщает к истине, отвлекая от суетного многоречия и трескотни словесной: «Сего ради бегай собраний миромудренных, молчание же удобее соединяющеся Богу, возлюби всегда» (там же, 48). |
| Дело союза таким образом рухнуло. Невольно напрашивается вопрос, как могло это случиться. Если мы обратимся к тогдашним московским людям, то слышим: «греки подымали Султана па русскую державу». Попробуем проверить это обвинение, задавши себе вопрос, возможно ли это было со стороны греков. Мы видели уже, что из находившихся в России греков Юрий Малой Дмитриевич стоял близко к посольским делам, принимая живое участие в сношениях России с иностранными государствами, а в частности с Турцией. Еще при жизни, вероятно, Юрия к этому делу получили доступ приятель Максима Савва, и сам Максим. В известной описи царского архива мы читаем: «Ларчик дубов 61. А в нем грамоты греческия посольныя, взяты у Савы архимандрита у Спасского бывшаго». Здесь же имеется известие и о Максиме: «ящик 26… да список с грамоты, что дали в Святую гору прежние Государи земли, списан у Максима у Грека». Переходя к Константинополю, мы и здесь встречаемся с греками, близко стоящими к посольским делам: из таких лиц нам известны: дьяк и казначей Султана и его зять по имени Абессалом, который, как кажется, был греком; его ближайший помощник, а впоследствии и заместитель уже прямо именуется Андреяпнм греком. Далее мы должны считаться с влиянием и всей греческой колонии в Царь-Граде. Что касается турецких послов в царствование Васили, то оказывается по их Формуляру, что оба посла происходят из рода князей Мангупских: следовательно, оба были родом греки и можно предполагать даже, что они состояли между собой в каком-либо родстве. О Мангупском княжестве известно, что оно существовало самостоятельно до 1475 года, т. е. до вступления сюда турок. Из заметок Броневского, посетившего Мангуп в 1578 г. видно, что последние князья Мангупские были родом греки. Из князей Мангупских известны в нашей истории два; лица: Исайко и Константин. Первый предлагал свою дочь в невесты сыну вел. кн. Ивана в 1474 г. Второй сопровождал в Россию Софью Фоминишну в 1473 г. и, приняв иноческий сан, чтим нашей церковью под именем свят. блоговер. кн. Константина Мангупа. |
| дьяку А.С.Кириллову, который был убит, как сторонник Нарышкиных (В.Е.Румянцев, Дом Моск. Арх. общ. Древности, статьи с общ. оглавлением, 1875, с. 33–40, с рисунк.). Стрельница Никиты Беклемишева в Кремле существовала уже при Иване III и в нее был посажен за обман венец. посол Иван Тревизан (П. С. Р. лет., VI, 196; VIII, 176); она построена была в 1487 г. итальянцем Марком (Фрязиным), который строил великокняж. палаты и две стрельницы в Москве, Никольскую и Флоровскую (П. С. Р. лет., IV, 156; VI, 36, 278; VIII, 217 и Соловьев, V, прим. 220). § IV Сношения Москвы с Турцией имели, между прочим, в виду ослабить влияние в Константинополе крымского хана. По поводу этих дел в Москву приезжал три раза Скиндер, князь мангупский (1522–1526), а из Москвы ездил в Константинополь И.С.Морозов, но цель этих сношений все-таки не была достигнута. Как оказалось, и в Константинополе (султанский казначей грек Абессалом и близкий к нему грек Адриан), и в Москве (Скиндер) были недружелюбно настроены против последней, требуя больших подарков и ссылаясь на права султана на Казань, на дурной прием, оказанный послу, иначе угрожая войной и указывая на радость в Москве по случаю известия о победе венгерского короля над турками 1852 . Но в Москве были сторонники более решительной политики вел. князя и в этом, конечно, заключается недовольство М.Грека, высказывавшего открыто мысль о надежде освободиться от турецкого ига при посредстве России и видеть даже на престоле одного из русских князей 1853 . По прибытии в Москву М.Грек не мог не сойтись с таким влиятельным человеком, как Юрий Дм. Траханиот, считавшийся в Константинополе покровителем греков, и придворный врач Марк, а оба они в одно время подверглись опале (см. ниже 1854 ). В допросах же Максиму читаем следующее: «Да спросил меня Берсень: ведаешь ли, по какому делу к нам пришел турецкий посол Искандер? Максим отвечал: «не ведаю, господине, а слышу, что деньги от султана привез, чтобы купить, что приказал». Берсень на это отвечал: «На что нам его дружба, лучше было не дружиться с ним. |
| Но самый опасный порок, корнем других являющийся и заражающий все существо человека, – жажда богатства: «А всем убо злым корене сребролюбию отрасль люта…» Нет конца погоне за золотым тельцом, ради него готов алчный человек на любое преступление, лишь на него уповает в неразумии своем: «…ненасытное желание есть, еже без сытости собирати всяким образом богатство всяческо злата и сребра и велия сокровища себе сокрывати хищением, неправдою, лихоимствием, и клеветати и еже обидети, николи же сытость приимати, и на своя сокровища имеет все упование и надежи своя…» (14, 2, 180). Данте изображает эти общечеловеческие пороки в виде трех зверей: сластолюбивой рыси, гордого льва и алчной волчицы, препятствующих восхождению на холм спасения (см. Ад , I, 31–60). Лишь тот, кто преодолел губительные страсти, воистину есть самодержец «себе же и сущим под ним подручником», а покорившийся им рабу подобен, ибо, по евангельскому выражению, «всяк творяй грех раб есть греху». И что может быть зазорнее, нелепее и противозаконнее, чем одержимый страстями и низко падший правитель, так высоко вознесенный в своем положении, считает мыслитель. Чтобы этого не случилось, дабы «умную души доброту стяжати», государю нужно иметь «дивна советника и доброхотна». Общение с мудрыми и высоконравственными наставниками «вразумляет мысли наши», в то время как недобрые советы, «беседа злых», губят человека и способны его «омрачати и развращати до конца». В заключение Максим обращается к авторитету «Менандра философа» (довольно частый для него прием использования античного наследия), с тем чтобы молодой государь, поборов три губительные страсти, обратился к трем спасительным добродетелям: «правде», «целомудрию» и «кротости». Эти добродетели понимаются Греком не только в моральном плане, но и как гражданские достоинства, как своеобразные принципы законности. «Правда» трактуется как правый суд, «иже не на лице тяжущихся смотрит, ниже мзды приемлет». «Целомудрие» – как «чисто сжительство», законный брак, так попиравшийся потом развратным царем. |
| Сочинения, которые мы имеем в виду, принято называть астрологическими, что не совсем верно, так как астрология являлась элементом, соседствовавшим с данными астрономических наблюдений. Справедливее их оценивать как соплетенные астролого–астрономические. «XVI век — век массового притока астрологической литературы, затопившей русские «торжища», — пишет В. К. Кузаков . И пишет о «торжищах» в прямом смысле слова, ибо «астрологическая» литература пользовалась спросом на торговых местах и, по–видимому, спрос удовлетворялся. Максим Грек, как отмечено Кузаковым, был осведомлен, что астрологические альманахи размножаются в списках для продажи на рынках (Булевым и его последователями) . «Все эти «Астрологии», «Альманахи», «Звездочетья», «Планидники», «Беги небесные», «Рафли» в сочетании с «Громниками», «Молниянниками», «Лопаточниками», «Лядниками», «Метаниями», «Сонниками», «Мысленниками», «Ухозвонами» и «Вроног- раями» и массой подобных книг были предметом особой заботы русского духовенства и самого царя. Вся подобная литература сразу же вносилась в списки (индексы) запрещенных книг» . Такова была культурная ситуация, в которой происходила дискуссия между Максимом Греком и его противниками, менее всего «академическая», напротив, вызывавшая живой общественный интерес, а для нас интерес научный в том аспекте, который ведет к выявлению философского значения проблем, наличествовавших в диффузном, еще не предъявленном сознанию всех лиц, стоявших вне дискуссии, состоянии, но сделавших ее насущно необходимой. Культурный процесс шел своим чередом, внося изменения в картину мира, открывавшуюся людям. «К чему бесплодно спорить с веком?..» И в том, что для культуры и общественной мысли перестало быть проблематичным, Максим Грек с веком не спорил. Действительность учила мыслителя. Один из уроков, им усвоенных, полагаем, отразился в «Беседе» в том, что «Ум» с терпимостью отнесся к факту «самовластия души», признав ее правомерность смущаться и волноваться кардинальными вопросами, заключенными в «звездозрительном учении». |
| 1172 Когда человек находится наедине и ему «аще от забытия злаго приидет воспомянутие принесенное от сатаны, женских и отрочат юных доброзрачных лиц, аще и благочестивых (не разборчиво), аще и не страстно возмнится нам воспоминание о сих, но ты не ими веры... сеть бо есть сатанина». Рукоп. 1281. л. 295. Эти слова очень сходны со словами Нила Сорского . Преп. Нила Сорского предание ученикам о жительстве скитском, 79. М. 1849. Это сходство объясняется одним и тем же источником (творение одного св. отца), которым, одинаково пользовались как преп. Нил Сорский , так и м. Даниил. 1173 Рук. 1281 л. 334–335. Подробное изложение этого учения сделано будет ниже при изложении 13-го посл. Даниила. 1175 Костомаров. Очерк жизни и нравов великорусского народа в XVI–XVII в. 99–101. 118. 107. 94. 110. Из слов одного древнего моралиста видно, что много было в то время таких женщин, иже своих чад небрегуще доити, но рабыня молоком питающе я и даром Божиим мечущися. Рукоп. Новг. Соф. библ. 1285 л. 34. Поучение к детем духовным. Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, изд. Калачевым. Кн. II. полов. 2. отд. IV. Русские пословицы и поговорки Буслаева. 98. 1180 Рукоп. М. Д. А. 197 л. 333. Эта великолепная картина взята прямо из жизни, ср. Домострой. М. 1849. 82. 1185 Поучение к царем, князем, епископом, и попом и всем христианом еже неупиватися. Рукоп. Имп. Публ. библ. Q. 1. 331, л. 166. Стоглав изд. Кожанчикова. 137–138. Костомаров. 132–133. 1186 Памятники отреченной русской литературы, изд. Тихонравовым. т. II, М. 1863. 304. Чтен. в Общ. истор. и древн. Росс. 1847. 7. Прение Даннила митроп. с Максимом Греком Сочинения Максима Грека ч. II. 22. 39. 219. Курбский Сказания князя Курбского. Его свидетельство о Никандре. архиеп. Ростовском. 135. Акты истор. т. 1. 109. 1490 г. 159. Прав. Соб. 1861 г. ч. 1. 445, Приложение в XXIV. 1187 Рукоп. Софийской библ. 1289 л. 16–18. Поучение отца духовного к детям. Сочинения Максима Грека ч. II. 218. Г " рбештейн. Записки о Московии 64. Извращение зачения праздников справедливо возмущало многих пастырей церкви. см. напр. Рукоп. Импер, Публ. библ. Q. 1 255 л. 253. Поучение св. отец о праздницех Господских. |
| Таким образом, слово неясыть могло обозначать пять видов птиц: 1) пеликан, 2) журавль, 3) аист, 4) коршун, 5) собственно неясыть, т.е. один из видов сов, в современном значении. Основанием для определенной таким образом омонимии являлся признак прожорливости птиц: действительно, все они крупного размера, кроме того, пеликан обладает еще и горловым мешком, в котором накапливается пища. В отношении пеликана также показательно немецкое название его: Vielfrass (также «росомаха») – букв, «многожорец» 828 . Омонимия и явилась причиной введения Максимом Греком в текст легенды о пеликане описания журавля или аиста. Собственно слово пелекан в русских текстах встречается лишь с XVII в. 829 , причем исключительно в переводных памятниках. В переводах с греческого и латыни (зачастую дополняющих старые славянские тексты) – это обозначение птицы 830 . Из немецкого пелекан было заимствовано параллельно, как название рода пушки и собственного имени военного корабля 831 . Лексема неясыть «пеликан» теряет актуальность лишь к концу XVIII в., вытесняясь заимствованием, однако значение это сохраняется в народных говорах 832 . Таким образом, Максим Грек в употреблении слова неясыть для обозначения пеликана придерживается устоявшейся славянской традиции. «Сказание о птице неясыти» – единственный русский непереводной памятник, содержащий как данную лексему, так и саму притчу о пеликане. Очевидно, это явилось основанием для включения лексемы неясыть «пеликан» в древнерусские азбуковники, со ссылкой на сочинение Максима Грека 833 , а также – для создания самостоятельных статей, вошедших в рукописные сборники 834 . И. А. Летова (Россия, Екатеринбург). Статус текста и переводческие концепции В основе настоящей статьи – многолетние заметки и наблюдения автора в области русскоязычных и церковнославянских переводов новозаветного текста. Мне представляется, что целый ряд вопросов, связанных с этой проблематикой, продолжает сохранять свою актуальность. Занимаясь изучением современных переводов и их сопоставлением с церковнославянской и синодальной версиями, мы пытались осмыслить те языковые принципы интерпретации текста, которые реализует соответствующий перевод, а также уяснить ту концептуальную реальность, которую он (перевод) описывает. |
|
|
