| Прошу Вашего благословения моим старичкам и мне. Они всегда просят передать Вам поклон. Е. Вендланд. 7 мая 1963 года. Переславль-Залесский. Дорогой и горячо любимый Владыка! Приветствую Вас с радостными ликующими весенними днями, и хоть «Днесь весна душам» уже больше не поется, но эта песнь не перестает звучать кругом в природе. Была вчера в лесу, за неимением компаньонов – одна и там наслаждалась видом пробуждающегося леса. Еще мокро, видно, что только что растаял снег, да он еще и есть в глубоких овражках. Распускаются и цветут ивы, издали кажется, что это цветы. Березы подернулись зеленой дымкой. Поют жаворонки, синички, и даже слышала я кукушку. А на полянках цветут желтые ветреницы, которых я никогда еще не видела. Очень все напоминало слова девы Февронии из оперы «Невидимый град Китеж», где она говорит, что у них «каждый день служба воскресная» в лесу. Все здесь занимаются огородами, батюшки тоже усердно копают землю, о. Николай, оказывается, большой любитель. На моем огороде уже всходят некоторые овощи – салат, редиска, репа, которую я мечтаю осенью привезти Вам. Посеяла и посадила разных цветов, от нетерпения, кажется, даже посадила одно на другое, потому что не видно – пока не взошло, что там, а я забыла. Очень хорошо пророс мавританский газон на мусорной куче. Как бы я хотела, чтобы Вы, дорогой Владыка, могли бы все это увидеть. Собираюсь опять произвести ремонт – уборную новую сделать и помойную яму. Тогда двор станет чистым наконец, и посажу там деревьев. Материал уже заказала и заплатила. Очень тороплюсь, чтобы все сделать к приезду братца. Он чтото довольно давно не пишет. Прошу святых Ваших молитв, дорогой Владыка, и благословения нам. Старички кланяются. Бабушка один раз побывала в садике. Она очень большая любительница огорода и цветов и дает мне очень ценные указания. А дядю Колю никак не вытащишь. Он даже очень сердится, что бабушка выходит. Здесь много любителей-рыбаков. Удивительную картину представляет река: в 6 часов утра уже она уставлена рыбаками с удочками. Стоят молча, как солдаты, по всему берегу и до вечера. На озере еще не весь лед растаял. |
| Почемуто запрещенным было иметь какойто молитвенник. Папа старался во время обыска сам этот молитвенник поскорее найти. Потом он прятал его себе в карман, а по окончании обыска незаметно возвращал его хозяевам. Действуя так, он жил по совести. Но выпадали еще более неприятные поручения. Так, ему приказывали присутствовать при смертной казни. Хотя сама казнь не лежала на папиной совести, но официальное присутствие делало папу ее соучастником. Этого он выдержать не мог. Ему удалось переменить службу, переехать из Вильны в Петербург в Адмиралтейство. Насколько мне известно, там он занимался пенсионными делами». Своего отца Владыка ясно помнил с четырех лет. Семья Вендланд в это время уже жила в Царском Селе, где снимала квартиру в очень затейливо построенном деревянном доме. По описанию митрополита Иоанна, она занимала весь нижний этаж (около 9 комнат) дома, окруженного небольшим садом. «Я очень любил папу, – описывает Владыка свои ранние годы, – но редко мне удавалось видеть его утром. Обыкновенно он уезжал в Петербург раньше, чем я вставал. Только около шести часов вечера он возвращался. В это время мы все только ждали. Наконец, раздавался цокот копыт извозчичьей лошадки и звонок. Наш верный пес Жук (цвета темной бронзы) с радостным лаем устремлялся к двери. Папа входил. Начинался обед. Далеко не всегда папа проводил время с нами. Часто он затворялся в своем кабинете и чемто занимался там. Зато какая была радость, когда папа выходил к нам! Иногда он сидел просто так. Тогда моим величайшим удовольствием было набивать папе папиросы. Для этого надо было вскрыть коробку с мелконарезанным благоухающим табаком, заложить табак в особую машинку. К машинке приставлялась пустая папиросная гильза, машинка закрывалась, затем надо было продвинуть вперед маленький металлический цилиндрик, и – о чудо! – из машинки выскакивала готовая, аккуратно набитая табаком, папироса. Я мог заниматься этой операцией без конца, лишь бы папа сидел рядом». Какие же это были благословенные времена для семейной жизни в России! Ничто не разлучало родителей с детьми. |
| Из его записей тех лет: “Азиатские горы, тяготеющие к Ташкенту, – это что-то особенное! Они достаточно велики, чтобы быть величественными, и в то же время не слишком грандиозны и не подавляют человека. В этих горах само собой образуется особое душевное состояние. Позади остаются искушения и суета мира сего, душа очищается, какое-то святое безмолвие охватывает ее, и она видит и слышит Божию красоту окружающего мира. Это я очень хорошо чувствовал каждое лето, проведенное на геологической работе, особенно в Приташкентском районе”. Во время войны он искал в этих горах вольфрам и молибден, необходимые оборонной промышленности, награжден медалью “За доблестный труд в Великой Отечественной войне”. За сравнительно короткий период Константин Николаевич Вендланд сумел создать свою школу геологов-петрографов. Некоторые его ученики стали крупнейшими учеными, возглавляющими научную геологическую службу в национальных республиках бывшего СССР. Его концепции и прогнозные оценки находят подтверждение и при современном уровне исследований. Его труды цитируются, и на него ссылаются. Константин Николаевич всегда живо интересовался общими вопросами геологии и естествознания в целом. В первой половине сороковых годов у него возникло представление о земной коре, как о закономерной ассоциации геологических тел разной формы, состава и свойств. Новизна идей и постановка вопроса вызвала некоторую растерянность у присутствующих при защите научного отчета в Ташкенте сразу после войны. Сам же доклад он делал в Москве, уже будучи монахом Троице-Сергиевой Лавры. Известие о его священстве уже дошло до геологических кругов Москвы. Это была эпоха Жданова и Лысенко. Доклад был разгромлен с идеологических позиций. Геологу К. Н. Вендланду рисовалось возникновение нового раздела геологических наук – учение о геологических телах. Он является, по существу, забытым предтечей учения о геологических формациях и стратиграфической геофизике, получившего развитие в последующие десятилетия. Но, уйдя на церковное служение, он уже не принимал участия в их разработке. Его товарищ по Горному институту академик Владимир Степанович Соболев сокрушался: “Ушел в попы, пропал для науки, академиком мог бы стать”. |
| Вы понимаете, что это отнимает у меня самое главное – религиозную основу моего согласия ехать в Сирию. Да гожусь ли я для этого? Там надо быть дипломатом, а я ни в какой степени не дипломат. Подтверждение тому – одно то, как я легко поддался на вашу удочку. Самая жизнь, которую там надо будет вести, – постоянная езда в гости, прием гостей и связанное с этим участие в угощении или устройство угощения – совершенно не по мне. Необходимость систематической выпивки очень вредит моему здоровью. По всем этим причинам, а главное, по той причине, что теперь я уже не чувствую никакой идеологической основы для своей поездки в Сирию (не чувствую того, что я выполняю послушание Святейшему), прошу Вас иметь в виду, что я не даю никакого согласия на поездку в Сирию. Если же это назначение последует без спроса о моем согласии, я не смогу работать с надлежащим усердием и вдохновением. Прошу Вас ознакомить с содержанием моего письма свое руководство. Отлично понимая, что Вы обманывали меня, выполняя свой служебный долг, остаюсь с чувством глубокой симпатии к Вам, желающий Вам здоровья и всего хорошего – архимандрит Иоанн. 19 января 1958 года. Киев. Андреевский спуск, 23». Следом архимандрит Иоанн пишет «смиренное прошение» заместителю заведующего отделом Внешних сношений епископу Михаилу: «Осенью 1957 года Вы, Ваше Преосвященство, имели со мной разговор по поводу предполагавшегося моего назначения на длительную работу в Сирии. Тогда я сказал Вам, что, как монах, я должен принять всякое послушание, если оно будет исходить от Святейшего Патриарха, назначившего меня недавно ректором Киевской семинарии. 16 января 1958 года я был на приеме у Святейшего Патриарха и узнал от Святейшего, что он не имел намерения направлять меня на работу в Сирию. Поскольку мое согласие осенью было условным, а условие, при котором оно было дано, не имеет места, прошу Вас считать, что я не даю никакого согласия на работу в Сирии. Очень прошу также Вас, Ваше Преосвященство, дать этому моему заявлению надлежащий ход. |
| Не будучи посвященным в эту печальную статистику и логику выбора власть имущих, архимандрит Иоанн проявил необыкновенную напористость, чтобы остановить запущенный маховик своего назначения. Он был послушный монах, в быту довольствовался малым: на фотографиях того времени, если он дома, то в простеньком подряснике, в тапочках на босу ногу. И в гражданской жизни, а теперь в церковной он смиренно принимал все назначения. А здесь буквально взбунтовался! Поскольку дело было преподнесено так, что его поездка в Дамаск – воля Святейшего Патриарха, а в разговоре выяснилось, что это не совсем верно, архимандрит Иоанн пишет резкое письмо одному из высокопоставленных церковных чиновников. Его текст – образец того, как христианин может прямо и нелицеприятно высказывать свое мнение и при этом не осудить человека: «Многоуважаемый NN! Вчера я вернулся из Москвы и только теперь могу привести свои мысли в надлежащий порядок. Прихожу к горькому выводу: я сделался жертвой хитрости с Вашей стороны. В чем заключается Ваша хитрость и почему я жертва? Сейчас объясню. Помните, я говорил Вам, что как монах я должен принять всякое послушание. Но не от всякого. Монах должен слушаться своего старшего. Поскольку Святейший Патриарх утвердил решение учебного комитета о назначении меня ректором Киевской семинарии, постольку я имею право считать Святейшего своим старшим. Так вот, Вам, с помощью Вашего незаурядного дипломатического таланта, а проще говоря, хитрости, удалось меня убедить в том, что предполагающееся мое новое назначение в Сирию есть благословение Святейшего. В этом заключалась Ваша хитрость. Я ей поверил. Вот почему я сделался жертвой. Я понял, что до сих пор, склоняя меня к согласию на сирийское дело, Вы действовали без всякой увязки с Патриархом. Вы сумели обойти не только меня, но и самого Святейшего Патриарха, поставив его перед таким безвыходным положением, когда «больше некого послать». И притом Вы будете формально все-таки правы, потому что, если последует назначение, оно будет официально согласовано с Патриархом. Но это будет только формальное согласование, а не отеческое решение и благословение! |
| О реке жизни под названием “Геология” его коллегами и учениками создана рукописная книга воспоминаний. Мария Николаевна Соловьева, специалист Геологического института АН СССР, председатель Всесоюзной комиссии по микропалеонтологии, в военные годы училась в Ташкенте, и одним из ее преподавателей был будущий митрополит Иоанн. “Константин Николаевич, – вспоминала она, – был талантливым педагогом. Притягательная сила его складывалась из блистательного владения материалом в сочетании с удивительными личностными качествами, чего не могла не понять и не оценить истерзанная войной и полуголодная студенческая аудитория. Читал он вдохновенно. У него был прекрасный выразительный голос. Он не держался отчужденно, но и не заискивал, чем грешат часто в поисках популярности иные лекторы. Он уважал нас, и это сказывалось в его всегда безукоризненной подготовленности к лекциям. Одет он был очень скромно, если не сказать бедно: телогрейка, горные ботинки. Худ был неимоверно. Без преувеличения, все учившиеся у него и все работающие с ним любили и уважали его”. Он много занимался с детьми. Сохранился альбом с надписью на титульном листе: “К. Н. Вендланду от юных геологов Дворца пионеров”. Константин Николаевич руководил этим кружком в течение шести лет. Зимой школьники изучали теорию, а летом ходили в экспедиции. На пожелтевшей фотографии – молодой человек высокого роста, худощавый, белая рубашка, ремешок через плечо. Вокруг ребята – русские, узбеки. Константин Николаевич помогал семьям репрессированных, которых в Ташкенте было множество. Вклад К. Н. Вендланда в геологию Средней Азии весьма значительный. Кроме решения множества частных вопросов, им сделаны крупные научные обобщения о строении и происхождении массивов изверженных пород Западного Тянь-Шаня, основанные в значительной мере на данных собственных исследований. Они опубликованы в написанных им главах фундаментальных коллективных монографий, Трудах Среднеазиатского индустриального института, журналах, сборниках, бюллетенях. Геологическое прошлое не отпускало его всю жизнь. Как и не отпускала любимая Средняя Азия, где он побывал дважды уже на рубеже 70-х годов. Прошлое – это и родные могилы, и воспоминания о праведных трудах, и дорогая земля. “Ташкент мы проезжали ночью. Все мы встали и поклонились городу, в котором прожили двадцать лет своей жизни”. |
| «Дорогой Константин Николаевич! Я позволила назвать вас дорогим, потому что встреча с Вами стала для меня действительно дорогой и значительной. Я часто вспоминаю Вас и Ваш дом, и мне становится и радостно и грустно. Радостно оттого, что познакомилась с Вами, что такие встречи дают дополнительный стимул к жизни, а грустно оттого, вопервых, что чувствуешь свое собственное несовершенство и что очень многое так необходимое для меня (а соответственно и для моей дочери) осталось за пределами возможного. Ведь скорее всего, что мы больше никогда не увидимся. Пройдет мимо та редкостная возможность почерпнуть из Вашего духовного источника светлую водицу добра, чистого интеллекта и прекрасной русской простоты и гостеприимства. Благодарю Вас за все. Скоро Новый год, а там и весна, и расцветет новая ветка сирени в Вашем альбоме, Константин Николаевич! Всегда преданная Ваша Эля Квочкина». «Дорогая Эля Васильевна! Нехорошо людям, раз встретившись, потом расставаться навсегда, если они почувствуют, что есть чтото их объединяющее. А определенно сказать не чтото, а Ктото, то есть Бог. Спасибо за присланные Вами журналы, в которых особенно прекрасно то, что написано Вами. Но, может быть, Вы найдете возможность и сами приехать. Приезжайте! Бог да благословит Вас и Вашу дочь. Ваш митрополит Иоанн». 1 января 1989 года исполнился ровно год, как Толя переступил порог квартиры Владыки. Утром мы опять отправились туда. После празднования Нового года Толя ушел на работу. А вечером звонок в дверь. Открываю – стоит на пороге, красный, как уголь. Измерили температуру – 38. Начался кашель от сердечной недостаточности. Кое-как добежала до Владыки, он сразу же послал Елизавету Александровну делать укол. Она пришла, как всегда ласковая, заботливая, со словами утешения. Шприц она кипятила дома, а у нас только делала укол. Владыка на это время оставался один. Так она ходила в течение недели по три раза в день. Мы ждали ее, глядя сверху из окна кухни. Было видно, как Елизавета Александровна переходит дорогу, как неуверенно идет в темноте по узкой тропинке между высокими снежными сугробами, – высокая, прямая. Толя уже давно заметил, что один глаз у нее не видит. Год назад отслоилась сетчатка левого глаза, и Елизавета Александровна очень боялась полностью ослепнуть – кто тогда будет возле Владыки? «Он даже сам не понимает, насколько он слаб». |
| Это был первоклассный геологический регион – горные породы, запечатлевшие многие земные процессы, обнаженными выходили на поверхность земли. «Азиатские горы района, тяготеющего к Ташкенту, – это что-то особенное! – писал Владыка в своих воспоминаниях уже на склоне лет. – Они достаточно велики, чтобы быть величественными и в то же время не слишком грандиозны и не подавляют человека. Прекрасные пойменные леса растут вдоль их рек, а по склонам в благоприятных местах встречаются рощи больших деревьев грецкого ореха. Повыше, в горах, разбросаны кусты и лесочки благовонной алычи, а еще выше, за травами, начинаются скалы и снега… В этих горах само собой образуется особое душевное состояние. Позади остаются искушения и суета мира сего, душа очищается, какое-то святое безмолвие охватывает ее. И она широко открытыми глазами смотрит на Божию красоту окружающего. Это я очень хорошо чувствовал каждое лето, проведенное на геологических работах, особенно в Приташкентском районе». В Советском Союзе бурное освоение земных недр началось в двадцатые годы. Геологическими съемками в короткие сроки было покрыто свыше половины территории страны. Проведенные исследования, помимо открытий разнообразных полезных ископаемых, рудных и каменноугольных районов, привели к важнейшим научным результатам. Начали создаваться обзорные геологические карты, в том числе и азиатской части СССР. Эти карты не устарели и сегодня. Свой весомый вклад в их создание внес Владыка Иоанн. Константин Николаевич преподавал геологию, читал лекции, вел практические занятия по общей петрографии, петрологии изверженных и метаморфических пород: «Я работал в геологической службе и каждое лето бывал в экспедициях по поискам полезных ископаемых и по составлению геологических карт. Помню, что два года были потрачены на поиски больших кристаллов: один год мы искали кварц, другой год – кальцит в форме исландского шпата». Мест работы у монаха-преподавателя было несколько (нужно было зарабатывать деньги для монашеской общины): в Индустриальном институте на кафедре профессора Николаева, на геологическом факультете Среднеазиатского университета, в Узбекском геологическом управлении. |
| Елизавета Александровна Александрина в разговоре с автором этих строк вспоминала, как за год до смерти Владыка прочитал и сделал перевод с английского книги Айзека Азимова «Коллапсирующая Вселенная» (The Collapsing Universale): – Я с большим интересом и на большой скорости писала переводимое Владыкой прямо с листа о «Биг-бенге», об открытии закона Хаббла, согласно которому скорость, с которой Галактика удаляется от нас, зависит от ее расстояния до нас. Мне понравился поставленный автором вопрос и ответ на него: «А вот почему скорость их удаления пропорциональна расстоянию? Кто даст нам ключ к поведению Вселенной? Мы его не имеем». Митрополит Иоанн пишет: «26 ноября – мои именины. Приехал мой друг по Горному институту академик Владимир Степанович Соболев. Сообщил, что в лунной почве много титана, что говорит о том, что Луна, вероятно, не земного происхождения. За обедом было 75 человек». Элина приписка: «Оказалось, что наш гость академик – неверующий. Не знаю, как может быть неверующим настоящий ученый!» Их безмерно интересовали не только небесные своды над головой, но и земля под ногами. Владыка записал увиденное однажды: «Люди выбросили птицам крошек и сухих кусков хлеба. Но, так как куски были очень твердые, птицы не могли их склевать. Прилетел ворон, взял в клюв большой кусок твердого хлеба, полетел к луже, там он опустил кусок в воду и, когда он размяк, легко склевал его». Эли не менее внимательна к «мелочам»: «Мы были на прогулке в Переславле. У подножия обрыва тек ручеек. Этот ручей нанес много различных камней. Мы с восторгом их насобирали. Известняк с окаменелостями, чудесное брюшко трилобита, различные раковинки, красный песчаник, граниты. Охватывало какоето особенное чувство восторга оттого, что видишь перед собой, как образовалась Земля и как открываются ее недра». Владыка оставил пример обязательности труда. Он трудился всегда и везде. «Отдых в смысле блаженной бездеятельности мне чужд. Скорее я прибегал к нему, изнемогая от суеты, в Ярославле. Здесь же я очень занят и едва успеваю отдыхать. Правда – никакой суеты. Полный и великолепный sérvis. Зато я много потрудился над французским переводом книги о праведниках Ветхого Завета. Как Вы помните, при Вас я закончил «Avant-Propos» и полностью сделал «Conclusion» (всего 12 моих страниц). Середину же я не думаю переводить дословно, а только прочитать и, может быть, законспектировать. Напомню, что в середине находятся: Авель, Енох, Даниил, Ной, Иов, Мелхиседек и царица Савская. Но главное, что хочет сказать автор, находится в уже переведенных мною частях. |
| Встали, благополучно вернулись домой. Меня не отпустили. Владыка сел в кресло и стал хорошо спать. В 13.50 Владыка проснулся, и мы пошли в столовую. Стали обедать, затем слушали по радио «Доктор Живаго». Владыка сказал, что это сложное произведение. Я чтото вставил, что несколько мужчин вокруг одной женщины, чтото тут нехорошо. Владыка ответил, что тут главное не их отношения между собой, а как передано то время. Пришел племянник Елизаветы Александровны – Володя, подошел к Владыке под благословение. Сказал: «Я в грязной одежде». На что Владыка ответил, что это не главное, главное, чтобы душа была чистою, и благословил. Я попросил разрешения уйти. Владыка дал добро. Сказал приходить в любое время с Э. Решили, что приду завтра в 11 часов. Будем гулять. 23 .11.88. С 11.00 до 14.00. Вышли погулять. Владыка получил несколько писем. Одно от лилипута. Лилипут спрашивал, сколько Владыке положили пенсию. А ему, лилипуту, дали пенсию всего 50 рублей. Владыка сказал Елизавете Александровне, чтобы она отправила ему денег. Обедали. Владыка все съел. 24 .11.88. С 11.00 до 12.30. Подарил мне еще одни четки по подсказке Елизаветы Александровны, которая сказала, что вдруг я потеряю свои, то у меня будут запасные. В гостях у Владыки был Николай Николаевич – композитор. 26 .11.88. День Ангела Владыки. Сон в 17–18 часов. В квартире. Стал уходить. Подошел Владыка и очень ласково, с глубочайшей любовью смотрел на меня. Проснулся – сильно билось сердце. Испытал во сне счастье от любви деда. К чему сон – не знаю. Хотел сразу пойти к В., но, зная его состояние, не пошел». Почти каждый день Толя бывал у Владыки – в первой половине дня, а вечером мы ходили вместе. По субботам обязательно была служба. За это время (декабрь, январь) Владыка написал много проповедей. Каждую обязательно дарил нам. Толя их подшил в специальный альбом. На каждой обязательно подпись: «Дорогому Толе», «Дорогой Эльвире Леонидовне», «Дорогим Меженным на молитвенную память». Празднование тысячелетия Крещения Руси, перемены в жизни государства, как океанской волной, смыли множество запретов, установленных для Русской Православной Церкви. В России появилась «Толковая Библия » А. П. Лопухина – великолепное трехтомное репринтное издание. Первое издание выходило в Санкт-Петербурге в начале ХХ века в виде приложения к популярному журналу. А современное осуществил Институт перевода Библии в Стокгольме, как было сказано в предисловии, «в связи с празднованием 1000летия Крещения Киевской Руси». По просьбе Толи Владыка благословил его на чтение и написал: «Дорогому Анатолию Анатольевичу Меженному – Божие благословение. Митрополит Иоанн. 14 декабря 1988 года». Сам Владыка читал это издание (в каждом томе по две тысячи страниц!) в течение всего лета, с лупой в одной руке и с карандашом в другой, и прочел от корки до корки. |
|
|
