| А может быть, ее примером и многие души уневестят себя Богу, о чем радуются ангелы на небесах, потому как же не радоваться тебе, если Господь избирает тебя орудием Своей воли? Послужи усердно и не сомневаясь этому начинанию богоугодного устроения». Утешенный и утвержденный словами отца и друга, отец Зосима уже беспрекословно начал принимать желающих, ибо вскоре после Васильевой поступила к ним купеческая дочь, сирота девица Евдокия Р., и он им выстроил маленький корпус и обнес его оградой. И строение это совершилось чудесным милосердием и поспешением Божиим в 1820 году. Лес был куплен на средства советника Васильева, само же строительство свершилось удивительным образом: как только отец Зосима оповестил о том окрестных жителей, то вдруг собрались сорок человек и в один день выстроили и покрыли корпус, состоящий из пяти маленьких келий. Потом опять лишь оповестил крестьян, как пришли тридцать человек и в один день обнесли корпус небольшой деревянной оградой. На обеих этих постройках крестьяне по усердию трудились без платы. Через некоторое время советник Васильев заболел и призвал к себе отца Зосиму. Лежа на одре, он встретил старца такими словами: «Отец моей дочери, тебе я ее вручаю». Старец спросил, не угодно ли ему видеть дочь свою, может быть, в последний раз. «Нет, – сказал советник, – я поставил свечу Богу, боюсь и на время взять ее обратно, чтобы от мирского ветра она не угасла». По его кончине дочь, по благословению отца Зосимы, отпустила на волю всех доставшихся ей дворовых людей, а деньги, четыре тысячи рублей ассигнациями, положила в банк в пользу сестер начинающегося общежития, в которое вступила и овдовевшая мать ее. В скором времени к ним присоединились еще несколько девиц. Все они были с любовью о Господе преданы и покорны отцу Зосиме, но Васильевы, мать и дочь, наваждением бесовским восстали враждою на него от зависти любоначалия и возмутили было своей клеветой не только некоторых из сестер, но даже горожан и крестьян. Враг силился сделать подрыв в начале богоугодного заведения, но терпение, незлобие, любовь и молитва святых старцев победили доброненавистника. |
| Безусловно, предпочтительнее иметь в качестве руководителя благодатного старца-подвижника. Такой духоносный наставник может величественно и победоносно умерщвлять страсти подчинившегося ему о Господе 15 . Но как голодный, чтобы не умереть, довольствуется и малыми крохами, которые ему удается найти, так и мы не должны отказываться от той посильной помощи, которую может оказать нам наш ближний, чтобы в противном случае не быть осужденными за гордость. В нашей книге речь пойдет более о старцах, которые прославились своим подвижничеством и духовными дарованиями, но не будут обойдены вниманием и их последователи, которые, может быть, и не достигли высоты подвига своих отцов, но продолжали их дело, трудясь честно и в меру своих сил. Многие из них принесли существенную пользу уральскому монашеству. Преподобные Василиск Сибирский и Зосима (Верховский) Преподобные Василиск и Зосима 16 появились в уральских пределах в 1822 году 17 , будучи уже в преклонном возрасте: старец Зосима имел пятьдесят пять лет от рождения, а старец Василиск приближался к окончанию своей земной жизни. Ему было тогда около восьмидесяти лет. Конечно, весьма значителен был и опыт их подвижнической жизни: оба они с юности возлюбили иноческий путь. Старец Василиск, в миру Василий, происходил из экономических крестьян Тверской губернии. С детства он воспитывался в крайней бедности, так что часто ему приходилось кормиться подаянием. По скромности он не осмеливался просить словом, а только, подходя к лавке какого-нибудь купца, взглядом изъявлял свое бедственное положение, и если от кого получал милостыню, за того мысленно молил Бога. Сколь глубокое смирение было присуще ему с отрочества, видно из следующего случая. У одного купца разбился однажды горшок с медом, и черепки он бросил маленькому Василию. Тот же, собирая рукой остатки меда, радовался и благодарил Бога за то, что Он дал ему познать и медовую сладость. В начале своей подвижнической жизни Василий несколько лет странствовал по российским монастырям, встречался со многими преуспевшими иноками, среди которых были и ученики преподобного Паисия (Величковского) . К тому времени они уже настоятельствовали и старчествовали в некоторых российских обителях. Одним из них был отец Клеопа, замечательный подвижник, делатель умной молитвы. Он долгое время жил со старцем Паисием, затем ушел в Россию и стал настоятелем Островской Введенской пустыни Владимирской епархии. В Островской пустыни он ввел устав Святой Афонской Горы, который был потом перенесен его учениками в другие монастыри центральной и северной России. Именно отец Клеопа благословил юного Василия на безмолвное пустынное житие. |
| До недавнего времени «Поучение о послушании» 205 полностью не издавалось. И только новая книга творений преподобного Зосимы (Верховского) , изданная в 2006 году Свято-Троицкой Сергиевой Лаврой, включает в себя это аскетическое наставление монашествующим. Первый анализ старческого опыта и изречений схимонаха Зосимы провел А. Ю. Андрианов в своей работе «Скитская и монастырская жизнь первой трети XIX века в трудах отца Зосимы (Верховского) » 206 . Автор исследования остановился на трех аспектах проявления его личности, формировавшейся под влиянием православной культуры: отношение к собственной жизни, к труду и к людям. Отмечается, что «у такой личности имеется цель, сформулированная как спасение души. Соответственно сразу отпадает вопрос о смысле жизни, о поисках, ввиду его отсутствия, многими нашими современниками способов заполнения «экзистенционального вакуума» и связанных с этим неврозов и самоубийств». Второй аспект высвечивается «в случае со схимонахом Зосимой как поразительный духовный путь, пройденный им самим, и труд строительства двух монастырей». В-третьих, «отец Зосима явился достойным учеником старца Василиска, которого никогда не видели во гневе; а если надобно было где негодование показать или гнев явить, то он показывал без внутреннего возмущения». В заключение приведем несколько выдержек из «Поучения о послушании», написанном о. Зосимой в годы сибирского отшельничества. Они живо передают образ мышления старца, его опытное видение трудностей монашеской жизни и то, как он умел врачевать души, врученные ему Господом. Отметим, что «Поучение» старца Зосимы во всех вопросах неукоснительно следует учению святых отцов. «Который отец приемлет к себе в сожитие учеников, но не с таковым наблюдением, как поступали святые отцы с первоначальными, то отнюдь не узрится истинного монашества, но произойдут токмо между аввою и учениками ломка, споры и всякое несогласие. Но дабы избежать таковой беды и напасти, то не должен отец принимать брата в свое управление, пока брат не окажет веру свою ко отцу и усердие многими молениями и слезами. |
| Отец Зосима научился переплетать книги и писать уставным письмом, также хорошо резал деревянные чашки, ложки, а отец Василиск делал глиняную посуду, горшки и прочее, еще плели они корзины, лапти, мастерили лукошки и бурачки из березовой коры. В собирании же ягод и грибов томили себя до усталости, и все: и рукоделие свое, и плоды – в субботу приносили в обитель. Отец Зосима имел большую склонность читать святые книги. В Петербурге он выучился искусно и красиво переплетать их, чтобы и посторонние охотно отдавали ему свои книги, причем вместо всякой платы ставил одно условие: чтобы не требовали срочной работы, потому что он обыкновенно прежде сам прочитывал книгу и выписывал из нее, что ему нравилось, а потом уже переплетал и возвращал тому, от кого ее получал. Светских же книг не брал переплетать. А так как он имел хорошую память и природную чувствительность и горячность в сердце, то при чтении книг великих, мудрых и богоносных учителей семя слова Божия приносило в нем обильные плоды духовных познаний и добрых дел. Отец же Василиск, не весьма искусный в чтении, предавался более сердечной молитве и в простоте смиренного духа просвещал ум свой благодатью Божией. Такое устроение души менее опасно и более свободно от искушений, а большие познания – о, сколь должны быть ограждены оплотом смиренномудрия, который, однако же, зачастую созидается от испытания искушений, ибо муж, не испытанный искушениями, не искусен, говорит Писание. И так, видно, надобно было отцу Зосиме испытать еще одно искушение, чтобы соделаться сосудом, благопотребным своему Владыке. До сих пор бес тщеславия не приближался явно к кроткому и смиренному его сердцу. Но, вероятно, нужно было Зосиме побороться и с этим адским голиафом и ниспровергнуть его помощью Божией. Опять льстец, прикрываясь личиною правды, влагает ему помыслы, а он, соглашаясь с ними, говорит отцу Василиску: «Зачем мы так много занимаемся рукоделием, а также собиранием ягод? Ежели Бог дал нам жизнь отшельническую, то мы и должны заниматься молением, чтением и богомыслием. |
| Легко себе представить, что, встречаясь с ними, он зачастую стыдился, краснел и смущался. Пронырливый враг, заметив эту слабую сторону его души, направил на нее свои нападения, стал метать в сердце Зосимы стрелы роптания и неудовольствия на отца Адриана и сеять в нем семена смущающих помыслов. Богобоязненный Зосима, лишь только приметил, что побеждается ими, немедленно со смирением и слезами кинулся в ноги отцу Адриану и сказал: «Прости меня, отче! Недостоин я называть тебя отцом моим, недостоин и ходить за тобою. Ты достиг бесстрастия, а меня борет страсть самолюбия и тщеславия: стыжусь рубища твоего, стыжусь носить за тобою старую сумку твою, особенно же если встречаю кого из моих прежних знакомых, то не вижу и пути пред собою. И от самолюбивой страсти моей рождается во мне еще горшая страсть негодования на тебя и в помыслах моих я осуждаю тебя, полагая, что это делаешь ты для показания своей святости, ропщу на тебя, зачем водишь меня за собою, как будто хвастая, что имеешь меня учеником своим. О, отче мой! если бы ты знал, как мучительны мне эти помыслы, как тяжко мне открывать их тебе! ибо другой помысел останавливал меня и говорил мне, что ты за это лишишь меня любви и милости отеческой, что отпадет от меня сердце твое, и ты отвергнешь меня. Но я осудил себя, что я сего достоин, и потому решился открыть себе всю душу мою». При этих словах Зосима опять с горькими слезами кинулся к ногам отца Адриана, говоря: «Не смею, отче, даже просить прощения у тебя!» «Дерзай, о чадо мое доброе, – прервал Зосиму отец Адриан, поднимая его от ног своих. – Дерзай и не смущайся! Это не твои помыслы, а вражьи; твоя же чистосердечная предо мною откровенность и внимание к себе делают тебя еще дороже, еще любезнее моему сердцу». И обнял его старец и, посадив возле себя, успокоил и утешил. Потом много толковал ему о том, что монах должен быть как мертвец среди мира, не внимая, хвалят ли его или осуждают, почитают ли как святого или презирают, как притворного попрошайку. Нимало не заботясь об этом, он должен исполнять только свои обязанности, а нестяжательность не есть ли наша обязанность? – говорил он. |
| Переселение из Сибири в Москву и происшествия в Москве . Получив желанную свободу, отец Зосима немедленно, как птичка из клетки, полетел бы в пустынные леса, но его связывала святая любовь преданных ему девиц, которые претерпели множество скорбей и гонений из желания служить Господу под его руководством. И так обремененный священной заботой устроить их, где Господь укажет, он решился ехать на почтовых в Москву вначале один, чтобы приготовить им какое-нибудь пристанище. Старшую племянницу свою Веру с тремя находящимися при нем сестрами он оставил в Тобольске, приказав ей вторично подать прошение губернатору о выдаче икон, книг и лошадей, а по получении милостивого решения ехать всем им в Туринск и там, соединившись с Маргаритою и прочими сестрами, отправиться на своих лошадях в Москву, где он будет их дожидаться, почему и виды всех сестер вручил Вере. Это было последнее испытание для отеческого сердца и для преданных ему душ. Он оставлял в Туринске Маргариту с несколькими сестрами, окруженную неприятностями, оставлял Веру с тремя сестрами в Тобольске, где все еще таилась искра недоброжелательства к нему, но неизменная надежда на милосердный Промысл Божий и на покров Царицы Небесной одушевляла его, а он одушевлял и утешал учениц своих. Хотя нелегко было расставаться с отцом духовным и провожать его, но Вера радовалась тому, что наконец увидела его свободным, ибо это дело продолжалось полтора года и он был как подначальный, в скорбях, унижении и неволе. И так отец Зосима, оградив Веру с сестрами благословением и молитвами и поручив ее Богу и Матери Божией, простился и отбыл из Тобольска. Но мог ли он утерпеть, чтобы отправиться в дальний путь, не попрощавшись с Маргаритой и через нее – с прочими преданными ему сестрами? И так он поехал туринской дорогой, но, не въезжая в Туринск, остановился в пяти верстах в деревне и послал за Маргаритой. Она с неизъяснимой радостью поспешила к отцу своему, а с нею и Анисья К. Через некоторое время, когда поздно вечером они сидели и разговаривали, вдруг приехали казаки от имени городничего, с чрезвычайной дерзостью взяли старца и повезли в присутствие в Туринск. Что было тогда с Маргаритой, какое горе терзало ее сердце! Сколько пролила она слез! Но делать было нечего, и она вместе с Анисьей К., которая также была очень огорчена, возвратилась в город, на свою квартиру. Всю ночь она не могла заснуть, не зная, где старец, куда взяли его и по какому делу. Потом узнала, что начальница Васильева, услышав, будто старец тайно подъехал к городу и пригласил к себе племянницу, подумала, что он хочет вызвать и прочих сестер, и, испугавшись, чтобы не вышло смятения в монастыре, когда сестры узнают о приезде старца, попросила городничего проявить предосторожность, а тот, без всякого рассуждения, послал сей же час взять его на съезжую, не уважив ни лет его, ни звания. |
| и пр.; «послушание охотнейшее с уважением между нами водружено выполняется» — между нами, а не кому-то послушание: вот главное. Житие вообще интересно как набор форм альтернативной социальности: «богомолы» представляли альтернативу внутри макросоциума; у пустынножителей обретается целый ряд разных форм жизни вне макросоциума (много десятилетий Зосима и Василиск провели в «пустыне» — лесах, за границами макросоциума, но не вне общества — важно это подчеркнуть — а в альтернативных формах социальности — подлинно христианском типе — братском, дружеском, любовном, безвластном, безденежном — взаимоотношений людей). И вот что тут нужно ухватить: этот социум — социум блаженства, счастья: аскеза не про «жертвы» и «лишения», что несколько раз подчеркивает автор: это в миру — жертвы и лишения, страдания и несчастья, а в этом альтернативном социуме — несказанное блаженство, к которому мы скоро перейдем, а пока посмотрим, как Зосима описывает экономику этого социума: тут все реально, по-настоящему, то есть в частности — социально-экономически конкретно: «Не брал денег … не имел ни одной монеты … ни от кого денег не принимал … ни от кого денег не взимали» и т. п. Деньги не используются в экономике пустынников; собирательство, огородничество и ремесла обеспечивают их нужды или непосредственно, или в рамках экономики дара в безденежных обменах с внешним миром: «“О диво! Есть же такие люди, которым деньги не надобны и которые о временном не заботятся; такую провождают жизнь, к которой невозможно пристрастия иметь или за что друг на друга оскорбляться и негодовать: у всех только едино — Бог и попечение о спасении, ибо как можно им к чему-либо пристрастие иметь, ничего собственного не имея?» У всех равенство, и никто ничего своим собственным не признавал, от того были между ними мир и тишина, в совести любовь и простосердечие; у всех словно одна душа и одно хотение; достохвальнее же всего то, что друг к другу имели непритворное усердие и без лести друг друга почитали и уважали благоговейно. |
| «Мне ли, недостойному грешнику, – говорил он себе, – дерзнуть совершать Таинство, на которое Херувимы и Серафимы не смеют взирать, покрывают крылами очи свои? Я ли приступлю к Трапезе, которую со страхом окружают Силы Небесные?» При этих размышлениях священный трепет объял все существо его. При таком высоком смирении отозвалась в сердце его любовь к пустынному безмолвию. «Если приму священный сан, – думал он, – то уже на всю жизнь должен я расстаться с самою любимой моей мыслью, со сладкой надеждой, что, рано ли, поздно ли, я опять возвращусь в мое любезное пустынное безмолвие. Теперь я утешаюсь тем, что если с помощью Божией устрою обитель и сестер внутренне и внешне, то опять удалюсь в пустыню, а тогда свобода моя будет связана». Эти размышления навели на него сильную грусть. Он всю ночь не мог уснуть и на другое утро отправился в Святейший Синод, где со смирением и со слезами уклонился от рукоположения, представляя свое недостоинство и стремление своей души по устроении обители вернуться в пустыню. Окончив все дела в Петербурге, он поспешил в Смоленскую губернию и приехал в поместье, принадлежавшее некогда его родителям. Здесь жили две его пожилые сестры, одна – замужняя, с престарелым и болезненным своим супругом, а другая – девица, в этом доме имели приют и сироты брата его Ильи, принятые под покровительство родственниками. Отец Зосима знал это из писем, но весьма удивился, не найдя здесь племянников. Старший из братьев, 19-летний, служил уже в полку, два меньших, один двенадцати, а другой десяти лет, были помещены в учебные заведения, а две дочери, одна двадцати, а другая 17 лет, гостили тогда у тетки со стороны матери в 70-ти верстах от дома. За ними немедленно послали лошадей. В первые минуты известия о приезде дяди они весьма обрадовались, но дорогою на них напала какая-то тайная, сильная тоска. Они не понимали, что это была дань миру, который они оставят. Отец же Зосима, со своей стороны, усилил молитвы и к ним приложил пост, произнося пред Богом такой обет: «Господи, до тех пор не буду ни пить, ни есть, пока хотя одна моя племянница не решится служить Тебе в жизни монашеской». |
| Некоторые сестры, восхищенные такими внушениями, просили у него благословения ходить в лес ночью молиться, ибо лес был близко, возле самой калитки. Он с утешением благословил и сделал им на елках кресты в некотором расстоянии один от другого и просил Господа укреплять и утешать их. Юная, но пылкая Маргарита загорелась желанием не отставать от сестер и также начала просить на это благословение у отца Зосимы. «Хорошо, – сказал он, – я тебе сделаю крест вот на этой елочке», – указывая на самую ближайшую к его келье, ибо он знал ее немощь: она, как дитя, всего боялась, не только какие-нибудь страхования, но и всякий шорох пугал ее. «Вот тебе елочка и крест на ней, недалеко от моей кельи, сюда приходи и молись», – сказал отец Зосима. И когда Маргарита приходила ночью молиться, старец тихонько, чтобы она не знала, выходил на крыльцо своей кельи и стоял, издали смотря на нее. И если замечал, что она начинает робеть, тревожиться, осматриваться по сторонам, тогда он подавал голос, говоря: «Молись, молись, не бойся, я стою на крыльце». Его отеческая любовь и попечение еще больше одушевляли ее, как и остальных сестер, к молитве. Не одними словами отец Зосима старался возбуждать усердие в душах сестер, вверенных ему. Однажды утром вошел он молиться в часовню, в которой стояло большое резное распятие, и, по смотрению Божиему, забыл запереть за собой дверь на крючок. Через некоторое время, не зная, что старец там, одна из его учениц вошла в часовню с намерением помолиться и, увидав отца своего, стоящего на коленях перед распятием, всего в слезах, с опущенной головой и со сложенными на груди руками, тотчас же вышла, чтобы не тревожить его в такие высокие минуты. Но старец, заметя ее, сказал ей вслед: «Не уходи, подожди на крыльце». Вскоре он вышел, сел на ступеньки крыльца часовни, велел и ей сесть и сказал: «Видно, так Богу угодно, чтобы я показал тебе, как надобно молиться перед распятым Господом нашим Иисусом Христом. Лишь только ты приближаешься к Нему, а Он уже встречает тебя с отверстыми объятиями. |
| Лучше мне таскаться в миру, нежели Богу посвященным девицам. Если я упаду на мостовой и умру, то почту себя счастливым, что для пропитания бедных чужестранных сирот, для охранения их спасения, для устроения пустынной обители положил душу свою». Видя такое самопожертвование, московский купец Семен Лонгинович Лепешкин и его супруга Анна Васильевна стали благотворить обители старца. Старец Зосима не только душу свою положил ради спасения ближних, он вел брань против духов злобы поднебесных ( Еф. 6:12 ) и, укрепленный силою Божией, одерживал в ней победу. Однажды в его общину поступили две родные сестры, у которых в скором времени обнаружилась тайная болезнь – сильное беснование. Временами они неистовствовали, дрались, кусались. И только когда обе чувствовали приближение старца (не видя его), то сразу утихали и даже прятались под столы и стулья. Благодетельница Бахметева убеждала старца читать заклинательные молитвы, но старец уклонялся, отвечая, что «эта благодать принадлежит апостолам и по преемству от них священникам, что он на это не призван и не рукоположен». Имея горячую веру и усердие к Божией Матери, он отправил больных в Переяславль-Залесский к прославленному в то время чудотворениями образу Феодоровскому Божией Матери, где помощью Богоматери, по его святым молитвам, больные получили совершенное исцеление 166 . Осталось также свидетельство Марии Семеновны Бахметевой по тому же вопросу, но в случаях более легкого проявления болезни: «А Зосима ни за что не хочет сам читать сих молитв и говорит, что ежели болезнь сия не действует на нравственность, то по воле Божией пусть терпят» 167 . Сама жизнь о. Зосимы являлась светлым образцом подвигов, добродетелей и преуспеяний духовных. Поучителен один из эпизодов, изложенный в Жизнеописании старца Зосимы. «Однажды утром вошел он помолиться перед Распятием в часовню и забыл запереть за собою дверь на крючок. Через некоторое время вошла одна из сестер, не зная, что старец там, но, увидев отца своего, быстро вышла, чтобы не тревожить его в такие высокие минуты. |
|
|
