| Вторую группу составляют частные акты – заявления, протестации, договоры отдельных лиц, связанные с теми или иными процессами в религиозно-церковной жизни. Третью группу источников составила корреспонденция. Она очень разнообразна. Это и переписка папских нунциев с Римом; и польских духовных и светских сановников друг с другом и с их украинско-белорусскими корреспондентами; письма и послания, которыми обменивались православные иерархи, братства, представители константинопольского духовенства, украинско-белорусская знать. Четвертую группу источников составили публицистические, полемические и проповеднические сочинения, в редких случаях – произведения агиографического и исторического жанров. Все эти группы источников вполне репрезентативно представлены в ряде серийных публикаций XIX–XX вв., в периодических научных изданиях, в отдельных изданиях. О потенциальном масштабе источниковой базы для изучения религиозной истории украинско-белорусских земель говорит, например, тот факт, что «Архив Юго-Западной России» опирается на архив Киевской, Волынской и Подольской губерний, в котором было в начале 1850-х гг. 5815 актовых (гродских и земских) книг и 453 381 отдельных актов начиная с XVI в. Комиссия, начиная свою работу, просмотрела не более 500 книг 2 , т.е. чуть более двенадцатой части всего этого массива источников. Книга опирается на ряд неопубликованных источников из варшавского Главного архива древних актов, Российской Национальной библиотеки и Библиотеки Академии наук в Санкт-Петербурге, Центральной Научной библиотеки Академии наук Украины в Киеве, Научной библиотеки им. В. Стефаника во Львове, львовского Исторического музея, львовского Национального музея, архива Петербургского отделения Института российской истории. Необходимые источниковедческие экскурсы содержатся в соответствующих разделах книги. Методология настоящего исследования черпает в разных традициях, и в этом смысле она прагматична. Прагматична она и в том смысле, что подчинена поставленным задачам и проблемам и, соответственно, обращается к тем методологическим инструментам, которые ведут к намеченным целям. Наш подход состоит в стремлении элиминировать априорные суждения и подвергнуть критической и эмпирической (т.е. опирающейся исключительно на источники) проверке сложившиеся в историографии представления об украинско-белорусском православии XVI в. и о генезисе Брестской унии. Равным образом при выработке собственных заключений автор стремился строго следовать принципу реконструирования исторического процесса в том виде, в каком он протекал «на самом деле». |
| Из сопоставления обеих редакций видны будут и разница, и параллелизм юго-западно-русской редакции XVII–XVIII вв. и знаменной, столповой, среднерусской, из первой половины XVII в. В 1700 г. православным братством св. Георгия во Львове (в Галиции) было выпущено первое печатное издание квадротнонотного ирмология 211 . Собственно это был певческий сборник, т.к. кроме римосов в нем были и стихиры праздников, и догматики, и другие песнопения. Это издание имело для Украины-Волыни, Галиции и русского населения к югу от Карпат (Угорской или Подкарпатской Руси, территория которой принадлежала Венгерскому королевству и была населена православнам восточнославянским русским племенем, «русинами» или «рутенами») – громадное значение. Указывая на недостаточную полноту юго-западных ирмологов (собственно, певческих сборников), прот. И. И.Вознесенский считает, что «...не положенные в них на ноты песнопения пелись краткими напевами, сохранявшимися в устном певческом предании» 212 . Львовский печатный ирмолог и последующие печатные квадратнонотные его переиздания появились на территории, принадлежавшей все время, даже до конца Второй мировой войны (т. е. До середины XX в.), Польше. Поэтому, строго говоря, история возникновения Львовского ирмолога относится уже к почти не затронутой научными исследованиями истории православного богослужебного пения юго-западной православной и униатской Руси-Украины. Влияние Львовского православного братства (и других православных братств) и церковно-певческая культура юго-западной Руси оказывали сильное воздействие и на смежные с Галицией области, отошедшие, много позже, к Российской империи. Нам важно то, что, по свидетельству прот. Вознесенского 213 , юго-западные писанные ирмологи второй и третьей четверти XVII в. в своем составе и по строению сходны, в общем, с печатным Львовским изданием 1700 года 214 . Если Львовский ирмолог и не мог иметь непосредственного влияния на укрепление и внедрение в певческую практику линейной нотации и записанного ею киевского роспева громадное влияние оказали те рукописные квадратнонотные ирмологи, которые принесли с собой «киевские» певцы (причисляя сюда и белорусов, прибывающих из пределов Польско-Литовского королевства, как, например, Симеон Полоцкий ). |
| Вы, проф. Титов, мои рассуждения как по данному вопросу, так и относительно Евангелия 1703–1704 года считаете сказочными предположениями, которыми заниматься можно сколько угодно, были бы только охота и время; но пользы для науки от таких предположений и гаданий, разумеется, не может быть никакой. Таким суровым приговором вы, проф. Титов, поставили проф. Голубева в большое затруднение. Он не может уяснить, каким это образом его «фантастические, чисто сказочные предположения» в конце концов приводят к столь осязательным результатам, что становятся как бы реальными фактами? – В самом деле, на основании означенных предположений приходит он к заключению, что в конце 1703 или начале 1704 года изданное Львовским братством Евангелие вышло в свет с датой 1690 года и сознательно допущенным анахронизмом в молитве за короля. Г. Крыловский, специально занимавшийся изучением братских изданий и в своем труде выставивший счет листов в Евангелии 1704 года, заверяет проф. Голубева, что он, г. Крыловский, Евангелие с этой датой видел, в руках держал, – а тот всё твердит: не видел и не мог видеть. И что-же? Оказывается, по проверке, что профессор-то Голубев прав, а специалисту приходится только руками разводить, как это с ним, человеком в высшей степени аккуратным, мог произойти такой казус?! – Приходит проф. Голубев в Лаврскую библиотеку и видит на выставочном шкафу печатную надпись: «Евангелие, изданное Львовским братстволи в 1606 году», и говорит: «это, разумеется, не Евангелие 1606 года, а по всей вероятности Евангелие 1670 года. Дайте-ка его сюда». И что же? Оказывается, что профессор-то Голубев прав. Какой же это счастливчик проф. Голубев: стреляет из ружья холостыми зарядами («фантастическими, сказочными предположениями») и прямо попадает в цель! А может быть проф. Титов и ошибается? Может быть, ружье-то у профессора Голубева заряжено не фантастическими, сказочными предположениями, а чем-нибудь иным? Предоставляя решение этого вопроса моим читателям, я в данный момент попрошу их обратить внимание, серьёзное внимание или, как выражается проф. Титов, вчитаться, внимательно вчитаться в «речи» сего профессора о том, почему он находит совершенно неприемлемыми мои, проф. Голубева, «гадания» относительно неясной даты от Рождества Христова на Евангелии 1670 года, – даты, вследствие этого вводившей составителей описей в упомянутые заблуждения (дававшей повод одним из сих составителей относить означенное Евангелие к 1600 году, другим – к 1606 и 1609 годам). |
| Если к этому добавить, что священники Виленского братства посвящались в сан православным Львовским епископом Гедеоном, то станет понятным стремление униата Потея отнять у братства священников и тем ослабить его значение и влияние, как церковного союза. В церковном союзе истинно верующих христиан значение священнослужителя, обладающего апостольскими средствами для воздействия на души верных, возрастает, как известно, до громадных размеров. В начале XVII века священниками Виленского брат- —34— ства состояли Карп Лазарович и Григорий Жданович, которые, как мы знаем из истории купца Порошко, пользовались большим авторитетом среди братчиков. Летом 1601 года Потей потребовал этих священников к себе на суд, под тем предлогом, что они, будучи рукоположены епископом Гедоном, не имели права священствовать в епархии митрополита. Священники предстали на суд в сопровождении знатных братчиков, а именно, воеводы Смоленского Абрамовича и князей Богдана Матвеевича и Богдана Феодоровича Огинских, выступивших от имени всего братства. Потей должен был выслушать от представителей братства горькую правду относительно измены его православию, а священники подали ему письменное объяснение, в котором они, отстаивая свои права на священство, доказывали, с большим знанием церковной истории и правил вселенских соборов, всю незаконность отпадения Потея с его единомышленниками от православной церкви, и с особою силою и ясностью излагали причины, побудившие их отказаться от послушания Потею. На следующие вызовы священники более не являлись, продолжая подавать Потею свои объяснения на письма. Но Потей вовсе не для того призвал на суд братских священников, чтобы выслушивать от них правду; ему нужно было ослабить православное братство, и он, опираясь на всегдашнее покровительство униатам со стороны короля, достиг того, что священники были низложены и осуждены на изгнание 65 . Потей нашёл себе скоро союзников среди Виленских обывателей. Некоторые слабые в своих убеждениях люди, из числа членов Виленского магистрата, не устояв против соблазна примкнуть к сильной партии униатов, изменили православию и предались Потею 66 . |
| Многие из них, не подозревая измены, следовали его распоряжениям и, сами того не замечая, мало-помалу приближались к унии. Незаметно совершалась замена многих православных духовных лиц другими, расположенными к унии, в руках униатов сосредоточились большие земельные владения. Плохо приходилось тем православным, которые отказывались от повиновения Шумлянскому. Он наезжал на их приходы и жестоко расправлялся с их священниками. Часто Шумлянский, узнав стороной, что в таком-то селе священник отличается преданностью православию, сейчас же посылал туда своих наместников, которые выгоняли священника из села, забирали в церкви антиминс, св. миро, сосуды и все это привозили Шумлянскому. Шумлянский, получив эти вещи, начинал обыкновенно кощунствовать над ними: плевать, ругаться; затем посылал в это село другого священника, давал другой антиминс, другую утварь, за что брал особую денежную плату. В очень короткое время Шумлянский со своими друзьями успел отстранить от должности более 200 православных священников и заменить их своими униатскими ставленниками. Подготовив таким образом почву, Шумлянский и его единомышленники в 1700 г. открыто заявили себя униатами и стали тянуть к унии свою паству. Особенное внимание обратил Шумлянский на Львовское православное братство. Он действовал на него то ласками, то гонениями и добился того, что оно приняло унию. Этот грустный факт совершился в 1708 г. Таким образом, погибла древняя опора западно-русского православия, принесшая ему столько добра и претерпевшая из-за веры столько гонений и мук от ла-тино-униатов. Оставалось еще в значительной силе новейшее православное братство Луцкое, но и оно к этому времени ослабело и еще только раз заявило о своем существовании. Луцкий епископ Дионисий Жабокрицкий принял в 1702 г. унию. Луцкое братство пожаловалось Петру I, и Жабокрицкий был заточен в России. На место его был поставлен Кирилл Шумлянский, который долго сопротивлялся униатам, но наконец в 1711 г. вынужден был бежать в Киев, где получил в управление Переяславльскую епархию, а за ним исчезло бесследно и Луцкое братство. |
| церкви» 800 . В эпоху преобразования братств (с 1583 по 1590 г.) протестантским ересям и нововведениям нужно было противостоять гораздо более, чем католическим: потому что в это время протестантизм в Литве и Польше был гораздо сильнее католицизма – у протестантов научная и благотворительная деятельность их общин были гораздо более развитая и благоустроенная, чем у католиков. При братствах всюду заводятся школы, типографии, богадельни, между прочим, для того, чтобы противопоставить их протестантским образцовым школам, типографиям и благотворительным заведениям, которые, как известно, были главной жизненной силой протестантской пропаганды. Что касается до положительного непосредственного содействия протестантов важному делу обновления братств, то порукой за него может служить топография преобразованных братств. Преобразование это началось не со столичного Виленского и не с митрополитанского киевского братств: виленское, за ним киевское и все другие преобразования по образцу львовского, а львовское вступило в новую эру жизни в 1583–6 гг., когда оно, с благословения антиохийского патриарха Иоакима, (нарочито вызванного для того на пути его из Москвы в Антиохию в 1586 г.), устроило новую школу, друкарню, богадельню, больницу и странноприимный дом 801 . Почин в этом важном деле не напрасно принадлежал ему. Внутренних особенных побуждений к обновлению и «устроению» братства не видно. Опасности со стороны католицизма угрожали галицкой области в той же мере, в какой и всем другим западнорусским областям, не более. А находясь под усиленным непосредственным надзором первосвятителя западнорусской церкви она более других областей была оберегаема от иноверцев 802 . Дело не в гонениях, а в том, что львовское братство, по географическому своему положению, ближе всех находилось к отечеству гусситизма, протестантизма и к центрам высшего тогдашнего просвещения: Кракову, Праге, Виттенбергу, и следовательно, раньше и лучше всех могло присмотреться к образцовым учреждениям здешних протестантских общин: ученым, филантропическим, нравственно-дисциплинарным и проч., которые в данное время стояли у них на такой высоте, какой они никогда более не достигали среди тогдашней непроницаемой тьмы и варварства были единственным проблеском света и добра, с обаятельностью новизны соединяли в себе кажущуюся верность идеальному первообразу подобных учреждений, существовавшему во святом ангельском обществе первенствующих христиан, и в лучших образованных людях невольно возбуждали к себе чувства удивления, уважения, стремление к соревнованию и подражанию. |
| —203— Но как ни утешительна сама по себе картина русского народного просвещения в Литве и Галичине во второй половине XVI века, – как ни важна и ни плодотворна была просветительная деятельность Ходкевича, Курбского, Острожского и других высокообразованных русских вельмож, – как ни сильна была защита православия от нападок на него врагов, начатая в то время русскими учёными богословами, в роде известного старца Артемия 1732 , Герасима Смотрицкого, священника Василия, – всё-таки каждый, кто познакомится с замечательными уставами и деятельностью в ту эпоху западнорусских просветительных братств, – в особенности Виленского и Львовского, – невольно должен признать, что в появлении этих необычайных христианских союзов, почти накануне насильственного введения „унии“, в государстве, где власти были открыто враждебны православию, следует видеть Промысел Божий, пекущийся явно для людей о судьбе своей Церкви. После отступничества от православия в 1592 году высших иерархов и введения в Польско-Литовском государстве унии в 1596 году, низшее духовенство с мирянами в западной России, ведомое Рукою Божьей, сплотившись воедино, явили миру невиданное зрелище, именно: действующей христианской Церкви, которая оставалась почти без высших иерархов вплоть до 1620 года. В это время братства действительно являлись для народа, как бы высшими пастырями, просвещавшими, наставлявшими и поддерживавшими его в эти тяжёлые годы. В настоящем очерке мы предложим наше посильное изложение замечательной истории преобразования церковных братств в западной России. —204— Посещение западной России двумя восточными патриархами, Антиохийским Иоакимом, в 1586 году, и Константинопольским Иеремией, в 1588 и 1589 годах, составило эпоху в жизни православных церковных братств. Сношения восточных патриархов, в особенности вселенского патриарха, с западной Россией были весьма частыми и обыкновенно осуществлялись через виленских, и ещё скорее через львовских купцов, ездивших часто по торговым делам на восток и в Константинополь. |
| 9 Ставропигиальные права, данные патриархом Феофаном, многим братствам, возбуждали некоторое опасение у лиц, принадлежавших к высшей иерархии и вероятно по указаниям Мелетия Смотрицкого, бывшего в 1624 году в Константинополе, патриарх Цареградский Кирилл Лукарис отменил распоряжение патриарха Феофана о возведении некоторых братств на степень патриаршей ставропигии за исключением впрочем старейших братств, – Львовского и Виленского: см. Лет. Львов. брат., Жур. Мин. Нар. Просв. 1849 г., т. 62. под 1626 г. и Макария, Ист. рус. цер. т. XI, стр. 333 11 Письмо короля помещено в Архиве юго-запад. России, часть, I, т. VII, стр. 290–292; там же помещены письма к патр. Феофану некоторых польских сановников. 12 Иов Борецкий прежде был священником Воскресенской церкви в г. Киеве и отличался своим просвещением и учением юношества в приходских церковных школах. Опис. Киев. Соф. собора, стр. 161. Волнения казаков опасался даже Литовский канцлер Лев Сапега, зная их уважение к патриарху Феофану, см. письмо Сапеги к Рутскому от 9 февраля 1621 года, Вилен. Арх. Сб., т. II, стр. 30. 29). До какой степени несправедливо относилось ко всему этому делу польское правительство видно, между прочими, из того же письма Сапеги к Рутскому, в нем сам канцлер не мог, не признать, что обвинение православных епископов, в получении посвящения от Феофана, по предварительному соглашению с султаном, – неправильно и нелепо. «Уж трудно обличить их в том: сговаривались ли они с самим Турецким султаном», писал канцлер; «и потом» (продолжал он) «их велено ловить, – но не обличивши трудно каждого хватать». Это письмо особенно важно для выяснения действий Кунцевича, которого Сапега советовал Рутскому держать на вожжах, так как своими жестокими поступками он омерзел народу. 13 Арх. ю.-з. России, ч. 1, т. V, стр. 1–9. Труды Киев. Дух. Ак. «Материалы для ист. зап. Рус. цер.» Голубева, август, 1878 года, В Опис. Киев. Соф. Соб. (стр. 156) и в Записках о перв. врем. Киев. богояв. брат. Максимовича, (Киев. епарх. вед. 1865 г. 23) сказано, что посвящение совершилось 15 августа, но у Макария, Ист. рус. цер. т. XI, стр. 250 это событие отнесено к октябрю того же 1620 г. |
| Знатнейшие дворяне один за другим отпадали от православия. Это замечалось еще при жизни К. Острожского и даже в его собственной семье; после же него стало еще чаще. К 1630 – м годам уже не оставалось знатных и сильных дворянских родов в православной церкви: «я не имею здесь никого, к кому бы обратиться, и у кого искать руки помощи – писал в Москву киевский митр. Исаия Копинский (1631 г.); – благочестивых князей несть, благородных вельмож оскуде, все от восточного православия на запад уклонишася; едва кто от худых и неславных при благочестии и православной вере обретается» 713 . На поддержку православной веры и церкви должны были выступить новые силы. И они явились в лице братств, монастырей и высших православных иерархов. Церковные братства существовали издавна; количество их увеличилось и организация упорядочилась, когда в силу магдебургскаго права, предоставившего городским общинам в известной мере самоуправление, стали возникать в городах цеховые братства (ремесленные). Но цель и деятельность церковных братств были пока не широки; на первом плане стояли дела благотворения и забота об известном храме. Когда началась решительная борьба с католичеством и унией, когда православию грозила опасность, братства стали изменять свой строй и на первом месте ставили заботу об охранении православной веры и церкви. Первым братством, которое сложилось на новых началах, было львовское, основанное еще в 1439 г. Устав его был утвержден аптиох. патр. Иоакимом, проезжавшим в 1586 г. чрез южную Русь, и впоследствии подтвержден констант. патр. Иеремией (1587, 1588, 1589 г.) Но его примеру в 1588 г. патр. Иеремия благословил учреждение братства в Вильне (существ. с 1458 г.). После брестского собора 1596 г. являлись во множестве новые братства в городах и местечках с одинаковым устройством: перемышльское, минское, могилевское, слуцкое, киевское (богоявленское с 1615 г.), луцкое, пинское, оршанское, брестское, бельевое, драговинское, рогатинское и др. В состав братств входили одни православные, но из разных сословий; наибольшее количество приходилось на долю мещан. |
| Это первое издание Апостола г. Крыловский предположительно относит к 1645 году. Профессором Титовым, на основами церковной описи, указывается Апостол, якобы вышедший из Львовской братской типографии в 1647 году, каковое издание – буде указано верно – и было бы первым. Предположение г. Крыловского (с такой поправкой: не позже 1645 года) имеет за собой тот факт, что в братском архиве сохранилась заметка о продаже братством 30 июня 1645 года 10 книг Апостола (7 в переплетах и 3 – в листах; см. Архив Юго-Зап. России, ч. I, Т. XI, стр. 546), хотя при этом нельзя упускать из вида и того обстоятельства, что в складе братском, по временам, находились книги и не им изданные (впрочем, преимущественно, если не исключительно, издания Киево-Печерской Лавры, приобретавшиеся братством под влиянием настояний митрополита Петра Могилы . В. Евангелия. Известны следующие издания этой книги, вышедшие из Львовской братской типографии. 1) Евангелион 1636 г. (полное заглавие у Каратаева в „Описании славяно-русских книг“, 1883 г. 438) 8 ; 2) тоже 1644 г., с замечанием на заглавном листе: „опасно вторицею издадеся (полное заглавие Ibid. 572) 9 ); 3) тоже, 1670 г., с замечанием на заглавном листе: „опасно третицею издадеся”; 4 – 6 тоже.1690, 1704 (по каталогу г. Крыловского) и 1722 г.г. (без указаний, какими изданиями означенные Евангелия выходят в свет). К этим известным изданиям Евангелия, вышедшим из типографии Львовского братства, г. Крыловский присоединяет, – хотя, по-видимому, с некоторыми колебаниями, – еще два: Евангелие 1639 г. и Евангелие, изданное „около 1683 года”; а профессор Титов уже без всякого колебания, кроме того, целых пять, – именно, Евангелия, якобы изданные Братством в 1600, 1606, 1609, 1676 и 1700 годах. Сначала – о недоразумениях г. Крыловского. Об Евангелионе, якобы вышедшем из Львовской братской типографии в 1639 году, сделал указание в своем Дополнении к Очерку славяно-русской библиографии Ундольского” г. Головацкий. Он говорит, что „нашел эту книгу Золочевского уезда в церкви села Чистоподах, в Галичине”. Но, без сомнения, почтенный ученый впал в ошибку или от запамятования или просто вследствие обычного недосмотра (lapsus’a oculi). Зная о существовали Евангелий, изданных Львовским братством в 1636 и 1644 г., причем последнее называется вторицею изданным, мы не можем поместить между ними Евангелие, якобы изданное в 1639 году. Препятствуют этому и протоколы Львовского братства, из которых усматривается, что братчики на собрании, бывшем 9 апреля 1638 года, сетовали на „слабости продажи” Евангелий 1636 года (Архив Юго-Зап. Рос. ч. I, т. XI: протоколы Львовского братства, стр. 133). |
|
|
