| В Сказании (под 898 г.) Бе един язык Словенеск: Словни, иже седяху по Дунаеви, их же прияша Угри, и Морава, (и) Чеси, и Ляхове. (Лавр. 3 , 25). Сим бо первое преложены книги Мораве, яже прозвася грамота Словеньская (Лавр. 3 , стр. 25). И Волохове прияша землю Словеньску (Лавр. 3 , 24–25). Посем же Угри погнаша Волхи, и наследиша землю (ту), и седоша с Словены покоривше я под ся. (Лавр. 3 , 25). Сопоставление этих мест обнаруживает, как справедливо указывает А. А. Шахматов, что сходство их зависело не от заимствования из одной части летописи в другую, а от пользования одним общим источником (А. А. Шахматов, назв. соч., стр. 182). Но, продолжая это сопоставление, мы видим также, что этот общий использованный летописцем первоисточник, войдя в состав свода, был проредактирован одной общей рукой. В вводных статьях к Повести временных лет имеется прямая ссылка на дальнейший рассказ летописи под 898 годом. После известия об обрах в вводных статьях читаем: «По сих же придоша Печенези; паки идоша Угри Чернии (Л, в РА нет: Чернии) мимо Киев, послеже при Олзе» (Лавр. 3 , 11). С сообщения об этом прохождении угров мимо Киева при «Олзе», т. е. при Олеге, начинается летописная статья под 898-м годом: «В лето 6400. Идоша Угри мимо Киев горою (Л, в РА нет: горою), еже ся зовет нынеУгорьское» (Лавр. 3 , 24). Точно также на общего редактора указывает и упоминание о половцах, как во вводных статьях, так и в рассказе под 898-мгодом. После выписки из Георгия Амартола об обычаях и правах разных языческих народов, в вводных статьях находится заметка: »Якоже се и при нас ныне Половци закон держат отец своих« и т. д. (Лавр. 3 , 15). О половцах же вспоминает и летописная статья под 898-м годом по поводу угров, которые »пришедше к Днепру сташа вежами; беша бо ходяще аки се Половци» (Лавр. 3 , 24), замечает здесь редактор летописной статьи. Но половцы получили свою печальную известность на Руси не ранее 60-х годов 11 века. Хотя, имя их в первый раз встречается в Повести временных лет под 6562/1054-м годом, когда они под предводительством Болуша, подходили к Переяславлю и заключили мир с князем Всеволодом (Лавр. |
| II, стб. 617 (1180 г.); «помилуй мя, сыне великого царя Владимера», – писал своему адресату Даниил Заточник – Слово Даниила Заточника (указ. изд., стр.11); волынский Роман Мстиславич «бе царь в Роуской земли» (ПСРЛ, т. II, стб. 808); в битве на Руте воины славили Изяслава Мстиславича, «яко царя и князя своего», – стб. 439 (1151 г.); когда он умер, то «плакася по нем вся Руская земля и вси чернии слобуци, яко по цари и господине своем», – стб. 469 (1154 г.). 395 ПСРЛ, т. II, стб. 711 (1199 г.): «великыи князь Рюрик кюр Василий»; НПЛ, стр. 50 (1209 г.); «Кюр Михаил побеже переди ис Пронска»; ср. ПСРЛ, т. II, стб. 524 (1165 г.): «Прибеже ис Царягорода братан царев кюр Андроник»; о Фридрихе Барбароссе «царь немецкий» – стб. 667. 396 В «Слове о законе и благодати» Илариона. – «Памятники древнерусской церковно-учительной литературы», вып. 1. Изд. А. И. Пономарев. СПб., 1894, стр. 59. 397 Суздальский Юрий Долгорукий предлагал волынскому Изяславу Мстиславичу мировую, требуя себе доли – «причастья» в «Русской земле» за согласие уступить тому киевский стол («а ты седи царствуя в Киеве») – ПСРЛ, т. II, стб. 380 (1149 г.). 399 А. И. Неусыхин. Исторический миф третьей империи. – «Ученые записки МГУ», вып. 81. М., 1945, стр. 55 – 116; Н. Ф. Колесницкий. Исследование по истории феодального государства в Германии (IX – первая половина XII b.). М., 1959. 400 См. С. В. Бахрушин. Держава Рюриковичей. – ВДИ, 1938, 2 (3), стр. 88 – 98; А. Н. Насонов. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951; ср. наши соображения о структуре Древнерусского государства: ВИ, 1951, 2, стр. 58; 1953, 8, стр. 167; 1954, 1, стр. 122 – 123; «Вопросы формирования русской народности и нации». М. – Л., 1958, стр. 37 – 38; о древнерусской раннефеодальной империи пишет Б. А. Рыбаков (Древняя Русь. М., 1963, стр. 5). 405 Жители Вятичской земли платили «по беле и веверице от дыма» (ПВЛ, ч. 1, стр. 18), ниже сказано, что они платят «по щьлягу от рала» (стр. 47), так же платили и радимичи (885 г.). 406 Т. Lewicki. Ze studiów nad ródami arabskimi. – «Slavia antiqua», t. III. Pozna, 1952, str. 165. 407 «Adamus Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum». Ed. B. Schmeidler. Hannoverae et Lipsiae, 1917, lib. IV, cap. 14. 408 T. Lewicki. Arabskie legendy о kraju Amazonok na pónocy Europy. – «Zeszyty naukowe Universytetu Jagieonkiegó», 13, filologia, zesz. 3. Kraków, 1957, str. 290, 303. 409 Т. Левицкий думает, едва ли справедливо, что Lami – это емь (T. Lewicki. Ze studiów..., str. 172). О ней см. А. Н. Насонов. Указ. соч., стр. 90. |
| Чем более углубляются ученые в исторические исследования о древнейших племенах нашего отечества, тем яснее становится истина сказаний Несторовых. За изложением доисторических Славянских древностей на Руси, Нестор, в последний раз, обращается к первобытной Славянской родине, – к Дунаю: „Словенску же языку, яко же рекохом, живущю на Дунай, придоша от Скуф , рекше оте Казар, рекомии Болгаре, седоша по Дунаеви, насельници Словеном Быша. Посем придоша Угри Белии, наследиша землю Словеньску; си бо Угри почаша быти при Ираклии Цари, иже ходиша на Хоздроя Царя Перьского. В сиже времена Быша Обри, ходиша на Ираклия Царя и мало его не яша; сиже Обре воеваху на Словенех и примучиша Дулебы, сущая Словены, и насилие творяху женам Дулебьскым: аще поехати будяше Обрину, не дадяше въпрячи коня, ни вола, но веляше въпрячи 3 ли, 4 ли, 6 ли, жен в телегу и повести Обърена; тако мучаху Дулебы. Быша бо Объре телом велици и умом горди, и Бог потреби я, помроша вси, и не остася ни един Обърин; есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша аки Обре, их же несть племени, ни наследка. По сих же придоша Печенези; паки идоша Угри Чернии мимо Киев, после же при Олзе.« Эта статья о движении народов к Дунаю, кажется, неполна и не выдержит строгой критики; в ней не упоминается ни о Готфах, ни о Гуннах, ни о других народах, волновавших Европу после Кельтов. Но тем не менее она остается замечательным указанием, как самостоятельное свидетельство, в сущности своей почерпнутое Нестором не из книг, а из народного предания. Память народа могла многое утратить; она удерживает и сохраняет потомству только то, что оставляет самое сильное и продолжительное впечатление на дух народа. Следовательно, исчисленные Нестором движения народов к Дунаю особенно были важны для Славян и оставили по себе память, сохранившуюся в веках. Рассматривая ближе это известие Нестора, мы находим, что он имел здесь два источника, народное предание и Византийские летописи. Основою сказания, очевидно, было предание; из Византийских же летописей Нестор почерпнул только обстоятельства, способствовавшие к объяснению времени описываемых народных движений: таковые обстоятельства суть: „Сибо Угри Быша при Ираклии Цари, иже ходиша на Хоздроя царя Перьского. В сиже времена Быша и Обри, ходиша на Ираклия царя, и мало его не яша,« а также выражение: „придоша от Скуф.« Все же остальное явно почерпнуто из народного предания; ибо ни производство Болгар от Козар; ни насилие Обров Дулебам, не могли быть переданы потомству ни кем другим, кроме Славян; а слова Нестора: „есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша аки Обре,« ясно свидетельствуют, что предания сии были хорошо знакомы Русским Славянам, и что Нестор брал их не с Дуная, не с Вислы, а с Днепра; в противном случае он не мог так явно обманывать своих современников, что у них есть притча об Обрах, если бы ее не было в самом деле. |
| Все напряженно ждали Мануйлову. Она пришла расфуфыренная, накрашенная, в цветном платке, в коротеньком полушубке, отороченном на рукавах и по отворотам бортов. Посмотрела на народ критически, постучала ключом по ладошке и, махнув рукой, куда, дескать, вас денешь, открыла красный уголок, выдала баян. В кладовку, увидев там газеты, брошюры и книги, просочились Васконян и Боярчик. Заметив, как бережно относятся они ко всякой бумаге, как трепетно берет Васконян в руки книгу, Мануйлова сунула ему ключ и сказала, что вот он и будет ответственный за красный уголок, сама же поспешила на голос баяна, на ходу ему подпевая: “ляй-ляй-ля-ля-аа, ляй-ляй-ля-аа!” На лету же подхватила какого-то красноармейца, мотанула его в вальсе. Кто умел танцевать, тоже начали распределяться попарно, со смешками, с подковыром, неуверенно пробуя переступать, кружиться невпопад. Но затаенные ожидания ребят не оправдывались, буйного веселья не наступало. В давно не топленном, запущенном клубе села Осипово было и холодно, и серо, и сыро — для подогрева всеобщего тепла, бодрости и веселья здесь недоставало главного двигателя — девчат. Феля Боярчик тренированной рукой мигом нарисовал цветными карандашами на обороте старого плаката портрет Сталина и еще жизнерадостного, упитанного красноармейца со знаменем в руке среди колосящихся хлебов да зелени шумящих берез. Отозвав в сторону тенора Бабенко под видом помочь прибить свои творения к бревнам, пошептал ему что-то, кивая головой на неплотно прикрытую, холод и пар струящую дверь клуба. Бабенко был да не был в клубе. Смело черпая снег загнутыми для форса голенищами валенок, ротный запевала обошел клуб и обнаружил стайку девчат, жмущихся к стене, внимающих музыке. Две или три при появлении тенора Бабенко с визгом сыпанулись сверху, в снег; девчонки, которые повыше и покрупнее, подсаживали подружек на плечи, те заглядывали в окно в чуть вытаявшую дырку, с замиранием сердца сообщали, что делается в клубе, какое там коловращение военных кавалеров происходит. — Дэ-вчаткуу! — запел тенор Бабенко. — Милы вы наши дивчатку! Мы шукаем, томымсь, а вас нема и нема! Та що ж вы в окно заглядываете? Ласкаво просимо! — не очень-то длиннорукий, не очень-то крупный собою Бабенко сгреб, однако, целую охапку девчат, вежливо поволок их в клуб. За короткий путь он выяснил, что есть среди девчат его землячки, и пел, пел им соловьиным голосом, называя неньками, коханенькими, душечками, даже разглядел у одной вочи и выдал: “Темные вочи, чернии бровы, век бы дывытись тильки на вас”. Бабенко до Сибиру доставлен был еще в малом возрасте, ридну мову энал худенько, однако ж и того было достаточно, чтоб снять напряжение с девчат. |
| По этому поводу в Ипатиевской летописи под 6660 (1152) годом читаем: «И пришед Изяслав Володимирю, посла посадники своя в городы, на них же бяше хрест целовал Володимир, в Бужеск (ныне село Дорогобуж Острож. уезда), в Шюмеск, в Тихомль, у Выгошев (ныне м. Вышгородка Кремен. уезда), у Гнойницю; и не да их Володимер…» 292 .·Владимирко Галицкий умер. От сына и преемника его Ярослава Великий князь Изяслав потребовал возвращения городов Киевских. Но видя, что ему хотят удовлетворить только ласковыми словами, а не делом, он прибегнул к оружию. Войско Изяслава собиралось около Тихомля. По этому поводу в Ипатиевкой летописи под 6661 (1153) годом сказано: «…Изяслав Мьстиславличь нача доспевати на Ярослава Володимирича к Галичю, и якоже бы трьми неделями до мясопущь, и пойде Изяслав скупя силу свою на Галичь, и Вячьславль полк поя с собою, Изяслав Давыдовичь пусти с ним свой полк, и сын его Мстислав приде с Переяславьским полком, и вси Чернии Клобукы, и якоже приде к Тихомлю, и ту приде к нему из Дорогобужа брат Володимир, и Святополк из Володимиря приде к нему брат его, и Володимер Андреевичь из Берестья…» 293 . Войско Галицкое стояло на берегах р. Серета. Изяслав, пользуясь густым утренним туманом, перешёл чрез эту реку. Мгла исчезла, и неприятели увидели друг друга. Юный князь Галицкий Ярослав сел на коня. Усердные вельможи сказали ему: «Ты у нас один. Что будет, если погибнешь? Заключись в Теребовле: мы сразимся; и кто останется жив, тот придет умереть с тобою…». «И ступишася полцы, – прибавляет летописец, – и бысть сеча зла, и бишася от полудне до вечера. И бе межи ими смятение и не вядяхуть, котории суть победили». Победа, следовательно, казалась сомнительною. Сын и братья Изяславовы не могли устоять; но сам Изяслав одолел на другом крыле. С обеих сторон гнались и бежали; обе стороны взяли пленников, но Изяслав – более. Он поставил на месте битвы знамёна неприятельские и схватил многих рассеянных Галичан, которые толпами к ним собирались, обманутые этою хитростью. Видя малое число своей дружины – и боясь вылазки из Теребовля, – Изяслав велел ночью умертвить всех несчастных пленников, кроме бояр, и со покойною совестью возвратился в свой Киев торжествовать второй брак свой 294 ... |
| В слове о смирении, одном из древних слов на св. Четыредесятницу, сохранявших признаки принадлежности первым временам христианства на Руси, проповедник представляет современного ему русского боярина непременно человеком одного племени с киевскими мучениками-варягами. «Не хвались родом, блогородный, поучает он, не говори: отец у меня боярин, а мученики Христовы братья мне». Это намек на варягов-христиан, отца с сыном, пострадавших от киевских язычников при кн. Владимире в 983 г., и ничего другого значить не может: в XI в. на Руси было распространено предание о мучениках-варягах, и русская служилая знать любила хвалиться племенным родством с ними, т. е. была в большинства скандинавского происхождения или по крайней мере сама так думала. См. об этих словах в Прибавлениях к твор. св. отцов, ч. XVII, кн. 1, стр. 34, и Опис. слав. рукоп. Синод. библ., отд. 2, прибавление, стр. 89. 23 Никон. I, 104. Лавр. 121, 256, 211, 361, 129. Ипат. (по изд. Археогр. Комм. 1871 г.), стр. 604. 25 В переводных произведениях XI–XII в. термином боярин передаются греческие или латинские слова, означающие начальника, правителя, члена государствеаного совета (ρχων, praefectus, senator); боярство – сенат и правительственная должность вообще. См. эти слова в Словаре Востокова. Ср. Калачова, О значении Кормчей, стр. 61. 27 Ипат. 231, 527 и 198: тысяцкий Путята, брат упомянутого выше Яна Вышатича, является по летописи в числе «мужей», бояр кн. Святополка. См. там же, стр. 180 и 186. В известном законе Мономаха о ростах, занесенном в Русскую Правду, тысяцкие названы «дружиной» князя. О сотских см. Ипат. 231 и 509. Излагяемые здесь соображения не относятся к Новгороду Великому, где с XII в. дела шли иным путем, ках увидим далее в VIII главе. 29 См. например по Ипатьевскому списку летописи рассказ о борьбе Изяслава с Юрием Долгоруким под г. 1151, стр. 295: «Вячеслав же и Изяслав и Ростислав, съзвавше братию свою, и почаша думати... Дружина же Вячеславля и Изяславля и Ростиславля и всих князий устягивахуть от того и кияне, наипаче же Чернии Клобуци... |
| 238 ...на Ростов озер ...на Клещин озер... – Речь идет об озерах Неро и Плещеево (в современной Ярославской области). 239 Си бо угри ...цесаря прьскаго. – Византийский император Ираклий в 627 г. одержал победу над персидским царем Хосровом II. Византийская хроника называет в числе союзников императора «угров», видимо тех, кого ПВЛ именует «уграми белыми» (см.: Хроника Амартола. С. 434). 240 Обры – авары. Аварский каганат – объединение различных, по преимуществу тюркских племен – был создан в 60-х гг. VI в. Центром его была Паннония (территория современной Венгрии). Авары притесняли покоренные ими народы, воевали с Византией. В 626 г. аварское войско было разгромлено под стенами Константинополя. В конце VIII в. каганат распался. 241 Дулебы – славянское племя, входившее в объединение славян-антов. Впоследствии это имя носили племена, обитавшие на Волыни, в Чехии, на Среднем Дунае и в др. районах. 242 Печенеги – союз тюркских племен. В конце IX в. печенеги заняли Северное Причерноморье от Дуная до Дона и постоянно совершали набеги на пограничные русские княжества. 243 ...угри чернии... – венгры. В IX в. они кочевали в степях Причерноморья между Днепром и Днестром (См.: Перени Й. Угры в «Повести временных лет»//Летописи и хроники. 1973 г. М., 1974. С. 92–102). 244 Хорваты. – Как полагают, здесь упомянуто восточнославянское племя: в прошлом это было «одно из антских племен, и этноним его восходит к периоду славянизации ирано-язычного населения в условиях черняховской культуры» (Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982. С. 125). «Около 560 г. хорваты подвергались нападению авар, в результате которого значительные части этого праславянского племени переселились в Далмацию» (Там же). Другая часть хорват обитала впоследствии в малой Польше и Приднестровье. Упоминаемые в ПВЛ хорваты заселяли в основном Левобережье Днестра в верхнем его течении. 245 ...уличи, тиверци ...по Днпру... – В Л – «улучи и тиверьци сдяху бо по Днстру» (ПВЛ. С. 14). Днепр в И, а также в Р и М назван, видимо, ошибочно. Тиверцы (от античного названия Днестра – Тирас) обитали в его бассейне, а уличи, вероятно, и в нижнем Поднепровье, гранича непосредственно с полянами (См.: Седов. Восточные славяне. С. 129–132). |
| Так, при самом водворении Изяслава и перевеса его над Ольговичами, в 1149 году, их голос решает избрание Изяслава (ты наш князь, и Ольговича не хотим). Как важны были они для Изяслава Мстиславича, видно из следующего места: в 1150 году говорится: аще уже в Черныа Клобукы въедем, а с ними ся скупим, то надеемся на Бога, то не боимся Гюргия, ни Володимера. Князья искали возможности привлечь их на свою сторону, надеясь торжествовать. Под 1154 годом говорится, что об Изяславе плакали Кияне Черные Клобуки: здесь упоминание о Черных Клобуках показывает, что они играли важную роль в истории края. Они пользовались уважением по своей воинственности. Изяслав Мстиславич, посылая к угорскому королю и обнадеживая его в том, что сам он силен, дает знать, что его стороны держатся Черные Клобуки. В 1161 году, князь Ростислав посылает к Святославу просить прислать своего сына в Киев, чтоб этот сын узнал людей лучших Торков и Берендеев. В 1159 году, измена их Изяславу Давидовичу и переход на сторону князя Мстислава Изяславича решили судьбу княжения. Изяслав, видя себя оставленным Берендеями и Торками, должен был отказаться от искушения княжить в Киеве. Точно также в 1172 году, Мстислав и союзные ему князья должны были уступить силе Андрея Боголюбского, когда увидали, что Черный Клобук под нами льстит, то есть, не держатся прямо их стороны. В 1192 году, Святослав должен был воротиться из-за Днепра из предпринятого похода против Половцев, потому что Чернии Клобуци не восхотеша ехати за Днепр. Их было значительное число (иначе они бы не имели такого важного значения), и потому, что упоминается о многих городах, им принадлежащих. В 1156-м году, Берендеи, имея у себя города по Роси, просили у князя Мстислава Изяславича, еще по городу за то, чтоб оставить сторону Изяслава Давидовича. В 1177 году упоминается о шести городах их, взятых Половцами. Ведя сначала жизнь кочевую, они мало-помалу приучались к оседлости; получая от князей, в награду за помощь, города, служившие им для убежищ, куда они помещали свои семейства и пожитки, вместе с тем они получали и земли, к этим городам принадлежавшие. |
| В договоре говорится только о купцах Киевских, Черниговских и Переяславских: „А гостье месячное, первое от города Киева, паки из Чернигова и Переяславля.« Следовательно, эти города были в то время богатейшими и значительнейшими на Руси, и одни вели торговлю с Византиею, Новгород же совершенно был отстранен от нее. Но важнейшее известие, заключающееся в договор, есть следующее: „А Корсуньстей стране, елико есть городов на той части, да неимать волости Князь Русский да воюет на тех странах, и та страна не покаряется вам.« И далее: „Аще обрящет воустье Днепровском Русь Корсуняны рыбы ловяще, да не творят им же некакоже. И да не имеют власти Русь зимовать вустье Днепра Белобережье, ни у святого Ельферья; но егда придет осень, да идуть в домы своя Русь. А о сих оже то приходят Чернии Болгаре, воюют в стране Корсуньстей, и велим Князю Русскому, да их непущает пакостить стране той.« Это известие свидетельствует, что во время Игоря Русские распространились далеко вниз по Днепру и по берегам Черного моря, которое для них было тем же, что для Варягов море Балтийское, и даже у самых Византийцев получило название Русского моря. Народное предание не сохранило и намеков об этом движении на юг; впрочем, как мы здесь видим, оно было столь значительно и твердо, что Византийское правительство, с одной стороны нашлось в необходимости вступиться за Корсунцев и оградить их мирным договором с Русским Князем, а с другой поручило Игорю защищать Корсунскую страну от нападения Болгаров. Вообще, кажется народное предание не любило Игоря, и все его подвиги, о которых свидетельствуют Арабские летописи, передало любимцу своему, Святославу, сыну мудрой Ольги, который на самом деле только ходил по следам, проложенным при его отце; даже первая его война с Болгарами была, кажется, не более, как исполнение Игорева договора, по которому Русский Князь обязан был удерживать Болгар, столь опасных для Византии. История княжения Ольги есть чистое народное предание. Эта мудрая и святая жена до того была любима народом, что он, в продолжении 200 лет, твердо помнил почти каждый шаг ее; еще при Несторе хранились ее сани во Пскове и перевесица по Днепру и по Десне. |
| Итак, «девка» из песни о Чуриле есть «челядница-челядинка», т. е. рабыня. 411 Но этого мало. Иногда «девка» называется «черной». В данном слове мы тактвидим первоначальное обозначение, которое в процессе позднейших осмыслений обернулось в несколько производных наименований: «чернавка», 412 «чернавушка». 413 Выдумано было даже женское имя «Чернява». 414 Вникнем однако в обозначение «черная». В древнерусском языке слово «чьрныи» означало, кроме прочего, темнокожий. 415 Следовательно, в этом слове нельзя не замечать этнической окраски. Достаточно вспомнить, что по-древнерусски «чернии» – название мавров, а «чьрная страна» – Мавритания. И здесь довольно выразительным выглядит «черное лицо» былинной «девки». 416 Вполне правомерно предположение о «черной девке» как о неславянке по этнической принадлежности, попавшей на Русь в рабство из чужих земель. Естественно поэтому песня назвала ее челядинкой лядницей, указав на появление ее в Киеве со стороны. Этим не исчерпываются наши соображения о челядицстве «черной девки». В былине есть еще одна для нас точка опоры. Пока «Катерина дочь Микулична» забавлялась на перине пуховой с «Чурилушкой сыном Пленковичем», возмущенная увиденным «девка» побежала к Бермяте Васильевичу, молившемуся в храме, чтобы поведать ему, какое безобразие «в дому учинилосе»: Надевала девка платье-то цветное, Пошла к благовещенской заутрины. Приходит она в церковь соборную, Отворяет дверити на пяту. 417 Любопытно тут открытие церковной двери «на пяту», или настежь. 418 Как показывает изучение русского эпоса, в поведении былинных персонажей нет ничего случайного, выпадающего из идейной структуры песни. Каждый поступок действующих лиц, если можно так выразиться, семантичен. Скрывается определенный смысл и в открытой настежь «девкой» двери, ведущей в храм. Смысл этот, по всему вероятию, имеет отрицательный знак относительно «церкви соборной». Нашему предположению, казалось бы, противоречит то обстоятельство, что «девка», войдя внутрь ее, ведет себя вполне благопристойно: |
|
|
