| Лука Жидята, Ефрем Переяславский, Владимир Мономах , Всеволод Георгиевич получили хорошую подготовку, а про Смоленского князя Романа Ростиславича известно, что он устраивал школы, содержал целый штат греков и латинистов, сам занимался и других побуждал к изучению греческой литературы. Смолятич родом, Климентий мог быть воспитанником такой школы и мог получить превосходное греческое образование. Природная, без сомнения, склонность его к умозрительному мышлению могла найти обильную для себя пищу в произведениях греческой дохристианской литературы; русский митрополит мог читать в подлиннике или в греческих же компиляциях Гомера, Платона и Аристотеля, и, как видно, усваивал себе отчасти их мировоззрения, за что и подвергался нападениям со стороны консервативно-православной партии Смоленска и лице пресвитера Фомы. Этот последний также получил греческое образование, но, по-видимому, считал ненужным знание языческой литературы. Во времена Климента и среди его киевской паствы находились изумительные начетчики в греческой письменности» (стр. 5–6). Это последнее утверждение г. Лопарев основывает на следующем месте послания м. Климента: «поминаю же пакы реченого тобою, учителя григория. его же и свята рекл не стыжюся, но не судя его хощу рещи но истиньствуя. григорей знал алфу, якоже и ты, и виту, подобно и всю. к, и д . (24) словес грамоту. а слышиши ты ю оу мене, мужи имже есмь самовидец, иже может един рещи алфу, не реку на сто, или двесте. или триста или д ста, а виту також» 13 ... Лопарев думает также, что и учитель Фомы Григорий «знал хорошо греческий язык». Но насколько увлеклись оба исследователя, доказывает Голубинский в новом издании своей «Истории» (стр. 846–853). Нарисованную ими «великолепную картину состояния у нас просвещения в XII в.» Голубинский считает «плодом недоразумения и перетолкования». Никаких особых литературных направлений и кружков ученых тогда не было. Отвечая на укор Фомы в философском характере своего послания к князю Ростиславу, Климент заявил, что писал к князю именно, а не к Фоме, и что к последнему писать (кроме настоящего раза) не намерен. |
| Этот возвышенный образ оказал большое воздействие на развитие всей духовной культуры Древней Руси. Он учил видеть сложность мира, вобравшего в себя непостижимое и постигаемое, духовное и телесное, горнее и дольнее, небесное и земное, мужское и женское – все многообразие и единство мироздания. Этот образ помогает понять и высокий уровень древнерусского искусства, в частности живописи, имеющей столь притягательную силу не только благодаря прекрасному колориту и совершенной композиции, но и по причине глубокого и насыщенного внутреннего содержания этого «умозрения в красках» (Е. И. Трубецкой). О том, что Максим оказывается причастным к древнерусской эстетике, свидетельствуют также его мысли о первообразах и иконах (см. 14, «, 485–494, 39, 244–253 и др.). Это лишний раз показывает энциклопедичность его познаний и – высокий авторитет как мудрого истолкователя сложной символики. Для современного исследователя эта сторона средневековой культуры указует на своеобразие развития философского знания в эпоху феодализма, далеко не сводимого к аналитическим и понятийно – логическим формам его существования. У Максима нет привычного для нас систематизированного изложения определения философии, ее предмета и метода, но мысли об этом у него имеются, они рассеяны по многим его произведениям, что позволило О. В. Трахтенбергу сделать вывод: «У Максима Грека едва ли не впервые в русской литературе мы находим попытку выяснить место и значение философии» (118, 79). И хотя с этим трудно согласиться, поскольку о философии говорится в гораздо более ранних древнерусских памятниках, как переводных («Изборник 1073 г.»), так и оригинальных (у Климента Смолятича в XII в.), однако заслуги Грека и в этом отношении бесспорны. 2. Корень зла «сребролюбие» Из всех назначений философии важнейшим в средние века считали наставление в добродетельной жизни. Как выразился старец Ферапонтова монастыря Паисий, «…нравяая философская учения творити» (10, л. 16 об). И это не было чем-то новым. Еще Сократ «положил начало нравственной философии» (46, 108), перейдя от рассмотрения космоса к анализу души, знать которую, по его мнению, гораздо важнее, чем все мироздание. Добродетель же невозможна без различения добра и зла, без твердого соблюдения морали, без внимания голосу совести. |
| Но письменные руководства, даже так широко понимаемые, были недостаточны Кирику; притом же, вероятно, они нередко противоречили друг другу, толковали разно об одних и тех же предметах. И вот Кирик усердно обращается с вопросами к живым авторитетам, что было и в обычае времени 202 . Чаще всего Кирик ходил к своему епархиальному епископу, знаменитому Нифонту, задавал ему свои недоуменные вопросы, чтобы записать ответы владыки в свое Вопрошание. Большая половина памятника представляет собою ответы итого новгородского владыки. Но Кирик ходил и гораздо далее Новгорода. Он спрашивал многих других авторитетов, начиная с киевского митрополита Климента Смолятича и кончая епископским чернецом (келейником?) Лукой – Овдокимом 203 . Заинтересовавшись каким-нибудь вопросом, Кирик старался добиться его решения от многих компетентных лиц. Вот пример. Ему надо было узнать, может ли причащаться кровоточивая, т. е. нечистая женщина, и об этом он спрашивал игумена Аркадия, при случае говорил с епископом, обращался и к другим лицам. Записав их решение, он беседовал потом по этому вопросу с игуменьей Мариной, мнение которой не расходилось с другими 204 . Живые авторитеты для Кирика были так же многочисленны, как и письменные. Его доверчивость и неразборчивость сказалась и здесь. Кирик прислушивался к народным поверьям 205 ; принимал во внимание то, что слышал где-нибудь по вопросам богослужебной практики 206 ; наконец он верил известиям из вторых рук, шедшим будто бы от епископов, и попадал впросак 207 . Впрочем, как видно, многое, принятое от лиц не особенно надежных и даже вычитанное в книгах, Кирик проверял показаниями своего владыки, а его решение сопоставлял с церковными правилами и данными епитимейников 208 . Веря в существование определенной нормы церковного строя, он старался уяснить её для себя во всех деталях. Но интересы Кирика не ограничивались духовнической и богослужебной практикой. Его занимали также и богословские вопросы теоретического характера. Он спрашивает митрополита: «где есть крест честный», т. е. крест, на котором распят Господь? и записывает такой ответ: «говорят, что не дойдя до Царьграда, когда был обретен (и перевозим, он возвесся на небеса; место это зовут Божие вознесение, а на земле осталось только его подножие» 209 . Другой раз Кирик заинтересовался, что такое пишут иконописцы на головах трех отроков и других пророков, и узнал, что это нечто вроде клобука, в котором ходили ефесяне 210 . Иногда он просил объяснения на непонятные слова или изречения писания: что такое «зерно горющное?» что значат слова пророка (Захарии 8:23): «десять мужей имется по ризу жидовина?» 211 |
| Большая половина памятника представляет собою ответы этого Новгородского владыки. Но Кирик ходил и гораздо далее Новгорода. Он спрашивал многих других авторитетов, начиная с Киевского митрополита Климента Смолятича, которого впрочем, не считал законным, и кончая епископским чернецом (келейником?) Лукой-Овдокимом 454 . Иногда Кирик схватывал налету епископское решение известного вопроса церковной практики и заносил это решение в свое Вопрошание 455 . Заинтересовавшись каким-нибудь вопросом, Кирик старался добиться его решения от многих компетентных лиц. Вот пример. Ему надо было узнать, можно ли причащать кровоточивую, т.е. нечистую женщину, и он спрашивал об этом игумена Аркадия, обращался и к другим лицам. Записав их решение, он беседовал по данному вопросу с игуменьей Мариной, мнение которой не расходилось с другими 456 . Живые авторитеты для Кирика были так же многочисленны, как и письменные. Его доверчивость и неразборчивость сказались и здесь. Кирик прислушивался к поверьям 457 ; принимал во внимание то, что слышал где-нибудь по вопросам богослужебной практики 458 ; наконец, он верил известиям из вторых рук, шедшим будто бы от епископов, и попадал впросак 459 . Впрочем, как видно, многое, принятое от лиц не особенно надежных и даже вычитанное в книгах, Кирик проверял показаниями своего владыки, а его решения сопоставлял с церковными правилами и данными епитимейников 460 . Вера в существование определенной нормы церковного строя, он старался уяснить ее для себя с возможной точностью, во всех деталях. В Вопрошании не мало разсеяно черт, рисующих беседы Кирика с своим владыкой и отношения их между собою. Встретится Кирику затруднение в его практике, заметить он какой-нибудь странный обычай или узнает о непонятном ему распоряжении своего епископа, он идет к Нифонту 464 . Кирик, кажется, готовился к беседам и являлся с книгами, читал из них владыке, требуя обсуждения или толкования. Нифонт нередко соглашался с прочитанным, разъяснял Кирику практическое приложение разных статей, иногда же решительно осуждал книги 465 . |
| A.B. Горский и К.И. Невоструев обратили внимание на то, что в древнейших памятниках славянской письменности – «Слове о законе благодати» митр. Илариона и летописи, есть цитаты из Ветхого Завета. На этом основании они сделали вывод о существовании полного библейского перевода ещё в вв., но они неверно судили о том, что эти цитаты приведены в том же переводе, что в Геннадиевской Библии. Более внимательное изучение этого вопроса И.Е. Евсеевым , А.В. Михайловым показало, что цитаты в «Слове» Илариона отличаются по переводу от соответствующих мест Геннадиевской Библии, например: Стих «Слово» нарече прозва притече наслдова причаститис Многочисленные цитаты из Ветхого Завета, причём из таких частей, которые не входили в богослужебный паремийный текст, находимые в Изборнике 1073 г., «Слове» Илариона, летописи, Житии Феодосия Печерского , творениях Кирилла Туровского , Климента Смолятича и др., действительно свидетельствуют о существовании в вв. полного славянского библейского текста, однако не в том переводе, какой находим в Геннадиевской Библии. К сожалению, А.В. Горский и К.И. Невоструев не привлекли к сравнению паремийники; если бы они это сделали, то сравнение доказало бы, во-первых, что текст Пятикнижия в Геннадиевской Библии отнюдь не древнейший, и, во-вторых, что перевод этих книг в паремийных частях сходен с переводом в цитатах у Илариона. Таким образом, цитаты, как критерий древности текста и перевода, не были использованы авторами «Описания» до конца, поэтому их заключение о том, что перевод Пятикнижия из Геннадиевской Библии является остатком кирилло-мефодиевской литературной деятельности, неверен 7 . Из этого следовало, что необходимо расширять источниковедческую базу для новых сравнительных исследований. Судьбе библейских переводов в Болгарии и Сербии в XIV в. в связи с деятельностью патриарха Болгарского Евфимия и его ученика Константина Костеньчского были посвящены исследования Качановского, П. Сырку, М. Попруженко. К концу XIV в богослужебные тексты у славян пришли в негодность, отступили от первоначальных образцов, испортились от рук не всегда грамотных писцов, не вполне соответствовали уставу греческой церкви Патриарх Евфимий (1360–1393) предпринял массовое исправление богослужебных книг. |
| В XII веке Туров был достаточно крупным городом, центром удельного княжества. Первое упоминание о Турове содержится в Лаврентьевой летописи под 980 годом. На основании археологических данных предполагают, что крупное поселение на месте Турова могло возникнуть в VI-IX веках. В 1005 году, при князе Владимире, в числе первых шести русских епархий была учреждена и Туровская епархия с. 54]. К середине XII века в Турове насчитывалось от 40 до 80 храмов и монастырей с. 91]. Постриженником одного их этих монастырей и стал будущий Туровский епископ. В монастыре святитель Кирилл углубил свои знания Священного Писания , святоотеческой письменности, истории Церкви, Церковного Устава. Как видно из его сочинений, была ему знакома и апокрифическая литература. Уже в те годы у святителя Кирилла проявился дар учительства. Как пишет о нем автор жития, «мнозем на ползу быть, уча я» с. 70]. Спустя некоторое время после поступления в монастырь святитель Кирилл принимает на себя подвиг столпничества – затворяется в башне. Он был первым из восточнославянских монахов, избравший такой подвиг. 41-е Правило VI Вселенского Собора с. 527] запрещало столпникам (затворникам) оставлять избранный путь, кроме случая «когда сего потребует общественное служение». Пребывая в затворе, в посте и молитве, святитель Кирилл не оставлял своих научно-просветительских трудов: «Во столп вшед затворися, и ту пребысть неколико время, с постом и молитвою паче себе тружаяся, и много божественная писания изложи». Добродетельный и просвещенный инок по просьбе князя и народа был поставлен епископом Туровским. Предположительно это произошло между 1147 и 1169 годами с. 167]. О событиях, предшествовавших поставлению святителя Кирилла на Туровскую кафедру, существуют противоречивые мнения. 1156 год – время изгнания митрополита Климента Смолятича с Киевской кафедры князем Юрием Долгоруким. В тот же год в Киев приехал новый митрополит, Константин, родом грек, поставленный Константинопольским Патриархом с. 292]. Об участии Туровского епископа Иоакима II, возможного предшественника святителя Кирилла на Туровской кафедре, в избрании Климента Смолятича в Киевские митрополиты сохранились противоречивые сведения. В Печерском Патерике в житии святителя Нифонта говорится, что во время избрания митрополита он был на стороне святителя Нифонта Новгородского и выступал против избрания Климента Смолятича без благословения Константинопольского Патриарха. С другой стороны, как указывает митрополит Макарий (Булгаков) , имени Туровского епископа нет среди возражавших против избрания Климента с. 290]. Х. Лопарев в своей работе, посвященной творчеству святителя Кирилла, пишет о Туровском епископе Иоакиме как о стороннике Климента Смолятича, который после удаления Климента был лишен кафедры, и на его место, возможно, был возведен святитель Кирилл. В доказательство своего мнения он приводит тот факт, что поддерживавший Климента Смолятича Черниговский епископ Онуфрий был заменен греком епископом Антонием с. 3]. |
| Однако обстоятельства рукоположения Климента Смолятича серьезно отличались от обстоятельств поставления митрополита Илариона столетием раньше. Если о противниках самостоятельной, в обход Константинополя, хиротонии митрополита Илариона на Руси ничего не известно, то в случае с Климентом речь может идти не только о противниках рукоположения, но и о деятельном «движении сопротивления» уже избранному митрополиту. Историками отмечено, что сторонниками поставления Климента Смолятича являлись исключительно епископы Южной Руси, то есть архиереи тех епархий, которые располагались на территориях, в политическом отношении подчиненных великому князю киевскому Изяславу Мстиславичу. И в дальнейшем именно они признавали права Климента, в то время как в других русских землях (четыре епархии) самовольно избранный митрополит считался нелегитимным. Наиболее рьяными противниками Климента Смолятича стали владыки Нифонт Новгородский и Мануил Смоленский. Например, владыка Нифонт не только не участвовал в хиротонии ставленника Изяслава Мстиславича, но и наотрез отказался сослужить с Климентом и даже поминать его во время богослужений, за что был вызван митрополитом в Киев и некоторое время находился под стражей в Киево-Печерском монастыре. К Новгородскому и Смоленскому архиереям примкнул Косма Полоцкий. Скорее всего, и Нестор Ростовский, о котором сохранились крайне скудные сведения, также не признавал Климента. Противниками ставленника Изяслава Мстиславича являлись представители не только церковных, но и светских кругов. Наиболее заметным среди них был князь Ростово-Суздальской земли Юрий Долгорукий. Именно он освободил Нифонта Новгородского из заточения, когда в 1149 году после победы в битве под Переяславлем Южным захватил Киев и изгнал из «матери городов русских» Изяслава Мстиславича и митрополита Климента. Стоит отметить, что, скорее всего, мотив поведения Ростово-Суздальского князя в отношении Климента Смолятича определялся, главным образом, политической конъюнктурой, а не соображениями соблюдения церковных традиций. В первую очередь, Юрий Долгорукий, одержимый идеей княжения в Киеве, являлся главой коалиции противников Изяслава Мстиславича. Митрополит-ставленник заклятого соперника естественным образом не мог быть принят Юрием Долгоруким. Кроме того, заявляя свою непримиримую позицию в отношении Климента, Юрий Долгорукий мог рассчитывать на поддержку из Византии. |
| Β 1163 г. митрополит Федор умер. И снова сделана была попытка вернуть Климента Смолятича на митрополию. На этот раз его поддержал сам великий киевский князь Ростислав Мстиславич, решившийся просить Византию ο поставлении Климента и пославший, как сообщает летопись, в Константинополь своего посла, «хотя оправити Клима в митрополью». Но княжеского посла опередил новый митрополит Иоанн, присланный в Киев от константинопольского патриарха. Князь Ростислав поначалу не хотел принимать этого митрополита, но византийский император поднес ему «дары многи», уговаривая признать их ставленника, и Ростислав Мстиславич согласился. Право поставлять на Русь митрополитов осталось за константинопольским патриархом. С этого момента русские летописи перестают упоминать ο Клименте Смолятиче; дальнейшая судьба его неизвестна. Послание пресвитеру Фоме – единственное дошедшее до нас сочинение митрополита Климента, хотя из летописи известно, что он «многа писаниа, написав, предаде». Летописи сохранили характеристику Климента Смолятича как книжника и философа, какого прежде не бывало в Русской земле, и его Послание подтверждает неслучайность такой характеристики. Пресвитер Фома, как видно из контекста Послания, укорил Климента Смолятича в том, что он тщеславится своей ученостью. Β ответ на это Климент обрушил на своего адресата целый поток аллегорических толкований текста Священного писания, доказывая ему необходимость их постижения для духовного воспитания христианина. Письмо Климента – это настоящий трактат в защиту аллегорического способа понимания Писания, из которого видно, что автор его прошел хорошую школу византийской образованности. Со времен возникновения в Византии на заре христианства Александрийской школы богословия христианская культура разрабатывала аллегорический метод понимания библейской священной истории, заключающийся в том, что совершившееся во времени событие понимается как иносказание ο смысле, пребывающем вне времени. При таком подходе κ тексту Священного Писания всякий библейский рассказ подлежит толкованию в трех значениях: буквальном (или историческом), моральном (или душевном) и мистическом (или духовном). По Посланию Климента Смолятича видно, что аллегорическим методом толкования библейских текстов он владел вполне. |
| После всего изложенного надо признать, что для торжествующих интонаций панегирика свт. Клименту, каковой представляет из себя «Слово на обновление Десятинной церкви», должен был иметься особый и веский повод; должно было случиться нечто, что подало автору «Слова» твердую надежду на возрождение былой популярности священномученика. Мало того. Коль скоро рабочая рукопись, послужив автору «Слова», легла затем в основу новой редакции «Чуда» («Чуда об отрочати») – четьего памятника общецерковного употребления, предназначенного, как можно судить, не только не для Десятинной церкви, но даже и не для киевских храмов, то возникает впечатление, что вскоре после того как в Десятинной церкви отзвучало похвальное «Слово», были предприняты усилия для активизации общерусского почитания свт. Климента Римского . 2.3. Церковная политика киевского князя Изяслава Мстиславича и поставление на митрополию Климента Смолятича – исторические причины создания «Слова». На протяжении XII – первой трети XIII в., до разрушения храма Пресв. Богородицы Десятинной в 1240 г., во время взятия Киева монголами, известно только одно событие, с которым можно было бы сообразовать подобные последствия: это поставление на киевскую митрополию Климента (Клима) Смолятича, состоявшееся в 1147 г. на соборе русских епископов по настоянию киевского князя Изяслава Мстиславича 46 . Дело в том, что для освящения столь неординарного шага, радикально противоречившего устоявшейся традиции поставления русских митрополитов в Царьграде, были употреблены именно мощи свт. Климента. Вот как об этом повествуется «Ипатьевской летописи» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 340–341) 47 : «В лет(о) 6655... В то же лето постави Изяслав митрополитом Клима Смолятича, вывед из Заруба, бе бо черноризеч скимник и быс(ть) книжник и философ так, якоже в Русской земли не бяшет. Реч(е) бо Черниговский еп(и)с(ко)п: аз сведе, яко достоит сошедшеся еп(и)с(ко)пом митрополита поставити. И снидошас(я) Черниговски[и] еп(и)с(ко)п Онофрии, Белогородский еп(и)с(ко)п Феод(о)р, Переяславский еп(и)с(ко)п Еуфимии, Гюргииский еп(и)с(ко)п Демьян, Володимерский Федор, [а] 48 Новгородский Нифонт, Смоленьский Мануил рекоста: не есть того в закона, яко ставити еп(и)с(ко)пом митрополита без патриарха, но ставить патриарх митрополита, а не поклонив ти ся, ни служив с тобою, зане не взял еси бл(а)г(о)с(ло)в(е)ния у с(вя)тыи Софьи ни от патриарха, аще ли ся исправиши, бл(а)гословишися от патриарха, и тогда ти ся поклонив, в взяла от Михаила от митрополита рукописание, яко не достоит нам без митрополита в с(вя)той Софьи служити. Он же на ня про то тяжко ср(ь)дце имея. Онофрии же Черниговский реч(е): аз своде достоит ны поставити, а глава у нас есть с(вя)т(а)го Климента, якоже ставять Греци рукою с(вя)т(а)го Ивана. И тако сгадавше еп(и)с(ко)пи главою 49 с(вя)т(а)го Климента поставиша его 50 митрополитом». |
| Лит.: Ключевский. Древнерусские жития. С. 260-262; Срезневский И. И. Древние памятники рус. письма и языка (X-XIV вв.). СПб., 18822. Стб. 62; Филарет (Гумилевский). Обзор. 18843. С. 32-33; Никольский Н. К. Мат-лы для истории древнерус. духовной письменности: 1. К вопросу о неизданном поучении митр. Климента Смолятича//ИОРЯС. 1897. Т. 2. Кн. 1. С. 65-73 (То же//СбОРЯС. 1907. Т. 82. 4. С. 95-103); Голубинский. История РЦ. 1901. Т. 1. 1-я пол. С. 300-315; он же. Вопрос о заимствовании домонгольскими русскими от греков так называемой схедографии, представляющей собою у последних высший курс грамотности//ИОРЯС. 1904. Т. 9. Кн. 2. С. 49-59; Присёлков М. Д. Очерки по церковно-полит. истории Киевской Руси X-XII вв. СПб., 1913. С. 375-390; Соколов П. П. Рус. архиерей из Византии и право его назначения до нач. XV в. К., 1913. С. 60-95; Гранстрем Е. Э. Почему митр. Климента Смолятича называли «философом»//ТОДРЛ. 1970. Т. 25. С. 20-28; Творогов О. В. Климент Смолятич//СККДР. 1987. Вып. 1. С. 227-228; Щапов Я. Н. Государство и Церковь в Др. Руси. М., 1989. С. 164-169, 187-188, 196-198; Макарий. История РЦ. 1995. Кн. 2 (по указ.); Подскальски Г. Христианство и богосл. лит-ра в Киев. Руси, 988-1237 гг. СПб., 19962 (по указ.); Поппэ А. Митрополиты и князья Киевской Руси (988-1305)//Там же. С. 455-456; Понырко Н. В. Климент Смолятич//Лит-ра Др. Руси: Библиогр. слов. М., 1996. С. 92-94; она же. Был ли Климент Смолятич создателем первого слав. перевода Толкований Никиты Ираклийского на 16 Слов Григория Богослова//ТОДРЛ. 2008. Т. 59. С. 133-143; Успенский Б. А. Царь и патриарх: Харизма власти в России: (Визант. модель и ее рус. переосмысление). М., 1998 (по указ.); Иткин В. В. Толкования Афанасия мниха на соч. Климента Смолятича в древнерус. рукописных сборниках//Книга и лит-ра в культурном контексте: Сб. науч. ст., посвящ. 35-летию начала археогр. работы в Сибири. Новосиб., 2003. С. 91-109; Толочко П. П. Страсти по митрополитам Киевским//Αντιδωρν: К 75-летию Г. Г. Литаврина. СПб., 2003. С. 110-118; Назаренко А. В. Территориально-полит. организация гос-ва и епархиальная структура Церкви в Др. Руси (кон. X-XII в.)// Он же. Др. Русь и славяне: (Ист.-филол. исслед.). М., 2009 С. 172-206. (ДГВЕ, 2007) (по указ.); Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Князь и митрополит: Штрихи к портрету Климента Смолятича// Они же. Траектории традиции: Главы из истории династии и Церкви на Руси кон. XII - нач. XIII в. М., 2010. С. 21-79. |
|
|
