| Но я уже знала, что есть еще. А на сегодняшний момент в Южно-Сахалинске таких детей 38, это я знаю как председатель общественной организации родителей деток с синдромом Дауна «Солнечный мир». А общая статистика везде одинаковая – на 700–1000 новорожденных один ребенок рождается с синдромом Дауна. Был один забавный случай с Кирой. Мы собирали анализы к операции на сердце и пошли к окулисту. Везде ходили вместе с мужем, он меня поддерживал. Стали объяснять уже пожилому доктору, что скоро едем на операцию. Она заявляет: – А зачем такому ребенку продлевать жизнь? Сколько проживет, столько и проживет. Я растерялась, а муж так подчеркнуто вежливо ее спрашивает: – А вам долго до пенсии? – Два года. – А зачем вам пенсию платить? На сколько хватит запасов, столько и проживете. Но не всегда получалось так ответить. Обычно я просто начинала плакать. Не наказание, а дар Божий В полтора года Кире в Новосибирске сделали операцию на сердце. Ждали столько времени, потому что делать операцию оптимально, когда ребенок достигает веса 10 кг. Наш случай был не срочный. И вот там отношение врачей было очень хорошим. К Кире относились как к обычному ребенку. Она в этом возрасте ползала, все умилялись, так забавно. Сидеть Кира начала в девять месяцев, но мы с шести сажали ее в подушки в коляске, чтобы соседи не заподозрили ничего необычного. Мы долго не объявляли наш диагноз, скрывали. Мы думали, что никто ничего не видит, не замечает. Это только сейчас я понимаю, что все всем было понятно. В год мы с Кирой начали ходить в реабилитационный центр, а ведь мы сначала не знали, что есть такой. Нам сказала женщина из нашего подъезда, у которой ребенок с ДЦП. Я решила, что она точно должна знать, что мне делать. И тогда мы прошли консультации у всех специалистов: у психолога, логопеда. И с тех пор, как в школу – с сентября по май – мы ходим на занятия в этот центр. Сейчас Кире шесть лет, и она совершенно нормально разговаривает, как обычный ребенок. Надеюсь, что через год-два она пойдет в обычную школу. |
| И договорив последнюю фразу, Нора выделилась из толпы и спокойно направилась к своему месту, где снова уселась за прерванное чтение. — Mesdam " очки, она нарочно! Не верьте ей! — отчаянно зашептала Миля Корбина, взволнованная и испуганная за своего кумира. — Она это говорит так, чтобы остановить вас! Она не выдаст! Ей-Богу же, не выдаст! И Миля для подтверждения своих слов усиленно закрестилась на висевший в углу класса образ Богородицы. — Пусть попробует только! — недобро усмехнулась Маруся и бросила в сторону склонившейся над книгой Норы взгляд, исполненный ненависти, злобы и вражды. Покончив с заговором, девочки успокоились немного. Казнь Гадюки была решена. ГЛАВА XII Роковые булавки. Отверженная. Суд и расправа Это случилось ровно через три дня после «заговора». Историк Козелло — смуглый, красивый брюнет небольшого роста, которого я обожала взапуски с Кирой и Милкой, — окончил рассказ о распадении римского государства, четко расписался в классном журнале и, кивнув нам своей характерной крупной головою, не торопясь вышел из класса. Fraulein Hening, дежурившая в этот день, собственноручно открыла форточку для вентиляции воздуха и заторопила нас выйти в коридор, как это требовалось после каждого урока. Маруся была особенно возбуждена в этот день. Она поминутно смеялась без причины, заглядывала мне в глаза и то напевала, то декламировала отрывки своих стихов. Ровно за минуту до начала урока, она кликнула Киру и Белку, и они втроем незаметно пробрались в класс и присели внизу кафедры, так что их не было видно. Я не подозревала, что они делали там, но когда мы все вошли в класс после коротенькой рекреации, три девочки как ни в чем не бывало сидели на своих местах и усердно повторяли уроки. Тотчас же по первому звуку колокольчика в класс вошел Терпимов. Я не видела его после случая с Кирой, и теперь он показался мне еще более противным и отталкивающим, чем когда-либо. Мне показалось даже, что при входе в класс он как-то особенно торжествующе взглянул на бедного Персика, присмиревшего на своем месте. Я взглянула на Марусю. Она вся была олицетворенное ожидание. Лицо ее побледнело… Губы дрожали, а искрящиеся, обыкновенно прекрасные, теперь злобные глаза так и впились в ненавистное лицо учителя. |
| Раньше люди говорили: только бы войны не было. Казалось, что это самое страшное — война. Нам, войну не видевшим, кажется, что в те четыре года жизнь вообще прекратилась, что был ад на земле. Но и в то время люди любили, и дети рождались. Моя тетя вспоминала, как познакомилась с мужем на фронте. Она была студенткой, сразу пошла на фронт, в медсанчасть, там и встретили друг друга. После войны у них родились двое детей. Как-то мои дядя с теткой приехали на встречу фронтовых друзей в Ленинград из Запорожья. Я тогда в молодежном театре играла в спектакле «Концерт фронту». Это был спектакль-концерт, с фокусником, фронтовыми песнями, танцами. Я их пригласила на спектакль и попросила надеть ордена, а тетя Мария свои медали плащиком прикрыла. Я говорю: «Тетя Маруся, не прячьте медали». А она все стеснялась. Почему? Им ли было своих орденов стыдиться? …В 1991 году мы вместе с блокадницей Кирой Крейлис-Петровой снимали фильм «Окно в Париж». И гуляя по Парижу, увидели, что на лотках, где продают сувениры, лежат фронтовые шапки, медали и ордена. Мы ужаснулись. Может, если бы мы каждый день на улицах видели стариков с фронтовыми наградами, то наши души не черствели бы. И вот, в финале нашего концерта показывали фокус: ассистентка сбрасывала салфеточку с подноса, а на нем была рюмка. И фокусник всегда выходил к зрителям, искал фронтовика и подходил к нему со словами: «Наркомовские сто грамм». Что было с людьми, вы бы видели! Когда фокусник подошел к дяде Толе, тот, крепкий, сильный человек, встал и не своим — дрогнувшим — голосом сказал «За победу!» Выпил рюмку и опустился на кресло, уставившись куда-то вбок — только бы не заплакать. Это был 1986 год, последняя наша с ним встреча. Нина Усатова Актриса театра и кино, народная артистка России. Родилась на станции Малиновое озеро Алтайского края. В 1979 году окончила театральное училище имени Б. В. Щукина. С 1980 по 1989 годы работала в Ленинградском государственном молодежном театре. В 1989 году пришла в труппу Академического Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова. В кино дебютировала в 1981 году; широкая известность пришла к актрисе после роли глухонемой женщины в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего года» режиссера Александра Прошкина. |
| Теперь до пригорода В. можно добраться в десять минут на метро, а тогда нужно было добрый час тащиться на трамвае. Теперь В. – та же Москва, а тогда это было скучное место, и наш неуклюжий одинокий дом, который так и хотелось огородить, выглядел очень странно рядом с дряхлыми дачами, украшенными столбиками, перильцами и резными петушками. Но не только домом – и комнатой своей я не могла похвалиться. У нее было только одно достоинство – прекрасный вид на Москву-реку, которая и зимой была хороша, особенно под вечер, когда сумеречный рассеянный свет приходил откуда-то издалека и под сугробами появлялись чистые овальные тени. И мне представлялся маленький портовый городок за Полярным кругом, где по деревянным улицам ходят в упряжке олени. «Но рядом с оленями, – писал Сеня, – бегут вперегонки лесовозы и автомобили, лошади и ездовые собаки, и таким образом перед глазами проходит вся история человечества, начиная с родового строя и кончал социалистической культурой. Сейчас строим новый город, везде срубы и срубы, улицы засыпаны щепкой, и управление аэропорта переехало в новый великолепный трехэтажный дом с „холлом“ – по вечерам мы сидим в этом „холле“ и читаем Вольтера. Интересно, что этот „современный“ автор стал у нас уже так популярен, что цитаты из его произведений украшают стенные газеты. Я думаю о тебе так много, что мне даже странно, откуда берется время на все остальное! Это потому, что все остальное – это тоже каким-то образом ты, особенно в полете, когда думаешь что-нибудь или поешь и снова думаешь – все о тебе…» В ту зиму у меня было довольно трудно с деньгами, потому что мне присылали деньги из Уфы, где находилось Башкирское геологическое управление, и часто задерживали. Время от времени приходилось посылать ругательные телеграммы. Кроме того, мне негде было обедать, а готовить себе я ленилась. Словом, я совершенно одичала и однажды, примерив свое шелковое парадное платье, села и стала плакать от злости. Первый раз за всю зиму я собралась в театр – к Вахтангову, на премьеру «Человеческой комедии», – и оказалось, что у меня старомодное платье с какими-то хвостами, которых уже сто лет как никто не носит. Потом мы с Кирой что-то сделали с платьем – подкололи, подшили. Но вечер был испорчен. |
| Подпись: «Отмолился». Автор этих чудесных фотографий Наталья Хоменко. Не пройдёшь и мимо работ Ольги Немчиной. Её фото напоминают пронзительные пейзажи Левитана, Поленова, Нестерова. У меня даже возник маленький бизнес-план: вот бы её фотографии разместить на календарях, коробках конфет. Пошли бы они нарасхват. Юрий Ахметович разделяет моё впечатление, но и замечает: «Знаете, почему жюри отдало предпочтение всё-таки Сокову? В его работах художественно раскрывается религиозная жизнь Церкви. И это не может не задеть духовные струны в душе неверующих зрителей. А это очень важно. Точка в этом творческом марафоне поставлена ну оч-чень привлекательная: паломническая служба «Радонеж» наградила победителей путёвками по маршруту «Скандинавия-Италия» и на Валаам-Соловки-Кижи. ЛЕТИТЕ, ГОЛУБИ, ЛЕТИТЕ Дорогу на Птичий рынок спрашивать не надо, людской поток привёл меня с пятилетней внучкой Кирой, что называется, прямо по адресу. Я объясняла ей, что сейчас мы купим какую-нибудь полевую птичку. А в день Благовещения выпустим её на волю, и станет она нашим ходатаем пред Богом. Как любознательный ребёнок она, естественно, спросила: какой смысл покупать птичку, а потом её отпускать. Чтобы ответить, мне пришлось порыться в книгах. Обычай выпускать птиц на волю многовековой, если не сказать, тысячелетний, и символизировал он свободу христианской души от греха, а значит, от смерти. Революционный смерч, казалось, с корнем выкорчевал этот обычай из жизни людей. Но вот канули в лету почти восемьдесят студёных лет, наступила перестройка. И тогда группа православных граждан в лице своего лидера Евгения Константиновича Никифорова предложила нашему Патриарху возродить два древнейших православных обряда. Первый – шествие Патриарха на осляти в Вербное воскресение, в память о шествии Христа. По обрядовой традиции, Патриарх на белом коне выезжал из ворот Спасской башни Кремля, а под уздцы коня вёл сам царь, что означало царское смирение перед духовной властью. Патриарх, как опытный человек, не отбросил эту идею, но сказал, что время для неё ещё не пришло. |
| Мне устроили в этот же день встречу с мужем, чтобы скорее сообщить ему о диагнозе ребенка. Говорю ему: «Диагноз подтвердился. Она… (дура, даун, идиотка…, язык не поворачивается это произнести, и я просто кручу у виска). Если ты захочешь от меня уйти, я тебя пойму». За это муж обижен на меня до сих пор – как я могла такое про него подумать! Так вот, официальная часть с заведующей закончилась, началась неофициальная. Она меня вылавливала в коридоре и внушала: – Понимаете, это же будет уровень поломойки! А я на нее смотрю недоуменно: – Она что – будет в состоянии полы мыть?! – Ну, полы сможет, да. – Какое счастье!!! – У нее такой тяжелый порок сердца, надейтесь (!), что она умрет и снимет с вас все проблемы. Для меня такие заявления выше всякого понимания. У врачей, может, такая специфика? Из-за профессии? Хотя, конечно, не все такие. Когда мы с Кирой лежали в отделении патологии новорожденных, там никто мне ничего не говорил, занимались сердцем. Примерно на четвертый день пришла врач-кардиолог, она посмотрела на Кирочку и говорит: – Какая хорошая девочка! Вы знаете, у них такие хорошие перспективы! Если с ней заниматься, то она много что сможет. Это был первый человек, который сказал что-то хорошее. И я немного успокоилась. Ведь когда рожаешь такого ребенка, то кажется, что весь мир против тебя. Ты же живешь, руководствуешься определенными критериями, у тебя сформированная база ценностей: если ты будешь делать это, это и это, то у тебя будет все хорошо. А тут все так переворачивается, что невольно начинаешь думать: а правильно ли я жила? Начинается бесконечное копание в себе. Потому что такой ребенок воспринимается как наказание. Первый вопрос: «Почему мы?», потом «За что?» «А зачем такому ребенку продлевать жизнь?» Плакала я полгода. Потом поняла: хватит рыдать, надо заниматься ребенком! Я начала взрывать Интернет, в Южно-Сахалинске ничего не нашла. Многих врачей спрашивала, и массажистка в поликлинике мне сказала: – Вы такая в городе одна. Я 20 лет работаю в больнице с проблемными детьми, и у меня ни разу не было ребенка с синдромом Дауна. |
| – Вы знаете, Юра, нас тоже тут заперли, когда мы с Юлей зашли часовню осмотреть, – начала было рассказывать Аня, но Юлька ее оборвала: – Помолчи, Ань, минутку, а? Юрик, расскажи толком, как ты сюда попал? – Ну, я сюда пришел… Слушай, а давай-ка отойдем в уголок и я тебе все на ухо расскажу. Извините, Аня, у нас личные секреты. – Да, пожалуйста… – немного обиженно протянула Аня. – Я могу и уши заткнуть. – И очень правильно сделаешь! – бросила Юлька. Они с Юриком отошли в угол, и он начал что-то шептать ей на ухо. Слушая его, Юлька раскрывала рот все шире и шире, а когда он закончил, заревела в голос. – Ты чего это, Юлька? Ну напишешь другое письмо… Хотя, впрочем, написать-то можно, вот отнести некому. – Ты ничего, Юрик, не понимаешь! Это уже настоящий киднеппинг начинается, вот что! Письмо перехвачено, а папе будет отправлено другое. Твоему, кстати, скорее всего, тоже – иначе зачем бандиты тебя к нам подбросили? А где Гуля с Кирой? – Они у Киры. Я им велел сидеть и не высовываться, пока я за ними не приду. – Это ты правильно решил, а то их тоже поймают и сюда запихнут. Ой-ой-ой, что же теперь будет? – рыдала Юлька. Аня подошла к ней и обняла за плечи. – А иди ты! – Юлька сбросила с плеча Анину руку. – Из-за тебя все! – Я-то тут при чем? – обиделась Аня. Она отошла от сестры и села на спальник, обняв колени руками. Она ничего не поняла, кроме одного: Юля почему-то снова начала на нее злиться, и это Ане было горше всего. – Юрик! Ты такой умный! Ну придумай что-нибудь, а? Как нам отсюда выбраться? – заныла Юлька. – Твоя затея – ты и думай. Сама со своим киднеппингом разбирайся. – Ага, все на меня одну сваливать, да? Это нечестно! Тебе ведь тоже эта затея нравилась, признайся! Значит, ты так же виноват, как и я. – Извини! Ты – организатор, а я только скромный соучастник преступления. – Какого преступления, Юра? – спросила Аня. – Преступление называется киднеппинг, прекрасная псковитянка. Юлька вздумала разыграть… – Юрка, замолчи сейчас же! – Не могу молчать! Дело приняло такой оборот, что твоя сестра тоже имеет право знать, что происходит на самом деле. Ты сама признала, что идет уже не игра в киднеппинг, а самое настоящее похищение с последующим выкупом. И ты права, что сумма выкупа навряд ли останется прежней. |
| Кончилась война, прошел сорок пятый год, начался сорок шестой, нас перевезли в Москву, режим тот же. Многие стали просить о демобилизации, в том числе и я. В апреле месяце демобилизовали в высоком чине полковника (никогда не участвовавшего в войне), мне в это время было 46 лет, Кире 44 года. На машине привезли домой. Приехал взволнованный, открыла соседка по коммуналке, милая старушка Мария Петровна; увидев полковника, не узнала, но потом дала ключи от комнаты и все время порывалась что-то сказать, тревожно глядя на меня. Зажег свет, все было как прежде, но в углу стояла детская кроватка, лежали детские вещи и игрушки. Пытался осмыслить, но услышал звук открываемой входной двери, детский голосок, слова Марии Петровны: “Он приехал”. Кира что-то ответила и вошла в комнату, пропуская впереди себя девочку лет трех. Бросился к жене со словами: “Кира!” Перед этим, сидя у стола, молился, благодаря Господа, что дома и встречу Киру. Словно защищая от меня девочку, прижав к себе и смотря расширенными глазами, не сказала, а простонала: “Это моя дочь! Моя!” – “Кира! – повторил я, – Кира!” – “Это моя дочь! Ты понял? Моя!” “Девочка родилась без меня, Кира вышла замуж”, – промелькнула мысль. “Ты вышла замуж?” – “Нет, не вышла, но это моя дочь”. Я замолчал, не осознавая, что должен делать и говорить. Собрав всю свою волю, сдерживая волной нарастающее раздражение, разочарование и гнев, подошел, взял на руки девочку и спросил: “Как тебя зовут?” – “Катя!” – и доверчиво потянулась ко мне. Доброе личико, глаза, весь ее облик являл сходство с Кирой. Девочка спросила: “Ты папа? Мама рассказывала о тебе”. “Одеться и уйти, – мелькнула мысль, – и больше никогда не видеть Киру, не встречаться”. Но она – жена, о. Арсений благословил нас, я соединен с ней таинством брака; бросить, оставить одну с ребенком? Где же моя вера? Этому учил о. Арсений? Да! Кира совершила ошибку, предала меня, нарушила законы веры, заповедь. Я угнетен, раздавлен, но имею ли право судить, наказывать, накладывать трудности на жизнь ранее любимого человека? – И ответил сам себе: “Нет, не имею, я и сейчас люблю свою жену Киру”. Опустил Катю на пол, подошел к жене, сказав: “Давай помолимся Богу и Пресвятой Богородице”. Горько заплакав, она сказала: “Прости меня, я виновата перед тобой, Господом, о. Арсением. Знаю – совершила смертный грех. Все тебе расскажу. Скажи: что нам троим сейчас делать? Скажи!” Взяв ее за локоть, повел к иконам; молитвы читал я, Кира все время плакала. Всю ночь просидел в кресле, молился и думал, думал. Кира уложила Катю, не раздеваясь легла на кровать, под утро тревожно уснула. |
| Боже мой, как же она рыдала, повторяя: “Юра! Юра! Прости!” Ужас охватил меня, мне было жалко, больно, что я обидел Киру, но невысказанное, не до конца осознанное чувство не давало возможности разорвать невидимую разделявшую нас преграду. Я взял Киру за локоть и стал вслух читать молитвы перед иконой Владимирской Божией Матери, а Кира рыдала и никак не могла остановиться. Закончив молиться, положил ей руки на плечи, усадил рядом с собой на диван, обнял, прижал к себе и стал молча и тихо проводить рукой по ее голове, плечам и рукам, осознав всю свою неправоту, жестокость, безудержное зазнайство и гордость, опустился перед ней на колени и, обняв, сказал: “Бога ради, прости меня, я не прав, надуманной отстраненности больше не будет – ты знаешь, я люблю тебя. Все мое поведение было результатом ложной гордости, и не этому учил нас с тобой о. Арсений”. Поднял, поставил перед собой и много раз расцеловал. Все прошло, рухнуло, осталась вера в Господа, соединяющая нас, дети – центр земной жизни, и любовь, скрепляемая верой и милостью Божией. Я был неправ и виноват перед Кирой, забыв благословение духовного отца, забыв, что она – моя жена, доставлял мучение Кире и самому себе, сейчас это исчезло. Никогда я не говорил, не спрашивал Киру, что толкнуло ее в годы войны совершить ложный шаг и родить ребенка. Однажды, через несколько лет она внезапно сказала: “Юрий! Все, чему учил о. Арсений, все, чему посвятила жизнь: вере, Богу, тебе, мужу, – пало в одно мгновение бездумно, подло. Это случилось единожды, гнусно, противно, безвольно; поняла – будет ребенок, уничтожить его нельзя, это убийство, огромный смертный грех перед Господом. Даже если бы не было ребенка – все равно призналась бы тебе в неверности; хотя это тоже смертный грех, но не убийство ребенка, Ангел Хранитель дается ему еще до рождения”. Больше об этом никогда не говорили. В 1958 г. из лагеря после 18 лет заключения возвратился о. Арсений. Дети выросли, Кате 15 лет, Сергею 16 лет. Мне было пятьдесят восемь, Кире – пятьдесят шесть лет, но она была такой же красивой и стройной, на вид можно было дать не более сорока. У нее всегда была особенность выглядеть на пятнадцать-шестнадцать лет моложе. |
| Сцена этого допроса — тоже ключевой момент романа. Оказывается, дон Рэба догадался, что Румата не тот, за кого себя выдает, что он чей-то агент. Он понимает, что за Руматой стоит сила, и хочет этой силой воспользоваться, потому и предлагает ему сотрудничество. Это, разумеется, точка кульминации — прямое столкновение героя с антигероем. При этом Румата уверен, что в столкновении победил, что запугал дона Рэбу, что навязал ему свою волю. На следующий день Румата, освобожденный, наделенный полномочиями, отправляется в Веселую башню за доктором Будахом, попутно спасая там барона Пампу. Затем ведет Будаха к себе домой, и там происходит уже упомянутый философский спор. Далее происходит разговор с Аратой Горбатым, а вечером Румата везет уснувшего Будаха в Пьяную Берлогу, вручая с рук на руки дону Гугу, то есть Пашке. Интересный момент, кстати: эвакуировать Будаха из Ирукана пришлось потому, что тамошний герцог задумал заточить его в темницу. А в итоге Будаха приходится возвращать туда же, в Ирукан, и как-то иначе решать вопрос. В Пьяной Берлоге происходит очередное совещание с коллегами, и после случившихся в Арканаре событий те наконец признают правоту Антона. Поздно вечером, либо уже ночью, Румата возвращается к себе домой, мило разговаривает с Кирой — и тут начинают ломиться люди дона Рэбы, получившие приказ захватить девушку в качестве заложницы. И финал арканарской истории: Киру убивают, у Руматы окончательно едет крыша, он обнажает мечи и идет в королевский дворец убивать дона Рэбу... ну и остальных, встретившихся по пути, тоже. Фраза Пашки в эпилоге: «…словом, видно было, где он шел». Земляне, слишком поздно узнавшие о случившемся, распыляют над городом усыпляющий газ и тем самым останавливают резню. Антона находят и отправляют на Землю лечиться. И это — эпилог романа. Драма номер один: крах Антона Теперь давайте разберемся, что, собственно, происходит в романе. Точнее, вокруг чего выстраивается сюжет? Какие тут можно увидеть драмы (если не сказать трагедии)? Прежде всего это драма самого Антона-Руматы, это история о том, как разрушается его личность, как обстоятельства становятся сильнее, чем все полученное им гуманистическое воспитание. |
|
|
