| Договорились, что приду я к нему с магнитофоном и всё запишу. Живёт Владимир Николаевич в большом сталинском доме на набережной Москвы-реки. В назначенное время дома его не оказалось. Спустя два часа Владимир Николаевич извинялся: – Студенты задержали. Они, целая группа, приехали из Сибири на Рождественские чтения и слышали моё выступление. И уж не знаю, как нашли меня в институте нефти и газа, пришли в аудиторию, где я зачёты принимал, – и полтора часа с ними проговорил. Симпатичные ребята! Мы сидим за круглым старинным столом в профессорской квартире, на стене тикают часы. Владимир Николаевич в костюме и при галстуке – скоро ему опять идти на какую-то встречу, и я, не мешкая, включаю магнитофон. «Альтера парс» – Ну, с чего начать? – начал свой рассказ старый профессор. – Детство своё до революции я провёл на Кавказе, там отец служил офицером. Там же учился я в гимназии и увлёкся математикой. Уже перед поступлением в университет прочитал я книжку известного тогда математика Стеклова. В ней академик написал, что Бога не существует. Эта новость меня поразила – ведь пишет такое не кто-то, а академик, учёный. Поделился сомнениями с матерью. Она: «Володя, я уважаю чужие убеждения, и если бы это было твоим убеждением, то бы слова не сказала. Но мне кажется, что ты просто впечатлился. Настоящие убеждения складываются только тогда, когда человек всё взвесит, рассмотрит с разных сторон. А ты только одну сторону выслушал...» Позже, когда уж я работал в высшей школе, то интересовался разной литературой – не только математикой, но историей, философией. Как говорил Аристотель: надо знать всё о чём-нибудь и что-нибудь обо всём. Так вот, прочитал я случайно отрывок из римского права. Римское право – это классика, его даже при советской власти студентам-юристам читали как образец. И там есть такая установка, по-латыни она звучит: «аудиатур ет альтера парс», то есть «выслушай и другую сторону». У нас, конечно, это часто не соблюдалось. Когда я сидел в тюрьме, о защитнике и слыхом не слыхивали, был только следователь. |
| Потом эти задачи стали основой знаменитых олимпиад по математической и структурной лингвистике в МГУ, благодаря которым вскоре было создано отделение структурной и прикладной лингвистики, откуда вышло много совершенно замечательных людей. Зализняк до сих пор там преподает. Был Вячеслав Всеволодович Иванов, при нас изгнанный из университета – он читал сравнительную грамматику индоевропейских языков. Он тогда защитил кандидатскую диссертацию по хеттскому языку и клинописи, и ему сразу присвоили докторскую степень. Но однажды мы пришли на очередную лекцию, а его нет. Ждем десять минут, двадцать, полчаса… Наконец, кто-то приходит и говорит, что лекция отменяется. Это был, я думаю, 58-й год. Его выгнали за поддержку Пастернака и дружбу с ним. Был академик Виноградов, который читал лекции и вел семинары. Были Голенищев-Кутузов, Сергей Михайлович Бонди. Некоторые лингвисты старой школы, например, Петр Саввич Кузнецов. Знаки нового времени Я окончила университет в 61-м году. А в 60-м произошло важное для всей нашей гуманитарной науки событие – было принято решение организовать в трех лингвистических институтах секторы структурной лингвистики. До этого ни о чем подобном нельзя было и мечтать, всё это называлось буржуазной наукой. Слова «кибернетика», «семиотика» считались ругательными, произносить их было нельзя. А тут вдруг приняли такое решение! Такие вот знаки нового времени… Создали три сектора: один в Институте русского языка (его возглавил Себастьян Константинович Шаумян, известный тогда лингвист, потом уехавший в Америку), второй – в Институте языкознания (его возглавил Александр Александрович Реформатский, которого знает каждый филолог, потому что все учились по его учебнику «Введение в языкознание») и третий – в Институте славяноведения (его возглавил великий ученый Владимир Николаевич Топоров – которому тогда, в 1961 году, было всего 33 года). Владимир Николаевич должен был набрать людей и, конечно, хотел пригласить своего ближайшего университетского друга Вячеслава Всеволодовича Иванова, который в это время, будучи изгнанным из университета, спасался в Институте точной механики и вычислительной техники – там существовал небольшой отдел по математической лингвистике и машинному переводу. Но взять его в академический институт удалось не сразу, и Владимир Николаевич принял двух сотрудниц из отдела Вячеслава Всеволодовича, лингвистов. Это были Татьяна Михайловна Николаева, теперь член-корреспондент Академии наук, и Татьяна Николаевна Молошная. |
| Связь с эфиром СМС: с мобильного телефона пошлите на короткий номер 5522 слово ВЕРА и через пробел вопрос, который хотите задать. Звонок в студию во время прямого эфира: 8 495 959-59-39. Звонок в студию: 8 495 950-63-56. Написать письмо: info@radonezh.ru play_arrow pause mute max volume play stop repeat Радио Радонеж Update Required To play the media you will need to either update your browser to a recent version or update your Flash plugin . Великие флотоводцы России. Иван Николаевич Изыльметьев, спаситель Петропавловска. 29.11.2019 20:30 Дмитрий Михайлович Володихин Иван Николаевич Изыльметьев окончил свою жизнь в 1871 году, при Александре II, в чине контр-адмирала, усыпанный орденами и отмеченный пожалованием драгоценной табакерки, усыпанной бриллиантами, от семьи великого князя Константина Николаевича (главы Морского ведомства). Но звездный час в его жизни случился в ту пору, когда он был еще сорокалетним капитан-лейтенантом и командовал фрегатом " Аврора " , который был направлен к дальним рубежам Российской империи. В 1854 году артиллерия и экипаж " Авроры " составили главную силу русского гарнизона при обороне Петропавловска от англо-французских интервентов. Петропавловск удалось отстоять, враг отступил с позором. Эта победа стала истинным лучом света в царстве темных известий о тяжелой борьбе за Крым, о поражении при Альме и в других битвах на Таврической земле. Но для того, чтобы доставить людей и артиллерийские орудия в Петропавловск, Изыльметьев должен был сначала проделать крайне тяжелый и рискованный переход по Атлантическому и Тихому океанам... Радиопрограмма подготовлена с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов. Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой: Другие способы платежа: Версия для печати Добавить комментарий Электронное периодическое издание «Радонеж.ру» Свидетельство о регистрации от 12.02.2009 Эл ФС 77-35297 выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Копирование материалов сайта возможно только с указанием адреса источника 2016 © «Радонеж.ру» Адрес: 115326, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 25 Тел.: (495) 772 79 61, тел./факс: (495) 959 44 45 E-mail: info@radonezh.ru Дорогие братья и сестры, радио и газета «Радонеж» существуют исключительно благодаря вашей поддержке! Помощь |
| Ему казалось, что он замечает это и по своей личной судьбе. До тех пор не признаваемый, отрицаемый и более всего игнорируемый родной страной, он теперь почувствовал как будто некоторое признание. О нем там-сям заговорили, стали искать знакомства с ним. В сущности, таких людей было очень немного, но на Константина Николаевича, по сравнению с прежним, и это производило впечатление. В Москве у него тогда бывали Грингмут, Говоруха-Отрок, цензор Залетов, некто Чуффрин, студент Погожев (Евгений Николаевич, писавший под псевдонимом Евгений Поселянин), студент Духовн академии Попов (Иван Васильевич, впоследствии профессор); бывали, конечно, Александров (Анатолий Александрович) и тогдашний редактор «Русск обозрения» кн. Цертелев (Дмитрий Николаевич). Бывал, конечно, я. Священник Фудель в это время находился в провинции. Думаю, что я перечислил чуть ли не всех его посетителей. Число небольшое. Все они, конечно, уважали его и ценили, и Константин Николаевич имел вид патриарха этого маленького круга националистов. Это его утешало и окрыляло надеждами; он начинал думать, что в России есть еще над чем работать, и планы работ начинали роиться в его голове. Вообще, ему дано было провести конец жизни в относительно светлом настроении. Он мог думать, что он не изгой в своей родине, а первая ласточка той весны, которая изукрасит [своими] свежими цветами Россию, совсем было посеревшую в пыли своего [национального самоотречения] псевдоевропеизма. Аналогия между своими личными переживаниями и возможной эволюцией России легко могла представляться уму Леонтьева, потому что в пережитом им переломе было не появление чего-либо безусловно нового, а возрождение старого. Он был глубоко русский тип как до своего перелома, так и в самом переломе и после него. Он в самом себе нес ту двойственность, которая раздирает современную русскую душу, совмещающую две [совершенно] противоположные основы жизни и эволюции. Их борьба и составила психологическую драму, пережитую Леонтьевым. Душа его всегда хранила в подсознательной области старорусский тип строителей Земли Русской. Воспитание сделало из него «интеллигента» новой России, отрицателя органических основ своей страны и потому глубокого «нигилиста». Нигилизм косматый, неумытый, в нечищенных сапогах – претил брезгливости тонко развитого, эстетического дворянства. Но сущность нигилизма порождалась самой же дворянской культурой, по мере того как высший образованный класс отрешался от [русских] исторических основ, делаясь нечувствительным к их «категорическим императивам». Это совершалось под знаменем европейской культуры, но из чужой культуры можно брать в лучшем случае только плоды ее, а не те корни [, на которых развивается растение, создающее эти плоды], которые порождают эти плоды. Отрешаясь от своих корней и не имея возможности прирасти к чужим, – мы [обречены] обрекались на господство отрицания над положительным творчеством. Такова и была участь исторической работы нашей интеллигенции. |
| 30. МОНТАЛАМБЕР, Шарль Форб де Трион де (1810–1870) — французский писатель и политический деятель. 31. ИНВЕКТИВА (от позднелат. invectiva oratio — бранная речь), разновидность сатиры, гневное письменное или устное обвинение, памфлет; диатриба. 32. ШЛЕЙЕРМАХЕР (Schleiermacher) Фридрих (1768–1834), немецкий протестантский теолог и философ, был близок йенским романтикам, в духе идей которых определял религию как внутреннее переживание, чувство «зависимости» от бесконечного. Переводчик Платона. 33. ТРУБЕЦКОЙ Сергей Николаевич (1862–1905), князь, российский религиозный философ, публицист, общественный деятель. Брат Е. Н. Трубецкого. Профессор и в 1905 первый выборный ректор Московского университета. Последователь В. С. Соловьева, в своей системе т. н. «конкретного идеализма» претендовал на преодоление «односторонностей» рационализма, эмпиризма и мистицизма. Труды по истории древнегреческой философии. 34. САМАРИН Юрий Федорович (1819–76), российский философ, историк, общественный деятель, публицист. Один из идеологов славянофильства. Автор либерально-дворянского проекта отмены крепостного права, участник подготовки крестьянской реформы 1861, в 1859–60 член редакционной комиссии. Труды о социально-политических и национальных отношениях в Прибалтике. 35. АКСАКОВ Константин Сергеевич (1817–60), русский публицист, историк, лингвист и поэт. Сын С. Т. Аксакова. Один из идеологов славянофильства. Выступал за отмену крепостного права при сохранении монархии. 36. ПОПОВ Александр Николаевич (1820–77), российский историк, славянофил, член-корреспондент Петербургской АН (1873). Труды по внешней политике России 17–19 вв., истории Отечественной войны 1812. 37. СТРАХОВ Николай Николаевич (1828–96), российский философ, публицист, литературный критик, член-корреспондент Петербургской АН (1889). В книгах «Мир как целое» (1872), «О вечных истинах» (1887), «Философские очерки» (1895) высшей формой познания считал религию, критиковал современный материализм, а также спиритизм; в публицистике разделял идеи почвенничества. Статьи о Л. Н. Толстом (в т. ч. о «Войне и мире»); первый биограф Ф. М. Достоевского. |
| (Подписал) Константин. Письмо князю А. М. Горчакову 16 6/18 мая 1859 г. Иерусалим Его Сиятельству князю А. М. Горчакову Любезнейший князь Александр Михайлович . Прибыв в Иерусалим и удостоившись поклониться Гробу Господню, я немедленно занялся изучением здешних обстоятельств, разных личностей, быта наших поклонников и вскоре убедился на месте, сколь своевременны и необходимы меры, принятые по воле Государя Императора для улучшения быта поклонников. В этом случае мы следуем только примеру других наций, но мы можем принести больше пользы, ибо число наших поклонников значительнее. Я глубоко признателен Государю за Его сердечное участие в этом деле и убежден, что оно пойдет хорошо, коль скоро он принял его под свое непосредственное руководство и покровительство. Нам остается только быть верными исполнителями его воли. Учреждение здесь нашего консульства было в высшей степени полезно и выбор статского советника Доргобужинова весьма удачен. Я удостоверился на месте, каким он пользуется здесь всеобщим уважением. Мне кажется сверх того, что пребывание здесь иностранных консулов при существующих между ними хороших отношениях и просвещенном взгляде на дела каждого исповедания неминуемо поведет к умиротворению этих отношений, ибо они будут с одной стороны умерять пылкость духовных лиц своего исповедания и склонять их к возможным уступкам, а с другой, действуя как представители правительств, будут иметь более веса, поддерживая основательные требования. Г. Доргобужинов находится в прекрасных отношениях ко всем консулам и все они вполне одобряют предполагаемые нами благотворительные заведения, ибо вполне сознают их необходимость. По возвращению в Россию буду подробно говорить об этом с Вами, а в настоящее время желал изложить Вам только в нескольких чертах впечатления мои при виде наших общих дел в Иерусалиме. (Подписал) Константин. Отчет о поездке великого князя Константина Николаевича в Святую Землю 17 28 апреля, в 1 час пополудни, великий князь Константин Николаевич прибыл на Яффский рейд на фрегат «Громобой» под генерал-адмиральским флагом, в сопровождении фрегата «Палкан» 18 . Лишь только фрегат стал на якорь, прибыли к Его Высочеству д.с. с. Мансуров , генеральный консул в Сирии и Палестине Мухин 19 , консул в Иерусалиме Доргобужинов и вице-консул в Яффе Марабутти. Через час после того, государь великий князь, государыня великая княгиня и в[еликий] к[нязь] Николай Константинович съехали в город, которого террассы и набережные были покрыты толпой народа. |
| Письмо товарища министра иностранных дел Н.А. Муханова к посланнику в Константинополе Н.П. Игнатьеву 196. Отношение обер-прокурора Св. Синода А.П. Ахматова к товарищу министра иностранных дел Н.А. Муханову 197. Отношение обер-прокурора Св. Синода А.П. Ахматова к товарищу министра иностранных дел Н.А. Муханову 198. Свидетельство о браке архитектора М.Ф. Грановского 199. Дозволение Азиатского департамента МИД консулу А.Н. Карцову на вступление в брак Консульство в Иерусалиме в 1860–1880-х гг. 200. Проект шифрованного циркулярного предписания к агентам нашим в Турции. Всеподданнейший доклад князя А.М. Горчакова 201. Из формулярного списка управляющего консульством в Иерусалиме Т.П. Юзефовича 202. Отношение генерального консула в Иерусалиме В.Ф. Кожевникова в Палестинскую комиссию Азиатского департамента МИД с описью имущества Троицкого Собора 203. Показания сектанта-субботника С.А. Николаева и его матери Е.Ф. Николаевой 204. Конфиденциальное предписание посла в Константинополе А.И. Нелидова консулу в Иерусалиме В.А. Максимову 205. Донесение управляющего консульством В.А. Максимова послу в Константинополе А.И. Нелидову 206. Письмо министра иностранных дел Н.К. Тирса к послу в Константинополе А.И. Нелидову 207. Донесение генерального консула в Иерусалиме В.Ф. Кожевникова послу в Константинополе А.И. Нелидову 208. Инструкция Азиатского департамента МИД управляющему делами Палестинской Комиссии Б.П. Мансурову 209. Отношение начальника Азиатского департамента МИД И.А. Зиновьева к послу в Константинополе А.И. Нелидову 210. Записка Б.П. Мансурова к генеральному консулу В.Ф. Кожевникову 211. Отношение генерального консула в Константинополе А.Е. Лаговского в канцелярию посольства 212. Отношение генерального консула в Иерусалиме С.В. Арсеньева в вице-консульство в Яффе Генеральный консул А.Г. Яковлев (1897–1907) 213. Документы из личного дела генерального консула в Иерусалиме А.Г. Яковлева 214. Доверительное донесение управляющего генеральным консульством в Иерусалиме А.Г. Яковлева послу в Константинополе А.И. |
| Первое, что сразу же приходит в голову - слишком резкое несоответствие леонтьевских идей гуманизму, владеющему не только сознанием, но и, кажется, даже бессознательным нашей интеллигенции от Радищева до Сахарова. Государственная мощь, духовная дисциплина, воинские доблести, воспеваемые и культивируемые Константином Николаевичем - кошмары типичного русского интеллигента, вызывающие у него уже более трех столетий прямо-таки сартровскую " тошноту " . Кроме того, воспитанника гуманистической культуры не может не раздражать неверие Леонтьева в то, что " человек - это звучит гордо " , или что " человек создан для счастья, как птица для полета " и т.д. Безочарованный реализм мыслителя в отношении " человеческого, слишком человеческого " , его неотразимая критика благодетельного и всеразрешающего прогресса (из наших классиков, пожалуй, только Боратынский может здесь с ним соперничать) способны напрочь лишить современного индивида интеллектуального и душевного покоя (если, конечно, у него сохранились еще интеллект и душа). " Пища крута " , - как сказал сам Константин Николаевич. " Леонтьев выглядит убедительнее, но, если с ним согласиться, то жить не захочется " , - с замечательной простотой передала мне свои впечатления от изученного ею спора Леонтьева и Достоевского одна неглупая одиннадцатиклассница. Лучше не скажешь... Но, в конце концов, гуманизм - явление, привнесенное к нам извне. Главный же корень идейного изгойства мыслителя, которого Лев Толстой считал стоявшим головой выше всех русских философов, произрастает непосредственно из национальной почвы. Есть и в идеях, и в самой ментальности Леонтьева что-то глубоко нерусское - об этом еще в начале ХХ века проницательно писали Бердяев и Сергей Булгаков. Какие бы блестящие филиппики не выходили из под его пера, сколько бы не восхищался Константин Николаевич красочностью Азии, он оставался истинным европейцем, европейцем до кончиков ногтей. И цену подлинной европейской культуре он хорошо знал: " Если завтра вся бы романо-германская Европа провалилась бы в глубь океана, как Атлантида, и можно бы было ее судить с полным историческим беспристрастием, - то, конечно, все бы оставшиеся на земле люди должны бы были согласиться, что такой великой, сильной и экстенсивной культуры до нее не было. И едва ли будет и после нее! " |
| Да, Пушкин, ставший монахом, – таково измерение Константина Николаевича Леонтьева, настоящего русского» . Леонтьев – блестящий мастер большой и малой прозаической формы. Это вполне обнаружило издание леонтьевского художественного цикла «Из жизни христиан в Турции». Неудивительно поэтому, что Лев Толстой, узнав в художественных произведениях Леонтьева что-то такое, чего так не хватало русской литературе второй половины XIX века, но было присуще ей в первой половине столетия, как-то спросил его: «Отчего меня не коробит только от ваших повестей – а самые лучшие авторы наши чем-то претят?» . Сергий Дурылин, (известный литературовед и театровед, рукоположенный в 1920 году в священнический сан, но служивший лишь до ареста в 1922 году) сравнивал прозу Леонтьева с такими пушкинскими произведениями, как «Стамбул гяуры нынче славят» и «Подражание арабскому», отмечая, что они «имеют только одну параллель в русской литературе – «Пембе», «Хризо», «Хамид и Маноли» и другие восточные повести К. Леонтьева: та же свобода, та же прекрасная ясность, тот же подлинный, великий, прекрасный мусульманский Восток». Нельзя не отметить, что параллель Пушкин–Леонтьев постоянна среди почитателей наследия Константина Николаевича: к ней обращалась Т. Глушкова, а Е.Л. Шифферс отмечал, что Леонтьев гениален не только «как политический писатель и ученый монах»; язык его сочинений, «особенно письма и политические открытия, равногениален Пушкину» . Сергий Дурылин, отзываясь о леонтьевской мысли, соглашался с В.А. Тернавцевым в том, что «Леонтьев – это Лермонтов русской философии» . Н. Ганина также пишет о том, что «в русской прозе после Пушкина и Лермонтова ему нет равных…» . Примечательно, что эстетически прекрасные произведения Леонтьева были для многих и своего рода практическим пособием. Он основывал почти все свои художественные образы на реальных характерах и особенностях жизни на православном Востоке. Эта его особенность не раз была отмечена другими профессиональными дипломатами. Так, барон А.Г. |
| Первоначальным образованием Константина Николаевича и подготовкой его к среднему учебному заведению занималась Феодосия Петровна. В 1841 году он был определен в Смоленскую гимназию и находился там под присмотром своего дяди Владимира Петровича Карабанова, но вскоре последний скончался (в 1842 году), и Константин Николаевич был взят из Смоленской гимназии. Осень и зиму 1842 года он провел в Петербурге, где 5 сентября 1843 года был определен кадетом на воспитание в Дворянский полк. Из полка он был уволен по болезни приказом от 6 октября 1844 года. В том же 1844 году Леонтьев был принят приходящим учеником в третий класс Калужской гимназии, полный курс семи классов которой окончил в 1849 году, с правом поступления в университет без экзамена. Жил он в это время в Калуге на собственной квартире со своей горбатой тетушкой. На зиму приезжала из деревни в Калугу и мать. По окончании гимназии Константин Леонтьев поступил студентом сначала в Ярославский Демидовский лицей, откуда в ноябре того же 1849 года перевелся по болезни в Московский университет на медицинский факультет. Последний был избран им не по влечению к медицине, а главным образом под влиянием матери, желавшей видеть своего сына врачом. Занятия медициной нисколько не удовлетворяли Леонтьева, вначале они даже тяготили его. На лекции он, правда, ходил довольно аккуратно, но, например, к препарированию в анатомическом театре смрадных трупов замерзших на улице пьяниц, стариков, убитых блудниц, приступал с отвращением и после тяжкой борьбы. С товарищами своими студентами он не сходился. На лекциях он почти всех чуждался и ни с кем не говорил. Начало университетской жизни Леонтьева вообще было крайне тяжелым и печальным временем. Он был тогда беспрестанно не здоров, у него стала болеть грудь, отчего его нестерпимо мучила мысль, что у него чахотка, что он умрет. К тому же, он тогда утратил детскую веру и ни на чем другом не мог успокоиться. Благодаря родным, он приобрел в Москве знакомства в богатом кругу, но для поддержания этих связей требовались значительные денежные средства, которыми он не располагал, что очень кололо его самолюбие. Все это вместе, и нужда, и безверие, и болезни, а также университетские занятия, которые ему не нравились, влияло удручающим образом на Леонтьева, требовавшего и ждавшего от жизни очень многого. Не могла поднять его упавшего духа и пробудившаяся в Москве любовь к одной девушке, Зинаиде Яковлевне Кононовой, отвечавшей ему взаимностью. Любовь эта длилась около 5 лет и принимала разные формы «от дружбы до самой пламенной и взаимной страсти». Вначале же отношения между ними были какие-то нерешительные, неясные, что вносило еще больший разлад в душу Леонтьева. |
|
|
