| Василий II конфисковал всё огромное имущество, оставленное его бывшим первым сановником, паракимоменом Василием. Но когда в 1025 г. Василий II умер, всё изменилось. Чтобы продолжать его политику, нужна была твёрдая рука. А трон после него занимали слабые, неспособные императоры, опиравшиеся на отдельные группы. Так начался долгий кризис, продолжавшийся от 1025 г. до 1081 г. и чреватый роковыми последствиями. Престол занимал Роман Аргир, принадлежавший к знатной аристократической фамилии. Первой его заботой было упразднить в интересах представителей своего класса тяжелое бремя, лежавшее на феодалах в виде налога аллиленгия 2 . Указ 996 г. перестал применяться, узурпации крупных сеньоров за счёт мелких собственников и солдат – держателей воинских участков – возобновились со всеми последствиями как для финансов, так и для обороны империи. За короткий срок крупная провинциальная аристократия снова приобрела всё, что было ею потеряно, – и политический вес, и экономическое могущество. Слабость правительства была так велика, что его агентам запрещено было проникать во владения крупных феодалов. Для борьбы с провинциальными феодалами в Константинополе создалась партия, вербовавшая в свои ряды представителей всесильной при дворе гражданской бюрократии. Сенат, двери которого были широко открыты для членов этой партии, снова получил значение, давно им утерянное, и при Константине Мономахе можно наблюдать исключительное для Византии явление – правительство, составленное целиком из гражданских лиц, где под руководством Константина Лихуда соединились Иоанн Ксифилин, Пселл, Иоанн Мавроп. С целью ослабления знатной провинциальной аристократии эта гражданская партия стремилась отнять у неё мощную поддержку армии. Был предпринят ряд военных реформ. Рекрутский набор по областям был упразднён, личная служба могла заменяться военным налогом. В фемах была ослаблена абсолютная власть стратигов, рядом с ними поставлены представители гражданской власти с титулом преторов. Военный бюджет был сокращён, проводилась решительная мирная политика. |
| Условный модус ирреального допущения (если бы только языческий классик мог узнать Христово учение, он стал бы христианином) побуждает вспомнить слова позднесредневековой мантуанской секвенции об апостоле Павле: " Быв отведен к гробнице Марона, он излил над ней росу сострадательных слез: " Каким, - сказал он, - сделал бы я тебя, если бы застал тебя в живых, о величайший из поэтов " " 3. Вообще потребность как бы посмертно крестить античных авторов - характерно средневековая4. Византийский поэт середины XI в. Иоанн Мавропод, митрополит Евхаитский, форменным образом молился в стихах о упокоении душ Платона и Плутарха: " Если бы Ты, Христе мой, соблаговолил изъять каких-либо язычников из Твоего осуждения, - гласит в дословном переводе его эпиграмма, - изыми по моей просьбе Платона и Плутарха! Ведь оба они и словом и нравом ближе всех подошли к Твоим законам " 5. Пример был подан еще патристической эпохой. Вергилия во времена Иеронима за его IV эклогу нередко именовали " христианином без Христа " , к чему, впрочем, сам Иероним отнесся неодобрительно6. Августин в одном из своих посланий размышлял над тем, чьи именно души, помимо ветхозаветных праведников, были выведены Христом из ада - не души ли древних язычников, особенно тех, " кого я знаю и люблю за литературные их труды, кого мы чтим по причине их красноречия и мудрости " ; правда, отвечать на этот вопрос (с теологической точки зрения гораздо более смелый, нежели modus irrealis Петрарки и мантуанской секвенции) он все же счел опрометчивым7. И еще одна параллель к " если бы " Петрарки - слова Лактанция о Сенеке Младшем: " Он, смог бы стать истинным богопочитателем, если бы кто-нибудь показал ему дорогу " 8. " Сенека часто бывает наш " , - сказал еще Тертуллиан9, и потребность превратить ирреальный условный период Лактанция в сообщение о факте породило, как известно, фиктивную переписку римского стоика с апостолом Павлом10, известную уже Иерониму11 и популярную в средние века. Что же нового в словах Петрарки? Может быть, стоит обратить внимание не на само высказывание, но на то, к кому это высказывание относится? |
| Составленные по различным поводам проповеди И. М. являются источником, содержащим информацию о взаимоотношениях Византии и печенегов. Так, речь, произнесенная в 1047 г. в день памяти вмч. Георгия Победоносца (BHG, N 686), повествует о чуде, к-рое помогло Константину IX подчинить печенегов, когда те в 1046 г. перешли Дунай: подобно тому как это произошло при Константине Великом, в небе над визант. войском возник крест, варвары в ужасе бросили оружие и затем просили о крещении. Соч.: Vita S. Dorothei Junioris//PG. 120. Col. 1051-1074; Sermo in SS. Deipare dormitionem//Ibid. Col. 1075-1114; Versus Iambici//Ibid. Col. 1119-1200; Epigrammata//Ibid. Col. 1199-1200; Iohannis Euchaitorum Metropolitae Quae in codice Vaticano Graeco 676 supersunt/Descripsit P. de Lagarde. Gött., 1882. Amst., 1979r; Follieri E., ed. Giovanni Mauropode: Otto canoni paracletici a N. S. Gesù Cristo. R., 1967. (Archivio italiano per la storia della pietà; 5); Canzoniere/Trad. di R. Anastasi. Catania, 1984; Discorso per Basilio, Gregorio e Giovanni Chrisostomo/Introd. trad. di R. Anastasi//Cultura e politica nell " XI sec. a Bisanzio: Versioni di testi di Michele Psello e Giovanni di Euchaita. Catania, 1988. P. 47-49; Epistulae/Ed., transl., comment. A. Karpozilos. Thessal., 1990. (CFHB; 34); D " Aiuto F. Tre canoni di Giovanni Mauropode in onore di santi militari. R., 1994. (Boll. dei classici; 13. Suppl.); idem. Un canone di Giovanni Mauropode in onore dei ss. Cosma e Damiano//RSBN. 2000. N. S. Vol. 37. P. 99-157. Ист.: Psellos M. Chronographie ou histoire d " un siècle de Byzance (976-1077)/Texte établit et trad. par É. Renauld. P., 1926-1928. Vol. 1-2; idem. Scripta minora magnam partem adhuc inedita/Ed. E. Kurtz, F. Drexl. Mil., 1936-1941. 2 vol.; idem. Orationes panegyricae/Ed. G. T. Dennis. Stuttg.; Lpz., 1994. P. 143-174; Mercati S. G. Ufficio di Giovanni Mauropode Euchaita composto dal nipote Teodoro//Mémorial L. Petit: Mélanges d " histoire et d " archéologie byzantines. Bucarest, 1948. P. 347-360. |
| Размышления о служебной Минее Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, 58, 2010 23 октября, 2012 Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, 58, 2010 Зачастую богослужебная Минея кажется современному читателю и простому верующему человеку неоднородной и малопонятной книгой. Даже у опытных священнослужителей встречается подобное отношение к Минее: “В общем, я скучаю над канонами, а особенно над акафистами, и читаю их по обязанности. Выделяю только покаянные каноны Октоиха и постной Триоди” 1 . Думаю, что существует две основные причины такого восприятия Минеи. Первая — это нарушение в ходе исторического развития текстологической цельности книги, вторая — метафоричность языка, затрудняющая восприятие смысла. В данной статье речь пойдёт об отдельных аспектах исторической текстологии Миней. Началом Минеи можно считать её зарождение в составе Тропология в VII–VIII вв. Естественно, что за свою долгую историю, в силу ошибок переписчиков и вследствие богослужебных реформ она претерпела значительные изменения в отношении состава и месяцеслова. Сильный удар по Минеям нанесло целенаправленное сокращение вторых песен. Уже в XII в. тексты Минеи были повреждены, на что указал Иоанн Мавропод, придворный книжник императора Алексея Комнина. При переходе со Студийского на Иерусалимский устав богослужения в XIII–XIV вв. непоправимый ущерб Минеям нанесла унификация списков, из-за которой канули в лету сотни песнопений безымянных и прославленных гимнографов. “Иерусалимские” Минеи — а именно они легли в основу печатных — представляли собой не только приведённый к общему знаменателю, но и испорченный вариант текста: “одни и те же песнопения приписывались разным авторам, каноны имели разрушенные акростихи, опущенную вторую песнь, позднейшие вставки тропарей, многие грамматические и синтаксические ошибки” 2 . В результате процесса постепенного ухудшения на рубеже XIX–XX столетий исследователь Минеи А. И. Пападопуло-Керамевс вынужден был констатировать: “сегодняшние Минеи подобны музею, в котором несчётные члены дивных статуй — головы, ноги, глаза, руки, части живота и груди пребывают разрозненными и неопознанными” 3 . И именно тогда архиепископ Сергий (Спасский), 4 И. В. Ягич 5 , митрополит Софроний (Евстратиадис) начали изучать списки IX–XII в. Их трудами увидели свет многие не известные из более поздних рукописей и печатных книг песнопения. Более 300 канонов из Миней, хранящихся в Западной Европе, легли в основание 12-томной антологии Analecta Hymnica Graeca 6 . В дополнение к ней Е. Папаилиопулу-Фотопулу составила указатель ещё приблизительно 900 канонов по кодексам христианского Востока 7 . Появились монографии о Косме Маиумском 8 и Иосифе 9 ; был изучен Тропологий по грузинскому переводу Иадгари (К. Кекелидзе 10 , Е. Метревели, Л. Хевсуриани 11 ), древние славянские Минеи — Путятина, Дубровского, Ильина книга, собран большой источниковедческий материал. |
| Погружаясь в древний мир, в созвучный ему золотой век, Феофилакт спасается от унылой будничности. Кроме того, классические образы служат связующим звеном между Феофилактом и его константинопольскими друзьями, мифологические аллюзии подчеркивают общность их воспитания и те «товарищеские отношения», которые их соединяют, несмотря на разлуку. Подбирая поношенные лоскутья древнего мира и мифологии со вкусом, которым остался бы доволен и его учитель Пселл, Феофилакт давал знать друзьям, что не забыл правила замысловатой игры, и в то же время доказывал себе, что все-таки не превращается в варвара. Психологическая ценность мифологических фантазий не является предметом этого исследования, но мы можем сказать, что Феофилакт охотно погружался в них и что они помогали ему перебрасывать мост через пропасть, разделявшую Константинополь и Охрид. Судя по всему. Феофилакт мало чем отличался от большинства «товарищей по несчастью», служивших своим империям за пределами метрополий. Отчужденность Феофилакта от славянского окружения находит себе выход с помощью другой литературной традиции. Именно ее влиянием в немалой степени объясняется проскальзывающее в некоторых его письмах презрение к болгарской пастве. Многие византийские чиновники, волею обстоятельств оказавшиеся вдали от родины, поддавались искушению сравнивать неприхотливую провинциальную жизнь с соблазнами далекого Константинополя. В XI–XII веках византийские провинциальные епископы были очень подвержены этой моде. Один из них, Иоанн Мавропод, митрополит Евхаиты на севере Малой Азии, не раз писал своему ученику Михаилу Пселлу о страстном желании вернуться в столицу. А Михаил Хониат, ученый митрополит Афинский, бьлч настолько потрясен тем, сколь разительно отличается город, населенный неотесанным простонародьем, изъясняющимся на просторечном диалекте, от Древней Греции, лучезарный образ которой жил в его воображении, что обронил такие примечательные слова: «Живя долгое время в Афинах, я становлюсь варваром». Когда подобные люди оказывались в негреческой среде, они особенно страдали от одиночества. |
| Три Святителя в богослужебных книгах: Минеях, Синаксарях, Типиконах Память Трех Святителей отмечается в греческих богослужебных книгах с 1-й половины XII в. – напр., в Уставе константинопольского монастыря Пантократора (1136 г.), основанного императором Иоанном II Комнином и его супругой Ириной, сообщается о правилах освещения храма на праздник «святых Василия, Богослова и Хризостома». В мире сохранилось несколько десятков греческих рукописных Миней XII–XIV вв., содержащих службу Трем Святителям; в некоторых из них также помещена и «Похвала» Мавропода. Синаксарь встречается лишь в двух, относящихся к XIV в. Изображения Трех Святителей Изображения Трех Святителей известны с XI в. Одна из эпиграмм Мавропода описывает икону Трех святителей, подаренную некому архиерею Григорию. Еще одна икона Трех Святителей упоминается в Уставе константинопольского монастыря Богородицы Кехаритомени, основанного императрицей Ириной Дукеней в XII в. Первое из сохранившихся изображений Трех Святителей находится в Псалтири, изготовленной писцом Студийского монастыря в Константинополе Федором в 1066 г., ныне входящей в состав коллекции Британского Музея. Ко второй половине XI в. относится миниатюра Лекционария (книги библейских чтений) из монастыря Дионисиу на Афоне, на которой Три Святителя предводительствуют сонму святых. В византийской храмовой декорации встречаются изображения Трех Святителей в святительском чине в алтарной апсиде со времен византийского императора Константина Мономаха (1042-1055): напр., в церкви Софии Охридской (1040-1050), в Палатинской капелле в Палермо (1143-1154). С распространением синаксарной легенды в XIV в. связано появление уникального иконографического сюжета «Видение Иоанна Мавропода» - Иоанн Евхаитский перед сидящими на тронах Тремя Иерархами в церкви Одигитрии, или Афендико, в Мистре (Пелопонесс, Греция), роспись которой датируется 1366 г. Три святителя на славянской почве В месяцесловы южнославянских, т.е. болгарских и сербских, Евангелий память Трех Святителей входит с начала XIV в., а в древнерусские — с конца XIV в. «Похвала» Мавропода и служба с синаксарем попадают на южнославянскую почву в XIV в., а на русскую - на рубеже XIV-XV вв. Тогда же появляются первые изображения - псковская икона Три Святителя с св. Параскевой (XVb.). В XIV-XV вв. возникают посвящения храмов Трем Святителям на Руси (напр., первый храм Трех Святителей на Кулишках существовал с 1367 г. с этим посвящением). |
| Дальше Иоанн Мавропод пишет о том, что ведомые троицей святых христиане не могут достигнуть совершенства этих святых (поскольку это совершенство предельное), но Три Святителя могут «прославить ученичество и того, кто достоин учиться». В этом рассуждении чудится отголосок популярного в XI веке неоплатонического учения об иерархии, где за высшим уровнем, например, уровнем ума, следует онтологически ему уступающий, скажем, уровень души, причем элемент более низкого уровня никогда не может соединиться с более высшим, хотя и стремится к нему. Православные богословы монашеского направления, например, Симеон Новый Богослов и Никита Стифат, считали, что для подвижника нет никаких препятствий к тому, чтобы достичь духовного уровня великих святых и даже ангелов, то есть, в неоплатонической терминологии, перейти из душевного чина в интеллектуальный. Иоанн Мавропод же, возможно, разделял предрассудки своего друга Михаила Пселла, который как раз придерживался неоплатонической картины мира — по крайней мере в части непроницаемости одних уровней бытия для других. Хотя в случае епископа Евхаитского мы можем говорить скорее о слишком далеко зашедшей игре с метафорой, чем о богословском убеждении. Почему Алексей Комнин? К 1081 году, когда Алексей Комнин взошел на престол, буквально отбив его у политических конкурентов, Иоанн Мавропод уже давно утратил какое-либо влияние при дворе. И тот факт, что молодой император ухватился за идею старого епископа, говорит о том, что она чрезвычайно соответствовала его тогдашним настроениям. Что это были за настроения? «На одном соборе он говорил и, конечно, совершенно искренно, что вера православная составляет от чрева матери его радость, красоту, славу, опору и непобедимое оружие против видимых и невидимых врагов » (свящ. Николай Гроссу. Церковно-религиозная деятельность византийского императора Алексея I Комнина). Это, конечно, лишь слова, но дела Алексея Комнина эти слова подтверждают. Конечно, он, как и многие императоры до него, занимался благоустройством монастырей и храмов, выпускал нормативные акты, которые, с его точки зрения, улучшали материальное положение церковной общины, и регулировал кадровую политику — перемещения высших церковных чинов император держал под личным контролем. |
| Иоанн Лид (VI в.) – современник императора Юстиниана (годы правления 527565), ранневизантийский писатель, автор многочисленных астрологических произведений и сочинения «История». В астрологических трудах он давал характеристику основных положений астрологии, заимствованных из египетской литературы и из античных источников IIII вв., а также излагал методы составления гороскопов. В «Истории» Иоанн Лид обращался к событиям эпохи Юстиниана, очевидцем которых он был. Он сообщал о налоговых притеснениях императора, упоминал о народных восстаниях, оценивая их с точки зрения чиновника императорской канцелярии. Центральное место в его труде отводится взаимоотношениям Византии с государствами Востока, неудачным переговорам с персидским шахом о возврате Сванетии (563 г.) и дипломатической деятельности Петра Патрикия, которого он хорошо знал и работал под его началом в ведомстве магистра оффиций. Иоанн Лид восхищался эрудицией этого искусного дипломата и его необыкновенной работоспособностью. Он отмечал мягкость характера Петра, его доброту и благородство, простоту в обращении, отсутствие гордости и надменности. К «Истории» Иоанна Лида обращался Феофилакт Симокатта. Иоанн Мавропод (XI в.) – ритор, поэт, педагог, принимавший участие в восстановлении константинопольской высшей школы, целью которой было готовить чиновников для центрального и провинциального государственного аппарата. Он также открыл частную школу в своём доме, вел в ней риторику, философию, право, изучал с учениками произведения Демосфена, Исократа, Лисия, Григория Богослова . Обучение в школе Иоанна Мавропода было бесплатным, так как он считал, что нельзя торговать наукой и брать деньги за благородное дело – воспитание молодежи. Его ученик Михаил Пселл называл своего учителя «отцом ... учености и воспитателем», «наставником в божественном». Иоанн Мавропод примкнул к кружку, сложившемуся вокруг будущего патриарха Константина Лихуда. Он был составителем одной из новелл (дополнений к кодексу законов) императора Константина IX Мономаха (10421055) об учреждении юридического училища и должности номофилака, приравненного к сановным сенаторам. В начале новеллы Иоанн Мавропод обобщил то, что было сделано предшественниками в области законодательства: перевод древних законодательных сборников с латинского на греческий язык, их сокращение и «очищение». Он определил функции номофилака (учитель-юрист, читающий ежедневные лекции за исключением воскресных и праздничных дней, хранитель библиотеки с обязательным владением двумя языками – латинским и греческим), его ругу (жалованье), в которую входили деньги, бесплатная одежда, пасхальный подарок и «хлебные». |
| После падения Лихуда в конце 40–начале 50-х годов Мавропод вынужден был принять назначение на митрополичью кафедру в Евхаиту. Это назначение он расценивал как изгнание. Умер Иоанн Мавропод после 1075 г. Сохранилось много писем и большая похвальная речь Пселла Мавроподу. Иоанн Ксифилин, будущий патриарх Иоанн VIII (1064–1075), был соучеником Пселла по школе Мавропода в 30-е годы XI в. Как и Мавропод, он был по рекомендации Пселла приближен ко двору и получил высокие должности судьи ипподрома и эксактора, а затем стал номофилаком – главой юридической школы Константинопольского университета. Пселл был другом и единомышленником Иоанна в молодые годы. Помимо писем, до нас дошло сочинение Пселла в защиту Ксифилина от нападок его врагов и большая эпитафия, посвященная уже покойному патриарху. В 50-е годы между Михаилом Пселлом и Иоанном Ксифилином возникают серьезные расхождения, приведшие в конце концов к серьезному идейному конфликту между ними. 267 Пселл прежде всего имеет в виду отставку около 1050 г. «первого министра» Константина Мономаха Константина Лихуда, который был другом и покровителем Пселла, Мавропода и Ксифилина. 268 Первым удалился из Константинополя и поселился в одном из монастырей на горе Олимпе (в Вифинии) Иоанн Ксифилин. 270 Гермоген из Тарса – знаменитый античный ритор II в. Оставил после себя многочисленные компилятивные сочинения, оказавшие огромное влияние на всю византийскую риторику. К Гермогену восходит и большинство риторических теорий самого Пселла. По сведениям, имевшим хождение у византийских авторов, талант Гермогена расцвел очень рано, им восхищался сам император Марк Аврелий. Однако, войдя в зрелый возраст, Гермогеи утратил свой дар и даже лишился рассудка. 271 Пселл говорит об Иоанне Ксифилине. От этого периода сохранился ряд писем Пселла к Ксифилину,из которых можно понять, что Иоанн упрекал друга за промедление и требовал его к себе. Пселл же заверял будущего патриарха в стремлении к святой жизни и в то же время признавался, что ему трудно отказаться от светской жизни и покинуть двор. |
| В текстах IX–XI веков святители Василий, Григорий и Иоанн не просто упоминаются обособленно, их упоминание, как я уже сказал, рационализируется, авторы приводят аргументы в пользу того, почему именно эти святые взяты ими в качестве абсолютных авторитетов. Автор «Жития святого Георгия» упоминает Трех Святителей как созерцателей тайны Божественной Литургии. Никита Давид Пафлагон считает, что они подобны святым апостолам в распространении православной веры. Автор «Жития Андрея Сальского» — это уж совсем удивительно — приписывает Трем Святителям особую эсхатологическую роль: они должны будут судить человечество после всеобщего воскресения. Михаил Пселл указывает на то, что Три Святителя — это такие богословы, чьи тексты дополняют друг друга и покрывают собой самое существенное в православной догматике: если знаешь сочинения трех святителей, считай знаешь все, что нужно. Судя по всему, сам Михаил Пселл так не считал, полагая, что наилучшим учителем богословия является он сам, однако в своих лекциях (а мы цитируем именно лекцию) воспроизводил и интерпретировал нормативные для своего времени богословские символы. Любопытно и свидетельство Евфимия Зигабена о том, как реагировали (возможно, уже после установления праздника) на православное почитание Трех Святителей гностики-богомилы: если они, указывая на святых отцов как на лжепророков, называли имена именно Василия, Григория и Иоанна, это значит, что почитание этих трех святых в конце XI века было исключительным. Святитель Григорий Богослов. Фреска в монастыре Морача (Сербия). XIV в. Неудивительно, что и иконография Трех Святителей возникла как минимум за несколько десятилетий до установления праздника: это вполне вписывается в хронологию «рационализации» обособленного поминовения этих святых. И творчество Иоанна Мавропода было венцом этой рационализации, ее самым крупным плодом. Иоанн Мавропод принадлежал к кружку придворных интеллектуалов, имевших, как считается, влияние на императора Константина IX Мономаха. Именно члены этого кружка — Иоанн Мавропод и его ученики Константин Лихуд, Михаил Пселл и Иоанн Ксифилин — стали во главе т. н. «константинопольского университета» (а точнее юридической школы для константинопольского чиновничества, которая впоследствии была разделена на несколько факультетов), основанного Константином Мономахом в 1043 году. Но уже в 1050 году влияние упомянутых интеллектуалов при дворе резко упало, а Иоанн Мавропод и вовсе был рукоположен в епископы города Евхаиты (нынешний город Чорум на севере Турции в 600 километрах от Константинополя) — это назначение он справедливо воспринимал как ссылку. Только в 1075 году он вернулся в столицу и умер спустя несколько лет после этого: если принимать данные Синаксаря, то не раньше вступления на престол Алексия Комнина в 1081 году. |
|
|
