| «Изборник» (1076) начинался «Словом некоего монаха о чтении (святых) книг»: «Добро есть, братие, почитание книжное. Когда читаешь книгу, не торопись быстро дойти до другой главы, но поразмысли, что говорят книги и словеса те и трижды обращайся к одной главе. Узды коню правитель есть и воздержание, праведнику же книги, не построить корабль без гвоздей, ни праведника без почитания книжного. Красота воину оружие, кораблю – ветрила, также праведнику почитание книжное». В Троицком списке Новгородской первой летописи сохранилось «Слово святого Ефрема Сирина о том, како достоит со всем прилежанием чести святые книги без лености». «Брате. Имея в утробе место книги божественныя, тацим же образом труба въпиющи, сзывает ны, тако божественныя книги чтомы, збирают помыслы на страх Божий. Тако и святыя книги вставятти ум, прилежа ты на благое и укрепят ти на страсти. Там же, брате мои, понужал себя часто почитати я, да получим истинный разум писания почитанием. Черпающе от него воду живу, могущую устудити, ражжения наши страсти и наставят ны на всю истину. Муж мудр, не имея книг, подобен есть оплоту без подпор стоящу: аще будет ветер, то падется. Тако и мудрии: пахнувши на нь ветру греховному, падет ся не имещи подпоры книжных словес. Аще ли мудрость книги, то свершен есть. Иван Богослов рече: птицам того ради даны крылья, да сети человечьи избежать, а человекам же книги, аще всю неприязную лесть отгоняют. Менандр рече: именье книг паче злата, в множестве злата души помощи нет». В «Пчеле» (1199) читаем: «Ум без книги, аки птица опешена. Якож она взлетети не может, тако же и ум недомыслится свершена разума без книг. Свет дневной есть слово книжное, его же лишився, безумный, аки во тьме ходит и погибнет вовек». Блестящий оратор и проповедник Древней Руси (1160-е) Кирилл Туровский утверждал: «Сладко бо медвеный сотъ и добро сахаръ, обоего же добръе книгий разум». В «Златой цепи» – весьма распространенном в средние века сборнике – говорилось, что если «вежа» – это человек духовный, книжный, то «невежа» в противоположность ему – человек не книжный, не духовный. |
| Позднейшие поучения идут об руку с переделками «Пчелы», с собраниями изречений мудрецов и великих людей, известными в рукописях XVII в. и в старинных печатных изданиях XVIIIa. под именем «Апофегмат», а также с повестями и сказками наставительного содержания. Так, уже выше было замечено, что в Румянцевской рукописи XV в. записано поучение отца сыну, составленное русским, под влиянием арабской сказки, издавна переведенной на славянский язык под именем повести или сказки о Синагрипе. Вот некоторые из наставлений этого поучения: «Чадо, отца своего почти, да имение свое тебе оставит; в ночь без оружия не ходи: кто знает, с кем встретишься; если не хочешь есть, то не ешь, да не назовешься объядчивым; если тебя позовут на обед, то по первому зову не ходи, а если позовут в другой раз, то знай, что тебя чествуют, и иди с честью; если хочешь дружиться с другом, то прежде искуси его: скажи ему свою тайну, а через день с ним поссорься; и если он объявит твою тайну, то не друг», и т. п. В полном своем развитии родительское поучение является в половине XVI в., в сочинениях иерея Сильвестра, именно в «Домострое» и в «Послании и наказании ото отца к сыну». Не будем теперь говорить о «Домострое», об этом наставительном сочинении, объемлющем весь внутренний быт русского человека XVI в.; это увлекло бы нас слишком далеко за пределы нашей статьи. Но не можем перейти молчанием «Наказания ото отца к сыну», тем более что в нем находим перечень важнейших наставлений, изложенных подробнее в отдельных главах Домостроя». В своем «Наказании» Сильвестр соединяет в одно стройное целое древнейшие поучения религиозного характера и византийского происхождения с правилами житейской мудрости, выработанными русским здравым смыслом и опытностью. Начинает он почти так же, как тот благочестивый отец, которого слово, обращенное к сыну, мы заметили в «Златой Цепи». «Милое мое чадо, дорогое! Послушай отца своего наказание, родившаго тя и воспитавшаго в добре наказании и в заповедех Господних». Приводит в образец свою собственную жизнь, как это находим у Ксенофонта в «Изборнике» Святослава 1076 г. и у Владимира Мономаха . Даже, может быть, в этом месте «Наказания» Сильвестр подражал Ксенофонту не только в мыслях, но и в самом порядке изложения, как это кажется из сличения того и другого сочинения 150 . |
| Чтобы понять эту странную любовь мужа, с плетью в руках, к своей жене, которую он разумно и вежливенько поучает, надобно войти в мысли старого русского человека, для которого жена не самостоятельное существо, равное в человеческих своих правах с мужем, имеющее свой собственный разум и волю, но жалкое создание, не достигшее нравственного и умственного совершеннолетия и не имеющее ни способности, ни силы когда-либо его достигнуть, постоянно зависимое от мужа, не только в быту семейном и общественном, но и в жизни духовной, постоянно им поучаемое, наставляемое во всем, как жить и действовать, как думать и чувствовать, даже что говорить и как отвечать на предлагаемые вопросы. Эта грозная любовь мужа к жене, наказующая и милующая, есть любовь строгого отца к детям, правосудного господина к слугам. Оттого одному и тому же наказанию подвергаются и жена, и дети, и слуги; потому жена унижена до рабыни, но, с другой стороны, и слуги сравнены с женой и детьми. Впрочем, по нынешним понятиям нельзя судить о значении розги и плетки в домашнем быту старой Руси. Эти наставительные орудия были в глазах наших предков столь же необходимым средством к просвещению, как разумное слово или добрый пример. В «Слове о челяди» (в той же «Златой Цепи» XIV в.) даются подробные наставления, как наказывать домочадцев: «Если они тебя не слушают и по твоей воле не ходят, то лозы на них не щади, до шести ран, и даже до двенадцати. Если велика вина, то и двадцать ран. Если очень велика, то тридцать ран лозою; но больше тридцати не велим». Похвала розге, составленная виршами в духе старых понятий, записана в той же рукописи, из которой взято «Горе-Злочастие». Вот эта похвала вместе с заглавием: Сие слово глаголется, како биющим отцем чада своя. Розгою Дух Снятый детище бити велит: Розга убо мало здравия вредит. Розга разум во главу детям погоняет, Учит молитве и злых убо всех отрезает. Розга родителем послушны дети творит; Розга Божественнаго писания учит. Розга аще убиемо, но не ломит кости, – Детищь оставляет всякие злости. |
| Положение остальных классов в уделе определялось более всего поземельными отношениями к князю, вотчиннику удела. Хотя землевладение теперь все более становилось и для бояр основой общественного положения, однако они одни продолжали поддерживать чисто личные отношения к князю, вытекавшие из служебного договора с ним и сложившиеся еще в то время, когда не на землевладении основывалось общественное значение этого класса. Такие особенности в политическом положении служилых людей не могли создаться из удельного порядка XIII–XIV веков: они очевидно были остатками прежнего времени, когда господствовал очередной порядок княжеского владения и ни князья, ни их дружины не были прочно связаны с местными областными мирами; они не шли к тому времени, когда Русская земля распадалась на удельные опричнины, которые, переходя к детям по завещанию отцов, с каждым поколением подвергались дальнейшему дроблению. Самое право выбирать место службы, признаваемое в договорных грамотах князей за боярами и вольными слугами и бывшее одной из политических форм, в которых выражалось земское единство киевской Руси, теперь стало несвоевременным: этот класс и на севере по-прежнему оставался ходячим представителем политического порядка, уже разрушенного, продолжал служить соединительной нитью между частями земли, которые уже не составляли целого. Поэтому нельзя видеть ничего неожиданного в том, что в Златой Цепи 61 одно поучение уговаривает бояр служить верно своим князьям, не переходить из удела в удел, считая такой переход изменой наперекор продолжавшемуся обычаю. В тех же договорных княжеских грамотах, которые признают за боярами и вольными слугами право служить в одном княжестве, оставаясь землевладельцами в другом, встречаем совсем иное условие, которое лучше выражало собою удельную действительность, расходившуюся с унаследованным от прежнего времени обычаем: это условие затрудняло для князей и их бояр приобретение земли в чужих уделах и запрещало им держать там закладней и оброчников, т. е. запрещало обывателям уезда входить в личную или имущественную зависимость от чужого князя или боярина. |
| В 1551 году в Успенском соборе Московского Кремля появилось царское моленное место ( " Мономахов трон " ), стенки которого были украшены 12 барельефами, иллюстрирующими Сказание о князьях Владимирских. В первой композиции Владимир Всеволодович показан сидящим на троне в парадных княжеских одеждах и в высокой шапке с навершием, сходной по форме с венцом императора Константина Мономаха на другом барельефе этого трона. Во второй композиции Владимир представлен верхом на коне, в платье, ферязи и княжеской шапке. В 11-й - он с непокрытой головой встречает присланные императором дары. В последней композиции митрополит Неофит венчает Владимира Мономаха на царство венцом в виде высокой шапки с навершием. Князь изображен в парадном царском платье, на груди крест на толстой цепи, в руке принятый от митрополита жезл-посох. В 1561 году была выполнена роспись Золотой палаты, парадной залы русских государей, на стенах которой также были воспроизведены иллюстрации к " Сказанию " . Иконография цикла была близка рельефам трона. Согласно описанию, Владимир Всеволодович был изображен: восседающим на троне в палатах, выступающим в поход (в отличие от рельефной композиции был изображен в доспехах) и венчающимся на царство. Парадное изображение его помещалось на стене, " что от Благовещения Пресвятыя Богородицы. " Он представлен был сидящим " под золотым царским местом " в полном императорском облачении: " В правой руке держит скипетр, на главе венец царский... на плещах диадима и крест на персях с чепью златой. " Рядом с нем был написан образ императора Константина Мономаха . Сходство их иконографий (одежды, регалии) подчеркивало " равночестность " русского князя и ромейского василевса. Портрет Владимира Всеволодовича, поясной в медальоне, был расположен на стене, обращенной к Красному крыльцу; он был представлен в ряду других великих князей, сродников первого русского царя, чьи изображения также были заключены в медальоны. Еще один цикл иллюстраций " Сказания " был создан для Лицевого летописного свода . Изображения Владимира Мономаха присутствуют и на других миниатюрах Лицевого летописного свода, где описаны события времени его княжения . Он представлен либо как правитель в парадной княжеской одежде, либо как военачальник - на коне в доспехах. В обоих случаях его голову венчает круглая княжеская шапка цвета светлой охры с рисунком, имитирующим 2 нашивки, расходящиеся под углом от центра очелья - в таких головных уборах написаны все князья. У него седые курчавые волосы и длинная седая курчавая же борода, раздваивающаяся на конце. Лишь на первых 2 миниатюрах со сценами въезда князя в Киев и его вокняжения он изображен с темными волосами и темной короткой бородой. |
| Я все поясню наиболее доступным примером. Те, кто занимается естественными науками, устанавливают свойства тел при помощи сотен приспособлений, в бесчисленном множестве экспериментов и химических анализов, многолетними и разнообразными опытами. Точно так же и эти люди: в сотнях испытаний и практических опытов, на протяжении долгих лет (а бывало, что одно-единственное слово они исследовали по пятидесяти лет) и, конечно же, водительством просвещающего Духа они открывали глубины нравственной философии. Каждую из добродетелей они очистили от излишеств и недостатков и потому сугубо учат о четырех родах бесстрастия: о послушании, ведущем к совершенству, о смирении, исполненном добродетели, о всепросвещающем рассуждении, о гостеприимстве, приносящем радость, о богоподобном сострадании, о душеспасительном милосердии, о непрестанной молитве, об уничиженном покаянии, о правдивой исповеди, о безупречной совести, о божественной любви и о прочих звеньях златой цепи добродетелей. Помимо того, они рассуждают, какие из этих добродетелей имеют отношение к телу, какие – к душе, а какие – к уму, и каким образом, и насколько; и какие причины способствуют их приобретению, а какие – нет. Поясняют и то, какие страсти общие, а какие – их частные проявления, и, опять же, какие из них относятся к телу, какие – к душе, а какие – к уму, и как от них можно легко избавиться. Коротко говоря, они тщательно разбирают все, что совершенствует человека во Христе. Но самое главное – то, что слова этих блаженных старцев, при всей их бес-хитростности и просторечии, настолько действенны и побуждают к действию, что могут убедить едва ли не всех, кому попадут в руки. Многие – и это бывает часто – ведут беседу, приводя множество разных текстов, и никого не могут убедить. А одно лишь слово или поступок этих мудрых Отцов, запавшие в душу, мгновенно убеждали слушателей, заставляли их согласиться. И если у философов цель всех средств этики – убедить словами, то в рассуждениях Отцов, кроме убедительности, явно присутствует и нечто властное, так сказать, добровольное принуждение – оттого, что есть в них самоочевидная достоверность истины. Между прочим, ведь именно это и подтверждает пословица «Коли видишь – бежит юноша, значит, его обманул старец». Так что, если назвать эти рассуждения Отцов своего рода нормами, правилами или не-зыблемыми принципами нравственной философии, мы нисколько не погрешим против истины. |
| Душе смиренной В любви и вере. 4 О Всесвятая, Благословенная, Лествица чудная, к небу ведущая! С неба ко мне приклони Свои очи! Воду живую, в вечность текущую, Ты нам дала, голубица смиренная, Ты солнце правды во мрак нашей ночи Вновь возвела, мать, невеста и дочерь, Дева Всеславная, Миродержавная И таинница Божьих советов! Проведи Ты меня сквозь земные туманы В горние страны, В отчизну светов! 5 Дева единая меж земнородными, Небо пленила Ты чистой красою. В цепи златой Ты звено неразрывное, Зла не касаяся волей святою, Думами ясными, Богу угодными, Храмом живым Его стала Ты, дивная! Скорбь моя тяжкая, скорбь непрерывная Светлою радостью вся расцветет, Если молитва Твоя низведет В сердца пустыню небес изобилие. В духе смиренном склонив колена, У Всепобедной прошу защиты. Цепь разорви Ты Земного плена. 6 Светлая Дева, вовек неизменная, В плаванье бурном звезда путеводная, Кормчий надежный в годину ненастную, Знаешь Ты скалы и камни подводные, Видишь блужданья мои безысходные. Долго боролась душа, удрученная Долей враждебною, волею страстною; Сердце измучено битвой напрасною. Немощь мою Ты от вражьего плена избавь, Челн погибающий в пристань направь! Он уж, разбитый, не спорит с грозою ужасной. Усмири же Ты темное, бурное море, Злобу и горе Кротостью ясной! 7 Лилия чистая среди наших терний, В мрачной пучине жемчужина ясная, В пламени злом купина не горящая, В общем потопе ладья безопасная, Облако светлое, мглою вечерней Божьим избранникам ярко блестящее, Радуга, небо с землею мирящая, Божьих заветов ковчег неизменный, Манны небесной фиал драгоценный, Высь неприступная, Бога носящая! Дольный наш мир осени лучезарным покровом, Свыше Ты осененная, Вся озаренная Светом и словом! Лето 1883 Владимир Соловьев в своем «вольном и сокращенном переложении Петраркиных Lodi preghiere, которое он называл «акафистом», использовал образцы греческой литургии, отсутствующие в итальянском оригинале. Имману-эль Во тьму веков та ночь уж отступила, Когда, устав от злобы и тревог, Земля в объятьях неба опочила |
| неизвестными лицами, с достоверностию могут быть относимы только те, которые находятся в сборниках наших XIV в., каковы: Златая Цепь , Измарагд , безымянный сборник Царского и сборник Паисиевский , и которые частию своим складом, а частию обличением религиозных и нравственных недостатков русского народа свидетельствуют о своем русском происхождении. В Златой Цепи таковы Слова и поучения о правой вере, о посте вообще, о посте Великом, Петровском и Филипповском, о Воскресении Господнем и о Светлой неделе, о пьянстве и другие . В Измарагде таковы — Слово о лихоимстве и пьянстве, Слово о духовном празновании и пьянстве, помещенное и в Златой Цепи, Слово о жалеющих (т. е. плачущих), находящееся также и в Златой Цепи . В безымянном сборнике Царского, где наряду с статьями из святых отцов помещены поучение святого Алексия митрополита, поучение Матфия Сарайского, хотя без имени, и несколько Слов святого Кирилла Туровского, находится еще более двадцати Слов и поучений, не подписанных именами святых отцов и, вероятно, имеющих русское происхождение . Особенно замечательны девять Слов на воскресные дни святой Четыредесятницы и на недели, предшествующие ей, начиная с недели о мытаре и фарисее . Слова эти, которые помещены также в Златой Цепи и в другом сборнике XIV в. Сергиевой лавры, имеют между собою внутреннюю связь и составлены каким-то одним русским или вообще славянским проповедником. Автор несомненно пользовался писаниями святых отцов — Златоуста и Василия Великого, но не переводил только эти писания, а излагал мысли сам, стараясь приспособиться к нуждам времени и к простому разумению своих слушателей . Наконец, в Паисиевском сборнике (ок. 1400 г.) находятся, с признаками русского происхождения, Слово о твари и о неделе , поучение христианам, Слово о ротах и клятвах и др. Впрочем, и в сборниках XV в. встречаются иногда Слова, которые, обличая суеверия и недостатки русского народа или указывая на иго монгольское, как еще тяготевшее над Россиею, по самому языку своему несомненно относятся к XIV, если даже не XIII в. |
| под. В развитии проповедничества истолковательного замечаем хотя некоторый порядок, условленный духовными нуждами предков. а) Наибольшую часть истолковательного проповедничества составляет объяснение евангельских чтений и событий; причем нередко излагаются похвалы праведникам, за их подвиги. Есть и литургические объяснения, касающиеся обрядов богослужения. Хотя эти изъяснения отрывочны, но в связи с толковыми апостолами, евангелиями и пророками составляли достаточную систему изъяснения Св. Писания. Поучения этого рода только по форме своей принадлежат к истолковательному отделу, а по содержанию они составляют, по большой части, продолжение церковно-исторического проповедничества. В приводимых проповедниками примерах можно усматривать намеки на современные нравы. Изложение предметов часто картинно и усиливает впечатление и назидание. Златая цепь (серг. лавры). В неделю мытаря: притча изъяснена подобиями. «Мытарь и фарисей – два конника. Фарисей запряг два коня, да постигнет жизнь вечную; один – молитвы, поста и милостыни, а другой – гордости, величия и осуждения. Гордость запнула добродетели, законная колесница разбилась, и погиб самолюбивый всадник». В неделю блудного: притча объяснена просто: «два сына – праведники и грешники; отец их – Бог . Голод – удаление от причастия. Праведники дивятся благости божией и не завидуют спасенью грешных». В неделю мясопустную изъяснено чтение о страшном суде. Во вторую неделю великого поста проповедник называет этот пост десятиной года, посвященою Богу; перечисляет праведников, приобретших постом духовные блага, и грешников, погибших от невоздержания. В конце этого, равно как и первого слова, кратко обличает клеветы, ссоры и другие страсти. В пятую неделю поста разъяснено чтение об Иакове и Иоанне, просивших первенства, и предложены нравственные наставления, понятно, но неискусно. Эти слова близки к началу христианства в России и ложно усвоены Златоусту 192 . Златоустник. В неделю блудного, слово второе; притча объяснена по греческим схолиям. Подобное слово есть в Златой цепи. И пятую неделю великого поста – слово 43 – разъяснено дневное евангелие: не причащающиеся уподобляются неверным и армянам. Подобное слово – в Златой цепи. В неделю самаряныни – 68 Златоуста (некоторые мысли как будто взяты у него). Слово 28 Григория Богослова о божественной службе; исполнено странных мыслей. «Ангелы присутствуют на литургии, осеняют алтарь, участвуют в совершении таинства» и т. под. Тоже слово и в Златой цепи. Ангелова повесть св. Василия; отрывок из объяснения литургии, с нравственным приложением 193 . 73 Златоуста, о сошествии Св. Духа, составлено из разных выписок. Слово истолковано: «Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас»; пространно изъяснено каждое слово молитвы 194 . Слово Ефрема о книжном учении 195 ; объясняет, в чем состоит правая вера, из каких писаний следует черпать истинные знания и перечисляет еретические книги. «Господь учил учеников своих, как молиться»; толкование молитвы господней... 196 |
| отцы всю свою жизнь неуклонно держались церковной организации, которой они принадлежали. Новоселов комментирует глубокие рассуждения священномученика Мефодия Патарского о том, что как человек формируется и возрастает в утробе матери, так и новообращенные растут в Церкви, пока и сами не соделываются ею – в том смысле, что при крещении человек вступает в церковь -организацию и лишь по мере своего духовного совершенствования соединяется с Церковью-Организмом – Телом Христовым. Эти соображения Новоселов применяет для выяснения роли иерархии в Церкви. Он указывает, что хотя в церкви-организации ее роль является ключевой, но это вовсе не дает ей каких-либо преимуществ в смысле принадлежности к Церкви-Организму. Новоселов сопоставляет и анализирует мысли о значении иерархии двух священномучеников, один из которых (св. Игнатий Антиохийский ) в своих посланиях высоко поднимает авторитет епископа, что было крайне важно для юной, во многом еще созидающейся Церкви Христовой, а другой (св. Ириней Лионский ) в известной степени ограничивает этот авторитет, требуя помимо преемства кафедр (недостаточность которого обнаружилась в эпоху Иринея появлением лжепастырей-ересиархов) также и преемства Духа. Именно последним определяется русло Церкви – той «златой цепью», звенья которой составляют св. отцы-духоносцы и через которую Благодать Божия, передаваясь от звена к звену, дошла и до наших дней. И вслед за преп. Симеоном Новым Богословом , которому принадлежит образ «златой цепи», Новоселов подчеркивает чрезвычайную важность для ныне живущих соединиться с последним звеном этой цепи – с ближайшим к нам по времени святым. Заключительное, 20-е письмо было написано Новоселовым в последний день уходящего 1927 г., который в его глазах был для Церкви самым тяжелым из всех предшествующих лет большевистской власти. Кощунственному разгрому подвергся Саров, жестокое опустошение постигло Дивеево. Но хуже того – «накренился и повис над бездной весь церковный корабль» Неудивительно поэтому, что апокалиптическое настроение вновь овладевает Михаилом Александровичем, и в последнем письме он возвращается к эсхатологической теме, предлагая друзьям конспект статьи проф. |
|
|
