| Но, несмотря на поддержку пап, неоднократно за него заступавшихся, гонения на св. Мефодия не прекращались до его смерти. Это показывает, что при всей своей «западности» франки были весьма относительными папистами. В непрестанных трудах св. Мефодий дожил до 885 г. За это время им и его учениками были переведены громадные объемы христианских текстов. После его смерти указом папы Стефана, уступившего давлению франков, славянская миссия была ликвидирована, а ученики св. Мефодия изгнаны из страны. Но, хотя миссия свв. Кирилла и Мефодия не удалась среди западных славян, она принесла неожиданные плоды среди славян южных. 3. Тридцатилетним миром, подписанным в 816 г. болгарским ханом Омуртагом и византийским императором Львом V Армянином, начался длительный процесс сближения между Болгарским государством, уже полтора века существовавшим на византийских землях, и Империей. Однако в течение последующих пятидесяти лет отношения продолжали оставаться напряженными и двусмысленными. С одной стороны, болгарские ханы очень хорошо сознавали ни с чем не сравнимый престиж Византии и то уважение, которое они могли бы получить от своих подчиненных и от иностранных государств, если бы они восприняли плоды ее цивилизации. Но, с другой стороны, войны Константина V Копронима и Крума помнились очень хорошо. Ханы не могли позволить себе забыть, что в глазах византийцев болгары были непрошеными гостями на Балканах, чье государство если невозможно стереть с лица земли, по меньшей мере, необходимо привести в подчинение императору. Влиятельные круги болгарского общества, в особенности потомки боярской аристократии, пересекшей Дунай вместе с ханом Аспарухом, по-прежнему рассматривали Византию как наследственного врага. Наконец, Болгария оставалась языческой страной: религия, которую болгары принесли с собой на Балканы, сочетала в себе веру в Верховного Бога, прославление войны и культ предков. Она виделась правителям способом сохранения их культурной идентичности и независимости: ведь принятие христианства означало и признание политического верховенства Византии. |
| Вообще в первые века церкви государственная власть, как мы видим, участвует в выборах, но исключительно с тою целью, чтобы сохранить в точности церковные правила и сделать соборный избирательный акт общеобязательным для всего государства 786 . В этом отношении не было перемены и в позднейшие века. В VI веке участие государственной власти при избрании церковных предстоятелей ничем не отличалось от участия клира и народа. Для примера упомянем об Епифании, который, после своего избрания и посвящения, в своем письме к папе Гормизде, пишет, что в его избрании участвовали: император, императрица и все государственные вельможи, вместе с клиром, монахами и народом 787 . Император Юстиниан установил своей CXXIII новеллой, чтобы предварительно избирались три кандидата и уже из них избирали достойнейшего на освободившуюся кафедру 788 . В случае, если не было трех достойных, то надо было избрать двоих и даже одного, и, если в течение шести месяцев ни на одного из них не падал выбор, то, по предписанию той же новеллы, избирать должен был тот, кому надлежало при посвящении занять первое место 789 . Как видно из этого, Юстиниан далек от мысли присвоить себе какое-то новое право, не дарованное ему церковными правилами. По крайней мере, в последнем случае он мог бы присвоить себе некоторое право, но он не делает этого, не желая нарушать правил. Упомянутое предписание он основывает на древнем обычае (secundum priscam consuetudinem). Это решение Юстиниана возобновлено было впоследствии в CXXXVII новелле 790 . Народ и клир избирают троих, а первенствующий епископ (metropolitanus, vel consecrator quicumque alius) должен был избрать из них одного. Император, как видно из этого, и не думал о присвоении себе какого-либо особого права, права назначать своего кандидата. Он устанавливает только норму, которой следует руководствоваться клиру и народу при избрании церковных предстоятелей, и уже заранее выдает им свое подтверждение с той единственно целью, чтобы для каждого члена государства постановления собора сделать столь же обязательными, как и предписания каждого другого государственного акта. Когда впоследствии некоторые императоры стали злоупотреблять этою властью, то всегда подвергались порицанию, и каждая их попытка, подвергаясь достойному осуждению, оставалась безрезультатной. Вот один из таких примеров. Копроним, пренебрегая церковными правилами и обходя законный порядок избрания, назначил предстоятелем константинопольской церкви одного из своих любимцев, вовсе не отличающегося благочестием. Против нарушения правил восстали клир и народ, осуждая такой поступок и называя его тираническим 791 . Император был вынужден поскорей загладить свою ошибку и удовольствоваться лишь возможностью видеть у себя при дворе своего друга-патриарха, лишенного всякой церковной юрисдикции. Другие императоры также нередко пытались присвоить себе не принадлежащее им право при избрании, но попытки их всегда подвергались осуждению 792 . |
| Вера, таким образом, в богоугодность и спасительность достодолжного чествования святых, возникши на первых же порах в христианской Церкви. под руководительным влиянием божественного писания и апостольского предания, стала существенной принадлежностью ее духовно-религиозной жизни. Уже в первые три века христианства, несмотря на тогдашние, самые тяжелые для Церкви времена, она ясно выразила себя и в открытых заявлениях христиан, пред самими их врагами, что они, чтя Христа, как Бога, в то же время, чтут и мучеников, как достойнейших слуг Божиих, и, что особенно важно, в установлении Церковью совершения памяти мучеников и других святых, особых ежегодных дней, праздновавшихся по примеру воскресного и других, подобных, праздничных дней, с совершением приличных молитвословий и литургий. В период же Вселенских Соборов, несмотря на возникавшие, время от времени, и, иногда, поддерживаемые даже верховной гражданской властью (как, напр., импер. Юлианом и Константином Копронимом), противные ей, еретические лжеучения, она была надлежаще разъяснена и оправдана учением отцов и учителей Церкви, ограждена и укреплена церковно-богослужебной практикой, и, наконец, подтверждена и окончательно утверждена, сперва, Поместными соборами, а после – Седьмым Вселенским. Эта же вера и в дальнейшее время сохранялась, и доныне сохраняется в своей неповрежденной целости, как в восточной, так и в западной Церквах, хотя не переставали и не перестают, подобно древним еретикам, учить противному не только отдельные инославные лица, но и целые общества. Таковыми были албигенсы, павликиане, богомилы, валденсы и виклефиты 439 . Таковыми были, и доныне остаются лютеране, своими возражениями против почитания святых, во многом напоминающие древних еретиков, дерзко клеймивших почитание святых позорным именем идолопоклонства. Отвергая религиозное почитание святых 440 , они. Обыкновенно, оправдывают это тем, что, будто бы, оно прямо исключается и воспрещается заповедью: да не будут тебе бози инии разве Мене ( Исх.20:3 ); Господа Бога твоего да убоишися, и Тому Единому послужиши ( Втор.6:13 ), а, также, примером ап. |
| Заручившись церковною санкциею в виде определения «вселенского Константинопольского-Влахернского VII собора» 754 г., имп. Константин принялся проводить в жизнь иконоборческие начала с энергиею и грубостию, отличавшей его натуру. Он понимал, что обходиться без преследований политически выгоднее; но, в случае сопротивления, способен был действовать и с крайнею жестокостию. Мероприятия Константина были следующие: 1) «Καθολικος ορκος», всеобщая присяга над телом и кровию Христовою, крестом и евангелием, которую «он потребовал у всех находившихся под его властию, чтобы никто не поклонялся иконе» (πντας τους υπ την αυτου βασιλεαν απτησεν εικνι μη προσκυνησα τινα), в конце 765 – начале 766 г. по Феофану и Никифору, вскоре после собора 754 г. по Vita Stephani. 2) Гонение против иконопочитателей и особенно монашества. 3) Представители иерархии приняли определение копронимовского собора, по-видимому, без (заметного) сопротивления. Тем рельефнее выделился тот энергичный отпор, который иконоборцы встретили со стороны монашества. Поэтому имп. Константин относился к монахам с нарочитою ненавистью, обзывал их такими кличками, как «αμνημνευτοι» (о которых упоминать не стоит), «σκοτνδυτοι» (облеченные в тьму), «σκοτας σχημα» (образ тьмы), «εκδικηται ειδλων» (защитники идолов), требовал, чтобы никто не смел поддерживать дружественных отношений с монахами, приветствовать их обычным «χαιρε», напротив, преданные государю должны преследовать монахов бранью и каменьями. Этим император достиг того, что «и следа монашеского облачения нельзя было увидеть» в Константинополе; но он, по-видимому, хотел большего: полной отмены монашества. б) Во главе монашества и иконопочитателей в это время стоял высокочтимый подвижник на вершине горы св. Авксентия в 10 милях от Халкидона, Стефан (названный впоследствии «новым» в смысле «τον νονπρωτομρτυρα» Theoph.). Он сам, не поддаваясь на попытки иконоборцев – привлечь его на свою сторону приношениями (ισχδων), вел активное противодействие иконоборческому ορος’у словом обличения, нравственно поддерживал гонимых и указал им средство пассивного противодействия в виде эмиграции а) на северное побережье Черного моря, б) на восточный берег Адриатического моря и в южную Италию до самого Рима, и в) в сарацинские владения, начиная с Кипра и южной Ликии. |
| Это учение понимало образ как средство доступа к Божественному Прототипу, а вовсе не как обитель Самого Божества, и этот довод использовался, чтобы показать религиозную неполноценность христианства. Порфирий, к примеру, пишет: Если некоторые эллины легкомысленны настолько, чтобы верить в то, что боги живут внутри идолов, то их учение все же значительно чище, чем у тех [христиан], которые верят, что Божество вошло в утробу Девы Марии, стало зародышем; было рождено и повито в пелены, было исполнено крови, перепонок, желчи и еще более низких вещей 49 . Порфирий несомненно понимал, что вера в историческое Воплощение Божие не слишком сообразуется с полным отрицанием икон поскольку исторический Христос по необходимости был и видим, и значит, мог быть изображен. В действительности начало расцвета христианской иконографии датируется еще III столетием. В оригенистских кругах, находящихся под влиянием платонического спиритуализма, который отказывал материи в непреходящем, Богосотворенном Бытии и полагал единственно истинной действительностью «интеллектуальную» реальность, иконоборческие тенденции выжили. Когда Констанция, сестра императора Константина, посетила Иерусалим и, пребывая там, попросила у Евсевия Кесарийского какой-нибудь образ Христов, то вместо иконы она получила ответ, что «зрак раба», принятый Логосом в Иисусе Христе, не находится более в царстве реальности и что ее забота о материальном образе Иисусовом была недостойна истинной религии; после Его прославления – Христа подобает созерцать только «в уме» 50 . Имеются свидетельства, что богословские советники Льва III, первого императора-иконоборца, тоже были оригенистами, с воззрениями, более чем определенно тождественными взглядам Евсевия. Так что и чисто «греческое» иконоборчество, философски совершенно отличное от восточного и исламского, тоже внесло свой вклад в успех движения. 2. Иконоборческое богословие Похоже, что никакого строго определенного богословия иконоборчества, разработанного и зафиксированного в письменной форме, до царствования Константина V Копронима (741–775) не существовало. |
| стыдных, противных религии), иудеи привлекают нас в свою веру, а сарацины с своей стороны, предлагая нам мир и дары, уверяют нас, что их вера наилучшая. Живя с вами — греками, в мире и дружбе, зная, что вы великий народ и царство от Бога держите, обращаемся к вам и просим вашего совета. Пошлите нам мужа книжного. И, если вы переспорите иудеев и сарацин, мы примем вашу веру. Тогда царь послал за философом, передал ему хазарскую просьбу и объявил: иди, философ, к этим людям «и сотвори слово и ответ о Св. Троице, с помощью ЕЯ. Ин бо никтоже не может достойно сего творити». Странный повод и странное представление о хазарах! Хазары были давно известным Византии народом. Император Константин Копроним († 775 г.) был даже женат на хазарской княжне. Сын ее, преемник на троне, даже и назывался Лев-Хазар. Хазары были в большинстве иудейского исповедания, частично и мусульманского. А язычниками оставалась меньшинство простонародья. В Паннонском Житии представляется наоборот, будто правящему языческому большинству предлагают как бы вновь принять и иудаизм и ислам. Такая позиция приличествует только неправящей национальности, а низовой народной языческой группе, например русско-славянской. Будущие славяно-русские племена в III и IV веке были покорены Готами. На южно-русской равнине было Готское государство. Готов сменили в V — VI веке Авары. После их «гибели» в VII-VIII веках хазарские каганы были господами над нашими предками и собирали с них дань. Таким образом зарождавшаяся русская государственность прошла несколько фаз инородного засилия: 1) государство греко-римское, 2) готское, 3) аварское, 4) хазарское, 5) варяжское и только 6-е) свое, русское. Вот из под этого хазарского господства и выбилась и выросла Русь под водительством варягов — руссов, причерноморских. Официально св. Константин шел в Хазарское государство, к Хазарскому правительству, а реально и конкретно с положительными миссионерскими задачами — к русской части народонаселения Хазарии, к части de facto не только автономной, но почти уже и независимой. |
| Господствующее по этому предмету воззрение основывается на авторитете Цахариэ фон-Лингенталя, издателя многотомного Jus graeco-romanum и автора Истории греко-римского права, который дал всестороннюю оценку исаврийскому законодательству, и его выводы по справедливости приобрели руководящее значение. Превосходно выяснив принципы нового законодательства, Цахариэ первый бросил свет на проникновение христианских воззрений в светское законодательство (таковы перемены по брачному праву, по опеке над детьми, по имуществу). Но самым важным выводом, получившим глубокое значение в науке, является крестьянский вопрос и крестьянская община в Византии. Кроме того, эклога имеет известное отношение к церковному праву и входит, как составная часть, в своды церковных законов и на этой почве получила чрезвычайно широкое распространение, сохранившись во множестве списков и переводов на славянорусский язык, словом, как составная часть Номоканона и Кормчей книги, эклога становится весьма интересным предметом русской науки – и в этом качестве становится объектом специального исследования нашего автора. В печатной русской Кормчей эклога носит заглавие: «Леона царя премудраго и Константина верною царю главизны». Кроме перевода эклоги в нашей Кормчей печатается ещё «Закон судный людем», приписываемый Константину Великому . Уже давно была высказана мысль, что этот закон не может быть считаем простым переводом с греческого подлинника, подобно другим отделам Кормчей, а представляет переделку различных статей византийского права применительно к быту славян. Точно также не подлежит спору, что не Константин Великий издатель этого закона, а что тут должен быть понимаем Константин Копроним, то есть, издатель эклоги. На основании изучения славянорусских переводов эклоги можно приходить к заключению, что под именем закона судного существовали две славянские компиляции из эклоги, из коих одна назначена была преимущественно для судей духовных, а другая для гражданских. По всем вероятиям, славянский перевод закона судного сделан был первоначально для болгар. |
| Нельзя отрицать, что в конце царствования Константина иконоборческая борьба приняла совершенно иной вид, чем это было при Льве Исавре. Каждый период давал церковной политике иконоборцев новую окраску. Константин перенес все внимание на монашеское сословие, в котором нашел сильную оппозицию против принимаемых им мер относительно св. икон, и с течением времени за этой борьбой вопрос об иконах отошел на второй план. Насколько были необходимы эти меры, отвечали ли они назревшей государственной потребности и сулили ли империи возрождение и исцеление от экономических и социальных бед, это вопрос чрезвычайно деликатный, который неоднократно ставился в положительном и отрицательном смысле . Нельзя переносить на время иконоборцев наши воззрения и создавать для людей VIII в. едва ли возможные для них планы. Прежде всего нужно заметить, что, как ни энергично велась борьба против монашеского чина, она не велась систематически и последовательно и потому не имела того результата, какой мог быть в виду. Правительство располагало всеми доступными для него средствами, чтобы секуляризовать государство от преобладания Церкви. Но оно приступило к осуществлению той церковной политики, какая ему казалась наилучшей и по времени наиболее необходимой, без хорошо обдуманного плана и начало действовать не теми средствами, какие всегда находятся в распоряжении просвещенных правительств. Мы не находим у царей иконоборческого периода ни законодательных актов к организации социальных условий на новых началах, ни попыток распространить среди населения образование, ни новых административных мер к утверждению замышляемых реформ. Ни Константин V, ни те из его преемников, которые считали нужным вновь обратиться к тем же приемам борьбы, не считались с расположениями и настроениями своих подданных и главнейше той части населения, которой суждено было стать во главе византинизма и из которой — может быть, даже к большому несчастию империи — на все будущее время правительство черпало свои главные культурные и административные силы. По нашему мнению, церковная политика исаврийской династии обречена была на полный провал потому, что она была внушена потребностями, родившимися на Востоке, и не считалась с настроениями европейских подданных. |
| Для характеристики положения дел в Северной Греции имеется еще известие от 799г. о событиях, последовавших вскоре после устранения от власти и ослепления царя Константина. Как известно, в Афинах Ирина держала в заключении представителей Исаврийской династии, ослепленных сыновей Константина Копронима. Несмотря на то, что она имела все основания полагаться на верность греческого населения Афин, тем не менее, здесь обнаружилось движение в пользу ослепленных царевичей, и составился заговор с целью провозглашения царем одного из них. Само по себе это обстоятельство мало интересно, но останавливают внимание некоторые подробности. Сторону несчастных царевичей поддерживает славянский князь Акамир, начальствовавший племенем велесичей, поселившихся в Фессалии , а его подстрекали к тому местные люди, которых писатель называет элладики — новый термин, уже встречавшийся нам выше. Имея в виду, что Афины, где содержались царевичи, были тогда в управлении патрикия Константина Сарантапиха, приходившегося даже родственником царицы, легко поставить себе ряд вопросов к объяснению участия в этом заговоре славянского князя и элладиков. В самом деле, общая политическая обстановка того времени совершенно ясна. Эллинизм константинопольский, греческий и островной стоит на стороне иконопочитания и поддерживает реакцию против Исаврийцев, положение Ирины опирается главнейше на эллинские элементы. Реакционное движение в пользу ослепленных Исаврийцев питается в Греции, конечно, не эллинскими элементами. Таким образом, славянский князь Акамир и элладики должны представлять собой родственную политическую группу; из этого получается весьма вероятное предположение, что под элладиками нужно разуметь не греков, а смешанное и, главным образом, славянское население полуострова. Ирина легко справилась с заговором, послав в Афины спафария Феофилакта, который указал виновников и, захватив, ослепил их. Хотя движение в пользу Исаврийцев оказалось потушенным на этот раз, но в разных местах греческого полуострова уже в начале IX в. обнаруживается присутствие чуждых этнографических элементов, от которых византийское правительство не стремится вполне освободить Грецию, но только желает поставить их в служебное положение. Чтобы не возвращаться вновь к этому вопросу, считаем нужным войти здесь в дальнейшие подробности относительно славянского элемента в Греции. Собственно о трех славянских племенах сохранились известия: велесичи у Пагасейского залива, о которых упоминают сказания о св. Димитрии; милинги и езе-риты по склонам Тайгетского хребта, об них сохраняются известия во весь период средних веков; наконец, встречаются отдельные поселения в других местах, между прочим, у Коринфского залива близ города Патр и, может быть, близ Афин. Чтобы судить о политической роли этих племен, осевших в Греции, достаточно остановиться на выяснении нижеследующих данных, касающихся славян у Коринфского залива и у Тайгета. |
| Однако в том единственном, уцелевшем до нашего времени сборнике, в котором содержится первоначальный славянский перевод этого номоканона 912 , сохранились лишь некоторые из этих 87 глав, и притом в беспорядочной комбинации с статьями прохирона 913 . Зато здесь находится замечательный юридический памятник, носящий название «закона судного людям». Это есть компиляция частного лица, составленная для болгар, при обращении их в христианство, на основании еклоги Льва Исаврянина и Константина Копронима 914 , под влиянием западно-католического церковного права, с целью приспособления византийского законодательства к быту варварского народа. По существу своему, закон судный не есть законодательство, касающееся церкви, а есть уголовный устав о преступлениях и наказаниях, в котором нередко, вместо членовредительных и других кар византийского права, назначается церковное покаяние в западно-католическом духе 915 . В некоторых позднейших рукописных сборниках «закон судный людям», под именем закона судного или судебника царя Константина (т. е. Константина Великого ), встречается в распространенной редакции с массой дополнительных статей, заимствованных из закона моисеева и из некоторых других источников 916 : церковное покаяние здесь уже не назначается как наказание за преступления; преобладает телесное наказание 917 . Закон моисеев, т. е. выборка из четырех книг Моисея: Исход, Левит, Числа и Второзаконие, в первый раз является в сербской кормчей, из которой он перешел в рязанскую, а также в софийскую 918 . В последней закон моисеев является в связи с законом судным, которого нет в рязанской кормчей, но который уже ранее существовал на Руси с момента появления здесь первых рукописных кормчих. Через сербскую кормчую в первый раз перешло к нам церковное законодательство Юстиниана, содержавшееся, в виде т. н. χειμενα, в номоканоне из XIV титулов. Оно находится в кормчих как рязанской, так и софийской фамилии, но уже отдельно от номоканона, так что самый номоканон, без приложенных к нему текстов из законодательства Юстиниана, представляет собой одно оглавление, или голый перечень титулов и глав с их заголовками и с относящимися к ним цитатами канонов. |
|
|
