| «Они так называются по воспоминанию о Никодиме, приходившем к Иисусу Христу ночью. В этом братств числятся некоторые архиереи, многие священники и миряне. Одного из этих архиереев, именно Амидийского митрополита Макария, который назывался великим Никодимом, ожидают в Константинополе. Там он примет православие, и его вновь рукоположат, начиная с низших степеней церковных. Православный митрополит Алеппский Кирилл писал мне, что никодимиты скорее воссоединились бы с нами, если бы имели могучего и доброго защитника со стороны России; но к сожалению Русский консул в Алеппе – жид. – Услышав это, митрополит встрепенулся и проговорил: Русский консул жид. Господи Иисусе!... – Да жид из фамилии Пичити, которая уже давно консульствует там» (стр. 84–85). После этого о. Порфирий поясняет: – «К сожалению наши консулы на Востоке почти все были и суть неправославные. Дюгамеля в Каире не поминают добром, и называют человеком со змеями: он носил аксельбанты. О поляке Петрушевском, который не долго был нашим вице-консулом в Яффе, Иерусалимские старцы говорили мне, что этот человек прислан был для попрания православия. В доме американца Шасса, заведовавшего нашим консульством в Бейруте, устроена была первая молельня американских миссионеров, куда они собирали и православных детей для слушания их проповедей. Смирнского консула Иванова никто никогда не видал в церкви Божьей. Это я слышал в Смирне от славян. О нынешнем бейрутском консуле нашем Константине Базили антиохийский патриарх говорил мне: «если бы можно было приставить лестницу к небу, то он полез бы жаловаться на Базилия; в начале он был добр и усерден к православным, во потом предпочел им униатов, очарованный красотой жены своего переводчика Наума Хури из униатов». Нынешний генеральный консул ваш в Александрии Фок – протестант. Агенты наши в Каифе, у подножия Кармила, и в Сидоне католики» (стр. 85). Далее (11 октября) о. Порфирий, будучи на обеде с ректором семинарии, архим. Алексеем, у митрополита Филарета, сообщает, «с какой робостью в первый раз он явился к покойному иерусалимскому патриарху Афанасию и что говорил ему о благосостоянии церкви в России», но самого рассказа не приводит, а только замечает: «когда его преосвященство услышал вот эти слова мои: «перед патриархом я – отрок малый, но мне (было: мне малому отроку перед патриархом) пришлось быть соглядатаем и судьей деяний его», то похвалил мое смирение, и прибавил (было: сказал): «умные люди всегда так поступают». Потом о. Порфирий «повествовал о похоронах помянутого патриарха , и о смутах по смерти его при избрании преемника ему», но опять без изложения повествования. «За столом, замечает он, и после обеда из уст моих лилась речь, как афонские потоки. Я говорил: |
| Позиция Бунина, отрицавшего всякие эстетические поиски Серебряного века и полагавшего их губительными для литературы, была более последовательна, четче он определился и в своих политических симпатиях, даже кое-чем для этого пожертвовав. Возможно, здесь сказалась разница купеческого и дворянского (вот замечательная, любимая всеми пришвиноведами запись от 20 апреля 1919 года: «Второй день Пасхи. Читаю Бунина – малокровный дворянский сын, а про себя думаю: я потомок радостного лавочника (испорченный пан)» ), но отказаться разом от своих друзей Пришвин не мог, никого в союзники (как Бунин – Алексея Константиновича Толстого) брать не собирался, а искал нетореный путь. В Дневнике Пришвина нет никаких упоминаний об испытаниях, которые выпали на долю его друзей, Иванова-Разумника и Ремизова, а также Блока и Петрова-Водкина в 1919 году, когда все они были арестованы по подозрению в принадлежности к левоэсеровскому бунту. Трудно сказать, знал ли он об этом, равно как и о том, что Разумник Васильевич пострадал больше всех и две недели провел на Лубянке, но зато, без сомнения, был в курсе того, что на исходе 1919 года Иванов-Разумник организовал в Петрограде Вольфилу – Вольную философскую ассоциацию, куда звал и Пришвина (о чем говорят такие строки из пришвинского письма: «Я знаю, что Вы человек практический, пчелиного свойства, и я нужен для Вашего улья, это хорошо и метко» ), но самому Пришвину эта, словно пародирующая мережковско-гиппиусовское Религиозно-философское общество организация показалась «дымом» и «шелухой», и в одном из писем он противопоставил трудам знаменитого критика свою педагогическую деятельность. «Я испытываю гордость победителя, когда мужики обступают меня с просьбами принять и их детей в мою школу: „Попались, голубчики, – думаю я, – и мы, „шкрабы“, что-то значим на свете“». Тем не менее переписка с Ивановым-Разумником была для Пришвина важна, и по этим письмам мы можем судить, например, о том, почему же он все-таки так долго оставался в деревне. «Вообще вас всех, ученых, образованных и истинных людей в Петербурге, я считаю людьми заграничными, и вы меня маните, как заграница, как бегство от чудища. (Что вы спорите с Ремизовым, где быть, в Питере или за границей, мне кажется делом вашим семейным.) Много раз я пытался уехать за границу (или в Питер), и каждый раз меня останавливала не мысль, а чувство, которого я выразить не могу и которого стыжусь: оно похоже на лень, которую Гончаров внешне порицает в Обломове и тайно прославляет как животворящее начало…» Любопытно, однако, что четырьмя годами раньше, в самый разгар революции бывшая столица вызывала у писателя совсем иные ассоциации: «В Петербурге ли живем или в плену, и уехать из него – все равно, что из плена бежать». |
| Присмотримся: это действительно сопоставление, взвешивающее и так, и эдак, без однозначной тенденции. Да, «простодушней» и «человечней». Однако «не умеют». «Беспечней» – нельзя сказать, чтобы очень похвальное слово; а ведь оно здесь образует не только рифму, но и синоним к «человечней». Мысль выражена с обычной для Вячеслава Иванова сжатостью, приличествующей формулировке целой темы, которая стоит за двумя четверостишиями. Это словно бы эпиграф к рефлексии над темой. Стоит задуматься о тех исторических чертах, какие приобрело христианство в Италии и в России, как ощущаешь замешательство от преизобилия, с одной стороны, черт сходства, с другой стороны, контрастов. Поистине embarras de richessë не знаешь, с чего начать. Так много общего: память о византийском наследии, особенно ощутимая, конечно, на полугреческом юге, однако исторически присутствующая и в Риме, например, в отданной когда-то бежавшим от иконокластов константинопольским монахам церкви Santa Maria in Cosmedin; почитание Божьей Матери, почитание чудотворных икон, вокруг которых то там, то здесь воздвигнуто Santuario; порой доходящий до колоритных суеверий и всегда далекий от протестантского морализма вкус народной набожности к конкретному; глубина исторической перспективы, то тут, то там уводящей в дохристианское... Когда русский читает надпись XII века в вышеупомянутой Санта Мариа ин Космедин, где Матерь Божия именуется «Божией Премудростию» («Deique Sophiam»), когда он слышит от жителя столь, казалось бы, буржуазной и одновременно коммунистической Болоньи, что город этот до сих пор живет по-иному те несколько дней в году, на которые чудотворную икону приносят из местного Santuario, когда он видит, что делается с Неаполем в ожидании чуда св. Януария, – все это вызывает чувство, поистине близкое к ностальгическому. Недаром, недаром молодой итальянский граф из гоголевского отрывка 1839 г. «Рим», возвращаясь в отечество из заграничных скитаний, переживает благочестивые чувства, какие мог бы иметь в аналогичной ситуации набожный россиянин: |
| Русские колонисты Тем из русских беженцев, кто и до войны, в силу своего происхождения работал на земле, привыкать к новому положению было значительно проще, нежели бывшим офицерам, чиновникам и членам их семей. Последним было тяжело не столько физически, сколько морально. Тем не менее, состоявшееся по инициативе князя Н.Б.Щербатова 20 июня 1921 г. совещание представителей земледельческих колоний отметило, что колонисты, «несмотря на чрезвычайное различие прежнего социального положения, не гнушаются никаким трудом и принимают все усилия, чтобы стать на путь самостоятельного существования». Путь этот для них был многотруден. Первой и самой сложной проблемой было отсутствие денег, необходимых для первоначальных расходов. Комиссия, не имевшая собственных средств, вынуждена была просить их у других эмигрантских организаций. Те помогали, чем могли: 30 тыс. франков выделил Константинопольский Центральный объединённый комитет общественных организаций, 150 тыс. франков прислал из Парижа Земско-Городской комитет. Порой приходилось идти на поклон и к заокеанским благодетелям – Комиссия исхлопотала у Американского Красного Креста продовольственный паёк для колонистов, а также договорилась о поставках им одежды, семян, медикаментов, инвентаря. Комиссия не смогла определить среднюю величину арендной платы, поскольку зависела она от довольно большого количества факторов. В их число входило не только состояние построек и инвентаря, но и степень запущенности полей и виноградников, наличие ведущих к городу дорог и, главное, количество «неудобной» земли, доля которой в некоторых имениях достигала 75%. Кроме того, многие владельцы имений не признавали фиксированной платы, а предпочитали сдавать принадлежавшие им хозяйства за «50% чистой прибыли деньгами или продуктами». Товарищества обращались в Комиссию с просьбами о выдаче ссуд, и Комиссия старалась по возможности полностью их удовлетворять. Ссуды испрашивались различные и на различные цели (в основном – на уплату аренды, покупку инвентаря и ремонт построек). Например, «Донскому земледельческому товариществу» (имение Сефер-Уста) понадобилось 3000 франков и они были получены, а «Товарищество Успенского и Иванова» (имение Кады-Кей) просило только 50 франков. Всего за первые полгода существования Комиссии ею было выдано в качестве ссуд 17470 франков. Все ссуды были краткосрочными (от 2 до 9 месяцев; на год была выдана лишь одна ссуда – «для покупки насоса для мотора») и выдавались на льготных условиях (6% годовых). |
| Как я уже упоминал, очень трудно было снова настроиться на учебу из-за расслабленного состояния, которое я приобрел в старших классах школы. И было непросто выучить много материала и отвечать его. Особым пунктом стоит отметить написание сочинений. Их я откладывал на самый последний момент. До сих проблемно для меня и ведение каких-либо конспектов, так как человек я по природе рассеянный. На курсе у нас всегда была хоть и не совершенная, но все-таки приятная атмосфера взаимопонимания и взаимовыручки. Но, конечно, как и везде, люди собираются в компании близких им по духу людей. Слава Богу, и я нашел здесь за время учебы много добрых товарищей. Кто-то из них уже отучился в семинарии, а с кем-то я до сих пор вместе учусь и живу. Вот уже к завершению подходит время обучения, но только теперь начинаешь понимать, сколько прекрасного, и серьезного, и смешного мы пережили здесь с ребятами. В компании, членом которой я являюсь, все мы очень отличаемся друг от друга, и, разумеется, неизбежны ссоры и обиды, но все это временно и проходит, и я надеюсь, ничего плохого не запомнится. Сохранятся только самые лучшие воспоминаний. Скажу так: семинарские порядки научили некой взрослости, дисциплинированности и ответственности. Немало поспособствовали этому наши дежурные помощники. Всякие случаи бывают в семинарской жизни, и хочется выразить благодарность тем дежпомам, которые действительно бывают в нелегкие для студентов моменты не просто раздатчиками послушаний, но мудрыми домоправителями в семинарии. Еще со школьной скамьи мне очень нравились преподаватели, которые с интересом относились к своему предмету и видели в учениках людей, которым хотели показать не только сложность и важность своего предмета, но и пытали научить их чему-то в жизни, рассказать что-то, посоветовать, порассуждать о насущных проблемах. И в семинарии уже на первом курсе я увидел таких педагогов. Это и веселый, интересный преподаватель библейской истории и иерковного искусства Олег Викторович Стародубцев, и преподаватель общецерковной истории отец Николай Данилевич. Своей особой добротой и интересом к предмету привлек всех нас преподаватель Нового Завета – отец Андрей Рахновский. На пятом курсе очень понравился преподаватель церковной практики отец Алексей Круглик. Увлекательно рассказывал нам об истории Русской Церкви Алексей Константинович Светозарский, о сравнительном и пастырском богословии – отец Максим Козлов, о пастырской психиатрии – Григорий Иванович Копейко. Особо зажигательные рассказы из истории философии слушали мы от профессора Геннадия Георгиевича Майорова. Из женщин-преподавателей навсегда запомнятся Надежда Касимовна Малинаускене, Лариса Иванова Маршева, Ольга Юрьевна и Ирина Юрьевна Васильевы. |
| Георгий 30 апреля 2012, 22:00 Спасибо автору! Будем ждать продолжения - о Православных святынях юго-ВОСТОКА Турции ( " Турабдин " или " Курдистан " ), о древнейшем действующем православном храме, о городе Пяти пророков, где просиял Нерукотворный Лик!.. Бог в помощь Вам, дорогой г-н Старшов! Юлий 6 сентября 2011, 17:00 Купил книгу. Объем очень маленький, полезных сведений крайне мало, как пройти-проехать почти ничего, присутствуют некоторые сведения, касающиеся православия, отсутствующие в Лонли Планет и Fant C.E. Reddish M.G. A Guide to Biblical Sites in Greece and Turkey, но в целом покупать книгу вслепую лучше не стоит. Зато вышла книга Иванова " В поисках Константинополя " . Книга не православная, написана советским историком, местами вызывает изумление неосведомленностью автора (но такого крайне мало), написана стилистически сниженным полумолодежным слогом, однако как путеводитель явно бесценна! (Предарительная оценка) Бог даст, скоро съезжу, проверю на месте. Татьяна 21 января 2011, 18:00 Прошедшим летом мы с внуком отдыхали в Сиде.Впечатления отдыха испортило только размещение в отеле. но это к слову. мы ездили на экскурсию в Эфес, Паммукале, столько восторга! Никогда не думала , что столько много узнаю и увижу! я действительно, думала, что Турция-это море, пляж и прочие развлечения, я очень с детства итересуюсь и дорожу историей.теперь при случае ищу дополнительные источники про Византийскую империю, дневних городах и святынях. Теперь мне еще и еще раз хочется поехатьтуда только лишь за тем, чтобы больше посмотреть и осмыслить. Юлий 31 августа 2010, 21:00 До покупки этой книги можно попользоваться книгой Fant C.E. Reddish M.G. A Guide to Biblical Sites in Greece and Turkey, есть на форуме Винского в разделе " путеводители " и в других местах тоже. Хотя многословна, многовато истории и не всегда библейской. Есть еще Lonely Planet Turkey там же. Юлий 20 августа 2010, 18:00 Все это конечно, очень здорово, нужно и актуально, но лучше было бы выложить в электронном виде. Мне вот срочно предложили отпуск, а где эту книгу купить, допустим в Саратове? И когда? |
| С 1921 по 1923 г. Константином Мочульским написано около 20 статей и рецензий, которые так или иначе касались этой темы. Помимо общих наблюдений в данных работах разбросано множество точных, детальных характеристик творчества отдельных поэтов: упомянутых Гумилева и Ахматовой, а также Кузмина, Мандельштама, Георгия Иванова и др. Но есть и второй «сюжет» внутри этого «цикла»: творческая эволюция самого исследователя. Если положить рядом статью «Поэтическое творчество А. Ахматовой» (1921 год) и статью «Поэтика Гумилева» (год 1923–й), — нельзя не заметить разительного отличия. Читая первую — сразу вспоминаешь работы В. Жирмунского и Б. Эйхенбаума (на которые Мочульский и опирался в своем исследовании), читая последнюю, ощущаешь, как изменился стиль. Шаг за шагом, от статьи к статье Мочульский приходит ко все большей сжатости, все чаще прибегает к образам, приближая свою критику к эссеистике: одним–двумя штрихами старается обозначить то, что на языке понятий требовало Долгих разъяснений. Это перевоплощение Мочульского из «аналитика» в «стилиста в какой-то мере объясняет его рецензия 1923 года («Звено», на книгу В. Жирмунского «Валерий Брюсов и наследие Пушкина». Во имя объективности выводов Жирмунский отказывается от вкусовых оценок: он анализирует текст. Но именно этот шаг исследователя неожиданно оборачивается ложными выводами. Жирмунскому (при анализе брюсовского окончания «Египетских ночей» Пушкина) удалось установить различие поэтики классика и поэтики символиста («искусство Брюсова чуждо, даже противоположно классической поэтике Пушкина»). «Но, — замечает Мочульский, — критик не удерживается на этой позиции — его влекут высоты синтеза, просторы схематических обобщений. Прекрасно объяснив нам, кем не являются символисты, он хочет показать нам, кто они такие. У него уже возникла в воображении увлекательная схема двух противоположных школ, эффектное противопоставление двух стилей — классического и романтического». Здесь-то исследователь и терпит фиаско: «Все явления слога, даже самые антихудожественные, возведены в поэтические приемы. Во имя напевности, «музыкальности» (в отношении к Брюсову это — фикция) принесены в жертву все другие качества стиля. Более того, явные безотносительные дефекты изображаются, как достоинства». Вывод Мочульского — четок, как приговор: «Пристрастие к схематическим обобщениям и неопределенность эстетического критерия вредят прекрасной книге В. Жирмунского. У читателя может появиться досадное смешение символизма с романтизмом, а романтизма с антихудожественностью» . (Через год, в 1924–м, совершенно иным путем к аналогичным выводам о методологии русских формалистов придет в первых своих публикациях в том же «Звене» и Николай Бахтин). |
| Анатолий Беднов: - Вернемся к теме кинофантастики. Несколько лет назад писали, что собираются экранизировать «Сердце Пармы» и «Золото бунта» Алексея Иванова, но с тех пор никаких телодвижений. Хотя сняли «Географ глобус пропил» с Константином Хабенским в главной роли. Алексей Сафонов: - Может быть, просто не договорились с автором: предложили на главные роли одних актеров, а он хотел видеть других. Это было бы масштабное кино: и герои там есть, и история. Анатолий Беднов: - Причем такие страницы, которые практически неизвестны массовому зрителю и читателю. Александр Тутов: - И русский характер. В поисках героя Алексей Сафонов: - Вообще надо подключать социологов, чтобы понять, какого возраста и каких социальных категорий люди на какие фильмы ходят, чем они их привлекают. Чтобы понять, как эти фильмы воздействуют на массовое сознание, помогают ли формировать героический типаж. Еще один аспект: русский фильм должен формировать не героя-индивидуалиста, а учить жить в социуме с другими людьми, уважать их законы... Анатолий Беднов: - По принципу «один в поле не воин». Алексей Сафонов: - Пример этому - фильм «Любить по-русски». Он показывает, как люди вместе преодолевают чиновничий и бандитский беспредел. А в «Гагарине» показана атмосфера общего дела - глобального, чуть ли не планетарного. Каждый подключен к космической программе. Фильм получается такой объединительный. И это тоже очень важно именно для русского кино. И в фильме «Поддубный» есть эпизод, где его приглашают на уровне государственных деятелей отстаивать честь России. Александр Тутов: - Я бы говорил не об образе положительного героя, а положительного актера. Например, Леонид Куравлев, игравший и жулика в «Иване Васильевиче...», и милиционера - и все его герои обаятельные. Алексей Сафонов: - У него даже роли с негативным уклоном все равно не несут в себе противоположности. Он играет жулика в «Иване Васильевиче...», растяпу в «Афоне» - и это органически понятно. В Афоне могли вызревать какие-то черты, которые потом превратили его в жулика. И ты можешь понять эту динамику: он мог стать таким, потому что был такой. А у американцев человек сначала играет положительного героя, а потом резко отрицательного. |
| А что в прошлом во 175 году по ненависти прежняго, Парфения, патриарха царегородскаго, по салтанову указу, на место Паисея, патриарха александрийскаго, поставлен был во Александрию новой – Иоаким патриарх, и по нашему, холопей твоих, договору, по салтанову указу, того новаго патриарха Иоакима из Александреи от патриарша престола велено отставить, и о том салтанову грамоту во Египет, к египетскому Ибрагим-паше мы, холопи твои, взяли, и для свидетельства правды с тою грамотою из Царяграда к паше во Египет пошлем мы, холопи твои, нарочно гречанина Мануила Иванова, чтоб того новаго Иоакима патриарха из Олександреи от патриарша престола при —81— . нем, Мануиле, отставить, а до приезду с Москвы Паисея патриарха ведать тое патриаршу александрийскую область Паисея, патриарха александрийскаго, наместнику ево, архидьякону Никифору. И во Антиохию, государь, салтанову грамоту взяли ж, что до приезду с Москвы Макария патриарха его патриаршу область ведать наместнику ево, и тое грамоту во Антиохию пошлем мы, холопи твои, из Царяграда с кем доведетца». Далее в отписке послов государю говорится: «а что, государь, святейшие патриархи, Паисей, патриарх александрийский и Макарий патриарх антиохийский, дали мне, холопу твоему Афонке, росписи греческим властям и грекам, чтоб мне с ними о их патриарших делех советывать и мыслить, а святейшие патриархи на них надежду имели и чаяли от них в своих делех промыслу и помощи, и от греческих, государь, властей и греков, на которых святейшие патриархи надежду имели, мне, холопу твоему, о их патриарших делех мысли и помощи не подали не токмо что делом, ни словом». Послы прислали государю и перевод с самой грамоты султана, которою он объявляет александрийского патриарха Иоакима низложенным, а прежде бывшего, находившегося тогда в Москве патриарха Паисия восстановляет в прежнем его достоинстве александрийского патриарха. 2271 Кроме того, послы сообщают государю, что они добыли от султана и вторую грамоту, в которой говорилось: «которые деньги Иоаким патриарх займовал, и тех долгов на папе и патриархе Паисие александрийском не спрашивать, а имать тем людем на нем, Иоакиме патриархе, и сослать его из Александрии в ссылку, и о том указ салтанов к египецкому паше послан. Да у негож, патриарха, велено церковная утварь отобрать и счести, отдать Паисея патриарха наместнику ево и, до приезду ево, папы и патриарха, ведать престол тому ж ево наместнику». По приказанию султана, сообщают далее послы, и новый константинопольский патриарх Мефодий послал от себя и всего собора грамоту об отставке Иоакима и восстановлении Паисия, так что и во время службы, замечают послы, —82— Мефодий поминает александрийским патриархом уже Паисия, а не Иоакима. 2272 |
| 89 О деле этого книжника см.: Ангелов Б. Из старата българска, руска и сръбска литература. 2. София 1967. 165–166, 169–170. 97 См.: Иванова-Константинова Кл. Цит. соч. 216. Греческий текст см.: PG 161, col. 243–288; Собр. соч. под ред. П. Христу. 1. 161–175. 98 Там же. Греческий текст см.: PG 148, col. 1010–1012; Собр. соч. под ред. П. Христу. 2. 545–547. 107 При оценке корпуса переводов следует иметь в виду, что мы можем обсуждать лишь сохранившиеся переводы (о том, чего нет, разумеется, разговор невозможен), которые составляют лишь часть (и какую именно – трудно сказать) действительно переводившегося. Катастрофа, которую Болгария и болгарская культура пережили в самом конце XIV в., насильственно прервала расцвет болгарской духовной культуры и литературы; к невозвратным потерям следует причислить и уничтожение части накопленного рукописного фонда (в том числе и переводов), последовавшее за разорением церквей, монастырей и пр. Немалая часть рукописей того времени сейчас разбросана практически по всей Европе – в библиотеках России, Ватиканской библиотеке, Британском музее и др. Однако, по слову пословицы, нет худа без добра: таким образом рукописи и сохранились, а последовавший за крушением Болгарии взлет духовной культуры в России трудно себе представить без трудов болгарских иноков и книжников, а во многих случаях, как со св. Киприаном, и без живой связи Болгарии с Россией, без личного участия этих иноков и книжников судьбах русской духовности и Церкви. 110 О нем см.: Кенанов Д. Полихроний Агапиевич Сирку (Сирков)//Кенанов Д. Евтимиева метафрастика. Пловдив; В. Търново 1999. 249–265; Матковски Ал. Полихрониэ Сырку (Скицэ био-библиографикэ). Кишинэу, 1967. 113 Важнейшая их заслуга – научная подготовка и издание памятников. Ученые до сих пор пользуются изданием сочинений Патр. Евфимия, подготовленное Э. Калужняцким (см. 11 .291), трудами П. Сырку (см. публ. 11 .59–63) и др., что и вызвало необходимость их репринтного переиздания в нач. 70-х гг. XX в. в Лондоне (Variorum Reprints), с предисловием проф. Ив. Дуйчева. |
|
|
