| Рассмотренное нами соотношение латинских и славянских источников, полагаем, с достаточною ясностью показывает, каким высоким доверием пользовались последние, особенно Макарьевские Великие Четьи-Минеи, в глазах святителя Димитрия. Поистине, эти Минеи были для него, как выражается Варлаам Ясинский в предисловии к первой книге Четьих-Миней, «верхом всея истины и достоверия совершенством». Если бы Великие Четьи-Минеи были в постоянном и свободном пользовании святителя Димитрия, то влияние их на его работу было бы еще более глубоким и значительным. Но и без того по степени авторитетности они занимают между всеми источниками Четьих-Миней первое место. Правда, и они нередко исправлялись и заменялись латинскими источниками, но не трудно заметить, что исправления вызывались чаще всего явными ошибками и погрешностями славянского перевода, а замена происходила тогда, когда пользование латинским текстом представлялось более удобным. Мы не говорим, насколько выгодно было такое отношение к Великим Минеям для работы святителя Димитрия, но общее направление юго-западной русской литературы было здесь вполне выдержано, – мы имеем в Четьих-Минеях соединение латинских и славянских источников с явным предпочтением последних, как чуждых всякого подозрения в неправославии. Определив общее, принципиальное значение славянских и иностранных источников в работе святителя Димитрия, перейдем теперь к характеристике его литературных приемов, чтобы выяснить, как он пользовался находящимся в источниках материалом, как создавал свои до сих пор глубоко трогающие благочестивого читателя повествования о жизни святых. Уже из всего сказанного нами ранее видно, с каким благоговением, с каким удивительным вниманием относился святитель к каждому составляемому им житию. Прежде всего, он старался для каждого святого в отдельности собрать весь имеющийся в источниках материал. Это собирание требовало немалых поисков и трудов. Поучительны в том же отношении и многие примечания к житиям. Например, 1 сентября, после жития преподобного Симеона столпника, святитель старается определить, сколько времени продолжалось стояние преподобного на столпе. Для этого он приводит мнения Львовского Трифолога, Симеона Полоцкого («Обед душевный»), различных историков, тех писателей, по которым составлялось житие, и затем дает свое изложение «не от древних летописцев, а от самого лет исчитания». Вопрос, как видим, частного характера, и решает его святитель самостоятельно, а между тем сколько к нему внимания и сколько труда в приискании разных мнений 274 . |
| Таким образом, соборный надзор имел чисто формальное значение для агиобиографии: он охранял ее установленный стиль, поверял верность жития церковно-литературной норме, «образу и подобию, якоже и прочим святым». Одну из неясных сторон в судьбе древнерусского жития составляет распространение его в читающем обществе. Между тем разъяснение этого вопроса представляет не один библиографический интерес оно могло бы помочь определению степени и свойства того действия, которое древнерусский читатель оказывал на биографа. Если бы наша древняя письменность была лучше исследована по сохранившимся остаткам, она, несомненно, дала бы несколько положительных выводов и для решения этого вопроса. Без того остается ограничиться замечаниями, основанными на беглом, поверхностном обзоре наиболее известных древлехранилищ Если древнейшие жития в Северной Руси по происхождению и назначению своему были тесно связаны с церковной службой, очень естественно предположить, что они первоначально распространялись главным образом в письменности, имевшей церковное употребление. По-видимому, до XV в. небольшой круг русских житий святых, признанных Церковью, сосредоточивался преимущественно в прологах. Впоследствии из пролога широко развились другие формы письменности, заимствовавшие у него систему церковного месяцеслова для расположения своего содержания. Осложняясь в содержании и расширяясь в объеме, пролог превратился в четьи минеи, очень распространенные в древнерусской письменности, судя по многочисленным разбитым их экземплярам, сохранившимся в рукописных библиотеках. Упрощением четьи минеи были разнообразные по составу торжественники, наполняющие письменность XVI века: как и в четьях минеях, жития были любимой и главнейшей частью в их составе и вместе с поучениями и сказаниями, реже одни, располагались в календарном порядке праздников, с которыми были связаны. Легко заметить, что эти торжественники распространялись по тем же побуждениям, как и сходные с ними по связи с церковным месяцесловом трефологии, сборники церковных служб, выбранных из служебной минеи. |
| Пространное Житие М. (BHG, N 1221) было переведено на славянский язык в Х в. и включено как в домакариевские Четьи-Минеи (напр., РГБ. Троиц. 669, нач. XV в., и РГБ. Вол. 592, посл. четв. XV в., и др.), так и в Великие Минеи Четьи (ВМЧ. Нояб. Дни 1-12. Стб. 295-336), составленные свт. Макарием ( Творогов О. В. Переводные жития в русской книжности XI-XV вв.: Кат. М.; СПб., 2008. С. 83). В южнославянских списках данное Житие не встречается. В сборнике текстов XV в., извлеченных из Четьей-Минеи за сент.-март с Панегириком за сент.-янв. (Белград. Унив. б-ка. Чорович 30. Л. 125б - 144), содержится редакция Жития М., выполненная Симеоном Метафрастом ( Иванова. Biblioth. hagiogr. С. 137, 290). Краткие Жития М. входят в состав нестишного и стишного Прологов (ВМЧ. Нояб. Дни 1-12. Стб. 282-283, 336-337). Ист.: BHG, N 1221-1223; ActaSS. 1910. Nov. T. 3. P. 790-813 [Vita prima], 813-822 [Житие Симеона Метафраста], 822-823 [Vita brevior]; PG. 116. Col. 920-953; Theodoros Anagnostes. Kirchengeschichte/Hrsg. G. C. Hansen. B., 1971; Τσμης Δ. Μητερικν. Θεσ.,1990. Τ. 1. Σ. 112-161; Life of St. Matrona of Perge/Transl. J. Featherstone//Holy Women of Byzantium: 10 Saints " Lives in English Translation/Ed. A.-M. Talbot. Wash., 1996. P. 18-64. Лит.: Лопарев Х. Описание нек-рых греч. житий святых//ВВ. 1897. Т. 4. Вып. 3/4. С. 343-345; Сергий (Спасский). Месяцеслов. Т. 3. С. 462; Janin. Églises et monastères. P. 329; idem. Matrona, badessa a Costantinopoli, santa//BiblSS. T. 9. Col. 104-105; Patlagean E. Le histoire de la femme déguisée en moine et l " évolition de la sainteté féminine à Byzance//Studi Medievali. Ser. 3. 1976. T. 17. P. 610-614; Bennasser K. A. Gender and Sanctity in Early Byzantine Monasticism: A Study of the Phenomenon of Female Ascetics in Male Monastic Habit: Diss., New Brunswick, 1984; Catafygiotu-Topping E. St. Matrona and Her Friends: Sisterhood in Byzantium//Κατηγτρια: Essays Presented to J. Hussey for Her 80th Birthday/Ed. J. Chrysostomides. Camberley (Surrey), 1988. P. 211-224; Σωφρνιος (Εστρατιδης).Αγιολγιον. Σ. 327-328; Mango C., introd. Life of St. Matrona of Perge//Holy Women of Byzantium. Wash., 1996. Р. 13-17; Μακρ. Σιμων. Νος Συναξ. 2004. Τ. 3. Σ. 94-96; Hatlie P. The Monks and Monasteries of Constantinople, ca. 350-850. Camb. etc., 2007. Р. 90, 95-100, 106, 108-109, 126, 245; The Ashgate Research Companion to Byzantine Hagiography/Ed. S. Efthymiadis. Farnham, 2011. Vol. 1. P. 62-63, 80. |
| Мы ведем эту речь к тому, что С. – Петербургская Археографическая комиссия, ученое правительственное учреждение, для обнародования древних памятников нашей истории предприняла издание четьих миней митрополита Макария, одного из самых крупных памятников литературы, завещанных нам древней Русью. Недавно напечатан первый том издания. Это предприятие само собой вызывает такую мысль: вот памятник, который кроме специально научного интереса может иметь и широкое практическое, образовательное значение в нашем обществе. Кроме немногих, которые воспользуются им, как историческим материалом, у нас существует обширный крут людей, для которых он может быть живым источником поучения и образования, которые отнесутся к нему с таким же непосредственным нравственным интересом, какой привязал к нему наших старинных книжных людей. По значению, какое имеют в этом круге четьи минеи св. Димитрия Ростовского , можно видеть, как много живого и питательного находит русский человек в таком чтении. После Библии четьи минеи для народа – самая уважаемая и полезная в отношении нравственного образования книга Нетрудно понять, что в этой книге особенно занимает верующего и ищущего нравственной пищи человека: это – жития святых, в таком обилии наполняющие книгу митрополита Ростовского. Известно, каким любимым чтением было житие в древней Руси, и мы не можем не признать за ним большого значения в истории нашего нравственного воспитания. Таким же любимым чтением остается оно и доныне в тех частях нашего народа, которые живут духовным наследием, полученным непосредственно от древнерусских предков. Таким значением жития пользуются недаром·, трудно подобрать в наших библиотеках книгу, которая так же полно, как житие, способна была бы захватить и удовлетворить духовные потребности простого человека, так занять его нравственное чувство и воображение и послужить для него таким живым и удобным проводником сведений из наиболее ценимой им области знания истории христианства Всякий из нас встречал людей, благоговейно сидевших и задумывавшихся над каким-нибудь житием Евстафия и Плакиды или Феодосия Печерского , – и всякий должен признаться, что они могли задуматься над этим глубже и плодотворнее, чем над многим и многим из современной нашей письменности. Нужно ли прибавлять, что надо особенно дорожить умственным основанием, какое положено в народе, ибо на этом основании можно гораздо более построить в деле народного воспитания, чем на основании разных современных изданий, приправленных руками людей, остающихся полными невеждами относительно народной жизни, – изданий, полных разною лжекультурною придурью. |
| Из остальных книг Vitae Patrum, где находились разрозненные, отрывочные сведения о святых, Святитель взял немногое. Он дополнил отсюда жития святых, написанные по другим отделам того же источника; самостоятельных, особых житий по 3, 4, 5, 6, и 7 книгам Vitae Patrum написано только три: 6-го июня – прей. Виссариона, «от Патерика Египетского и великие Минеи Четьи». Жития свв. Отцов, кн. III, в ВЧМ (июнь, л. 109–111) сказание во многом отличающееся от того, которое в наших Четиих-Минеях; 6-го июля – преп. Сисоя великого, «от отечников», а во втором месяцеслове: «quare in indice in Vitis ss.pp. довольно будет. О преставлении его декабря 11-го» – Жития свв. Отцов в разных местах 210 . 27-го августа – преп. Пимена великого , «от Патерика Египетского и Алфавитного собрано сокращенно»; во втором месяцеслове: «in Vitis ss.pp. vide idem Paemen et Pastor» – кн. Ill, §§4,5,8,11, 12, 14, 16, 27,31,35,36,37, 60, 64, 76, 144, 146, 147, 177, 180 и 183 211 . Однако, если мы станем детально сравнивать, эти жития с указанным источником, то едва ли нам удастся найти здесь все сообщаемые в них сведения. Особенно это надо сказать о житии преп. Пимена. Но есть в Четиих-Минеях и такие жития, для которых в Житиях свв. Отцов мы не могли найти соответствующего материала. Между тем, Святитель указывает, что они взяты также из Патериков. Таковы: житие св.м. Фомаиды (апреля 13-го), в Четиих-Минеях: «от Патерика Скитского»; блаж. Таисии (мая 10) – «от Алфавитного Патерика, знамениеТ»; преп. Дулы страстотерпца (июня 15-го) – «от Патерика азбучного, лит. 4-я» и сведения о рождении и отроческих годах преп. Онуфрия великого, сообщаемые Святителем 12-го июня, после жития преподобного, с пометкой: «от отечников». Очевидно, между патериками и отечниками у Святителя были и такие, которых в Житиях свв. Отцов нет. Мы, однако, не думаем, чтобы это были греческие патерики. Вероятнее разуметь здесь славянские переводы их, богатое собрание которых давали, напр., великие Макарьевские Четии-Минеи. Здесь как раз находим мы и сведения о всех тех святых 212 , каких не удалось нам найти в Житиях свв. Отцов. Поэтому, источниками этих житий скорее надо считать великие Четии-Минеи или те патерики – Скитский и Азбучный, – о которых есть упоминание в описи оставшихся после Святителя книг. |
| Это были книги, переведенные с греческого языка, конечно, не ими самими. Из них заслуживают упоминания, как пользовавшиеся особенным значением – две византийских хроники, из которых одна (Амартола) полюбилась нашим предкам характером своих исторических воззрений, именно своим аскетическим миросозерцанием, исполненным веры в чудеса и знамения, в откровения из мира загробного; а другая (Манассии) нравилась им же тем, что каждую мысль она облекала в риторическую витиеватую форму, тем, – что ее автор был таким писателем, который слова не скажет спроста, а все с ужимкой: чем больше было в ней фразистики, искусственного витийства, темноватости, тем больше она приходилась по вкусу непросвещенному обществу 1018 . Другим источником знаний для наших предков служили так называемые Четьи-минеи. Здесь, как естественно, церковно-исторический элемент преобладал над всяким иным. Эти жития привлекали внимание древнерусских читателей потому же, почему и в настоящее время малограмотный человек на святой Руси это чтение предпочитает всякому другому. Мир чудесного и необыкновенного, сверхъестественного и таинственного дает пищу религиозной настроенности и подогревает религиозное чувство. Память легко удерживает необычайные образы, созданные рукою составителей Четьи-миней; прочитанное легко было рассказать другим, слушателям же приятно слушать часто фантастический рассказ. Изо всех этих источников – византийских хронистов, Четьи-миней я тому подобных книг почерпали наши предки —708— свои исторические и церковно-исторические сведения; но это не было в собственном смысле знанием: сведения, получаемые из подобных источников, носили так сказать – утилитарный характер. История призывалась давать ответы на те наивные вопросы, какие возникали в незрелой мысли наших предков. Случалось, ли им быть очевидцами необычайного явления или говоря языком того времени – знамения на небе или на земле – их ум начинал тревожить вопрос: что предзнаменует явление? За разрешением недоумения обращались к их историческим книгам и в них искали удовлетворения своему любопытству. |
| 249. Наша интеллигенция и духовная книга В старое доброе время люди грамотные были несравненно вдумчивее, осторожнее, относились внимательнее ко всем явлениям жизни, потому что с юности привыкли к серьезному чтению книг и почти не знали газет. Известно, что простые русские люди воспитывались на церковной литературе: Четьи-Минеи, Пролог, Благовестники, писания Златоуста, Тихона Задонского , Димитрия Ростовского , разные сборники поучений прошлых веков – вот что составляло любимое чтение нашего православного народа. Но и люди образованные, цвет русского образованного общества, каковы великие писатели: Жуковский, Пушкин, Карамзин, Достоевский, не пренебрегали этой литературой и на ней воспитывали свое русское миросозерцание, оттуда иногда почерпали свое вдохновение, брали образы, учились красоте родной речи. Даже позднее, уже в наше время, такие таланты, как покойный известный адвокат Плевако, любили эту литературу: Плевако каждый день прочитывал житие дневного святого, непременно по Четьи-Минеям, по-славянски, и знал славянский язык так, что мог свободно писать на нем свои послания к друзьям. Его экземпляр Четьи-Миней весь испещрен его заметками. А ораторское искусство он изучал при пособии писаний св. Златоуста, который, как известно, в молодости был тоже адвокатом. Светская литература, руководимая людьми, воспитанными в преданиях более или менее строгого отношения к печатному слову, подчиненная притом наблюдению правительственной цензуры, давала материал для чтения или художественный, или научный, более или менее полезный для читателя. Так было до 60-х годов прошлого столетия. Были, конечно, и исключения, но то и были лишь исключения. Газет почти не было, а если и были, то велись они вовсе не так и не такими людьми, как это ведется теперь. Все это не могло не отражаться на воспитании умов, и тогдашние люди ко всему относились вдумчивее и серьезнее. Меньше было легкомыслия и ветренности, какие теперь стали повседневным явлением нашей жизни. Теперь – не то. Теперь все заполнила газета. |
| Таким образом, основание необщительности положено было в домашнем воспитании и домашней жизни. Остальное сделали книги и книжное образование. Так как мы больше сидели дома, то рано познакомились с книгой, и в книге приучились находить то, чем другие пользовались в самой природе и жизни. Конечно, и книга представляет или, по крайней мере, должна представлять научное или художественное воспроизведение той же действительной природы и жизни, но при этом книга, более или менее, но всегда идеализирует действительность, изображает её выше настоящего уровня. Отсюда в людях, воспитавшихся больше по книгам, чем в практической жизни, развиваются отвлечённые, непрактические воззрения на жизнь и слишком строгие и слишком идеальные требования от неё. Первой книгой, с которой я начал привыкать к чтению книг и находить в чтении вкус и интерес, были Четьи минеи святителя Ростовского Дмитрия. По дидактическому, глубоко назидательному характеру эта книга всего более подходила к несколько домостроевскому складу нашей домашней жизни. Превосходные картины героической борьбы и страданий древних христиан за веру, полные глубочайшего драматизма и трагизма меня глубоко поражали, трогали и настраивали душу на самые высокие помыслы. Легендарные повести в некоторых житиях (житие Евстафия Плакиды), со всею романтической обстановкой питали воображение самым приятным образом, а прекрасные литературные изложения житий представляли лучшие образцы славяно-русского стиля и языка. Вообще на меня сильно действовали и сразу усваивались мною литературные элементы Четьи миней, расположение к которым лежало, вероятно, в самой моей природе. Светские учёные часто восставали против чтения Четьи миней, утверждая, что чтение их развивает аскетизм и производит более вредное, чем полезное влияние. Но если это и бывает, то бывает от неумелого чтения, от неумения выделить из рассказов о древних временах то, что было временно необходимо и что имеет всегдашнее значение. Я сам могу привести здесь пример такого неумелого чтения. |
| 1 Текст проповедей св. Кирилла мы читали на греческом языке, в 77-м томе «Curs. compl. Patrol. gr. Migne; потому и ссылки всегда будут указываться нами на этот 77-й том издания Migne. В этом же томе мы читали и письма св. Кирилла, на которые нередко будем ссылаться. В ссылках мы указываем как на проповеди (или письма) по изданию Migne, так и на часть проповеди (под литерами α’ β’ϒ и дд-) и на страиицу. При этом инициалы h. р. приияты нами как сокращение слов: homilia paschalis; h. d. – инициалы слов: homiliae diversae; ер. – epistola. Страницы указываются по изданию Migne, а не Обертовскому. Далее, все ссылки на проповеди и вообще то или другое место 77-го тома. Curs. compl М. будут помещены в самом тексте – в виду их многочисленности и почпи невозможности рассчитать для них место под чертой. Только примечания и выдержки, равно как ссылки на сочинения с пространным заглавием, будут помещены под чертой. 2 Те или другие сведения о Кирилле почерпаем вообще из следующих источников: Церковная История Сократа Схоластика ; Церковная История Евагрия; Минеи-Четьи под 9-м июня (житие составлено по Никифору Каллисту); биография Кирилла в Христ. Чтен. 1840 г., составленная главным образом по Четьи-Минеям ; монография архимандр. Порфирия (Попова) в Приб. к Твор. Св. Отец, т. 13-й; Историческое Учение об Отцах Церкви, Филарета Черниг.; Mich. Le Quien, Oriens Christianus, 1740 г. и др. 3 Прямых сведений об этом у историков не находим ; но судя по тому, что в 403 г. Кирилл был уже пресвитером и присутствовал вместе с дядей своим архиеп. Феофилом на соборе, осудившем Златоуста, можно думать, что ему в это время было около 30 лет ; затем в одной из сказанных в старости проповедей (h. d. 10, р. 1021 – 24) Кирилл говории о глубокой своей старости, согбенности и нетвердости в походке; следовательно можно думать, что ему было в это время (т. е. около 440–444 г.) около 70 лет. Если же так, то годы рождения Кирилла падают именно на указанное нами время. 4 Передаваемыя в Четьи-Минеях, в которых житие Кирилда составлено по Никифору Каллисту (12 в.), а затем и в Христианск. |
| Даже при беглом просмотре книги читатель не может не обратить внимания на примерную тщательность исполнения работ и на близость русского текста к славянскому оригиналу. Язык перевода ясный, точный, чистый и правильный, вполне соответствует важному, возвышенному тону повествования. Он весьма близко передаёт подлинный текст, однако не из буквы в букву, не из слова в слово: длинные славянские периоды здесь разбиты на более краткие предложения, и изложению придан характер современной русской речи, но дух четьи-минейный сохранён. Что касается вновь составленных для настоящего издания, или, по крайней мере, существенно переработанных сравнительна с славянским подлинником житий святых, то нужно сказать следующее. Составление новых житий – работа очень трудная, так как для исполнения её необходимо тщательно изучить рукописные жития, хранящиеся в книгохранилищах разных монастырей и учреждений, сравнить одни рукописи с другими, извлечь только то, что нужно, и изложить в том духе и тоне, в каком написаны жития святых самим святителем Димитрием. Поэтому руководство этой работой поручено известному знатоку житий святых, профессору Московской духовной академии и университета В. Ф. Ключевскому. И к чести составителей нужно сказать, что работа выполнена ими так хорошо, что новые жития имеют совершенно одинаковый характер с житиями святых, написанными святителем Дмитрием Ростовским , почему обыкновенный читатель едва ли и отличит по изложению и характеру одни от других. В книге помещено 59 изображений святых и 6 изображений празднуемых событий. Эти изображения, выдержанные в тоне строго православного иконописного подлинника, отличаются тщательностью отделки и художественностью исполнения. Они принесут несомненную пользу читателям, особенно же простым русским иконописцам, которые по ним могут познакомиться с правильными иконописными подлинниками. В конце почти каждого жития напечатаны на славянском языке тропарь и кондак святого, с объяснением непонятных слов и выражений. Благодаря этому нововведению ему, Минеи-Четьи в русском переводе даже внешним образом становятся отличными от обыкновенных книг для чтения и получают характер «божественного» чтения, каким всегда было для русского человека чтение славянских Четьи-Миней, и дают возможность каждому выучить или воспроизвести тропарь и кондак того святого, имя которого он носит. |
|
|
