| Печенежский князь прибыл вооруженным со своим улусом и расположился вне городских стен, на равнине, называвшейся Маиданом (Ματας). Но прежде чем Кеген успел явиться во дворец и узнать, зачем он призван, с ним случилось бедственное происшествие, едва не стоившее ему жизни. Ночью пробрались в его палатку три Печенега, подосланные, вероятно, его смертельным врагом Тирахом. Замеченные телохранителями князя, они все-таки успели нанести несколько ударов спящему Кегену, к счастью, оказавшихся потом не смертельными. В печенежском лагере поднялось смятение; убийцы, которые спешили спастись бегством, были пойманы и приведены к сыну Кегена, Балтчару. Балтчар не решился произвести с ними немедленную расправу согласно с обычаями кровной мести, так как убийцы требовали себе суда перед императором. Утром следующего дня по улицам Константинополя потянулась необычайная процессия. Впереди ехала четырехколесная телега, в которой лежал раненый Кеген; к ней были привязаны злодеи, покусившиеся на его жизнь; далее позади шли пешком двое братьев, сыновья Кегена, их сопровождали на конях тысячи Печенегов. Процессия остановилась у дворца императорского. Константин Мономах, предуведомленный о причине уличного шума, велел ввести к себе старшего сына Кегенова и, зная обычай кровной мести у варваров, спросил его, почему он не умертвил тотчас же злодеев, покусившихся на жизнь его отца. Балтчар ответил, что этого не сделано из уважения к имени императора, которое было произнесено преступниками. Мономах велел привести к себе узников и сам допрашивал их о побуждениях к убийству «римского патриция». Варвары отвечали, что они хотели сделать это из преданности к императору; они узнали, что Кеген замышлял зло против его особы, что он хотел утром этого дня войти в столицу, перебить всех ее жителей, ограбить ее сокровища и бежать за Балканы к взбунтовавшимся улусам. Грубая выдумка печенежских варваров встретилась с утонченной подозрительностью хитрой Византии и нашла себе благосклонный прием. Преступники были взяты из рук Печенегов и после тайком отпущены на волю; Кеген, под предлогом излечения его ран, заперт в одном из императорских дворцов и разлучен со своими сыновьями, которые в свою очередь также содержались под арестом в разных местах. |
| Лев Торникий происходил из Адрианополя, где владел земельными имуществами и где пользовался большим влиянием столько же по своему происхождению, как и по родству с Константином Мономахом по матери. Народная молва окружила его ореолом и передавала слухи о том, что ему предсказано царство. Лев не пользовался любовью царя и находился в удалении от двора, одно время он был назначен стратигом в пограничную область в Грузии. Хотя при дворе его сторону поддерживала сестра Мономаха, умная и энергичная Евпрепия, но подозрительный царь, желая лишить Торникия всякого участия в политической деятельности, приказал постричь [его] в монахи. Это обстоятельство поставило Торникия во главу партии, образовавшейся против царя в столице и руководимой одним из местных служилых людей, Иоанном Ватаци. В сентябре 1047 г. заговорщики, находя менее надежным свое положение в столице, бежали в Адрианополь и здесь 15 сентября стали открыто организовывать военный бунт. К Торникию присоединились македонские войска, действовавшие против Болгарии, и провозгласили его царем ромэйским. Новый царь раздавал своим приверженцам почести и отличия и обещал земельные и денежные награды, когда в его руки перейдет столица и будет низвергнут никем не любимый Мономах. Момент для движения выбран весьма благоприятный для самозванца. В Константинополе было мало войска, так как тогда велась война на восточной границе и угрожало нападение турок-сельджуков и независимо от всего другого была полная надежда на содействие населения Константинополя – таково, по крайней мере, было убеждение Торникия и его партии. Но в действительности они не приняли в соображение многих обстоятельств и ничего не сделали для подготовки столицы к замышляемому перевороту. Между тем как македонские войска с Торникием во главе приближались к Константинополю, Мономах лежал в постели, пораженный подагрой, и не мог принять своевременных мер к защите. Население, однако, волновалось и далеко не было расположено к перевороту. Тогдашний патриарх Михаил Кируларий устраивал церковные процессии вокруг стен и возбуждал религиозное настроение в народе надеждой на небесную помощь. Около 25 сент. Торникий появился под стенами города и расположился лагерем на небольшом расстоянии от Влахернского дворца. Как можно догадываться, он предполагал, что его примут с распростертыми объятиями и что его ожидает торжественное вступление в столицу. На самом деле предстояло осаждать укрепленный город или брать стены приступом. Чтобы рассеять слухи о его отчаянном болезненном положении, царь со всем двором, с царицами Зоей и Феодорой расположился на одной из террас Влахернского дворца и наблюдал неприятельский лагерь, хорошо видный с высокого здания. Несколько дней провели в бездействии осаждающие и осажденные, ограничиваясь взаимными упреками, насмешками и пусканием стрел. Наконец сделана была попытка прогнать неприятеля от стен, но за это жестоко поплатились защитники города, так как были увлечены далеко от стен и почти все перебиты. |
| Нь царица Зоя, грчьскую власть самодръжца мужа трбовати умыслишви, и дтемъ въсприятие и рождьства жаждущи, и желающе дтородна услышетися чадом мати, – от двю бо врьтоградарю, яко древо, напоившися, дряхла страждаше без племене цла быти, – тмъ и мужа нкоего красна, именемъ Констянтина из Лезве приводит корабли втрилоперными, егоже Мономаха нарицаху отчим пореком. Ибо осужден б в том острове жити от прьваго Михаила царствовавшаго, по иных убо, яко царство покушающься въсхитити, – обоюду бо удръжашеся яжо о нем прослутия, – якоже друзии рекоша, имже неложен языкъ, зане примсися похотн Зои царици. Въ Лезвъ убо осужден быв сьй Констянтин, и вмале не пострадав угашением очным, внезаапу падшу въспять колу чести и скодлю ее инако прврьгьшуся, 229 царь показася и владыка, сий прьвий раб, самовладыка бысть осуждены и самодръжець сьвезаны, и царицю Зою уневщает на брак. Сице неисправлено есть земленородных житие, сице имниа коло, гор и долу текущи, валяет вся мертвная и размшена творит. Похвалы же въообразуют сего Мономаха на бранех убо неискусна и на оружноносие, а въ иных великаго лпна, даролюбива, весела, свтлодушна, красолюбива, милостива нравы, даролюбию море, езеро пиванию, из негоже восприемше мнозии потомки добракапелные, из негоже почрьпоша мнози воды живопитателные, пролитиа бо повсюду, източив, явися златопроходный Пактолос, 230 Нил среброструйный. Познаша сего и людие длани любодаровитие, увдяше сего и храми красолюбние руц. Нищи напоишеся и почрьпоша в сытость, всяк храм восприят напояния златоточная. Сице обща рка, всюду наводняема, издаваше бо даром нескуднополитная излияния, яко не вь тренныя проходи въ обидимые. 231 Ибо Ксерьксь, 232 грьдый он персом князь, поддобрую тополу въсклонився, яко въ жатву красотами бездушными сад почитаяше. Ового же и камениа, и садовиа, и острови, и пристанища дарми упоишася доброросными и приснотекущими. Сице богату душу, сице велику имша. И аще кто разумти хощет великодушие его, добросозданные храмъ уврит ему вещь, егоже от основанна въздвиже и от корен прьвыих божественому мученику побдоносцу Георгию. Но убо добрыими цвти паче кедра, сице свьтеся добродтелми листвием, яко финиксь, зело недужен бяше плотию прьстною, ногоболием бо тяжким стезашеся, ногама, яко желзы твердыми и яко нерешимыми оковы. И убо пребываше весь день в мякких постелях, упокоая свои недужни ноз. 233 |
| Другой сын Ярослава I, Всеволод, говорил на пяти иностранных языках, которые он изучил сидя дома, как выражается сын его, Мономах, и этим дает знать, что Всеволод изучил языки не по необходимости во время странствования по чужим землям, но единственно из любознательности; Мономах говорит при этом, что знание языков доставляет почет от иностранцев. Религиозная начитанность Мономаха видна из его сочинений. Святослав (Святоша) Давыдович собирал книги, которые подарил Киево-Печерскому монастырю; по его побуждению инок Феодосий перевел с греческого послание Льва, папы римского к Флавиану, архиепископу константинопольскому. В своде летописей Татищева, в подлинности которых нет основания сомневаться, часто встречаем известия об образованности князей, например, о Святославе Ростиславиче говорится, что он знал греческий язык и книги охотно читал, о Святославе Юрьевиче, что он охотник был читать и милостиво принимал ученых людей, приходивших из Греции и стран западных, часто с ними разговаривал и спорил; о Романе Ростиславиче смоленском, что он многих людей понуждал к учению, устроил училища, при которых содержал учителей греческих и латинских на свой счет и не хотел иметь священников не ученых; на это он издержал все свое имение, так что по смерти его ничего не осталось в казне, и смольняне похоронили его на свой счет. Михаил Юрьевич, по словам того же свода летописей, очень хорошо знал св. писание, с греками и латинами говорил на их языках так же свободно, как по-русски, но не любил спорить о вере. О Ярославе Владимировиче галицком говорится, что он знал иностранные языки, читал много книг, так что мог сам наставлять правой вере, понуждал духовенство учить мирян, определял монахов учителями и монастырские доходы назначал для содержания училищ. О Константине Всеволодовиче в дошедших до нас летописях говорится, что он всех умудрял духовными беседами, потому что часто и прилежно читал книги; а в Татищевском своде летописей говорится, что он был очень учен, держал при себе людей ученых, накупал много старинных книг греческих дорогою ценою и велел переводить их на русский язык, собирал известия о делах древних славных князей, сам писал и другие с ним трудились; одних греческих книг было у него более тысячи, которые частию сам купил, частию получил в дар от патриархов. |
| Сочинено было сказание, будто Владимир Всеволодович Мономах, желая поискать себе славы прежних русских князей, послал своё войско на греческую империю, чтобы оно пленило грады и веси, – будто император греческий Константин Мономах (умерший за 60 лет до занятия Владимиром великокняжеского престола), желая купить мир у Владимира, прислал ему царский венец (с другими регалиями), чтобы он был венчан им от посланных трёх епископов, – будто Владимир Всеволодович, сам венчавшийся царским венцом, заповедал не делать этого последующим великим князьям, дабы удельные князья не воевали с ними из зависти и не погубили государства, и будто он передал венец своему младшему сыну Юрию Долгорукому для хранения из рода в род, пока Бог не воздвигнет царя, истинного самодержца, в государстве русском. См. у Карамзина к т. II примечание 220. Что касается до происхождения наших князей от Августа Кесаря, то воспользовались литовским сказанием, будто первый государь Пруссии Прус, был брат Августа Кесаря, и начали выводить Рюрика из Пруссии, выдавая его за потомка Прусова (Степенная книга I, 7 и 78 fin.). Что сказание о Владимире Мономахе и новая генеалогия Рюрика сочинены не позднее Василия Ивановича, см. редакции сказания о Владимире, в которой есть и о происхождении Рюрика от Пруса, в Описании сборников Публичной Библиотеки А. Ф. Бычкова, лист 95 (cfr у Карамзина ibid.). Девяносто-однолетний автор сказания называет себя Спиридоном-Саввой и не без вероятности может быть принимаем за митрополита Спиридона Сатану, о котором говорили мы выше (так называемая шапка Мономаха известна по духовным завещаниям великих князей с Ивана Даниловича Калиты. Иван Давилович просто называет её золотой шапкой, т. е. без прибавления, что она Мономахова.– Вивлиофика I, 50. На Дмитрия Ивановича при его венчании на великое княжение, 4 Февраля 1498 года, она возложена была уже как шапка Мономахова, – Собрание государственных грамот и договоров II 27. Наконец, к ней сочинено было и наше сказание. О прочих регалиях, будто бы присланных Константином Мономахом Владимиру Мономаху , сравнивай духовные завещания великих князей в том же томе Вивлиофики и в Собрании Государственных Грамот т. I). |
| Поговорив, все снова принимались за работу. Если писцы и гонцы с ног валились, то каково же было тогда кузнецам, кожемякам, оружейникам, плотникам… А воинам? Особенно пешцам, которых бывалые дружинники до седьмого пота учили владеть оружием — луком со стрелами, боевыми топорами, при этом главный упор делая на отражение копьями набега всадников… Да не абы как. А разом, с силой, по команде… Сами же дружинники учились биться кривыми саблями, которыми в конном бою со степняками удобнее было действовать, чем обычным прямым русским мечом. Это тоже было новшество, которое, переняв у половцев, ввел в вооружение сначала своей переяславльской дружины, а теперь — и всей русской рати Мономах. Так прошел месяц. С одной стороны, небольшой, вроде бы срок. Снега и то не везде успели еще стаять. Серели грязными шапками в низинах да по лесам. И земля была местами — сырою и вязкою. А с другой — стрела к стреле, копье к копью, воин к воину, всего за месяц объединенное русское войско съехалось в Переяславль, снарядилось, подготовилось и готово было выступить в дальний поход… И, наконец, выступило! 2 Все ждали днепровских порогов… Ранним утром открылись Епископские ворота Переяславля. Провожать князя с дружиной и пешцами высыпал весь город. Празднично звенели колокола. Священники вынесли крест, мимо которого — дружина за дружиной, отряд за отрядом — ехали и шли русские воины. Сам Владыко благословлял идущую мимо него рать на благое дело во имя всей Руси. Долго еще сопровождал церковный клир уходящих по Киевской дороге ратников. И казалось тогда многим, что этот великий поход на Степь начинался Крестным ходом. Дойдя до Днепра, течение которого только-только очистилось ото льда, пешцы под командованием сотских и тысяцких взошли на ладьи. И — они по воде, а конные дружины, под стягами, берегом — объединенное войско Руси двинулось в долгий путь. Впервые почти за двести лет, со времен походов Олега и Игоря на Константинополь, шли так русичи. Хотя предосторожности ради, на многие десятки верст вперед были высланы боевые дозоры, копья, мечи и щиты Мономах приказал в обоз не сдавать. |
| Обратимся теперь на восток. Из византийских, армянских и грузинских источников мы знаем о политических и военных действиях Константина Мономаха в Армении за период времени от 1045 до 1047 года. Кедрин (II, 560) пишет, что византийская армия, под командою Константина (родом из Сарацин), начальника великой этерии (τς μεγλης εταιρας ρχων), осаждала одну армянскую крепость, и осажденные уже находились в большой крайности, когда пришли с запада известия о восстании Льва Торникия. Дела армянские находились в тесной связи с грузинскими. Эмир Тевина, крепость которого осаждал этериарх Константин, был женат на сестре Какига II Анийского, у которого Греки отняли царство, заманив его самого в Константинополь, и потому был претендентом на велико-армянский престол; но Аристакес Ластивертский (перев. Prud " homme в Revue de l " Orient et de ÍAlgérie. Nouv. série, vol. XVI p. 69) объясняет нам, что была другая партия, которая хотела передать столицу государства (то есть, город Ани) Баграту IV, царю Картлии и Абхазии. Этому другому сопернику политика Константина Мономаха противопоставила некоего князя Липарита, имевшего большие владения на юге реки Кура (из фамилии Орбелиани). Кедрин в числе событий первого индикта (гг. 1047–1048), рассказывает, что Липарит разбил Баграта, загнал его в Кавказские горы и во внутреннюю Абхазию (р. 572 в конце) и овладел всею Иверией; а потом он послал письмо к Константину Мономаху, предлагая свой союз и дружбу (р. 573). Византийский монарх принял это предложение. Из Кедрина видно, что заключение союза предшествовало первому турецкому нашествию (1048 года), в котором Липарит, сражавшийся на стороне Греков, попался в плен. По свидетельству грузинской хроники, Липарит вел войну с правителем города Тевина, Абул-Севаром, в интересах византийского императора, еще за год до появления Турок в пределах Армении (Aprés une année revolue, les Turcs s " étant montrés au pays de Basian.... – Brosset, Histoire de Géorgie, p. 332). А так как Турки там явились около сентября 1048 года, то действия Липарита, на которые здесь указывается, будут почти одновременны с действиями византийских воевод против Абул-Севара. |
| Развития научных сведений и их широкого применения мы не можем и ждать от народа, только лишь вышедшего из племенной жизни к гражданскому быту. Но замечательно, что в это время образование наших предков было гораздо выше, чем в последующую эпоху жизни русского народа. Так, в 12 веке встречаются даже женщины, умеющие писать, читающие книги и знающие наизусть многие места Священного Писания , а в 15 и 16 веках даже вельможные бояре не умеют подписать своего имени под государственной грамотой. Меры, предпринятые в начале нашей государственной жизни для народного образования, конечно, не представляют ничего особенно блестящего; но если бы они укрепились на нашей почве, если бы не помешали их развитию исторические обстоятельства, они могли бы дойти до важных результатов. Не забудем, что не лучше, если не хуже, было общественное образование в средние века и у западных племен. Достаточно указать на то, что даже сами епископы западные, собиравшиеся на соборы, вместо подписей, чертили signum crucis manu propria ignoratione litterarum (т.е.по неумению писать начертывали своей рукой крест). Но западные европейцы были счастливее русских в своих исторических столкновениях. Нашему отечеству в продолжение многих веков суждено было иметь дело с народами азиатскими, которые ничего не приносили к нам, кроме меча и разрушения, ничего не развивали в нас, кроме напряженных физических усилий, ничего не прививали к нашему характеру, кроме грубости и жестокости. И при всем том, летописи сохранили нам сказания о лицах, замечательно образованных по тому времени, а древняя письменность представляет такие произведения, которые весьма много обещали в будущем, и рассмотрение которых заставляло ученых недоумевать, какие причины погубили впоследствии все надежды и изгладили следы древней образованности? Вот несколько фактов в подтверждение. У сына Ярославова Святослава была довольно большая библиотека: «книгами наполнил он свои клети», говорит летопись и называет его очень образованным человеком. Другой сын Ярослава Всеволод говорил на пяти иностранных языках, и выучился им не в путешествиях, но, по свидетельству Мономаха, сидя дома. Религиозная начитанность самого Мономаха видна из его сочинений. Многие князья знали греческий и латинский языки, принимали к себе греков и латинян и вступали с ними на их наречиях в беседы и состязания. Константин Всеволодович, князь Владимирский, был большой охотник читать, любил окружать себя людьми учеными, многие древние греческие книги покупал за высокую цену, так что одних греческих книг было у него более тысячи. |
| 2008 Руководствуясь буквальным выражением автора, можно понимать (как действительно и понял Зонара) его известие таким образом, что Иверия не платила никаких податей, а вместо них несла сторожевую службу, Мономах же обложил страну податью, освободив за это от военной службы. Понимание, очевидно, идущее вразрез с тем, что нами сказано о воинских участках, а именно, что владевшие ими были освобождены только от натуральных повинностей, подати же поземельную и поголовную платили. Но дело в том, что Скилица-Кедрин неточно сообщил известие, а Зонара окончательно извратил его смысл. Атталиот говорит короче и точнее: в Иверии, по его словам, расположено было значительное войско, получавшее жалованье с некоторых соседних, обложенных податью, стран; эту последнюю царь отнял и таким образом лишил себя воинов и содействовал усилению врагов. 2009 Другими словами, вопрос заключался в том, что иверийское войско несло постоянную сторожевую службу и потому пользовалось правом на постоянное продовольствие и жалованье. В видах практического удобства, в содержание им поступали подати, взимавшиеся с Иверии и соседней Месопотамии; 2010 деньги, вместо того чтобы перевозиться в Византию и оттуда в Иверию для раздачи стратиотам, прямо доставлялись по их окончательному назначению. Мономах считал такой регулярный расход излишним и решил его прекратить. Для этого стоило только распустить стратиотов по домам, что и было сделано; укрепления лишились после этого своих гарнизонов, зато подати, которые прежде обращались на их содержание, стали поступать в императорскую казну. Жители при этом, естественно, были подчинены и таким повинностям (натуральным), которых прежде не знали, потребовалось произвести перепись и обложение, и Серблий, посланный для этой цели Мономахом, с успехом выполнил задачу. 2011 При Константине Дуке скупость казны и неаккуратная уплата жалованья стратиотам были причиной военного расстройства. Воины, не получавшие жалованья, обеднели, и, что важнее, лучшие стратиоты оставили военную профессию, отыскивая себе лучшего вознаграждения и почестей. |
| Пожалуй, многие историки сходятся на том, что именно в правление Ивана Грозного историософема « Москва - Третий Рим» возымела государственный смысл. Иван IV венчался на царство «по древнему цареградскому чиноположению», введённому Иваном III, с прибавлением миропомазания. 16/29 января 1547 г. в Успенском соборе (465 лет назад) венчание было совершено, а знаки царского сана - крест Животворящего Древа, бармы и шапка Мономаха - возложены были на Ивана Васильевича митрополитом Макарием. Также митрополит возвёл его на заранее приготовленное царское место и говорил ему поучение, а затем во время литургии возложил на него золотую цепь Мономаха. После приобщения св. Таин Иван был помазан миром. Царство, осенённое священством. А спустя 14 лет в 1561 г. в Москву была прислана от Константинопольского патриарха Иоасафа соборная грамота подтверждавшая «законновенчанного царя». Именно Иван Грозный чрезвычайно расширил и укрепил государство. Москва стала стольным градом Православного Царства. В «Истории о Казанском взятии» читаем: «И возсия ныне стольный и преславный град Москва, яко вторый Киев, не усрамлюжеся и не буду виновен нарещи того - и третий новый великий Рим, провозсиявший в последние лета, яко великое солнце в велицей нашей Руской земли, во всех градех, и во всех людех страны сея красуяся и преосвещаяся святыми Божиими церквами, деревянными же и каменными, яко видимое небо красяшеся и светяшеся, пестрыми звездами украшено и православием непозыблемо...» . Т. е. данная историософема раскрывается здесь в религиозно-государственном смысле; «идея о Третьем Риме в Москве... представляла крепкое убеждение всего духовного чина Русской Церкви» . Именно это духовное значение Москвы хорошо понимали и католики. Так, поляк Маскевич, бывший свидетелем нападения на Москву польских войск во главе с Дмитрием Самозванцем, писал: «...отдан был приказ зажечь весь город, где только можно. Пламя охватило домы и, раздуваемое жестоким ветром, гнало русских... Уже вся столица пылала; пожар был так лют, что ночью в Кремле было светло... а горевшие дома имели такой страшный вид и испускали такое зловоние, что Москву можно было уподобить только аду... Мы были тогда безопасны; огонь охранял нас... И так, мы снова запалили её, по изречению Псалмопевца: «Град Господень измету, да ничтоже в нём останется». Смело могу сказать, что в Москве не осталось ни кола, ни двора». А в записках Жолкевского рассказывается, что во время общей борьбы «в чрезвычайной тесноте людей, происходило великое убийство. Плач, крик женщин и детей представляли нечто подобное дню Страшного Суда; многие... с жёнами и детьми сами бросались в огонь, и много было убитых и погоревших...Таким образом столица московская сгорела с великим кровопролитием и убытком, который и оценить нельзя» Кажется, эти свидетельства откровенно раскрывают дьявольскую сущность латинского нашествия на Православную Русь. |
|
|
