| Источники трилогии и пользование ею у последующих авторов В своей трилогии Климент обнаруживает поразительную учёность: слова его пересыпаются всевозможными цитатами из разных классов писателей. Число цитируемых авторов почти необозримо. Эрудиция Климента всегда вызывала удивление учёных. Теперь, впрочем, стараются возвести её к различным источникам, флорелигиям и компендиям, предпочтительно восстанавливая эти источники на основании сочинений самого же Климента. Получается, таким образом, что часть своих цитат Климент заимствовал из вторых рук, из существовавших до него компиляций и учебников, особенно распространённых в Александрии. Дильс впервые указал на родственность изложения философских мнений о Боге в «Протрептике» и в сочинениях Цицерона [«О природе богов»] (De natura deorum), а перечень философских школ в «Строматах» признал извлечением из какого-либо философского учебника. После Дильса немецкие учёные всячески выискивали предполагаемые источники Климента, иногда, конечно, ошибочно. В общем, источников у Климента указано много. Так, источником его при описании древних культов было сочинение на подобную тему, также и при изложении имён богов в исторических сведениях об изображениях и искусствах источником были каталоги изображений. Вендлянд высказал предположение, что II и III книги «Педагога» заимствована из сочинения стоика Луция, учителя Эпиктета. Габриэльсон в исследовании источников Климента пришёл к выводу, что большая часть сведений почерпнута Климентом из παντοδαπ στορα, или реальной энциклопедии Фаворина Арелатского, современника Адриана. Ещё в большей степени Климент Александрийский пользовался источниками иудейского – александрийского происхождения, начиная с Деметрия, псевдо-Гекатея и до Филона. У псевдо-Гекатея Климент весьма доверчиво и без критики позаимствовал много подложных стихотворений греческих поэтов, раскрывавших учение о единстве Божием, о Промысле и т. п. Часто Климент цитирует Аристовула, который, между прочим, доказывал зависимость Аристотеля от Моисея и других Пророков; цитирует также он сборник Александра Полигистора, составленный из выдержек иудейских историков, и, вероятно, по этому сборнику цитирует этих историков (Деметрия, Евполема, Артапана). В особенности же Климент зависит от Филона, часто приводя из сочинений его дословные цитаты, по которым даже восстанавливают текст Филона. Под влиянием Филона Климент в значительной степени образовал и своё мировоззрение; в частности, от него он усвоил аллегоризм и мистическое понимание книги Бытия (особенно о творении мира, о грехопадении) и Моисеева законодательства. |
| И вместе с тем Филон не отрицал и буквального значения текста. Например, в трактате «О смешении языков», посвященном анализу 11-й главы Бытия (строительство Вавилонской башни), он специально оговаривает, что нельзя буквально понимать сошествие Бога с небес, но сам рассказ о строительстве башни, судя по всему, он понимал как повествование о реальном строительстве очень высокой башни, которое было прервано Божественным вмешательством 192 . Филоновская экзегеза почти не получила развития в иудаизме 193 , и его произведения были исключены из экзегетического предания раввиническим иудаизмом 194 . Зато она оказала влияние на отцов Церкви, особенно – принадлежавших к александрийской школе экзегезы. Александрийская богословская школа является древнейшей школой, по преданию, она основана евангелистом Марком. В начале своего существования эта школа была катехизическими курсами. В конце II b., под руководством Пантена, наступает первый ее расцвет. Именно в этот период пораженный философом-богословом Пантеном Тит Флавий Климент становится сначала слушателем, а потом и учителем александрийской школы 195 . Главной чертой александрийской школы было признание необходимости и пользы философии для христианского миро-воззрения, благодаря чему александрийская община приобрела славу «философской» Церкви 196 . Климент Александрийский писал, что в Священном Писании в полноте содержится то, чему учит греческая философия, нужно только уметь раскрыть его смысл 197 . А при буквальном толковании раскрыть эту связь было невозможно. Климент считал, что истинное значение в Писании сокрыто настолько глубоко, что не доступно для понимания каждого. Климент выдвинул теорию, согласно которой существует пять смыслов в Писании (исторический, вероучительный, пророческий, философский и мистический), причем наиболее ценные богатства Писания доступны только для тех, кто уразумеет самые сокровенные смыслы. Истолкование Климентом Быт. 22:1–4 (восхождение Авраама на гору Мориа для принесения в жертву Исаака) служит ярким образцом его экзегезы: |
| Отсутствие у Климента четкого подразделения христианского богословия на различные области, на мой взгляд, связано с отсутствием такового деления в самом курсе наук, преподававшихся в Александрийском училище. У Климента, безусловно, была своя «система», которая, как я уже сказал, заключалась в последовательном переходе от низшего этапа к высшему: от «подготовительных наук» к философии, от философии к богословию. Но в подаче материала у Климента полностью отсутствует фрагментация, столь характерная для сегодняшней богословской школы. Христианская наука преподается Климентом как единое целое, не разделенное на те или иные области. И в этом, как мне представляется, не недостаток, но, напротив, великое достоинство того метода преподавания, который был характерен для Александрийской школы. Ученики усваивали христианскую доктрину в ее когерентности, прослеживая неразрывную связь между догматом, нравственностью, опытом молитвы и мистическим опытом. Какую цель преследовала образовательная система, разработанная Климентом? Прежде всего, он хотел приобщить учеников к сокровищам истинного гнозиса, научить их мудрости, раскрыть перед ними тайны христианской веры. Но не меньшее значение имело духовно-нравственное воспитание учащихся: Не природа, а обучение делает нас благими, подобно тому как обучение создает врачей и моряков... Даже и важнейшие из добродетелей могут быть достигнуты людьми, природа которых противится истине, если их в том наставляют и если те наставления принимаются... Вложенные в нас искры добра раздуваются воспитанием; учение наставляет нас избирать добро и предпочитать его злу 52 . 2) Ориген и его концепция духовной школы Перейдем теперь к рассмотрению педагогической концепции Оригена , который был преемником Климента на посту ректора Александрийского училища и при котором наступил кульминационный момент в истории духовного образования в Александрии. Роль Оригена в формировании образовательной концепции христианской Церкви трудно переоценить. Он разработал и осуществил новый метод преподавания, генетически связанный с традициями Климента Александрийского и его предшественников, но качественно отличавшийся от всего, что существовало в христианской педагогике до него 53 . |
| 3 . Особенности Климента Александрийского как писателя. Как видим, Климент был довольно разносторонним писателем: он был и апологетом, и философом, и экзегетом, и гомилетом, и полемистом. Во всех областях богословского ведения он оттенял практическую сторону: это его индивидуальность. При всей наклонности к философской спекуляции он не мог всё-таки создать системы христианского миропонимания, хотя и делал попытку к этому. Таким образом, в этой области он не чувствовал себя господином. Наоборот, в практических вопросах он всегда стоит на высоте положения; он сознаёт себя миссионером среди языческого образованного общества, воспитателем юношества, и педагогическая идея служит руководящим мотивом во многих его рассуждениях (см. ниже: о необходимости гносиса и изучения философии). Обширное образование Климента воспитало в нём широкий, чуждый всякого фанатизма, взгляд на эллинскую культуру. Он готов был искать в нём всякую истину и правду. Сочинения его часто пестрят многими выдержками из греческих философов и поэтов; каждый вопрос он решает, предпосылая своим рассуждениям историю его в предшествующей литературе. Отсюда многие страницы его сочинений носят исключительно светский характер. Как писателя, Климента некоторые учёные (Бонаит) ценят очень низко. Они считают его сочинения простой мозаикой, составитель которой, даже не постарался вникнуть в дух и характер тех сочинений, из которых он составлял свою компиляцию. Отзыв такой, однако, несправедлив. Климент в своих сочинениях, например, во введении к «Протрептику», в гомилии [«Какой богач спасётся?»], обнаруживает прекрасный литературный талант, художественные приёмы, силу живого и воодушевлённого изложения. За самостоятельность и высокий полёт его мысли говорит уже одна попытка создать в трилогии последовательное введение в христианство. Подобный опыт в христианской литературе является единственным в своём роде. Но при всём том, конечно, Климент имел существенные недостатки. Высказывая иногда очень глубокие мысли и умея ясно представить каждый вопрос детально, Климент, однако, не мог привести в систему свои мысли, овладеть массой подавляющего материала. Его начитанность превосходила силы его творческого синтеза. Эта особенность его отразилась на его изложении. Он всегда терялся в цитатах, не мог расположить своего обширного материала планомерно, часто отвлекался в сторону, часто возвращался к уже затронутым темам и редко исчерпывал их совершенно. Особенно такая беспорядочность изложения выступает в «Строматах», которые по одному заглавию своему позволяли всякую небрежность в литературном изложении. Что касается до стиля, то хотя сам Климент вооружается против софистики и льстивого красноречия (Strom. I, 10, 47//PG. T. 8. Col. 744C; р. п.: T. 1. C. 104), однако, пишет гладко, c ораторским подъёмом и довольно чистым языком. Фотий стиль его считает очень приятным и цветистым. В. Воззрения Климента Александрийского |
| Одновременно в контексте такого возвышенного учения о Боге дается Климентом учение о совершенной «инаковости» всей тварной природы. Несомненно, нигде в языческой философии мы не находим такого описания различия природы Бога и творения, какое мы находим у александрийского катехета. Так, например, он говорит о «полнейшей инородности» 680 нашей тварной природы по сравнению с Богом. Материя «должна быть признана совершенно отличной от Бога» 681 . Теперь обратимся к высказыванию о творении мира вне времени, которое вызвало столь противоположные трактовки ученых. Знаменитая фраза Климента «Как же творение могло происходить во времени, если и само время возникло с сущим?» 682 была высказана им в контексте рассуждений, посвященных опровержению антропоморфных представлений о Боге (в частности, он опровергает неверное понятие покоя Бога на шестой день). Творец, Который, как мы уже видели, мыслится вне времени и пространства, творит по мысли Климента все вещи вместе и сразу (πντων, μα). В таком контексте это суждение говорит против обыденного представления, получаемого в рамках человеческого опыта о творении чего-либо во времени и пространстве. Завершается же рассуждение утверждением о синхронном появлении времени и всякой тварной сущности по единой и самотождественной воле (τ βολημα το θεο ν μι ταττητι) Бога-Творца, что как раз также должно быть понято против обычных представлений о творении как «ремесле» (творении предметов из заранее приготовленной материи). В таком контексте мысль катехета направлена на исключение «обычного», то есть легче воспринимаемого человеческим сознанием, понятия какого-либо предсуществования материи, как в хронологическом, так даже и в логическом смысле. На наш взгляд, обзор представлений Климента о Боге, наряду с краткими его замечаниями о статусе материи, дает указание на единственное правильное понимание отрицания творения во времени. Это толкование находится вполне в русле платонических симпатий александрийского катехета. Упоминаемое в рассмотренном выше рассуждении Климента выражение «мысленное творение» (νοματι κτισθντων) может быть интерпретировано в том смысле, что идеи-замыслы всего сотворенного были приведены в бытие в единое мгновение, а потом раскрывались в соответствии с заложенными в них качествами и способностями. Такое понимание творения в более понятном, раскрытом виде мы найдем позже у свт. Василия Великого и свт. Григория Нисского 683 . |
| Какие–то из этих фраз можно найти в Мф. 5:7; 6:14–15; 7:1–2, 12 ; Лк. 6:31, 36–38 , но не все есть в наших Евангелиях. Климент мог цитировать по памяти или пользоваться записанным, а может быть, даже незаписанным сборником (катехизисом) поучений Иисуса, употреблявшимся в Римской церкви. Дело осложняется еще и тем, что аналогичный набор выражений мы встречаем у Климента Александрийского (Строматы II. xviii. 91); некоторые из них воспроизводит и Поликарп (Флn.xi. 3). Другая ссылка на поучения Иисуса появляется в xlvi. 7–8, где Климент пишет так: Вспомните слова Господа Иисуса; Он говорил: «Горе тому человеку. Лучше было бы ему не родиться вовсе, чем соблазнить (σκανδαλσαι) кого–нибудь из избранных Моих. Лучше, если повесили бы на него мельничный жернов и бросили в море, чем совратить (διαστρψαι) одного из избранных Моих. Здесь сразу же вспоминаются слова Иисуса Христа из Мк.9:42 ; Мф.18:6–7 ; Лк.17:1–2 ; однако прямого соответствия этой фразе в евангельских текстах мы не найдем. Очевидно, Клименту известна традиция, в которой эти слова сохранились. Нельзя с уверенностью утверждать, что, составляя свое послание, Климент не пользовался каким–либо списком одного из синоптических Евангелий или, если так оно и было, что он считал себя обязанным точно воспроизводить тексты. Кроме этих двух прямых ссылок, у Климента есть один–два примера возможных ссылок на синоптиков. В этой связи, вероятно, больше всего заслуживает внимания то, как он использует образы из притчи о сеятеле ( Мф.13:3 ; Мк.4:3 ; Лк.8:5 ) в своей проповеди на 1Кор.15:36 и далее: 14:5. Однако трудно сказать определенно, опирается он здесь на письменный текст или на устное предание. В любом случае показательно уже то, что как абсолютный авторитет слова Иисуса Климент использует лишь дважды, а на книги Ветхого Завета ссылается более 100 раз. Свидетельство Климента относительно некоторых Павловых посланий звучит более ясно. Так, в гл. 47 он призывает своих коринфских читателей поучаться Посланием, с которым «благословенный апостол Павел» к ним обратился. По тому, как Климент пишет об этом, можно предположить, что список этого Послания был доступен в Риме. В других местах автор вполне определенно ссылается и на другие Послания – Римлянам, Галатам, Филиппийцам и Ефесянам. Это позволяет с уверенностью говорить о том, что у него был сборник Павловых посланий. Следует заметить, что Климент обращается к ним как к полным благих советов писаниям человека, к которому коринфские христиане, безусловно, должны прислушаться, но не свидетельствует об их абсолютном авторитете. Например, пересказав в 35:5–6 отрывок из Рим.1:29–32 , он пишет: «…ибо Писание говорит…», и цитирует Пс.1:16–23 . Это подводит нас к выводу, что для него Павловы послания не идентичны Св. Писанию, хотя очевидно, что он считает их весьма авторитетными. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Вероятно, именно в Афинах прошли детство и юность Климента и здесь он получил первоначальное образование. Почти нет сомнений в том, что прежде сам Климент, как и его родители, был язычником. На данный факт он сам весьма прозрачно намекает в своем сочинении «Педагог» (I, 1, 1), где говорит, что благодаря Богу Слову «мы, отрекаясь от ветхих мнений, молодеем для спасения ( τς παλαις πομνμενοι δξας πρς σωτηραν νεζομεν) " 196 . Можно предположить, что с юных лет Клименту были присущи жажда истины, поиски подлинной мудрости и религиозная пытливость 197 . Как предполагает Г. Барди, точные детали, сообщаемые Климентом относительно элевсинских мистерий и их специфичной терминологии, позволяют думать, что в молодые годы Климент был посвящен в эти мистерии 198 . Такая пытливость молодого искателя истины заставила его много путешествовать и обращаться к различным учителям, о чем свидетельствуют его собственные слова в приведенной выше выдержке из «Стромат». Поскольку имен своих наставников (за исключением Пантена) он, как говорилось, не называет, то относительно них остается только строить догадки. Из наиболее вероятных первое имя, приходящее на ум, есть имя Афинагора. Не случайно поэтому А. И. Сагарда с большой долей уверенности говорит, что Афинагор «был одним из учителей Климента, и именно первым из них» 199 . Вторым, возможно, являлся Татиан , с произведениями которого Климент был хорошо знаком 200 . Однако здесь мы не выходим за рамки чистых предположений. Лишь о Пантене можно сказать с точностью, что он стал главным и любимым учителем молодого «любомудра» (здесь опять напрашивается аналогия с Аммонием Сакком и Плотином). С «сицилийской пчелой» Климент познакомился около 180 года, и с этого момента Александрия стала как бы второй родиной его. Примерно с 190 года Климент становится помощником (ассистентом) Пантена в преподавании, а после смерти своего учителя (видимо, незадолго до 200 года) возглавляет Александрийскую школу. Блж. Иероним (О знам. мужах, 38) сообщает об этом так: «Климент, пресвитер Александрийской церкви, ученик Пантена... |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
|
|
