| Сант-Аполлинаре Нуово в Равенне. 60-е гг. VI в. В италийской редакции Иеронимова Мартиролога (1-я пол. V в.) под 13 авг. содержится запись о поминовении «в Риме, на Тибуртинской дороге, мученика Ипполита, и на Аппиевой дороге в [катакомбах] Каллиста... епископа Понтиана» (текст восстановлен А. Кантеном - MartHieron. Comment. P. 439). Под 2 февр., 6 авг. и 2 нояб. указана память освящения базилики святых Сикста, Лаврентия и И. в г. Форум Семпрония (ныне Фоссомброне) (см.: Hanssens. 1959. P. 321). В Карфагенском календаре VI в. под 13 авг. также отмечена память И. (ActaSS. Nov. T. 2. Pars 1. P. LXX). На последующую календарную традицию повлиял Мартиролог Беды (1-я пол. VIII в.), где под 13 авг. к памяти И. добавлена память «Конкордии, его кормилицы... и прочих 19 человек из его дома» ( Quentin. 1908. P. 80). Память И. и Конкордии значится в лионских календарях 1-й пол. IX в. и в т. н. Малом Римском Мартирологе (Ibid. P. 436). В Мартирологе Адона Вьеннского (2-я пол. IX в.) сказание об И. и Конкордии под 13 авг. существенно расширено заимствованиями из Мученичества Полихрония, в т. ч. рассказом об обретении тела Конкордии в клоаке (PL. 123. Col. 329-331; см.: Quentin. 1908. P. 353-355). В Мартирологе Узуарда (2-я пол. IX в.) сказание подверглось обратному сокращению по образцу записи Беды (PL. 124. Col. 357) и в таком виде было включено в Римский Мартиролог (XVI в.- MartRom. Comment. P. 335-336). В совр. календаре Римско-католической Церкви под 13 авг. восстановлено древнее поминовение святых Понтиана и И., указанное в «Depositio martyrum» и в Иеронимовом Мартирологе. Проприи мессы на день памяти И. 13 авг. содержатся в рим. литургических книгах VII-VIII вв. (Sacramentarium Leonianum/Ed. Ch. L. Feltoe. Camb., 1896. P. 100; The Gelasian Sacramentary=Liber Sacramentorum Romanae Ecclesiae/Ed. H. A. Wilson. Oxf., 1894. P. 192; Das Sacramentarium Gregorianum nach dem aachener Urexemplar/Hrsg. H. Lietzmann. Münster, 19582. S. 87), а также в ранних галликанских книгах (напр., в «Готском Миссале» (ок. |
| 7 Согласно преданию, во время захвата Рима галлами в 390 г. до н. э. уцелел лишь Капитолий, защитники которого во время внезапного нападения галлов были разбужены криком священных гусей Юноны. 8 Марк Фурий Камилл — диктатор 390 г. до н. э., легендарный полководец, герой войн, которые вел Рим в кон. 5 — нач. 4 в. до н. э. против галлов и италийских племен за завоевание Италии. 9 Марк Атилий Регул — консул 267 и 256 гг. до н. э., герой первой Пунической войны (264—241 гг. до н. э.). Попав в плен к карфагенянам, он, по преданию, предпочел мученическую смерть предательству. 10 Публий Корнелий Сципион Африканский Старший — герой второй Пунической войны (218—201 гг. до н. э.), победитель Ганнибала 11 Это риторическое преувеличение может относиться либо к императорам Гальбе, Отону и Вителлию, каждый из которых правил по несколько месяцев в период политического кризиса 68—69 гг. и погиб в междоусобной борьбе, либо к императорам Пертинаксу и Дидию Юлиану, правившим в 193 г. не более двух месяцев каждый. Тот и другой погибли насильственной смертью. 12 правления) и его сын Галлиен (253—268 гг. правления), которого Валериан сделал соправителем. Валериан попал в плен к персам, где и умер. Галлиен, сделавшись единовластным правителем империи, не смог справиться ни с внутренними, ни с внешними проблемами и пал жертвой заговора. 13 Притч. 21, 1. 14 Puмл.XIII,7. 15 Т. е. в девственном состоянии. 16 В книге Притчей нет подходящаго места, выясняющаго положение автора; в виду этого, вероятно, некоторыя манускрипты и представляют другое чтение: in aliis locis, которым имеются в виду, очевидно, вообще места из различных книг Священнаго Писания и прежде всего книга Екклезиаст, как это и доказывается следующими затем фразами. 17 Т. е. духовная жизнь, полная мысли. 18 В совр. Синод. переводе: не будь безумен — ред. 19 В совр. Синод. пер.: тверд, как луна — ред. 20 Переводчик дает следующую цитату: очи твои голубиные, кроме замолчания твоего — ред. 21 В сов. Синод. переводе: Иосиф — отрасль плодоносного дерева, отрасль плодоносного дерева над источником;ветви его простираются стеною. 22 В сов. Синод. переводе: Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других. 23 В сов. Синод. переводе этот стих читается: голова твоя на тебе, как Кармил, и волосы на голове твоей, как пурпур; царь увлечен твоими кудрями. Поделиться ссылкой на выделенное Все материалы, размещенные в электронной библиотеке, являются интеллектуальной собственностью. Любое использование информации должно осуществляться в соответствии с российским законодательством и международными договорами РФ. Информация размещена для использования только в личных культурно-просветительских целях. Копирование и иное распространение информации в коммерческих и некоммерческих целях допускается только с согласия автора или правообладателя |
| Преследования христиан, своего рода полицейская акция, выявили «значительное множество» тех, кого принесли в жертву, по выражению римского историка – мастера лапидарного стиля, «не всеобщим интересам, а жестокости одного». Сумевшие ускользнуть подготовили смену. Перечень епископов, наследовавших друг другу в Риме после апостола Петра, может сообщить много важного для понимания жизни конкретной общины, открытой самым разным, порой противоречивым влияниям, служившей горнилом, в котором переплавились национальности и национализмы 8 . Среди четырнадцати преемников Петра, вплоть до конца II века, четверо были римлянами, трое – италийского происхождения, пятеро – греками, один был отшельником, а другой, Гигин, философом; Аникет прибыл из Эмесы (сейчас Хомс в Сирии); Виктор, замыкающий этот список, был выходцем из Африки, он примечателен тем, что первым из епископов Рима стал писать по-латыни. Этот перечень преемников Петра достаточно хорошо отражает географию распространения христианства в первые два века его существования. Азия представлена единственным выходцем из нее, тогда как на долю греков приходится треть списка. Языком первоначальной церкви в Риме едва ли была латынь. Христиане в то время там говорили по-гречески. Сирийцы, выходцы из Азии, и лишенные родины греки с воодушевлением воспринимали проповедь Евангелия. Они составляли первичное ядро Церкви. За ними последовали римляне и выходцы из Африки. Внедрение христианства усилилось уже со II века, благодаря присутствию в Риме заморского епископа. Отныне христианский народ, как и все покоренные народы, обращал свои взоры к Риму, Городу (Urbs), но смотрел на него другими глазами – как на духовную столицу, освященную присутствием и мученической смертью Петра. Евангелие постепенно освобождалось от опеки со стороны евреев и переходило к другим народам. Географическая карта Церкви во II веке Областью распространения христианства вплоть до II века оставалась прибрежная полоса Средиземноморья. К концу эпохи Апостолов христианские общины протянулись, словно жемчужное ожерелье, вдоль побережья, от гавани к гавани, от Азота до Антиохии, между которыми расположились Иоппия, Севастия, Кесария Палестинская, Птолемаида, Тир и Сидон 9 . |
| В.А. Федосик, В.В. Яновская, О.А. Яновский Глава 2. Кризис традиционных римских ценностей и христианские ценности и ментальные установки Христианство возникло и развивалось в первые века своего существования в Римской державе, в тот ее период, который историками принято называть эпохой империи. Сами же римляне в то время продолжали называть свое государство res publica, что являлось само по себе отражением в римской ментальности специфического процесса постепенности перехода через режим принципата от отношений граждан в римской цивитас к отношениям господства–подчинения в огромной державе, созданной в результате победоносных завоеваний. Формы государственности римской цивитас, римско-италийской федерации и огромного образования с многомиллионным населением различной этнической принадлежности и культурных традиций, где небольшая цивитас римлян оставалась отделенной от остальной массы населения, не соответствовали новым реалиям и потребностям управления мировой державой с ее провинциями в трех частях света. Режим принципата, установленный Октавианом Августом, являлся по своей сути монархией и одновременно сохранял большинство республиканских форм государственности (выборные магистраты, сенат, поначалу и комиции 41 , переставшие созываться уже Тиберием). Но реальная власть принадлежала императору-принцепсу, имевшему под своим командованием армию, право первым вносить свои предложения в сенате, пожизненную должность народного трибуна с ее правом «вето» на решения любых магистратов и органов власти, собственный бюрократический аппарат в Риме и провинциях, высшую жреческую должность 42 . Режим принципата постепенно перерастал в открытую форму монархии – прекратили свое существование народные собрания, компетенция сената в государственных делах была сведена к минимуму, функции магистратов и экс-магистратов (проконсулов, пропреторов, управлявших провинциями) становились компетенцией императорских служащих-чиновников. Ряды последних пополнялись, особенно с III в., за счет сословия всадников, а не как прежде из привилегированного сенаторского сословия, чья роль в государственных делах резко сократилась 43 . Фактически процесс превращения принципата в открытую (без республиканской «завесы») форму монархии завершился при Северах. Но полстолетия «века солдатских императоров» (235–284 гг.), с жестоким политическим кризисом, особой ролью в нем армии, вторжениями варваров не только в приграничные провинции, но и в испанские, малоазийские 44 , отложило окончательное оформление нового политического режима в Римской империи – домината, до правления Диоклетиана. Император официально стал именоваться dominus (господин), хотя такая титулатура (немыслимая для римской цивитас) закрепилась еще при Северах 45 . Римский сенат стал городским советом Рима, все управление государством было сосредоточено в руках императора, опиравшегося на бюрократический аппарат назначаемых чиновников при дворе и на местах. |
| Когда иллирийский монах жил в пустыне, к нему присоединился в одном пустынном месте, называемом Евазою, этот Петр и рассказывал о себе следующее: еще до отшествия в пустыню, после сильной телесной болезни, Петр помер, но вскоре жизнь возвратилась в тело. Он рассказывал, что видел адские мучения и бесчисленные места, наполненные пламенем; видел некоторых знатных людей сего мира, вверженных в огонь. Когда его самого вели уже к огню, чтобы бросить в него, то внезапно явился Ангел в блестящей одежде, который запретил ввергать его в огонь. Ангел сказал Петру;«Возвратись и внимательнее подумай, как следует тебе жить после сего». После сих слов члены тела мало-помалу начали отогреваться; он пробудился от сна вечной смерти и рассказал все, что происходило с ним. Вразумленный страшным событием, он предался такому посту и бодрствованию, что если бы язык и не говорил, самая жизнь показывала, что он видел адские мучения и трепетал их. Так милосердие всемогущего Бога посредством смерти сделало то, что он не умер вечно. Но как сердце человеческое бывает иногда слишком жестко, то и самое показание мучений бывает не для всех одинаково полезно. Знаменитый муж Стефан, которого ты хорошо знаешь, обыкновенно рассказывал о самом себе, что, оставшись по некоторому делу в Константинополе, он помер от приключившейся телесной болезни. В день смерти не нашли врача и продавца мазей для вскрытия и бальзамирования его тела; посему тело в следующую ночь пролежало непогребенным. Он был приведен во ад и видел там многое, чему прежде не верил, когда слышал. Там Стефан представлен был председящему судье; но судья не принял его и сказал: «Не его велел я привести, а Степана, занимающегося кованием железа». Он немедленно возвращен был в тело, а Степан, другой, живший подле него, в тот же час помер. Таким образом самая смерть Степана доказала, что слова, которые он слышал, были справедливы. Ты знаешь, что Стефан этот помер за три года перед сим, во время той язвы, которая произвела в нашем городе страшное опустошение, во время которой даже в виду телесных очей летали стрелы с неба и грозили поразить всех до одного. |
| Внутри церкви много было народа, и когда вода со всех сторон окружила храм и сделала выход невозможным, находившиеся в церкви начали страшиться голодной смерти. Подходя к дверям церковным, они черпали для питья воду, которая, как я сказал, поднялась до церковных окон и, однако, отнюдь не вливалась вовнутрь церкви. Ее можно было черпать, как воду; но она не разливалась по храму, как вода. Остановившись при дверях церковных, чтобы свидетельствовать пред всеми праведность мученика, как вода она была годна к употреблению, но не потопляла места, как будто не была водою. Посему-то я и сказал, что это чудо — подобно вышеупомянутому древнему чуду с огнем, который попалил узы трех отроков, оставив неприкосновенными их одежды. Петр. Весьма чудны повествуемые тобою деяния святых и изумительны для естественной немощи человеческой. Но слыша от тебя о мужах столь изумительной добродетели, недавно живших в Италии, я желал бы знать: неужели они не подвергались козням исконного врага, и как преодолевали их? Григорий. Без трудной борьбы не дается и победный венец. А почему они и победители, как не потому, что преодолели козни исконного врага. Ибо злой дух постоянно присущ нашей мысли, нашему слову и действию, дабы что-нибудь отыскать в нас такое, с чем мог бы он предстать на испытание Вышнего Судии как обвинитель. Хочешь ли знать, как он всегда присущ нам из желания уловить нас? 20. О Стефане, пресвитере Валерийской области Следующее обстоятельство рассказывали мне наши современники. В Валерийской провинции был пресвитер по имени Стефан, человек благочестивой жизни, близкий родственник Бонифацию, нашему диакону и эконому. Однажды Стефан, воротившись из путешествия домой, сказал в рассеянии своему слуге: «Поди, диавол, разуй меня». После этих слов ремни башмаков его начали развязываться с необыкновенною силою и скоростью. Очевидно, что позванный для снятия обуви диавол повиновался. Пресвитер, увидев это, сильно испугался и громогласно начал восклицать: «Удались, проклятый, удались: не тебе я сказал это, а своему слуге». После этого диавол тотчас отступил, и ремни, как были им почти совсем распутаны, так и остались. Отсюда можно понять, что если исконный враг так следит за каждым нашим внешним действием, то как внимательно он устраивает бесчисленные козни нашей душе! Петр. Очень трудно и даже страшно быть всегда бдительным к козням врага и постоянно пребывать как бы на страже. Григорий. Не будет трудно, если охранение себя мы вверим не самим себе, но высшей благодати, впрочем так, чтобы и сами мы, по возможности, бодрствовали под ее покровом. Когда же станем изгонять исконного врага из своей души, тогда, по божественной благости, большею частью бывает то, что диавол не только становится уже не страшен, но даже сам страшится благочестиво живущих. |
| Противоречивые данные агиографических текстов, посвященных И., стали предметом дискуссии среди исследователей, которые указывали на то обстоятельство, что в древнейшем рим. календаре «Depositio martyrum» (354) значится память только св. Ипполита, рим. пресвитера и мученика (13 авг.), тогда как память И. из Порта в нем отсутствует. Считая сказание об И. неисторичным, И. Дёллингер полагал, что оно возникло под влиянием культа Ипполита, мч. Римского ( D ö llinger. 1876. P. 51). По мнению исследователя, в IV в. в Римском Порте почитались мученики Нонн, Таврин и Геркулан, память к-рых указана в «Depositio martyrum», впосл. Нонн был отождествлен с И. (Ibid. P. 46). Согласившись с этой т. зр., И. Делеэ отметил, что в посвященном Ипполиту Римскому гимне Пруденция (нач. V в.) местом казни мученика названо устье р. Тибр (ostia Tiberina). Исследователь полагал, что данное сообщение могло быть понято как указание на Остию или на Римский Порт и способствовало возникновению там особого культа местного мученика, отличного от Ипполита Римского ( Delehaye. Recherches sur le Légendier Romain. 1933. P. 61-62). По мнению Делеэ, одной из причин отождествления И. с Нонном стали путаные и неясные сведения из Иеронимова Мартиролога (MartHieron. Comment. P. 460). Однако Саксер подчеркнул, что нет оснований относить записи об И. (Нонне) в Иеронимовом Мартирологе к эпохе составления италийской редакции (1-я пол. V в.), т. к. они могли подвергаться правке в позднейшее время ( Saxer. 1978. P. 120-122). Исследователь доказал первичность почитания Ипполита Римского, существование к-рого в сер. IV в. подтверждается сведениями письменных источников и археологических раскопок. Напротив, культ И. в Римском Порте, по мнению Саксера, возник лишь в кон. IV в. в связи со строительством базилики над гробницами местных мучеников. А. Брент связывал возникновение почитания И. с конфликтом вокруг избрания епископа (папы) Дамаса I (366). По мнению исследователя, базилика в Римском Порте была оплотом луцифериан, противников Дамаса, распространявших версию о захоронении здесь Ипполита Римского, к-рый считался их предшественником. В противовес этому мнению Дамас поддерживал «альтернативное» место почитания мч. Ипполита на Тибуртинской дороге, способствовав возникновению легенды о том, что мученик был раскаявшимся схизматиком-новацианином ( Brent. 1995. P. 385-388; ср.: Saxer. 1978. P. 115). |
| Посему-то Урзаций и Валент, которые издавна были сообщниками и единомышленниками арианского учения и объявленные отлученными от общения с нами, чтобы снова вступить в него, просили принять их покаяние и даровать им прощение в том, в чем сами себя признали погрешившими, как свидетельствуют сделанные ими подписи. (Ради всего этого оказана была им пощада и вины прощены. Происходило же это в то время, как было соборное заседание в Медиолане, где присутствовали и пресвитеры римской Церкви). Сии, говорим, Урзаций и Валент, хотя знали, что и по кончине достойный памяти Константин со всяким тщанием и испытанием изложил веру письменно, и что после того, как он крестившись скончался и отошел к подобающему миру, неуместно вводить что-либо новое и презреть стольких святых исповедников и мучеников, составивших и написавших сии определения, пребывших мудрствующими во всем по древнему уставу Церкви (почему, веру их и временам твоего царствования предал Бог чрез Господа нашего Иисуса Христа, Которым и тебе дано царствовать так, что обладаешь и нашею вселенною); однако же, как жалкие и бедные разумением веры, с непозволительною дерзостью снова объявили себя проповедниками злочестивого мудрования и замышляют извратить весь порядок. Ибо, когда по твоему повелению составилось соборное заседание, сложили они с себя покрывало своего обмана. Покусились с каким-то коварством и смятением привнести нечто новое, нашедши присоединившихся к таковому сообществу Герминия, Авксентия и Гаия, производителей раздора и разногласия; и их учение, хотя одно, но превосходит все множество хулений. Когда же увидели, что не таково наше произволение и мы не одинаковых с ними злых мыслей, пришли на совещание с нами под видом, что хотят написать нечто новое. Но в скором времени обличился их образ мыслей. Посему, чтобы церковные дела не подвергались тому же и повторяющиеся мятежи и молвы не привели всего в расстройство, оказалось надежным — издавна определенное хранить законным и непреложным, а упомянутых выше отлучить от общения с нами. По этой причине к благоснисходительности твоей отправили мы послов, сообщить тебе решение собрания и сделать известным посредством сего послания. А послам прежде всего приказали подтверждать истину тем, что весьма древне и согласно с законом. Они доведут до сведения и твоего благочестия, что не будет мира, какой обещали Урзаций и Валент, если допустить какое-либо уклонение от сообразного с законом. Ибо как могут доставить мир нарушители мира? От них скорее произойдут смятение и раздор с прочими городами и с римскою Церковью. |
| Естественно, что в своих повествованиях об италийских подвижниках святитель уделяет много внимания нравственно-аскетическому учению. Так, рассказывая о рабе Божием Исааке, он замечает, что велико «Домостроительство всемогущего Бога, и большею частию случается так, что тех, которым Бог дарует высшие блага, Он лишает низших, чтобы душа их всегда могла чем-либо смиряться, чтобы, стремясь к полному совершенству и не достигая его, трудясь над тем, чего не прияли, и не приобретая этого своим трудом, они нисколько не гордились тем, что имеют, но да научатся, что они, несильные истребить в себе и малых, ничтожных недостатков, не сами от себя имеют высшие совершенства» (III, 14,12) 453 . Элементы тайнозрительного созерцания также органично вплетаются в ткань повествования «Собеседований». Например, передавая одно видение преп. Венедикта, св. Григорий пишет: «Кто увидит малую часть света Создателя, для него становится мало все сотворенное: потому что самый свет внутреннего видения распространяет кругозор ума и так расширяет в Боге, что ум становится выше мира; душа видящего бывает даже выше самой себя. А когда во свете Божием бывает восхищена выше себя, в то время сила ее расширяется более всего находящегося внизу ее; и когда восхищенная созерцает все под собою, понимает, как ничтожно все, чего она не могла понять в состоянии уничижения» (II, 35, 6) 454 . Однако из всех веро- и нравоучительных тем, затронутых в «Диалогах», на первое место следует поставить вопросы эсхатологии – им святитель уделяет всю четвертую книгу своего сочинения. Эти вопросы вообще являются одними из самых центральных в миросозерцании св. Григория, но в «Собеседованиях» они принимают самую зримую и наглядную форму выражения. Чувственно-материальные черты, которыми он изображает явления загробного мира, здесь заведомо нарочиты, ибо святитель «вовсе не принимал этих черт исключительно в прямом, буквальном смысле». Относительно их он ясно говорит, что это «только образы вещей (imagines rerum)» и что для нашего лишь ограниченного понимания явления загробного мира могут представляться в таком виде, то есть в виде чувственно-материальных (Диал. IV, 31 и 37). Такое отношение, разумеется, уже и само собою предполагается для такого возвышенного богослова, всюду в букве открывающего духовный смысл, каким был св. Григорий Великий , – но такое же отношение к его рассказам он внушает и другим. В то же время не подлежит сомнению, что с полной искренностью верующего чувства и христианской мысли принимал он «чудесное» в сообщаемых им явлениях и видениях. Да иначе и не могло быть: «Чудеса – вечно принадлежащая христианству сила, постоянное живое свидетельство благодатных даров веры; ими полна жизнь святых и подвижников первых веков христианства, ими окружены гробницы святых и мучеников» 455 . Эта искренность верующего чувства и сила христианской мысли сделали «Собеседования» одним из самых читаемых во всем христианском мире святоотеческих творений. |
| Авксентий воспользовался этим обстоятельством, чтобы добиться издания закона, разрешающего собрания христианам риминийского исповедания; противники, т. е. кафолики, подвергались в этом законе жестокому порицанию 826 . В дело, напротив, вмешался Максим, тот самый Максим, который захватил Галлию и был виновником умерщвления Грациана. Миланский двор получил от него очень настоятельное послание, в котором он выступал на защиту угнетенных кафоликов 827 . Такое вмешательство могло лишь обострить раздор. Когда вновь наступила пасха (386 г.), от Амвросия опять потребовали, чтобы он освободил базилику; затем ему официально было приказано удалиться из Милана. Он отказался покинуть свою паству, которая впрочем и не думала его отпускать, а сторожила его день и ночь в церкви. Он также отказался от состязания с Авксентием 828 . Пришлось оставить его в покое. Впрочем, казалось, само небо пришло к нему на помощь. 17-го июня 386 г. он открыл останки двух миланских мучеников, Гервасия и Протасия; как только их извлекли из земли, они стали творить столь поразительные чудеса, что не только город Милан, но весь христианский мир наполнился рассказами о них 829 . Амвросий обладал чрезвычайным даром в этом отношении. До него в Милане были известны три мученика – Виктор, Набор и Феликс; после Гервасия и Протасия он открыл в Болонье в 393 году могилы св. Виталия и Агриколы, а в 395 г. опять в Милане св. Назария и Цельза 830 . Тем временем Максим, не бескорыстный покровитель италийских кафоликов, причинял все более и более беспокойства миланскому двору. Весной 387 года 831 Амвросий, примирившийся с Валентинианом и его матерью, вновь отправился в Галлию с официальным поручением просить выдачи останков Грациана, но очевидно с намерением уладить отношения с Максимом, если это было еще возможно. Несколько месяцев спустя, Максим был уже в Италии; Валентиниан, Юстина и весь двор бежали морем и нашли убежище в Фессалонике. Феодосий принял их и счел своим долгом восстановить трон своего юного соправителя. |
|
|
