| 48 Гефеле, отвергающий подлинность самого правила и относящий происхождение его к собору, бывшему в 382 г. в Константинополе же, делает в рассуждении сего предмета два предположения, что под свитком западных нужно разуметь или послание папы Дамаса к Павлину епископу Антиохийскому, писанное 380 г., или послание к восточным, писанное от папы Дамаса и Римского собора 369 г., каковое послание принято и признано было Антиохийским собором 378 г.; сам Гефеле склоняется к мнению последнему. Но, во-первых, предположение будто 5-е правило Константинопольского вселенского собора принадлежит не Вселенскому собору, а собору Константинопольскому, бывшему в следующем 382 году, ни на чем прочном не основано. Молчание об этом правиле древних церковных историков, из коего Гефеле выводит главным образом свое заключение, ничего не доказывает: историки могли не упомянуть об этом правиле потому только, что не считали своей обязанностью подробно говорить о всех предметах, коими занимались отцы Константинопольского собора. Далее, от шаткости первого предположения Гефеле оказываются нетвердыми и рассуждения его дальнейшие. Например, для подтверждения своего мнения о происхождении рассматриваемого нами правила, Гефеле ставит правило это в соотношение с известным в истории посланием к западным от Константинопольского собора бывшего 382 г.; но исследователь непредвзятый никакого соотношения между сими двумя статьями не предположит. Непонятным представляется, какая надобность была Вселенскому собору упоминать о послании, писанном в Риме в 369 году и присоединять к нему речь о сущих в Антиохии, когда в том послании, по словам самого же Гефеле, не было и речи о делах Антиохийских, на что так ясно указывается в томе, упоминаемом отцами Вселенского собора. С большей, по-видимому, основательностью под томом западных можно разуметь послание от папы Дамаса и четвертого собора Римского, писанное 380 года к Антиохийскому епископу Павлину. Соборное послание папы Дамаса против различных ересей осуждает все бывшие наиболее в силе около времени Вселенского собора ереси, как-то: ересь духоборцев, Савеллия, Ария, Евномия, Фотина, Аполлинария; поражая анафемою еретиков послание с другой стороны излагает православное учение в рассуждении пунктов, искаженных еретиками. |
| Но напрасно Кирилл старался образумить своих учеников, которые перестали понимать его своего учителя. Недаром считается аксиомой, что враги из друзей – самые ужасные и непримиримые враги. Они не только не удовлетворились его разъяснениями, не оценили его снисходительности к ним, но даже стали злоупотреблять его авторитетом, его сочинениями, его терминологией 689 . Унию они считали пятном в деятельности Кирилла. Куда вело и привело неразумие этих ревнителей веры? Но об этом речь впереди... Нельзя сказать, чтобы Кирилл оставался в неизменно добрых отношениях с истинными приверженцами унии. Между ним и этими последними выходили недоразумения, разногласия 690 , и Кирилл сошёл в могилу, не уверенный в безопасности церковного мира в будущем. Один из униатов, к сожалению, почтеннейший из униатов, узнав о смерти Кирилла, вместо похвальной речи этому поистине великому мужу, сочинил и пустил в ход едкую сатиру на усопшего праведника 691 ... VII. Торжество приверженцев унии над её врагами на Константинопольском соборе 448 года Торжество приверженцев унии над её врагами на Константинопольском соборе 448 года. – Взгляды и стремления врагов и друзей унии, церковно-историческое значение унии. – Характеристика Евтихия как противника унии, Флавиана и Евсевия как друзей унии, черты различия в воззрениях двух последних лиц. – Торжество друзей унии на соборе Константинопольском 448 года Мне кажется, что с ним случилось что-то вроде того, что бывает с теми, кто не умеет плавать и вдруг упадёт с корабля. Прежде чем станут тонуть, они барахтаются руками и ногами и по чувству самосохранения, без разбору, хватаются, бедные, за всё, что ни попалось под руку. Св. Кирилл Переходим к изучению свойств и характера догматической деятельности, заключающейся в деяниях собора Халкидонского, IV Вселенского. Как известно, деяния Халкидонского собора состоят из троякого рода документов, которые равно имеют отношение к нашей задаче: первый касается собора Константинопольского Поместного 448 года, второй – собора «Разбойничьего» 449 года и третий, наконец, – собственно Халкидонского собора. Изучим основные принципы и точки зрения, на которых стоял каждый из указанных Соборов в своей догматической деятельности. Начнём в хронологическом порядке – с собора Константинопольского 448 года. Собор Константинопольский доныне не был серьёзно изучен и понят наукой западной, не говоря уже о русской, которая неохотно выбирает самостоятельный путь научного исследования. Константинопольский собор может быть понят наукой только в связи с обстоятельствами и явлениями церковной унии, о которой мы говорили в предшествующей главе. Этот Собор есть прямое и решительное заявление симпатий к унии, совершившейся между александрийцами и антиохийцами пятнадцать лет тому назад. Враги унии стали врагами собора Константинопольского. Суд этого Собора есть суд над теми, кто не принял и не признал унии, т. е. над крайними александрийцами. |
| Говорим о статье бреславского профессора Вильгельма Шмидта, появившейся в одном из многочисленных немецких журналов, под заглавием: К вопросу о подлинности Никео-Константинопольского Символа (Zur Echtheitsfrage des Nicaeno-Constantinopolitanum) 66 . В этой статье Шмидт выступает на защиту Константинопольского символа от нападок вышеуказанных врагов этого последнего. Нет надобности доказывать, что немецкий ученый делает это по чисто-научным побуждениям, ибо для него интересы православия дело стороннее и возможно, что о них он и ясного представления не имеет. Шмидт доказывает, что в основе Константинопольского символа лежит не другой какой символ (как думают Горт и его последователи), а именно – Никейский, что он составлен и утвержден отцами второго вселенского —46— собора (а, следовательно, он не «апокриф» и история его происхождения не есть «легенда»), что он провозглашен был здесь в качестве вселенского символа и только по особым обстоятельствам времени не вдруг приобрел общецерковное значение. Как видим Шмидт рассматривает и решает вопросы, относящиеся к истории этого символа так, как впору было бы сделать и истинно-православному ученому. Он является защитником и охранителем утвердившегося в православной церкви предания о происхождении символа Никео-константинопольского 67 . Нельзя не чувствовать благодарности к автору за такую, не часто встречающуюся, услугу. I. (Содержание исследования Шмидта: К вопросу о подлинности Никео-Константинопольского символа. – Отношение символа Константинопольского к Никейскому или же точное раскрытие понятия: Никео-Константинопольский, вопреки мнению ученых, отрицающих родство между этими двумя символами: – текстуальное, опирающееся на количество слов сходных и различных в них, доказательство действительного происхождения символа Константинопольского из Никейского; – отрицательный ответ Шмидта по вопросу: могут ли прибавки, находимые в первом символе (по сравнению его с текстом второго) удостоверять, что тот символ совершенно чужд этому; – подробный анализ исследователем опущений, встречаемых в символе К-польском при сличении с Никейским, и значение этих опущений в вопросе о родстве двух символов. – Опровержение Шмидтом разных возражений против факта происхождения символа К-польского от II вселенского собора. – Символы Иерусалимский и т. наз. Епифаниев (краткий), как подготовительные работы к символу К-польскому; – анализ отношения этого последнего ко второму из них. – Выводы исследователя изо всего предыдущего, направляющиеся к защите полной подлинности и значительной самостоятельности символа К-польского. – История символа К-ского после 381 г. до нач. VI века, – апологетическая цель изложения этой истории. – Благодарность и хвала автору, Шмидту, – «впору самому православному ученому»). |
| Арианство антиохийских епископов нисколько не отразилось на богословском направлении мыслей иерархов этой провинции, что видно из нижеследующей таблицы. Антиохия Едесса Евстафий(325)……… Айталла Евлавий (325–328)……… Евфроний (328–336)…… Плакилл (336–348)…… Стефан (348–351)……… Авраам Леонтий (351–359)……… Евдоксий (359–361)…… Аниан (361)…… Мелетий (361)…… Евзой (361–362)…… Мелетий (363–364)…… Евлогий Евзой (364–378)…… Мелетий (378–381)…… Отсюда можно вывести, что даже в IV веке власть антиохийского епископа не распространялась на весь диэцез Востока 1169 . Все изложенное нами служит доказательством того, что опора Маассена, Любека и других ученых на канон второй константинопольского собора 381 года не достаточна. Он, как мы видели, не только не доказывает их положения о высшей юридикционной власти над всеми диоцезами епископов Антиохии, Кесарии, Ефеса и Ираклии ко времени никейского собора, но, напротив, показывает, что даже во времена константинопольского собора 381 года, таким образом в конце IV века власть названных иерархов не простиралась еще на весь диэцез. Правда с таким воззрением на канон второй константинопольского собора не соглашается Н. С. Суворов . Стоя на точке зрения Маассена, он ссылается на арабский парафраз названного канона 1170 , который вслед за александрийским епископом говорит в единственном числе об епископах Востока, Понта и Фракии 1171 . Несмотря на это мы не можем разделить мнения уважаемого профессора. Дело в том, что арабский парафраз названного канона – произведение позднейшего времени (X–XIII в.). Европейской науке парафраз канонов четырех первых вселенских соборов сделался известным благодаря Бевериджу, заимствовавшему его из малакитского собрания канонов пресвитера Иосифа, жившего в конце XIV века 1172 в свой Synodicon sive pandectae canonum под именем «Josephi Aegyptii prooemia et paraphrasis arabica in quatuor prior generalium conciliorum canones» 1173 . Парафраз этот заключает в себе 20 никейских канонов, 4 канона второго вселенского константинопольского собора 381 г. |
| Ибо 1) он собран был в самой императорской столице, 2) созван был он от лица Феодосия I, этого второго Константина, 3) по третьему его правилу епископу Константинопольскому предоставлено «право чести по римском епископе», т. е. здесь на бумаге дано ему то, чем он фактически стал обладать спустя 70 лет (!). Что касается монофизитских Церквей Востока, то они и после Халкидонского собора 20 лет не признавали вселенского значения Константинопольского собора, как доказывают это многие свидетельства; только в начале VI века погасло здесь противодействие в отношении к Константинопольскому собору и определения его, наконец, были приняты. – По мере того, как утверждался на Востоке авторитет Константинопольского собора 381 года, утверждался и авторитет приписываемого ему Символа. Можно находить, что около 500 года на Востоке, или, по крайней мере, в Константинополе и в некоторых странах Востока, исправленный символ Иерусалимский считался уже за символ Константинопольский, за Никейский символ, пополненный в Константинополе. Это можно видеть уже из того, что сирийские монофизиты около 560 года употребляли на практике рядом с символом Никейским и символ Константинопольский, считая последний вселенским. Из сборника Дионисия Малого можно вывести заключение, что Символ этот уже к концу V века был подставлен в греческие акты Собора 381 года. Интерполяция, конечно, выдаёт себя тем, что Символ у Дионисия, который верно перевёл свой подлинник, стоит после канонов, – положение слишком исключительное, ибо догматические формулирования в подлинных актах стоят всегда прежде канонов. В предыдущем отделении мы уже установили факт, что между 373 и 451 годами не может быть констатировано никакого следа употребления, даже существования Константинопольского символа, т. е. пересмотренного символа Иерусалимского; наоборот, за время от 500 года легко может быть указано теологическое употребление этого символа в качестве Константинопольского и даже в качестве крещального исповедания. Следовательно, можно утверждать, что подлог последовал между 450 и 500 годами; но затем появляются следующие вопросы: нельзя ли точнее указать время подлога? Далее: при каких обстоятельствах, с какой целью и на основании каких соображений последовало это дело? Наконец: почему решились на Востоке со времени 530–550 годов заменить при крещении символ Никейский новым Символом, когда уже более столетия при крещении употреблялся Никейский символ и когда этот последний более и более вытеснял из практики пересмотренные и не пересмотренные крещальные Символы поместных Церквей? – Что касается точнейшего определения времени подлога, то пересмотренный Иерусалимский символ в качестве Символа Собора 381 года впервые встречаем в актах IV Вселенского собора, и притом дважды (II и V деяния), и оба раза рядом с Никейским символом, как второй основной церковный Символ. |
| Далее полезно будет упомянуть о некоторых примерах нарушения канонических прав Церквей пентархии, чтобы сделать необходимые выводы относительно возможных способов их уврачевания. 2.2.1. Нарушение прав Константинополя на Разбойничьем Соборе. Диоскор Александрийский Первый инцидент, произошедший в промежутке между митрополичьим-сверхмитрополичьим и патриаршим периодами, связан с антиканоническими действиями Диоскора Александрийского, который, как было упомянуто выше, поставил Флавиана, архиепископа Константинопольского, пятым в ряду епископов-предстоятелей Церквей на Разбойничьем Соборе. Антиканоничность этого деяния заключается в нарушении 3-го правила Константинопольского Собора 381 года, которое дает Константинопольскому епископу второе место в чине преимущества чести после Римского. Одновременно с этим Диоскор предоставил патриаршее достоинство митрополиту Эфесскому. 2.2.2. Второе посягательство со стороны Тимофея Элура Первой значительной попыткой нарушения канонического чина 28-го правила Халкидонского Собора было вторичное предоставление Тимофеем Элуром патриаршего достоинства Эфесскому престолу в 475 году через «Энкиклион» императора Василиска, которую затем подписали пятьсот епископов из-за политического давления 164 . Помимо догматической стороны вопроса, которая заключалась в поддержке монофизитства и провозглашении анафемы Халкидонскому Собору, «Энкиклион» содержал также анти-каноническое постановление о даровании патриаршего достоинства церковной кафедре Эфеса. Патриаршее достоинство в данном случае означает не патриаршие права в объеме, который был установлен 28-м правилом Халкидонского Собора и сохраняется до сегодняшнего дня, но только церковную независимость от подчинения какому бы то ни было патриарху, как было до принятия 28-го правила IV Вселенского Собора. Фактически Тимофей Элур отказался признать два вышеприведенных правила, касающиеся Константинопольского престола. Однако на Эфесском Соборе, проведенном Элуром, не было представителей Римской кафедры. Следовательно, не существовало соборного согласия Поместных Церквей по вопросу патриаршего достоинства Эфесской митрополичьей кафедры, уже успевшей войти в состав Константинопольского Патриархата после введения в действие 28-го правила IV Вселенского Собора. Самым важным обстоятельством здесь является то, что это каноническое нарушение противоречило правилу IV Вселенского Собора, который выражал единое мнение всей Церкви. 2.2.3. Третье нарушение (Акакианский раскол). Его вселенское уврачевание |
| Мнение о том, что толкование Зонары запрещает рассмотрение епископом Константинопольским экстерриториальных дел (как вторжение) в том случае, если митрополиты других юрисдикций этого не хотят, но допускает рассмотрение им таких дел в том случае, если они сами этого желают, не является убедительным, поскольку обращение митрополита другой (патриаршей) юрисдикции с апелляцией к Константинопольскому епископу вошло бы в противоречие с правилами Карфагенского Собора (признанными Пято-Шестым Собором) и патриарх, которому подчиняется обращающийся с апелляцией, имел бы каноническое право, опираясь на эти правила, признать недействительным принятое в ответ на апелляцию решение, как Аврелий Карфагенский аннулировал решение «заморского» суда Рима 120 . Резюмируя вышеприведенные соображения относительно 9-го и 17-го правил Четвертого Вселенского Собора, мы можем отметить, что обращение к Константинопольскому престолу, о котором говорит 9-е правило IV Вселенского Собора, не может быть экстерриториальной апелляцией, а обращение к нему, упоминаемое в 17-м правиле, несомненно, является апелляцией, но пересмотр судебного решения после апелляции является внутритерриториальным делом Константинополя, а не экстерриториальным действием. 1.8.4. Правила 25-е, 36-е и 38-е Пято-Шестого Собора: пентархия обретает окончательные черты 25-е и 38-е правила Пято-Шестого Собора подтверждают 17-е правило IV Вселенского Собора и показывают, насколько большое значение имеет нерушимое соблюдение прав Церквей. Они также пресекают возможность захвата чужих приходов соседними епископами или митрополитами, указывая, что деревенские и сельские поселения (приходы) должны относиться к той епископии, к какой принадлежали в течение тридцати лет без насилия и несправедливости. Еще более глубоко важность сохранения прав Церквей раскрывает предписание 17-го правила IV Вселенского Собора и 38-го правила Пято-Шестого Собора о церковном управлении в городах, которые строятся или возобновляются императорами и по императорскому указу приобретают статус митрополии. |
| Статья протодиакона Константина Марковича, преподавателя Санкт-Петербургской духовной академии, члена Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви. I В Заявлении Священного Синода Русской Православной Церкви в связи с посягательством Константинопольского Патриархата на каноническую территорию Русской Церкви от 15 октября 2018 года (далее — Заявление Священного Синода) приводится цитата из текста письма Святейшего Патриарха Константинопольского Варфоломея от 26 августа 1992 года, направленного Святейшему Патриарху Алексию в ответ на предоставленную информацию о судебном деянии Архиерейского Собора Московского Патриархата от 11 июня 1992 года о низложении митрополита Киевского Филарета (Денисенко). Оригинал письма хранится в архиве Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата и является важным доказательством канонически-правовой несостоятельности деяния Священного Синода Константинопольского Патриархата от 11 октября 2018 года о принятии в общение низложенного и преданного анафеме бывшего митрополита Филарета (Денисенко) и признании канонической действительности «рукоположений», совершенных им и его последователями, пребывавшими в упраздненном «Киевском патриархате». Патриарх Варфоломей неоднократно заявлял, что важнейшей задачей его служения является защита первенства Константинопольского патриаршего трона среди иных Предстоятелей Православных Поместных Церквей и связанных с этим первенством уникальных привилегий Константинопольского Патриархата. Под этим понятием подразумевается право вмешательства и разрешения вероучительных и канонических нестроений, возникающих в иных Поместных Православных Церквах, единоличное право предоставления автокефального статуса новообразованным Поместным Церквам. Кроме того, по мнению Константинопольской Патриархии, только она имеет право организации и управления православными общинами в «диаспоре» — то есть в тех странах, которые не входят в пространство установленной канонической ответственности иных Поместных Церквей. Прямой юрисдикции Константинопольской Патриархии, согласно этому мнению, должен принадлежать весь мир за исключением ограниченного ряда стран, на которые простирается юрисдикция иных Поместных Православных Церквей. Однако и на них распространяется юрисдикция суда Константинопольского Патриархата, поскольку ему принадлежит «судебная власть во всей Церкви (δικαιωματα δικαστικ ν τη καθλου κκλισα)» . Московский Патриархат оспаривает эту теорию и считает привилегии Константинопольского Патриарха «несуществующими». «Эти претензии в том виде, в каком они ныне Константинопольским Патриархом осуществляются, никогда не имели поддержки полноты Православной Церкви» (Заявление Священного Синода). |
| Какой престол нужно разуметь под «Святейшим» – об этом на основании различных данных можно спорить и спорить. Но принимая во внимание все вышесказанное, нам ничто не препятствует видеть в этом законе и постановление об апелляции Константинопольскому патриарху. Итак, не называя Константинопольского патриарха «главным и верховным судиею всего Востока», мы, в силу прямого смысла 9-го и 17-го правил, в силу фактических данных и наконец в силу естественности этого явления, вызванного положением Константинопольского патриарха и усложнением дел Церкви, признаем за Константинопольским патриархом право судить митрополитов других патриархатов, если только они к нему обращались с жалобой. Но нужно заметить, что в этом отношении судебная власть Константинопольского патриарха отличалась от власти Римского тем, что в то время как на всем Западе апелляции на митрополитов могли идти только к Римскому папе, на Востоке они могли быть подаваемы, кроме Константинопольского патриарха, и местным патриархам, и еще: в то время как на Западе не было лиц, на которых бы нельзя было апеллировать папе, на Востоке таких лиц – три, неподсудных Константинопольскому епископу. Сардикийские постановления, – правила 3, 4 и 5, говоря об апелляции Римскому епископу, не указывают, кроме Римского, другого иерарха, которому бы можно было подавать апелляцию и суд которого уже не подлежал бы перерешению со стороны Римского епископа; между тем как в 9-м и 17-м правилах Халкидонского собора таким лицом является «экзарх великия области» или, что тоже, местный патриарх, решение которого есть окончательное решение и не подлежит перерешению Константинопольского патриарха. Вот в чем различие судебной власти Константинопольского и Римского иерархов, чего однако не усмотрел проф. Барсов. Мы остановились довольно долго на разъяснении прав Константинопольского патриарха судить митрополитов других округов, потому что считаем это право самым главным его преимуществом, в силу которого он оказывал влияние на весь Восток. Другие его преимущества уже не так важны. |
| е. вероятно из Халкидонской греческой «Книги Правил». Во-вторых, два перевода правил Халкидонского собора: один, помещенный в Исидоровом же сборнике, но сделанный вероятно уже не в Италии, а в Галлии или Испании, и другой, помещенный в сборнике, где находится «старый перевод» (versio prisca). Этот второй перевод содержит, кроме 27 правил Халкидонского собора, еще правила Константинопольского собора 381 г. и 28 правило Халкидонского собора, те и другое в виде извлечения из актов 16 заседания этого собора, в котором читались правила Константинопольского собора и на основании их составленное 28-е правило 898 . Были и другие переводы правил Антиохийских, Константинопольских и Халкидонских, а также и собора Ефесского 899 . Наконец, около 500 г. Дионисием Малым, во-первых, впервые были переведены 50 первых правил св. Апостолов, во-вторых, вновь была переведена вся Халкидонская «Книга Правил», и в-третьих, вновь были переведены правила Халкидонского собора (как увидим в следующем параграфе). 7. Образование общих западных сборников. – Все эти переводы и древние местные западные сборники после Халкидонского собора пришли во взаимное соприкосновение, оказали друг на друга известное влияние и послужили источниками к образованию сборников, получивших на Западе общее значение. Отличительной чертой этих общих сборников служило присутствие в них правил греческих соборов 900 , которые обыкновенно ставились во главе всех других правил. Эти общие сборники чрез то именно и образовались, что к переведенным правилам греческих соборов были присоединены в различных комбинациях местные источники, постановления местных соборов и папские декреталии. Эти местные источники присоединялись или в виде целых раньше существовавших сборников, или в виде отдельных статей по мере своего появления и накопления. Из более ранних таким общим сборником был прежде всего Дионисиев. § 33. Римский сборник Дионисия Малого 1. Сведения о Дионисии. – Об обстоятельствах жизни Дионисия мы знаем весьма не многое. От его современника и друга Кассиодора 901 узнаем мы, что он был скиф по рождению и монах, много лет проведший в занятиях науками. |
|
|
