| Людовика XIV по укреплению франц. влияния в Азии. По предложению Вербиста король направил в К. 6 франц. иезуитов, «королевских математиков», которым предстояло жить при дворе имп. Канси. В февр. 1688 г. французы прибыли в Пекин и вскоре вступили в конфликт с визитатором Франческо Саверио Филиппуччи, который направил их в провинциальные резиденции. В результате из Китайской вице-провинции выделилась Французская миссия (1700). Жившие в столице французские иезуиты Жоашен Буве (1656-1730) и Жан Франсуа Жербийон (1654-1707) оказали имп. Канси важные услуги (они участвовали в подготовке Нерчинского договора с Россией (1689), вылечили императора от малярии, сопровождали его в поездках по стране и т. д.), за это им был подарен участок земли в центральной части Пекина, где жили представители высшей аристократии и маньчжурской военной элиты (1693). На средства имп. Канси и франц. кор. Людовика XIV здесь была построена ц. Спасителя (Северный храм, Бэйтан; освящена 9 дек. 1703), которая стала центром Французской миссии иезуитов. Фронтиспис кн.: De Christiana Expeditione apud Sinas. Lyon, 1616 Фронтиспис кн.: De Christiana Expeditione apud Sinas. Lyon, 1616 Иезуиты не имели возможности создать систему приходов, поэтому они объединяли христиан в «организационные» братства, обычно посвященные Пресв. Деве Марии (Шэнму хуэй). При их создании миссионеры опирались как на опыт католич. организаций мирян в Европе (см. Братства ), так и на примеры буддийских и даосских ассоциаций, а также конфуцианских благотворительных об-в. К основанию христ. братств приступил еще Риччи, широкое распространение они получили с 20-х гг. XVII в. и особенно после «кантонской ссылки» иезуитов. Одно из первых таких братств появилось в 1609 г. в Пекине: придворный служитель Лука Ли основал братство Девы Марии; среди его задач были организация похоронных церемоний и помощь бедным христианам. В дни, определенные миссионерами (обычно во время Адвента и Великого поста), члены братства (хуэй) собирались в церкви, исповедовались и причащались, священник проводил с ними пастырскую беседу. |
| П. имён Соломона, Иерусалима и Тирцы. Конечно, это анахронизм, которого ученый поэт никогда не допустил бы (Тирца, ставшая столицею после Соломона, не должна была являться в качестве столицы в поэме, в которой фигурирует царь Соломон); но этого рода ошибки очень часто повторяются у простых наивных поэтов, склонных к перенесению в изображаемое ими прошедшее того, что они видят пред своими глазами. Подобная ошибка не так легко могла встретиться, если бы писатель П. П. жил во время после Тирцы – столицы, потому что труднее перенести одно прошедшее в другое прошедшее, чем настоящее в прошедшее (Ренан, Евальд, Бетхер и др.). 2) Задача преследуемая книгою Песнь Песней (обличение роскоши и сластолюбие Соломона) могла быть поставлена на вид только спустя лишь незначительное время после Соломона, когда ещё были свежи в народной памяти факты Соломонова сластолюбия и насильственного похищение «дочерей народа» в рабыни (ср. 1Сам. 8:13 ). Поэт живший в период Тирцы – столицы был поэтому в наиболее благоприятном положении для исполнения задачи Песни Песней. Уже немного спустя после этого времени взяться за такую задачу было бы поздно, потому что народное недовольство Соломоном постепенно все более и более вытеснялось памятниками его славы. Подобным образом сатиры на Людовика XIV скорее всего могли явиться во Франции только вслед за его смертью , пока ещё были живы те, которые вынесли на себе тяжесть его управление и их первые потомки; с течением же времени, когда имя Людовика XIV окружалось ореолом славы, такие сатиры постепенно делались все менее и менее возможными (Ренан, Евальд). 3) К другим мелким указаниям на происхождение П. П. в близкий к Соломону период Тирцы – столицы защитники гипотезы пастуха относят следующие признаки: живое ещё в то время впечатление от царства не только Соломона, но и Давида, ими и памятники которого упоминаются в П. П. (4:4); название красивого экипажа царского фараоновым ( 1Цар.10:18 ), фамильярные в то время отношения евреев к арабскому колену кедарскому; упоминание о двух прудах Хешбона, города переставшего быть еврейским со времени Исаии ( Ис.15:4 . |
| В Римской курии, где еще помнили инквизиционные процессы против Молиноса и его последователей, господствовало негативное отношение к К. Поскольку и Боссюэ, и Фенелон имели сторонников среди кардиналов, теологов и папских советников, рассмотрение книги Фенелона в Риме было долгим и сопряженным с многочисленными интригами. Интересы Боссюэ в Римской курии защищал его племянник аббат Жак Бенинь Боссюэ (1664-1743); представителем Фенелона был его родственник и друг аббат Габриэль де Шантерак (ок. 1640-1715). Благодаря поддержке кор. Людовика XIV сторонники Боссюэ имели политическое и тактическое преимущество: их шпионы перехватывали переписку Фенелона, наблюдали за действиями своих противников и предупреждали их шаги (см.: Orcibal. 1940; Idem. 1968). Однако у Фенелона было много доброжелателей в Римской курии, в т. ч. среди лиц, негативно относившихся к галликанизму и желавших досадить убежденному галликанисту Боссюэ, поэтому Фенелон был лучше осведомлен о том, что происходило на закрытых заседаниях инквизиционных комиссий. Пытаясь приобрести новых сторонников, Боссюэ направлял в Рим пространные подборки ошибочных тезисов, извлеченных из сочинений Фенелона, сопровождая их своими критическими комментариями; его племянник организовывал их перевод на латынь и распространял среди кардиналов (часть замечаний Боссюэ опубл.: Orcibal. 1968. P. 505-536). Рассмотрение книги Фенелона в Риме было поручено теологам-экспертам; в основном это были руководители или высокопоставленные члены монашеских орденов (доминиканцев, иезуитов, августинцев-еремитов, кармелитов и др.). Их работа длилась более года; к сер. 1698 г. был подготовлен список из 38 положений, вероучительная чистота к-рых вызывала у них сомнения (опубл.: Ibid. P. 485-491). Эти положения раздали для отзывов 26 кардиналам, их голоса в пользу оправдания и осуждения книги Фенелона разделились поровну. Не желая принимать решение самостоятельно и уступая настойчивым просьбам кор. Людовика XIV, папа Иннокентий XII передал дело для вынесения окончательного вердикта кардиналам Конгрегации инквизиции (Ibid. |
| Но с течением времени иезуиты изменили свои расположения. Медаль была пересмотрена и исправлена; и когда иезуит Менстриер составил свое великолепное творение о медалях в царствование Людовика XIV, то представил уже медаль апокрифическую. 44 По смерти Людовика XIV, враги иезуитов возвратили себе мужество. Бесславный Дюбуа и не менее его бесславный регент пользовались богословскими спорами то для устрашения, то для удовлетворения Рима. Дюбуа выиграл кардинальскую шляпу и Камбрейский архиепископский престол. Другие епископы, или ничтожные, как Реймский Майли, или честолюбивые, как Моский Бисси, тоже воспользовались этим. Янсенизм попеременно делался то пугалом для устрашения Рима, то наличной монетой для уплаты за его милости. Среди этих интриг и этих соблазнов, иезуиты преследовали лишь одну цель – одобрение их пелагианского учения. Они достигли своей цели не прямым путем, осудивши древнее католическое учение посредством буллы Unigenitus. Осудивши это учение, они провозгласили противоположное ему учение. Четыре епископа апеллировали на эту буллу к будущему вселенскому собору; но все остальные провозгласили ее правилом веры. Некоторые хотели перетолковать ее, хотя для определения её смысла достаточно знать, какой смысл сообщали ей иезуиты в пользу молинизма. Итак, булла эта есть провозглашение в Римской церкви пелагианства. Иезуиты посредством буллы Unigenitus достигли осуждения католического учения, но не прямым образом. Они не осмелились предложить папе открыто освятить молинизм или пелагианство, но они дали ему понять, что предстоит большая необходимость осудить книгу, в которой эта ересь была опровергнута. Эта книга называлась: Нравственные размышления по Новому Завету. Писателем её был патер Кесне, ораторианский священник. Ораторианская конгрегация в особенности была ненавистна иезуитам. Кардинал Берюлль основал ее с целью уронить конгрегацию Игнатия Лойолы; и эта последняя расплачивалась за её миссию ненавистью, соразмерно с заслугами тех людей, которых конгрегация эта хотела вытеснить. |
| Флери был современником таких теологов, как Боссюэт, Фенелон, Массильон. Флери родился в 1640 году в Париже, был сыном одного адвоката родом из Руана, образование получил в клермонской коллегии у иезуитов, которым он за это оставался благодарным в течение всей своей жизни. По воле отца он посвятил себя изучению юриспруденции, будучи 18 лет он уже становится адвокатом и в продолжение девятилетней практики приобретает себе имя в Париже. Но так как род занятий не удовлетворял его глубокому чувству и религиозности, то Флери вступает потом в духовное звание и в 1672 г. становится придворным наставником принцев Конти, которых Людовик XIV избрал в сотоварищи дофину. Усердие нового учителя настолько было угодно королю, что он вскоре затем поручает ему воспитание своего сына. Но так как этот последний вскоре умирает, в 1684 г., то Людовик дает в награду Флери за его труды аббатство Локдье ордена цистерианцев, в Родезском диоцезе. Спустя пять лет король снова вызывает Флери ко двору и назначает его вторым наставником (sousprecepteur) 653 своих внуков. В 1696 году французская академия наук избрала его своим членом, а затем ему предлагалось епископское достоинство в Монпелье, но ученый муж отклонил от себя подобное назначение. Спустя десять лет, когда закончилось воспитание вышеупомянутых принцев, король предоставил ему бенедектинский приорат близ Парижа. В 1716 году Флери снова должен был возвратиться ко двору; по смерти· Людовика XIV регент сделал его духовником 654 юнаго принца Людовика XV. Однако же скоро Флери за старостью лет должен был отказаться от этой должности. Это произошло в 1722 г. А в следующем году Флери скончался, достигнув восьмидесятидвухлетнего возраста, скончался, пользуясь общим высоким уважением за свои познания, благочестие, нравственную чистоту и скромность. О нравственных его достоинствах один современник его выражается так: «едва-ли когда был человек более ученый и более простой, более смиренный и более возвышенный. Каждое слово его было любезностью и каждое действие добродетелью». |
| 7. Из итальянских историков славятся первые, Макиавелли и Гвичиардини. Николо Макиавелли (1469–1527), Флорентинский государственный муж, знаменитый своим сочинением «Владетель (il principe)», в котором изложил он правила тогдашней Итальянской политики, прославился не менее этого сочинения еще своими письмами о Германии и Франции, и особенно своими «Флорентинскими историями (istorie Florentine)», которые представляют высокий образец в прагматическом роде истории, и отличаются глубокомыслием и древней простотою. – Франческо Гвичиардини (1482–1540), государственный муж при дворе папы Льва X и его преемников, возвысился на степень одного из первейших историков и нравоописателей своей «Историею Италии» в 20 книгах, из коих, однако, последние не отделаны окончательно. Другие, более известные Итальянские историки были Паоло Джиовио и Адриани, оба жившие в XVI столетии. 8. Историческая деятельность во Франции получила систематический характер и направление не ранее XVI стол. В это время известнейшим историком Франции был Де-Ту (1553–1617), государственный муж и друг известного Скалигера. Он прославился своим сочинением Historia sui temporis, обнимающем события от 1545 по 1608 г. и своей автобиографией. Другие современные ему Французские историки писали по большей части исторические записки. В век Людовика XIV число историков во Франции размножилось до чрезвычайности. Все они, однако, отличались более изяществом слога, нежели внутренними достоинствами. В это время славились Верто д’Обеф, полный дидактического тона, Роллен, написавший Древнюю и Римскую историю для юношества, и аббат Флери, бывший, вместе с Фенелоном, воспитателем сыновей Людовика XIV и написавший Церковную историю в 20 томах. 9. В XVIII стол. дух резонирования и ложной, материальной философии, господствовавшей во Франции, повредил много и строгому, историческому повествованию. В нем водворилось господство ложно-догматического прагматизма, коего родоначальниками были Вольтер и Монтескье. Более других известны историки этого времени был аббат Рейналь, автор «Истории открытий и поселений Европейцев в обеих Индиях», Мабли и Миллот, коего Всеобщая история была в большом ходу и у нас в прежние годы. К числу Французских историков этого времени обыкновенно относят и Фридриха II, короля Прусского, который писал на этом языке. В первой четверти текущего столетия известнейшие, исторические писатели во Франции были Сегюр старший, написавший Всеобщую историю; известный публицист Κοх, обработывавший Среднюю и Новую историю; Анкетил, написавший «Историю Франции со времени Галлов до конца Монархии»; Симонд де Сизмонди, известный своими – Историею Итальянских республик, Историею Франции и Историею литератур Южно-Европейских народов; Дарю – своей Историею Бретаньи и Историею Венециянской республики. |
| Несмотря на уничтожение местных жителей, разорение домов и пашен, победить К. в открытом бою оказалось невозможно. Стараясь удержать регион под контролем, маршал Монревель рассредоточил силы. После неск. поражений правительственных войск кор. Людовик XIV заменил Монревеля отозванным с полей сражений маршалом Франции маркизом К. Л. Э. де Вилларом. В апр. 1704 г. Виллар объявил об амнистии тех мятежников, к-рые сложат оружие. В мае он вел переговоры с Кавалье и тот передал правительству основные требования восставших: свобода богослужения, освобождение заключенных, облегчение налогового бремени, разрешение восставшим покинуть территорию Франции. Добившись от Виллара санкционированного королем обещания выполнить эти требования, Кавалье сложил оружие (письменно эти договоренности зафиксированы не были). Ролан, отказавшись последовать за Кавалье, через неск. месяцев попал в засаду и был убит (14 авг. 1704), а его ближайшие соратники казнены. Лишившись главных руководителей, большая часть повстанцев приняла новую амнистию, объявленную Вилларом в сент. 1704 г. Неск. месяцев спустя Эспри Флешье, еп. Нима, писал королю: «Вы правы, сударь, что поздравляете нас сейчас со спокойствием, которым мы наслаждаемся. Больше не убивают, не поджигают, дороги почти полностью свободны. Большинство вооруженных фанатиков сдается с оружием» (цит. по: Блюш Ф. Людовик XIV. М., 1998. С. 494). Тем не менее в нач. 1705 г. оставшиеся лидеры К. попытались составить заговор со своими сторонниками в Англии и Голландии с целью овладеть Нимом и Монпелье, план предусматривал высадку в Сете иностранного десанта. Заговор был разоблачен, последовали репрессии. К весне того же года восстание К. сошло на нет, хотя отдельные выступления продолжались до 1715 г. (особенно в 1709 в Севеннах и Виваре). Ист.: Cavalier J. Mémoires sur la guerre des Cévennes/Éd. F. Puaux. P., 1918; Mazel A., Marion É ., Bonbonnoux J. Mémoires sur la guerre des camisards. Montpellier, 1983; Vidal G., prieur de Mialet. Lettres et rapports sur la guerre des camisards (1702-1704). Montpellier, 1988. |
| Тем не менее, к 1706 году вместо того, чтобы наблюдать, как французские эскадры контролируют наше побережье, мы стали посылать каждый год против них могучий флот. Он превосходил французский флот не только в океане, но и в Средиземном море… Таковы были плоды нашей морской мощи и того метода, который использовался для этого…» . Война за испанское наследство была первой войной, которую выиграл непобедимый англосаксонский крейсер «Money enough» . Английских денег хватает теперь не только на то, чтобы подрядить на войну с Францией почти всю Европу. «Теперь средства щедро выделяются на финансирование пятой колонны. Нет, тогда неправительственные некоммерческие организации (НКО) еще не были изобретены, не существовало “ правозащитных организаций” и “ независимых журналистов”. Приходилось пользоваться тем, что есть» . И начинается стремительный мор в семье «короля-солнца», в результате которого через десять лет войны за Испанское наследство в живых остается один правнук, которому еще только предстоит после эпохи Регентства стать Людовиком XV . Людовик XIV В результате принятых мер надломленный Людовик XIV, резко осознавший, что формула «после меня – хоть потоп» красиво звучит в Версальских гостиных, но плохо подходит для эпитафии великому монарху, соглашается на фактический проигрыш войны, чтобы сохранить остаток династии. «”Король-солнце” пошел на переговоры. В 1713 году был заключен Утрехтский мир, который обезценил одиннадцать лет борьбы Франции» . Крепкая экономика или крепкая валюта? Англия сумела ослабить Францию, но не дала усилиться и Австрии. Главное, − согласившись с французским кандидатом на престол Испании Филиппом V, добились для него формального запрета стать в будущем королем Франции, то есть разорвала унию французской и испанской корон, убрав тем самым возможность соединиться в одну католическую сверхдержаву, которая вполне могла противостать претендентке на единоличное владение мировым океаном. Заодно, Англия приобрела ключ от Средиземного моря – Гибралтар, чтобы знали отныне, кто в доме хозяин, а также остров Менорку и часть французских территорий в Америке. Кроме того, исключительное право на торговлю рабами. |
| К счастью для турок, у них имелся могущественный, хотя и неофициальный союзник в Западной Европе. Французский король Людовик XIV все больше беспокоился о растущей мощи Австрии. Он считал австрийских Габсбургов главными соперниками французских Бурбонов в борьбе за власть над континентальной Европой. А Турция явно покинула высшую лигу Европы. Для короля-Солнца, как называли Людовика XIV современники, Габсбурги представляли гораздо большую угрозу, чем турки. Он не сильно беспокоился о джихаде. Вероятно, он был прав. К тому времени джихад истощился. Турки становились все более нелепыми и все менее ужасными. Людовик напал на Рейнскую область, находящуюся на границе Австрийской империи, и Карл Лотарингский отправился на запад воевать с французами, вместо похода на восток, чтобы сражаться с турками. Австрия была не одинока в противостоянии с Францией. На западе Швеция, Испания, Бавария, Саксония и Англия яростно бились с армиями французского короля в неясном девятилетнем конфликте, известном как война Аугсбургской лиги. Но на востоке Австрия оказалась единственным защитником христианского мира от ислама. Когда столетие подходило к концу, тридцатилетний принц Евгений, но уже получивший фельдмаршальский жезл, принял командование армиями Габсбургов и бросил вызов туркам. Христиане и мусульмане столкнулись за два часа до захода солнца 11 сентября 1697 года в Зенте, примерно в 80 милях к северо-западу от Белграда на реке Тиса. Принц Евгений застал половину турецкой армии на одном берегу реки, а другую – на противоположном. К ночи 20 тысяч турок лежали мертвыми на поле боя, а 10 тысяч других, утонувших при попытке спастись вплавь, уплыли вниз по течению. Солдаты принца Евгения занимались подсчетом добычи несколько дней. Она была огромной. Быки, верблюды и лошади сильно подешевели на рынках. Но теперь оказалось слишком поздно брать хорошо защищенный город Белград, и Евгений перешел на другую сторону, чтобы совершить набег на Боснию и взять Сараево. Через два года после битвы при Зенте турки запросили мира. Его подписали в Карловице в 1699 году и, по общему мнению историков, он стал началом конца Османской империи как великой державы. Это договор стал ясным признаком краха триумфальной мусульманской священной войны. Впервые в истории Османской империи турецкая делегация отправилась за границу для переговоров со своим врагом. До этого любой король, император или народ, желавшие иметь дело с турками, посылали свои делегации в Стамбул, для смирения перед султаном. |
| Матвеев прожил в Париже до октября 1706 года: все шли толки о заключении торгового договора; наконец де Торси объявил ему именем королевским, что договор до общего мира заключен быть не может, ибо война мешает французским кораблям плавать в края северные; впрочем, король обнадеживает царя, что все московские корабли, которые войдут во французские гавани, нагруженные товарами, родящимися и делающимися в Москве, будут приняты по-приятельски, только хозяева и корабельщики должны сообразоваться с уставом, изданным для безопасности подданных государств нейтральных и для помешки пронырствам со стороны неприятельской. С этим Матвеев и уехал назад в Голландию. Следить за делами во Франции и сообщать новины остался Постников, «муж умный и дела европейского и пользы государевой сведомый и в языках ученый», по отзыву Матвеева. С Франциею не ладилось у нас с самого начала. Петр был воспитан под впечатлением этих неладов. Разливал ли он шампанское из вражды ко всему французскому – мы не знаем, но что он не любил Франции и французов – это хорошо известно; кроме впечатлений молодости такая нелюбовь легко объясняется самим характером человека: какое сочувствие мог питать великий плотник, гениальный чернорабочий к блестящей и чопорной Франции Людовика XIV? Россия Петра и Франция Людовика XIV – что могло быть противоположнее? Грубая простота деревенского юноши и утонченные манеры старого напудренного маркиза! Мог ли понравиться посланнику великого короля простосердечный запрос первого русского министра Головина: «Царскому величеству ради каких мер, не видя никаких полезных стране своей дел, вступить в союз с государем вашим, оставя прежних своих союзников? Объявите подлинно, чем король удовольствует царское величество за вступление в союз с ним!» Балюз поспешил убраться из России, вследствие чего и Матвеев должен был убраться из Франции без кораблей, говоря в свое утешение, что смена дружбы англичан и голландцев на французскую не обещает нам прибытку. Действительно, Петр имел право на этом успокоиться. Но если дружба Франции не обещала никаких выгод, то вражда ее могла быть опасна в Константинополе, где французский посланник был влиятельнее других. Ведя тяжелую войну с Швециею, царь должен был обращать напряженное внимание на юг, откуда приходили постоянные слухи о вооружениях султана, желающего воспользоваться затруднительным положением России и отнять у нее недавние завоевания. Вот почему Петр с берегов Балтийского моря спешил обыкновенно в Воронеж наблюдать здесь за постройкою кораблей, необходимых в постоянно грозящей войне турецкой. |
|
|
