| Этим он обязан лекциям профессоров богословского факультета. Либеральный ум князя Адама Чарторыжского, видимо, желал освободить здешнее римско-католическое духовенство от ультрамонтанского обскурантизма, почему и были им подобраны соответственно этому направлению профессоры 9 . Последние читали свои лекции по руководствам, употреблявшимся в австрийских университетах, составленным в духе царствования императора Иосифа II и самым сильным образом, направленным против злоупотреблений папской власти. Часто случалось, что они с своей кафедры систематически и с жаром преследовали при каждом удобном случае самыми едкими сарказмами злоупотребления римского духовенства, особенно прелатов. До какого либерализма доходили в своих лекциях профессора Виленского университета, можно судить уже по тому одному, что профессор Капелли, упоминая о форме, употребленной в начале постановлений Тридентского собора: «По внушению св. Духа», заметил, что то было не по внушению св. Духа, а папского золота, как самого влиятельного аргумента, который при богатстве пап заключал в себе непреодолимый авторитет 10 . Благодаря такого рода лекциям, молодой Семашко, еще в родительском доме предубежденный против католицизма, тем меньшее сочувствие мог приобрести к нему в университете, когда профессора его с совершенной доказательностью указывали на несостоятельность одного из главнейших пунктов его – папизма. Сохранению же и развитию своего сочувствия к России Иосиф не мало был обязан профессору русской словесности в университете, Чернявскому, который имел обыкновение на своих уроках рассказывать все то, что приходило ему на мысль и рассказывать занимательно, с чувством и душей, о России, ее истории и быте народном. Таково было детство и воспитание будущего знаменитого Литовского архипастыря. Как то, так и другое в значительной степени способствовало тому, что из Иосифа вышел неутомимый и искусный борец за дело православия и русской народности в западном крае. Глава II. Деятельность преосв. Иосифа по воссоединению униатов с православной церковью |
| Страсть к чтению не ослабела в Иосифе и в главной семинарии. При всей обременительности уроков, он умел выгадывать время и для чтения сторонних книг, особенно литературного и исторического содержания, которые он приобретал даже на собственные деньги. Книги эти были преимущественно польские и написаны в духе приверженности ко всему польскому и ненависти к России, которая представлялась каким-то ожесточенным врагом Польши. Такого рода книги оказали было некоторое влияние на Иосифа. Прочитав историю конституции 3-го Мая, он приобрел было привязанность к римлянам и даже немало польского патриотизма. Такое влияние польских книг на Иосифа тем более должно было оказать на него вредное влияние, что он не имел возможности узнать истину из русских книг, на которые было гонение в Виленском университете. Насколько было трудно достать и читать здесь русские книги, может свидетельствовать следующий рассказ самого Иосифа. «Помню, – пишет он, – мой товарищ, Антоний Зубко, достал как-то номер старинного журнала «Улей». Мы его начали просматривать вдвоем в ботаническом классе до прихода профессора. Нужно было посмотреть шум, который подняли светские ученики университета... а разве такие нам нужны священники, которые забывают мать Польшу... которые сочувствуют России, и мы должны были припрятать поскорее свой журналец» 8 . Таким образом, по-видимому, все заставляло думать, что юный Семашко, по выходе из главной семинарии, будет приверженцем Польши и католицизма. Но на деле оказалось совершенно иное. Несмотря на то, что он учился в римско-католическом заведении в смешении с римско-католическим юношеством, имел начальников и наставников из римско-католических духовных лиц, участвовал по большей части в римском богослужении, – несмотря на то, что воспитывался в Виленском университете, где господствовало направление известного Чарторыжского, любовь и сочувствие его к России и православной церкви – плод впечатлений его детства и родины не истребился. Юноша вышел из заведения не только без предубеждения против православной церкви, но и с сильным предубеждением против католицизма. |
| При этом униатское духовенство всемерно поощрялось к отдаче своих детей в духовные училища, а комиссией духовных училищ в Петербурге подарено было униатским училищам более тысячи экземпляров учебных и других книг. За точным приведением в исполнение всех этих правительственных распоряжений неутомимый Иосиф повсюду наблюдал лично, после того как посвящен был в сан епископа и впервые обозревал вверенную ему белорусскую епархию. Он в это время «неоднократно делал поездки, чтобы видеть монастыри, в которых предполагалось открыть духовные училища» (69 стр.). После этой первой поездки Иосиф представил донесение в греко-униатскую коллегию о сделанных им или требовавшихся еще распоряжениях по семинариям и училищам. Благодаря этому последнему донесению для улучшения состояния полоцкой семинарии и для заведения в ней академических классов Высочайше назначено было 28.000 руб. ассигнациями (стр. 70). Заботы Иосифа относительно образования униатского духовного юношества не прекращались и после того, как он сделан был литовским епископом. В первые годы своего служения здесь он исходатайствовал, чтобы имения, предназначенные на содержание полоцкой семинарии и собора, отделены были от имений архиерейских и переданы в ведение правления семинарии, точно также поручены были ведению правления и имения литовской семинарии, управлявшиеся прежде административной комиссией. По инициативе Иосифа в это же время учреждены были уездные приходские духовные училища при пяти монастырях и на их же иждивении с обязанностью содержать от 10 до 20 казенных учеников. К беднейшим из этих монастырей причисляемы были имения других упраздняемых монастырей. Так шло дело обособления униатской церкви от католической зависимости и упрочения твердой самостоятельности этой церкви в первые годы епископского служения Иосифа. Мы не перечисляем здесь целого ряда мелких мер, которые предпринимались Иосифом во время обозрения вверенных ему для управления епархий с целью обеспечения самостоятельности униатской церкви, не указываем на множество отписок и проектов Иосифа с места этих обозрений частью исполнившихся, частью оставшихся без выполнения, писанных с той же целью, потому что перечень их нарушил бы целостность взгляда на деятельность Иосифа по указанному вопросу. |
| Обыкновенные детские забавы, игры, а также лакомства мало занимали Иосифа. Но он испытывал высокое наслаждение, странствуя по большому лесу, в 8-ми верстах от родительского дома, особенно в весеннее время, когда его отец отправлял в этот лес свою пасеку. Сюда манили его красота и благоухание пробуждающейся весенней природы, ее таинственность и невозмутимая тишина. Возившие Иосифа в Немировскую гимназию, а потом и в Вильну, крестьяне Цинский и Душинский, рассказывали, что Иосиф ничего так не любил, как останавливаться в дороге на ночлег в поле, под открытым небом. Глубокая, чистая лазурь неба и бесчисленный мир сияющих звезд увлекали его взор в беспредельную даль, в спокойную сияющую бездну, и он долго не смыкал глаз и не мог оторваться от этой вышины и от этой глубины. Обнаружившаяся в детстве любовь к созерцанию и наслаждению красотами природы не оставляла Иосифа никогда. Будучи уже митрополитом, он любил по вечерам уединяться в своем прелестном Тринопольском саду и, созерцая усеянное звездами небо, уноситься мыслию к бесконечному и вечному. – Останавливаясь ночью в дороге на ночлег, он с увлечением пел малороссийские песни, особенно следующую: „Ой, мати, мати, та не гай (не задерживай) мене; В далеку дорогу выряжай мене». Чаще же всего он пел „выразительные, унылые, полные преданий родной старины» „чумацкие» песни. Отец Иосифа, как истый малоросс, вскормленный на музыке и песнях, заставлял своих детей по праздникам петь малороссийские песни, сопровождая пение игрою на скрипке. Сильно развитое воображение мальчика находило для себя богатую пищу в сказках, в этих преданьях старины глубокой, в которых, по словам поэта, наиболее чуется „русский дух и Русью пахнет». В своих Записках Иосиф с благодарностью вспоминает о безногом портном Федьке, занимавшем его в детстве удивительными рассказами из сказочного мира. Среда, в которой воспитывался и вырос Иосиф, имела на весь последующий образ его жизни и склад его мыслей неизгладимое влияние. Живя в деревне, по самому роду занятий своего отца, он часто вращался среди тех простых украинцев, которые в продолжение двух веков боролись, за свою народную и религиозную самобытность, с своими притеснителями-поляками. Их сказки, песни и думы дышали ненавистью ко всему польскому. Часто слышанное в детстве прозвище „негодный лях» стало для Иосифа навсегда выражением чего-то презренного, ненавистного; наоборот, стройный и молодецкий вид проходивших через Малороссию русских войск, рассказы и удалые песни живших в селе старых отставных солдат внушали мальчику высокое понятие о великом могуществе Русского государства. |
| 409 В этих словах ясно выражены и побудительные причины, и цель, коими руководилось правительство при закрытии двух униатских епархий. Сокращая число епархий, правительство сокращало также и число самых деятельных и влиятельных противников его дела, какими были тогдашние униатские епископы; с другой стороны, растягивая две униатские епархии на десять губерний, от Вильны до Одессы, оно затрудняло этим сношения униатской паствы со своими пастырями и заставляло её по необходимости прибегать для удовлетворения своих духовных нужд к православным пастырям, а также парализовало и делало невозможным влияние униатских епископов на свою паству. Но правительству мало было того, чтобы редел строй его противников, ему нужны были и пособники в исполнении его планов; а потому оно, воспользовавшись болезнью одного из униатских викариев, Льва Яворовского, отправившегося для своего излечения заграницу, возвело в викария белорусской греко-униатской епархии епископа Мстиславского, старшего заседателя униатской коллегии, Иосифа Семашку, которого направление было хорошо ему известно. 412 Счастье благоприятствовало правительству: в промежуток времени от 1829 по 1833 год не осталось ни одного из враждебных ему четырех униатских епископов: в 1831 г. умерли Сероцинский и Головня, а в 1833 г. Мартусевич и Яворовский. 413 Смерть последних совершенно развязала руки правительству и оно немедленно приступило к новому преобразованию униатских епархий, без сомнения, с целью скорейшего осуществления своего плана: воссоединить униатов с православною церковью. 2-го апреля 1833 года Семашко сделан самостоятельным литовским епископом, а митрополит Булгак переведен в Полоцк, с наименованием архиепископом полоцким. 414 В том же году (11-го декабря) назначены были новые викарные для униатских епархий: для полоцкой Василий Лужинский , для литовской Иоасафат Жарский, с наименованием епископа пинского, и Антоний Зубко, с титулом епископа брестского. 415 Все эти три лица находились на стороне правительства и были, по выражению Блудова, «не только надежные делатели в пользу православия, но и оплот от перехода униатов в латинский обряд, в случае совершенного прекращения иерархического управления греко-униатской церкви». 416 Самое перемещение униатских архиереев из одного места в другое, перемена кафедр – полоцкой на место виленской, виленской на место полоцкой – было не пустым, бесцельным передвижением, игрою в названия и титулы, но имело смысл и значение, было плодом глубоко обдуманного плана. Для литовско-виленской епархии, где элемент униатско-католический лежал сплошною массою, где униатов считалось целою сотнею тысяч более полоцкой, требовался архиерей с большею энергией, с более юными силами и с более живою ревностью, нежели какими обладал престарелый униатский митрополит Булгак, и вот его назначают в полоцкую епархию, а Иосифа переводят в виленскую. 417 «Для Литвы, писал Блудов, где нужно более осторожности, продолжительнейших и больших усилий, назначен епископ Иосиф Семашко ». 418 |
| Дело дошло до государя, который через новоназначенного обер-прокурора Св. Синода графа Н.А. Протасова потребовал от преосвященного Иосифа объяснений. В ответ Семашко представил 8 октября 1836 г. записку, в которой описал опасности для подготовки упразднения Унии. Он видел их со стороны: 1) неправильной организации дела (подчинение униатов Д.Н. Блудову как министру внутренних дел и главноуправляющему иностранными исповеданиями); 2) православного духовенства, не доверявшего униатскому священноначалию, миссионерской активностью отталкивавшего большую часть униатов от Православия; 3) латинского духовенства и польских патриотов. Единственный выход из затруднения, по мнению владыки, мог заключаться только в подчинении Униатской Церкви если не прямо Св. Синоду, то хотя бы его обер-прокурору. «Замедление, – делал вывод И., – решительно обращается только в пользу Римлян, и, по всей вероятности, через некоторое время эта мера будет уже бесполезной и только подвергнет оное начальство (т.е. правительство – А. Р.) ответственности за неуспех дела, предыдущими обстоятельствами приготовленный». Записка имела успех и 1 января 1837 г. заведование униатскими делами перешло в ведомство обер-прокурора Св. Синода с одновременным подчинением Греко-униатской коллегии Пр. Сенату. Эта мера была половинчатой, но она давала надежду на координацию действий православных и греко-католических духовных властей. Отчасти надежды архиерея-воссоединителя оправдались. В 1837 г. по ходатайству Н.А. Протасова епископ Смарагд был переведен из Полоцка на Могилевскую кафедру. С его уходом из региона компактного проживания униатов частные присоединения практически прекратились, что устранило альтернативу воссоединительному проекту. В 1834–1838 гг. преосвященный Иосиф трудился над литургическим сближением униатов с православными, полагая это необходимым предварительным условием подчинения греко-католического Высшего церковного управления Св. Синоду. Его действия в этом направлении в основном носили характер личной инициативы, поэтому он мог действовать только в пределах своих властных полномочий на территории Литовской епархии. Белорусская, находившаяся под омофором митрополита Иосифа Булгака, была ему недоступна. |
| Как уже отмечалось выше, М.Н. Муравьев не испытывал нравственных и политических сомнений в определении принадлежности Северо-Западного края. Начиная свои реформы, он опирался на результаты воссоединительной деятельности митрополита Литовского Иосифа (Семашко). История края и его верное монархии православное население давали генерал-губернатору твердое моральное и политическое основание для признания края русским, в котором православие и «русская народность» (белорусы и малороссы) угнетены польской колониальной элитой и поэтому нуждаются в системной государственной защите и поддержке. Обращаясь к императору Александру II, Муравьев вопрошал: «Может ли высшее правительство допустить, чтобы край, в котором 3-6 населения вполне русского, исповедующего православную веру, мог когда-либо признан польским, и дозволить, как это было в продолжении многих десятков лет, развиваться в нем польскому элементу, совершенно чуждому и допущенному там лишь по нашему малому предвидению и недостатку уважения к собственной народности?». Император, не питавший личной симпатии к М.Н. Муравьеву, признал его точку зрения справедливой, что и позволило реализовать основные положения реформаторской программы по «обрусению» Северо-Западного края. Таким образом, воссоединительная деятельность митрополита Иосифа, начатая в конце 20-х гг., заложила прочный религиозно-этнический, политический и моральный фундамент для победы над восстанием и проведения новых муравьевских реформ. В свою очередь разработанный М.Н. Муравьевым в начале 30-х гг. и частично реализованный Комитетом Западных губерний проект реформирования территорий, «от Польши возвращенных», стал первоосновой для системных преобразований Северо-Западного края, предпринятых в первой половине 60-х гг. XIX в. Однако для того, чтобы модернизированная программа М.Н. Муравьева по «обрусению» края была сформулирована и начала претворяться в жизнь, понадобилась отмена крепостного права и подавление польского восстания 1863 г. Российский Император Александр II, фотография с своём кабинете |
| 7) Донесение Св. Синоду от 11 августа, о сделанном распоряжении на счёт введения продажи церковных свеч при воссоединённых церквах. Прилож. 8) Отношение к Обер-прокурору Св. Синода от 17 сентября, с мнением о сумме, потребной на наём вольных людей для монастырей и архиерейских домов, взамен штатных служителей. Прилож. 9) Была окончательная переписка с министром государственных имуществ, о наделении угодьями Виленского архиерейского дома, и кончилась благополучно. 10) Был в Вильно смешанный комитет, о пересмотре Положения 1842 года, касательно обеспечения содержанием сельского духовенства западных епархий, и кончил своё дело успешно в сем же году, разумеется, не без продолжительного труда. 11) По тому же предмету составлен в сем же году комитет и в Петербурге, в который призваны по одному духовному депутату из западных епархий, в их числе от меня назначен кафедральный протоиерей Гомолицкий. Комитет продолжался почти десять месяцев и весьма мало разъяснил дело, по недостатку распорядительности, а может быть, и доброй воли начальствующих. 12) Прислана мне золотая медаль на открытие памятника Императору Николаю I . Кажется, забыл упомянуть в своё время, что я получил и коронационную большую золотую медаль, а также на смерть покойного Государя , и другие медали. 13) Пожаловано мне Высочайше полное архиерейское облачение в марте месяце. 14) К сему году можно отнести порадовавшее моё сердце дело переселения духовных Виленских Православных училищ в августианские и академические здания, где четыре года воспитывался я в университете. Сущность этого дела видна из отношения моего к синодальному Обер-прокурору от 27 января; – приложение На перестройку здания отпущено 6.621 рубль; но я принуждён был выпросить ещё четыре тысячи, да употреблено экономической суммы до пяти тысяч. Издержки увеличились в мою поездку в С.-Петербург, отступлением от моих предначертаний. Всё же давнишняя моя цель достигнута: училища переведены и прекрасно помещены в новых зданиях 8 сентября наступающего года. |
| 4) В сем году, 8 августа, совершилось двадцать пять лет с посвящения моего в епископы. Этот день праздновал я (как и каждый год впоследствии) только уединённою раннею обеднею в пещерной церкви, ввиду приготовленного для себя гроба. На этот раз утешил, однако же, Виленских бедных, без различия вероисповеданий, раздачею им пятисот рублей серебром. Впрочем, при случае сем, сестра моя Елена с мужем, кафедральным протоиереем Гомолицким, поднесли мне отличную, сделанную в Париже литографию моего портрета, которой дозволил я им и позволил себе раздать небольшое только число экземпляров близким знакомым; остальные спрятаны в моей библиотеке – по моей смерти это будет драгоценный подарок для тех, которые помянут меня добром. 5) В сем же году пожертвовал я на военные издержки и производил в течение всей войны половину своего штатного архиерейского жалованья, то есть по две тысячи рублей серебром в год. Письма мои о том Государю Императору и графу Протасову от 8 августа можно видеть в тетради под 6) В сем же году, в самое 25 декабря, произнёс я слово сердечного сочувствия, по прочтении Высочайшего манифеста от 14 декабря – оно напечатано. 7) Может быть, полюбопытствуют взглянуть: а) на отношение моё от 2 ноября, о служении моем для преображенского полка, и б) письмо в Географическое Общество от 22 ноября, с опровержением сведений, от него напечатанных, о населении города Вильно. Приложения 27. 1855 год К более замечательным происшествиям сего года следует отнести секретно-конфиденциальное отношение моё к графу Протасову от 10 января, за Прилож. в тетради под При тогдашней опасной войне и при могущих произойти от неё случайностях, элементы, составляющие Литовские губернии, должно было принять во внимание – и я оные представил во всей истине и рельефности, как мне велел долг верноподданного. Я беспокоился о сей бумаге, получив вскоре сведение о смерти гр. Протасова. Но отношение Карасевского от 9 февраля меня успокоило. В нём сказано: «что письмо моё получено уже по кончине гр. Протасова, что оно доложено было на Высочайшее усмотрение, и что Его Величество, удостоив прочтения это письмо, изволил отозваться, что сведения, в нём сообщённые, будут иметься в виду». Прилож. |
| В этом же году серьёзно занимались постройкой и починкой церквей, при обременительной переписке; но действительный успех был только по казённым имениям, благодаря добросовестному усердию министра Муравьёва. В сем же году сделан я почётным членом С.-Петербургской Академии Наук. В сем же году посетил Вильно Государь Император . Я имел счастье встречать его и в кафедральном соборе и в пещерной церкви у св. мучеников, и сказал два приветствия, известные в печати. Сколь ни радостно было для меня принимать Государя , сколь ни лестно было милостивое со мною обращение, посещение это, однако же, оставило во мне несколько тягостное впечатление. Я мог наглядно удостовериться, что Государя более и более стараются увлекать на пользу польской партии, и не без некоторого успеха. Действия этой партии обнаруживали час от часу более предприимчивости и дерзости, так что решились даже на совращение Православных массами. Это случилось в местечке Порозове Волковыского уезда, при видимом содействии самих гражданских низших властей. Устранили священника, под видом квартиры, в отдалённую местность; назначили старшин общества из Латинян – и совратили в Латинство более ста Православных прихожан. Это было тяжёлое дело, однако же, хотя и с трудом, уладилось: совращённые возвратились на лоно Православия. Чтобы дать некоторое понятие о деле сем, из многочисленных бумаг прилагаются при сем два отношения мои к Обер-прокурору Св. Синода от 17 июня и 14 сентября – прилож. 43. Можно ещё под сим годом указать на отношения мои к генерал-губернатору от 17 июля и 20 октября: первое , чтобы палаты государственных имуществ не отдавали духовенству в аренду казённых земель, без предварительного согласия епархиального начальства; второе , о Буховицком костёле, который вследствие того и передан в Православное ведомство. Прилож. 45. Наступает 1859 год Кто будет читать эти Записки, не может не заметить, что последние в них годы скуднее замечательными фактами, против предшествовавших им лет. Это естественно. Я не мог не сообразоваться с новою политикой правительства или правительственных лиц. Видел, что и Государь желает испытать меры примирения. Долг мой был: умерять ревность, оставлять некоторые дела в усыплении, пускать другие в проволочку, лавировать по возможности. Это едва ли не было утомительнее открытой борьбы. Да и без неё не обходилось, как показывают многие приведённые факты. Особенно я не мог молчать, когда вполне был уверен, что снисхождение правительства есть ложный шаг и что им пользуются для целей, совершенно противных видам оного. Я старался обратить на это внимание сего последнего. Но отношение моё к графу Протасову от 10 января 1855 года не достигло желаемой цели. Тогда я должен был выжидать более зрелого времени. Наконец оно приспело в настоящем 1859 году. |
|
|
