| А ты говоришь: " окружающая жизнь вопит " . Это ты сам вопишь своими страстями. Ведь мы совсем не знаем, что происходит внутри человека, и судить о нем мы не можем. Даже если этот человек - самый страшный преступник, кровожадный убийца, мы все равно не знаем происходящего в его душе, нам неизвестно, почему он совершил преступление, какие причины привели его к падению, для нас остается тайной и то, что он переживает сейчас, в данный момент, насколько он раскаялся, изменился, не знаем мы также и того, что в подобной ситуации делали бы мы сами. Окажись мы в подобных обстоятельствах, быть может, мы сделали бы что-то гораздо более страшное или пришли бы в еще худшее нравственное состояние. Поэтому когда мы говорим, что окружающая жизнь " вопит " , то это лишь означает, что мы не применяем к себе Евангелие. Вопрос. Как быть, если уныние появляется от усталости или болезни? Ответ. Что такое, собственно, усталость и болезнь? Не только те люди, которые соблазняют нас согрешить, но и наши болезни, телесные скорби, наше телесное изнеможение, какие-то житейские трудности по отношению к душевной жизни также являются чем-то внешним, это то же самое искушение. Человек может унывать от голода. А что такое голод? Это же собственное чувство человека. Можно унывать от усталости, от болезни, впадать от этого в отчаяние. Причина этого - сильное действие страсти отчаяния, уныния, печали. Все дело, опять же, в душевном состоянии, а не в чем-то внешнем. Болезнь по отношению к душе - это тоже внешнее обстоятельство. Мы видим многих угодников Божиих, которые страдали тяжкими болезнями и это вменялось им в подвиг. Приведу поразительный пример: Пимен Многоболезненный испросил себе болезнь для того, чтобы родители не смогли забрать его из монастыря, из Киево-Печерской Лавры. Ему было открыто, что он будет болеть всю жизнь и выздоровеет за три дня перед смертью. От своего недуга он не мог ходить, за ним ухаживали, но иногда очень плохо, часто забывая о нем, как это, к сожалению, нередко случается; он много лет страдал, но в страдании своем благодарил Бога, поскольку вымолил у Него эту болезнь для того, чтобы остаться в обители. |
| В зданиях, построенных по желанию и на личные средства митрополита, отражались его образованность и тонкий художественный вкус. Своеобразным памятником правления Рафаила Заборовского стал главный вход Софийского монастыря с воротами, исполненными в виде брамы. Сегодня, для того чтобы увидеть это оригинальное сооружение, нужно пройти через узкий Георгиевский переулок, где оно оказалось вследствие неудачной застройки XIX века. Изначально брама состояла из арки с высоким фронтоном и небольших сторожек, устроенных по обеим сторонам ворот. С годами уровень тротуара поднялся более чем на 1,5 м и пропорции старинных построек изменились. Ныне замурованный арочный проезд прежде выглядел более высоким, поражая зрителя сложностью форм, изяществом общей отделки и красотой лепного орнамента. Тем не менее гости современного Киева могут по достоинству оценить талант создателя брамы, известного петербургского архитектора Иоганна Шеделя. Обрамленный широкими пилястрами проем дополнен колоннами, служащими опорой арки проезда, увенчанной великолепным фронтоном. Всю его плоскость заполняют каменные узоры. Непосредственно под аркой имеется рельеф, где изображены пылающее сердце, венки и пальмовые ветви в качестве герба митрополита Заборовского. Выше помещены корона и еще одно горящее сердце. Все эти мотивы Шедель повторил в отделке четвертого яруса колокольни Киево-Печерской лавры. Башня для главного киевского колокола создавалась как парадный въезд в Софийское подворье. Специалисты посчитали такое расположение колокольни самым удачным, поскольку именно с этого места постройка представлялась во всем своем великолепии. Устремленная ввысь, она контрастировала с низкими стенами. Ее автор умело скомбинировал криволинейные, прямоугольные и треугольные элементы в обрамлениях, чем достиг впечатления живописности фасадов. Однако более важная роль в создании парадного эффекта отводилась цвету. После реставрационных работ в середине XX века колокольню выкрасили в бирюзовый цвет, а первоначально ее стены были покрыты кобальтом, на темном фоне которого выделялись белые лепные орнаменты, наличники, карнизы, тяги вокруг ниш. Затем фасады здания стали зелеными: неудачно выбранный тон затмил детали, окрашенные в различные тона с преобладанием красного, желтого, синего. |
| —422— обстоятельно (рассматриваемое сочинение заключает в себе XVI+208 стр. мелкого и убористого письма). После не очень пространного введения автор говорит о насаждении и распространении монашества на Руси, довольно подробно излагает историю Киево-Печерского монастыря с внешней и внутренней стороны, кратко (по скудости сведений) описывает северно-русское монашество (Псковско-Новгородское, Владимиро-Суздальское и Полоцко-Смоленское) в лице его важнейших монастырей и подвижников; затем следуют главы о колонизации монашества, просвещении и печаловании, уясняющие значение монашества для древней Руси в гражданско-политическом, религиозно нравственном и литературно-просветительном отношении; нарисовав, наконец, идеал монашества и указав отступления от него, автор делает заключительный вывод из своей работы и говорит нечто в защиту современного монашества. Таково общее содержание работы о. Максима. Хорошо делает автор в том случае, когда в начале сочинения пытается дать критическую оценку труду проф. Казанского, посвященному истории русского монашества от XI до XIV века, указывая его достоинства и недостатки. (XII-XIV стр.). Но напрасно бы мы стали искать критического отношения к пособиям в дальнейшем изложении. У светских историков автор заимствует не только их взгляды и детальную разработку вопроса, но отчасти даже и выражения. Непродуманное следование пособиям повлекло автора к следующим ошибкам. Во-первых, он высказывает неглубокий, довольно внешний взгляд на монашество. Впрочем, и собственные суждения автора о монашестве не отличаются глубиною (стр. II I, XVI, 6, 53 и др.). Во-вторых, в сочинении можно встретить противоречия. Например, на стр. 2 и 111 говорится о том, что восточно-византийское монашество прекрасно привилось и акклиматизировалось на северно-русской почве, а на стр. 182 высказывается диаметрально-противоположное суждение. В-третьих, напрасно автор следует тем историкам, которые стараются почему-то резко разграничить византийское и древнерусское монашество, идеал первого рисуя, как попечение исключительно о своем личном спасении, |
| Специально ростовщичеству посвящена ст. 50, в которой речь идет о даче в долг как денег под проценты, так и меда или жита с условием возврата в большем количестве. Идя в целом навстречу кредиторам и не ограничивая в принципе их права ставить условия нуждающимся в ссуде, закон в то же время берет под контроль деятельность заимодавцев, требуя, чтобы долговые сделки совершались в присутствии послухов. При взыскании кредитором ссуды со своего должника послухи должны подтвердить, что его претензии соответствуют тому, что было оговорено при заключении сделки. Ст. 51 разрывает текст статей 50 и 52 конструктивно и логически и является, по-видимому, позднейшей вставкой 820 . Выделяется ст. 51 из окружающего контекста и по содержанию. В ней говорится, что «месячный рез» (т. е. процент с долговой суммы высчитываемой за каждый месяц кредитной сделки) можно брать только при кратковременных ссудах («оже за мало»). Если заем длился не менее года, то при получении долга кредитор не имеет права производить расчет процентов, исходя из определенной их суммы за каждый месяц. Он может взять с должника 50 % за год. Вероятно, данное постановление, несколько стеснившее произвол ростовщиков, было издано в результате того народного восстания, о котором рассказывает Патерик Киево-Печерского монастыря. Ст. 51 дополнила устав о купеческих сделках и долговых обязательствах, выпущенный Святополком в Киеве в 1097 г. Поскольку восстание произошло, как указывалось, в период между 1097 и 1100 гг., к этому времени относится и текст ст. 47 – 52 в окончательном виде. Возможно, их оформление следует приурочить к Витичевскому съезду 1100 г. На Витичевском съезде разбирались последствия феодальной войны, приведшей к разрыву торговых связей между Киевом, Галичем, Перемышлем, результатом чего явились дороговизна товаров, обнищание населения, обострение социальных противоречий, открытое проявление народом своего недовольства. В Витичеве князья Святополк Изяславич, Владимир Всеволодович, Олег и Давыд Святославичи судили Давыда Игоревича как виновника усобицы. Повесть временных лет описывает этот суд колоритно и ярко. Прибыв на съезд, Давыд Игоревич спросил других князей: «На что мя есте привабили? Осе есм. Кому до мене обида?» Ему ответили: «Ты еси прислал к нам: Хочю, братья, прити к вам, и пожаловалися своея обиды. Да се еси пришел и седишь с братьею своею на одином ковре: то чему же жалуешься? до кого ти нас жалоба?» 821 |
| Киево-Печерского монастыря, произведенный из наместников оного же в 1624 г. и в сем звании скончавшийся 8 апр. 1626 г». (I. стр. 187. См. таковую же биографио С. Коссова – II., стр. 204). Чем обусловливалось такое невнимание к жизни южно-русского таланта, – не знаем. – Исключая эти и им подобные биографии, нами указанные и отнесенные к третьей категории, и из числа отнесенных нами ко 2-ой и отчасти к 1-ой категории биографий есть не мало таких, в коих встречаются пробелы в хронологических данных касательно рождения или смерти автора, или же неопределенные указания на какие-нибудь две даты относительно одного и тогоже события (напр., родился такой-то тогда-то, а «может быть», «или» тогда-то), на место служения, сан и пр. (См., напр., стр. 1 т. – 12, 21, 34, 37, 40, 48, 50, 55, 56, 57, 63, 65, 66, 75, 76, 77, 89, 96 (две биографии), 97, 104 568 , 104 (2-я биография), 113, 114, 140 и т. д.; II т. – 1, 5 (две биографии), 7, 8, 10, 11, 23, 24, 25, 26, 37, 41, 42 (2 биографии), 44, 54, 56, 75, 79, 82–3, 95, 96.., 324 569 и мн. др. Излишне, думаем, продолжать выписки страниц. Видно, что у м. Евгения сплошь да рядом встречаются разные пропуски и неточности, не особенно-то желательные в Словаре писателей, в котором читатель вправе искать более обстоятельных биографий. Но и теперь, как прежде, мы должны сказать, что виною всему этому был не один только Евгений, а те «чу жие ошибки», на которые он жаловался в письме к Хвостову от 22 ноября 1818 г. и которые сам считал причиною своих словарных ошибок (Сб. ст. Ак. Наук, V, I, стр. 171)... 570 С своей стороны преосвященный труженик употреблял иногда самые серьезные усилия для того, чтобы решить вопрос о времени жизни писателя и об его личности. Так, именно, он поступил по отношению к известному паломнику игумену Даниилу, по отношению к Иоанну – «первоначальному сочинителю Новгородской летописи, пр. Нестору и др... «В каком веке жил (Даниил), и когда предпринимал свое путешествие, о том, пишет преосв. Евгений, ничего не говорит он в своих записках. |
| 125–174. Более сказал Евгений о архимандритов» (гл. IX; ср. стр. 119–125, по др., и совершенно вновь повел речь «О Патерике печерском» (гл. Словом, Евгениевское «Описание лавры» много подробнее и обстоятельнее предшествующего, служившего ему пособием, и после него историку знаменитой киевской обители нет никакой нужды обращайся за справками к «Краткому историческому описанию» ее 1791, 1795, 1805 и 1817 годов. Что касается другого пособия, бывшего под руками у нашего автора, Тератургима Аф. Кальнофойского, то в некоторых случаях 399 сам же Евгений отсылает к нему своего читателя. В отношении к этому пособию он, нужно заметить, был не особенно разборчив и потому вслед за ним делал некоторые ошибки (стр. 40 и 99), исправленные впоследствии Закревским. 400 Кое-какие и под час очень важные ошибки преосв. историк делал и при пользовании первоисточниками, и первее всего грамотами. Так, он принял за подлинным грамоты Андрея 10. Боголюбского 1159 г. и константинопольского патриарха Максима 1481 г. и часто ссылался на них, особенно на первую. 401 Между тем это позднейшая фальсификация. 402 В вопросе о начале Печерского монастыря м. Евгений вовсе не разобрался, приведя лишь кучу разноречивых свидетельств о двукратном путешествии преп. Антония на Афон и год его смерти (стр. 4 и 6). Причина этого, впрочем, не в нем самом, а в известных ему позднейших списках Патерика, «во многом (между собою) разноречивых» (стр. 128), в его печатных редакциях (славянской и польской), в летописях, Синопсисе и др. источниках. Поставленный вопрос легко бы разрешился, если бы пр. Евгению были доступны древнейшие рукописные Патерики, из которых на один (XIV ст.) он сам указывает (по слухам, конечно; стр. 123) и в которых нет ни слова о первом путешествии Антония на св. гору при кн. Владимире, равно не говорится и о сорокалетнем житии его в пещере, а лишь только о многолетием. Самое рассуждение м. Евгения «О Патерике печерском» (гл. XVI), удовлетворительное в свою пору, перестало уже быть таковым с 1888 г., когда на страницах мартовского «Журнала Министерства Народного Просвещения» появилось исследование о том же предмете А. |
| Н.Ф. Сумцов Введение Под названием апокрифов известен обширный отдел литературных памятников, построенных на канонических сказаниях ветхозаветных, новозаветных и на житиях святых, с примесью к библейским сказаниям народных преданий и вымыслов. В апокрифическую литературу входят сказания и песни, дополняются и поясняются библейские мотивы с точки зрения народной психологии и частных особенностей народного быта. Это – литература безыменная, т. е. без указаний на авторов и без хронологических дат. Возникнув в древнейшие времена, преимущественно в первые века христианской эры, апокрифы распространялись по мере распространения христианства, как любимое чтение грамотных людей. Они отчасти изменялись в разных странах применительно к образу жизни и нравственному характеру народа и переходили в народную словесность и в искусство. «С литературной точки зрения, замечает проф. Порфирьев, апокрифическая сказания составляют обширную область богатого религиозного эпоса, в котором посреди заблуждений, анахронизмов и противоречий встречается много замечательных идей, смелых и оригинальных мотивов, много в высшей степени трогательных и поэтических картин. Потому эти сказания были всегда любимы, переходили от одного народа к другому, проникали в искусство и литературу, доставляли, особенно в древние и средние века, сюжеты для духовной поэзии, живописи и скульптуры и вообще имели огромное влияние на склад тех религиозных народных понятий, которые еще до сих пор существуют в народных массах». 1 В южной Руси апокрифы нашли благоприятные условия для своего развития и распространения. В домонгольское время народная жизнь текла по широкому руслу свободы и просвещения. Культурное развитие шло быстро, что обнаружилось преимущественно в живом и деятельном усвоении христианства и в блестящем развитии светской поэзии. Живое чувство народности сквозить во всех проявлениях древне-киевского быта. Суровая аскетическая регламентация жизни, выходившая из стен Киево-Печерского монастыря, не могла подавить движения народной жизни, исполненной свежих, поэтических начал. Движение это было настолько сильно, что проникло в притворы и на хоры храмов во фрески и водило пером монахов-летописцев. «Страна, благословенная дарами природы, говорит Аристов о южной Руси, необыкновенное плодородие, роскошная растительность, умеренность и благорастворение климата развили живое воображение, теплоту и мягкость чувства в душе южного человека, которые давали силу и способ представить рассказы в ясных картинах. 2 |
| Вернуться 36 Власяница – рубаха, сотканная из самого грубого полотна. Монахи надевали ее на голое тело, борясь с искушениями. Вернуться 37 Страхования – искушения аскета страхом. Всевозможные видения, вызывающие чувство страха. Вернуться 38 Современные печатные– издания… – имеются в виду издания: «Патерик Киево-Печерского монастыря». 1911. Изд. Д. Абрамович; «Памятники русской литературы XII–XIII веков». 1872. Изд. В. Яковлев. Вернуться 39 Тавматургия – буквально «чудотворения», то есть способность подвижника преодолевать материальные законы бытия: исцелять, предвидеть будущее. Вернуться 41 Молитва Иисусова – кроме обычной, храмовой молитвы, подвижник прибегает к индивидуальной, келейной молитве. Но высшей ступенью подвижнического подвига исстари считалась молитва Иисусова: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного». При кажущейся внешней простоте этой молитвы она требует особого сосредоточения и определенной подготовки. Эту молитвенную практику называют «умной молитвой». Возникновение ее относят к началу монашества, а некоторые исследователи считают, что она возникла еще раньше – во времена апостолов. Произнесение имени Иисуса Христа почиталось равносильным Его присутствию. На пути этого молитвенного подвига различается немало ступеней. Высшей почиталась та, на которой молитва становилась «самодвижущей», то есть звучала помимо гласного произношения самостоятельно в сердце подвижника – средоточии духовной жизни человека. На этой ступени молитва становится постоянной, не прерываясь даже во время сна. Достижение высших молитвенных состояний сопровождается экстатическими состояниями, а также видением «умного, или Фаворского» света. В Византии эта молитвенная практика получила развитие у исихастов – молчальников. Вернуться Поделиться ссылкой на выделенное Все материалы, размещенные в электронной библиотеке, являются интеллектуальной собственностью. Любое использование информации должно осуществляться в соответствии с российским законодательством и международными договорами РФ. Информация размещена для использования только в личных культурно-просветительских целях. Копирование и иное распространение информации в коммерческих и некоммерческих целях допускается только с согласия автора или правообладателя |
| Помню, как по совету иеромонаха, принимавшего мою исповедь, со слезами жег бумагу с записанными прегрешениями. А на следующий день утром, когда проснулся, со мною произошло маленькое чудо, о чем я ходил рассказать священникам Свято-Введенского монастыря и Киево-Печерской Лавры . Меня удивило то, что оба священника, с которыми я тогда разговаривал, нимало не удивились моему рассказу. Оба посоветовали не обращать на произошедшее внимания, молиться, следить за своей духовной жизнью (теперь-то я понимаю почему). Помню слова батюшки, которые он сказал тогда, после разговора со мною, улыбнувшись: «Вы становитесь христианином». Светлана Батулова, 35 лет, г. Тольятти, Россия А вот еще чудо: у нас в городе недавно у женщины родилась четверня! Ну ясно, журналисты табуном к ней: расскажите, как дело было, через пробирку, небось, – раньше-то и одного «завести» не удавалось! Оказалось, нет, все естественно. Были с мужем в Святой земле и на горе Моисея попросили у Господа даровать ребеночка. А он подарил вчетверо от того, что просили! Жизнь Церковью В данном разделе мы приводим сочинения учащихся Православного Интернет-Курса . Это короткие рассказы-размышления на определенную тему, написанные не священниками и богословами, а простыми мирянами – бизнесменами, служащими, домохозяйками. Люди пишут о том, чем живут – Церковью, которая есть большая семья, с Богом – Отцом, Матерью – Богородицей, старшими братьями – ангелами и святыми и младшими – нами, живыми и усопшими, праведными и грешными. Родных не выбирают. Надежда Тимошина, 56 лет, г. Москва, Россия О смысле жизни Не важно в каком возрасте, но каждый человек однажды задумывается о том, что его жизнь на земле временна и конечна. Хочу сразу пояснить, что я получила атеистическое советское воспитание и крестилась поздно, в 39 лет. Когда ко мне пришло это понимание, сказать точно не могу. Может, в 10–11 лет. Я до сих пор помню весь физический, животный ужас осознания того, что когда-то и я умру, что меня просто не будет, что я исчезну навсегда. Когда я в слезах и истерике – «Не хочу!!!» – подбежала к маме, она сказала мне лишь, что «это будет еще очень-очень не скоро, успокойся». Много позже где-то прочитала я совет детского психолога, чт о отвечать ребенку в подобной ситуации. Смысл рекомендации был таков: отвлечь чем-то приятным и напоить горячим сладким чаем. Сейчас люди стараются жить и совсем не думать о смерти. Эта тема стала тяжелой и неприятной, о ней просто не принято говорить. Живут так, будто никогда не умрут, а умирают так, будто никогда не будут жить вечно. «Э, гуляй – один раз живем! Бери от жизни все, наслаждайся! Туда с собой ведь ничего не возьмешь!» – кто из нас не слышал подобных утверждений? |
| Если начальные фрагменты «слова» о печерском чудотворце Григории с рассказами переводных патериков сближает слабая соотнесенность с историческим временным планом, то последний эпизод жизнеописания святого прочно вписан в контекст русской действительности конца XI в. и повествует о столкновении монаха с князем Ростиславом, которого после поражения в битве с половцами при отступлении «пожьре» воды реки Стугны. Смерть Ростислава сочувственно воспета автором «Слова о полку Игореве»: «Не тако ли, рече, река Стугна: худу струю имея, пожрши чужи ручьи и стругы, рострена к усту, уношу князя Ростислава завори дне при темне березе. Плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростиславе. Уныша цветы жалобою, и древо с тугою к земли преклонилося» 457 . Нотки печали прорываются даже сквозь документальную бесстрастность летописного рассказа о гибели князя-юноши, утонувшего на глазах брата: «И половци... наступиша на Володимера, и бысть брань люта; побеже и Володимер с Ростиславом и вои его. И прибегоша к реце Стугне, и вбреде Володимер с Ростиславом, и нача утапати Ростислав пред очима Володимерима. И хоте похватити брата своего и мало не утопе сам. И утопе Ростислав, сын Всеволожь. Володимер же пре бред реку с малою дружиною... плакася по брате своем и по дружине своей, и иде Чернигову печален зело» 458 . Автор же пятерикового «слова» изображает князя резко отрицательно, а его смерть трактует как справедливое наказание за феодальное самоуправство, за мученическую кончину одного из печерских монахов. За предсказание скорой смерти князю, отправлявшемуся в поход на половцев, Григорий по приказу Ростислава был утоплен в Днепре. «И бывшим им у Треполя, и полкома снемшимася, побегоша князи наши от лица противных. И молитвою прееха реку Володимер, Ростислав же утопе со всеми своими по словеси блаженаго Григория. «Имже бо, – рече, – судом судите – судится вам, в ниже меру мерите – возмерится вам» (л. 43–43 об.). Несовпадение нравственно-политических оценок последнего эпизода жизни князя Ростислава отчасти объясняется различным масштабом контекста, в который включалось это событие: летописец становился выше интересов Киево-Печерского монастыря, в поле его зрения бедствия всей Русской земли, поэтому его трогает смерть молодого князя, погибшего уже не из-за непочтительности к печерскому монаху, а из-за неразумия и несогласованности действий русских князей. Подобные случаи расхождения исторических свидетельств русских патериков с официальной летописной точкой зрения на ход событий бесценны: они или излагают версию монастырского предания, или восходят к утраченным летописным сводам, или являются отражением идейно-художественной позиции писателя. |
|
|
