| 391 Первоначально эти поучения изданы были нами по четырем спискам (кроме двух упомянутых еще – Соборник Тр.-Серг. Лавры 39 и «Измарагд» Рум. Муз. 186 – также XIV века) в «Сборнике» отделения русского языка и словесности Импер. Академии Наук т. XL. Спб. 1886. 392 В Злат. Цепи загл.: Поучение в неделю о мытари и о фарисеи, Господи благослови. Начало поучения до слов: възрети не хощеть.. (см. ниже) приводим лишь по списку Златой Цепи; 1-й лист Сборника 9, на котором находится начало этого поучения, поврежден от времени и употребления. 424 несытьство, при чем нет предшествующих повторяющихся союзов и, как и в следующем затем перечислении 487 вм. боящииже ся... его читаем: боящим бо ся несть лишения; следующего же предложения: лишающю... гибнущю совсем нет 584 В Злат. Цепи загл.: В неделю мяс. пуст. ю, поучение Иоана Златоустаго. господи благослови отче. 681 вм. поминающе втрое... и т. д... до конца – стоит: и пришествия страшнаго Господа Бога нашего Иисуса Христа с нимьже славу всегды отцю и сыну. 741 прибавлено: яко не можаше никто же възрети нань, но убрусом закрывся тако поведаше словеса божия 811 боярина; на верху строки, между буквами о и я, вставл. а современной, но, кажется другой рукой 970 свою. Далее поучение оканчивается так: славяще святую троицю отца и сына и святаго духа и ныне и присно 1062 вм. о христе... аминь стоит: того бо есть власть и царство з безначалным отцем и с пресвятым духом и ныне присно в веки. 1115 вм. алчьбою... гобьзиною стоит: алчьбою все зло упразниться а благость умножиться преста поваром ножь ибо тряпеза подобна бываеть готовизною 1150 ученики. Далее вставлено: глаголеть таиная бо бысть страсти и подобаше своим учеником открыти и того ради варяеть на путь отходя. отлучи от иного рода ученикы Читать далее Источник: Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Выпуск 3./Издание журнала «Странник», под редакцией проф. А.И. Пономарева. – С.-Петербург. Типография СПб. Акцион. Общ. дела " Издатель " , 1897. – XVIII, 330 с. Вам может быть интересно: |
| Книга сия возвещает то, что по спасительной воле 780 Сам наш Владыка свершил, по земле сей ногами ступая. Платье Его золотое все светится, в нем потому что Тонко просверленное обвивается злато вкруг нити: Трубочке формой оно или дудочке некой подобно Связанным сверху лежит на ткани, чарующей взоры, 785 Самою острой иглою пришито и шелковой нитью 661 . По сторонам же стоят проповедники Божии двое: Павел – тот муж, что исполнен премудрости, поданной Богом 662 , С ним же ключарь многомощный небесных ворот – тот, который Повелевает замками небесными равно с земными 663 . 790 Книгу возносит один, заветов всю полную чистых, Образ креста же другой на жезле золотом поднимает 664 . Их облекает обоих серебряно-блещущим платьем Пестрокудельная пряжа. А над головою бессмертной Храм изогнулся златой, тройные над ними вздымая 795 Своды, блестящие ярко. Покоится он, опираясь На золотые колонны четыре 665 . У самого ж края Золотом вышитой ткани рисует волшебно искусство Грады держащих царей полезные людям деянья: Где можно видеть дома для лечения разных болезней, 800 Где – и священные храмы 666 , а там чудеса воссияли Неба Владыки Христа, и по ткани красоты разлиты. А на покровах иных 667 императоров ты обнаружишь, Что прикасаются здесь к рукам Богоносной Марии, Там же – к Божественной длани Христовой 668 . И все эти ткани 805 Нитей тех золотовитых блистают сиянием пестрым. Здесь ты постигнешь очами, как всё облекается блеском, [Подвесные Всё в изумленье приводит; но слово поведать бессильно светильники] Об освещенье вечернем. Поистине мог бы сказать ты, Будто ночной Фаэтон озаряет святилище храма. 810 Ибо премудрою мыслью моих государей 669 к лежащим Против друг друга крюкам изогнутым здесь привязали Длинные цепи витые из кованой меди, с карниза Каменного кругового их вниз протянули, на нем же Храм, высоко вознесенный, главы основанья поставил 670 . 815 Цепи, стекаясь все вниз отовсюду путем протяженным, Вместе к земле устремились, однако, еще не достигнув Пола, идущее сверху движенье свое прерывают |
| Святая любовь, проникая всех от первых до последних, от головы до ног, всех с собою сочетавает, сцепляет, связывает и единит, и делает их крепкими и непоколебимыми. Будучи познаваема, она открывается каждому из них одною и тою же. Она есть Бог, с Коим и последние бывают первыми, и первые [j] как последние. Как мысленные чины небесных Сил освещаются Богом по порядку, так что Божественное светолитие проникает из первого чиноначалия во второе, из этого в третье и так во все: так и святые, будучи освещаемы святыми Ангелами, связуемы и соединяемы союзом Святаго Духа, делаются равночестными с ними и подобными им. Затем святые, - которые являются из рода в род, от времени до времени, после святых, предшествовавших им, - посредством исполнения заповедей Божиих прицепляются к ним, - к тем прежним и, получая благодать Божию, осияваются подобно им, - все же последовательно составляют таким образом некую златую цепь, каждый будучи особым звеном сей цепи, соединяющимся с предыдущим посредством веры, добрых дел и любви, - цепь, которая, утверждаясь в Боге, неудоборазрываема есть. Кто не изволяет со всею любовию и желанием в смиренномудрии соединиться с самым последним (по времени) из всех святых, имея к нему некое неверие, тот никогда не соединится и с прежними и не будет вчинен в ряд предшествовавших святых, хотя бы ему казалось, что он имеет всю веру и всю любовь к Богу и ко всем святым. Он будет извержен из среды их, как не изволивший в смирении стать на место, прежде век определенное ему Богом, и соединиться с тем последним (по времени) святым, как предопределено сие ему Богом " О звеньях сей таинственной златой цепи, смыкающей в духовном единстве прошлое, настоящее и будущее св. Церкви, побеседуем, если Господь благословит, в следующем письме. К сожалению, настоящее письмо писалось с большими перерывами и очень запоздало выходом в свет, а главное - писалось при весьма разнообразной обстановке и таких же настроениях: естественно вытекающие отсюда недостатки его. Простите великодушно и помолитесь о недостойном друге и брате вашем... |
| Оттого, при всем богатстве обличений пьянства, оно не искоренилось в течение 700 лет, а в XIV–XV веке, времени общественных нестроений, невежества и суеверия, еще более усилилось. По причине некоторой близости древних веков к нашему веку сила укорененного пьянства сказывается в народе доселе. В этом отделе обличительной проповеди встречается характерная черта предков, вполне выражающая их противоположные стремления, аскетические и чувственные. Например, начиная всякое дело молитвою, они освящали каждый стакан вина пением тропаря, чтобы побольше выпить и не подвергнуться за это осуждению. Впрочем, этот обычай существовал в глубокой древности, и кажется перешел к нам из Болгарии. Здесь же встречаем и другую черту, выражающую аскетический нрав предков. Вместе с питием они освящали и пищу молитвою, богомыслием и молчанием. По внушению аскетов-проповедников этот монастырский обычай глубоко укоренился в народе. Народ доселе смотрит на обед, как на священный обряд. В домах благочестивых людей, как и в монастырях, считается неприличным и греховным говорить за обедом, особенно громко и много. Вообще, на Руси принятие пищи, в начале и конце, сопровождается молитвою. Подобный взгляд относительно пищи выражен и в «Домострое», инструкции древней жизни русской. «Когда едят с благодарением, молчанием и духовною беседою, тогда невидимо предстоят ангелы, записывают добрые дела, пища и питие бывают в сладость». Кстати заметить, что гигиена предписывает обедающим иные условия: говорливость, смех и веселие, что и наблюдается в цивилизованных обществах; а в домах царей и вельмож для этой цели издавна употреблялись шуты, музыка и разные забавы. Серьезность, сосредоточенность мысли и заботы мешают питанию. Из поучений, преимущественно обличающих пьянство, кроме исчисленных нами, известны следующие: четыре слова, помещенные в Златой Цепи: слово о постах: Великом, Петрове и Филиппове (об Успенском еще не было слуху). Слово о посте, приписанное Василию Вел., обличает обычай петь тропари при употреблении вина. |
| Это видно из того, что в Паисьевском Сборнике нет статей возвышенного отвлеченно-богословского и философского содержания, как в Изборнике Святослава 1073 года, нет и статей исключительно монашески-аскетического характера, в роде тех, которые помещались в столь распространенных в нашей древней письменности Сборниках, известных под названием «Старчество». Напротив, по своему составу он напоминает другой Святославов Сборник 1076 г. и имеет даже общие с ним статьи. Как и этот последний, Паисьевский Сборник, судя по его составу, назначался для «книжного научения» истинам веры и благочестия грамотных людей из мирян, на что указывает и самая надпись на листах Сборника (хотя, может быть, и не современная его составителю или русскому переписчику), а эта надпись, помеченная 1412 годом, гласит, что книга принадлежит «князю Стефану Васильевичу Комрину» (с 8 стр. и далее), и другая, еще более полная подпись, указывающая, что это «книга Петрова Матвеева сына» (стр. 62 и 63). Соответственно такому назначению, в Сборник и вошли статьи, по преимуществу, религиозно-практического характера, касающиеся внешнего поведения человека, живущего в миру, и излагающие основные и самые элементарные истины христианского нравоучения и благоповедения соответственно невысокому уровню религиозного образования тех, для кого они назначены. 2 Такую же цель имел в виду и составитель Святославова Изборника 1076 года, и в этом отношении он послужил прототипом как для Паисьевского, так и для других подобных Сборников. В числе этих последних, самое видное место занимает «Измарагд», древнейший список которого, как и другого однородного Сборника – «Златой Цепи», – относится к XIV в. О греческих прототипах, наиболее близких с этим сборникам или даже их оригиналах, пока ничего неизвестно. Но отличительную и важную особенность их составляет то, что (особенно первого из них), в противоположность Прологу, составленному ближайшим образом для церковного чтения и употребления, – назначались они для чтения и научения вне-церковного в собственном значении это слова (хотя в них помещались и некоторые поучения из Пролога) и служили таким образом как бы продолжением и восполнением славяно-русского церковно-учительного Пролога, издание которого начато нами во втором выпуске «Памятников». |
| Те общие законы Евангелия, о которых сказано было прежде, эти люди приняли как первейшие принципы своей философии и изучали их днем и ночью. А затем из тех добродетелей, что в краткой форме даются в этих законах, они извлекли более частные их случаи. Они прошли через многие искушения, как от людей, так и от бесов. Они были измождены воздержанием тела и другими страданиями, и после множества трудных подвигов они достигли всех добродетелей и овладели их опытным знанием. Тогда–то они внесли важное прибавление к Евангелию — по крайней мере, для тех, кто достаточно смыслит в этом, — и щедро распорядились собственным выбором, не только исполнив заповедь, но и став выше ее. И, конечно, они вернули Владыке Его серебро с прибылью добродетелей и чрез эти добродетели прославили Бога, в чем, как мы уже сказали, и была с самого начала воля Божия. А потом в своих сочинениях, исполненных опытного знания добродетелей, они передали его и нам, как Добрым менялам. И все это — для того, чтобы мы взяли с них пример и тоже подвиглись, насколько хватит сил, к совершенствованию в добродетелях. Я все поясню наиболее доступным примером. Те, кто занимается естественными науками, устанавливают свойства тел при помощи сотен приспособлений, в бесчисленном множестве экспериментов и химических анализов, многолетними и разнообразными опытами. Точно так же и эти люди: в сотнях испытаний и практических опытов, на протяжении долгих лет (а бывало, что одно–единственное слово они исследовали по пятидесяти лет) и, конечно же, водительством просвещающего Духа они открывали глубины нравственной философии. Каждую из добродетелей они очистили от излишеств и недостатков и потому сугубо учат о четырех родах бесстрастия: о послушании, ведущем к совершенству, о смирении, исполненном добродетели, о всепросвещающем рассуждении, о гостеприимстве, приносящем радость, о богоподобном сострадании, о душеспасительном милосердии, о непрестанной молитве, об уничиженном покаянии, о правдивой исповеди, о безупречной совести, о божественной любви и о прочих звеньях златой цепи добродетелей. |
| В этом сборнике проводится даже мысль, что и богатство земное даётся нам только для раздаяния бедным и нуждающимся. «Что гневаешися, егда нищие просят? Яко от себе дая отня хотят, а не твоего, яко поручена ти есть их ради, а не яже рожена суть с тобою. Яже еси взял, дай и потребу от них приимеши» 893 . В древнерусских памятниках иногда замечается, что скопление большого богатства человеком свидетельствует о недостатке в нём любви и милосердия к ближним. «Иже Бога любя и ближнего любит, – читаем мы в «Златой Цепи» в слове Максима, – таковый же имения хранити не может, но растраяет, благолепне коемуждо требующих подавая, иже подобию Божию милостыню творяй и не весть разнства добру и злу?» 894 Как милосердие, по древнерусским письменным памятникам, служит ко спасению человека, так же немилосердие лишает человека спасения. «Богатии и скупии не могут спастися, – говорит св. Афанасий в слове о милостыне. – Аще вся дела добрая исправит богатый, а не будет милостив, то сам ся льстит: суд бо без милости не сотворшим милости. Кая богатому польза, аще не помнит зла, а убогих сирот не милует и презирает ближняя своя? Услышит бо тамо судию, глаголюща: отыдите от Меня, проклятии, в огнь вечный, уготованный диаволу и аггелам его, яко взалках и не дасте Ми ясти, возжадах и не напоисте Мя, наг – не облекосте Мене, болен – не посетисте Мене» 895 . «Не помиловал еси, – говорится в слове Златоуста немилосердному, – и ты будешь не помилован, не отверзеши ли убогому храма своего, затворен ти будет рай» 896 . В древнерусских поучениях часто поднимается вопрос о том, какая милостыня выше: подаваемая ли нищим или приносимая в церкви и монастыри. Вторая милостыня представляется высшею. «Аще кто творит милостыню к чернцем, велику мзду сей от Бога приимет… множайшу мзду имать паче, неже творящего слепым, и хромым, и прокажённым» 897 . Основанием для этого «Златая Цепь» ставит то, что иноки «раби суть Божии» 898 . Что касается характера милостыни, то она, по древнерусским письменным памятникам, посильно должна даваться всеми 899 и обязательно от чистого сердца. |
| Очарование произведений Шергина усиливается ещё и тем, что он не знал разлада между историей и современностью. «То, что было «единым на потребу» для «святой Руси», есть и нам «едино на потребу, – писал он. – Физическому зрению всё примелькалось, а душевные очи видят светлость Руси. И уж нет для меня прошлого и настоящего». Трудной была судьба писателя. Все военные годы он живёт в Москве, а тяготы и скудость той поры известны. Но у Шергина они помножились ещё на какое-то детское неумение «доставать» самые элементарные блага. Все его заработки – «концертишки», он относил к букинистам книги – самое драгоценное, что можно продать за хлеб и картошку. Постоянно выступал в госпиталях. Ему только пятьдесят, а уже гаснет зрение. Его мало печатают. После выхода довоенной книги «У песенных рек» лишь в 1947 году выйдет в свет очередная – «Поморщина-корабельщина». И снова он «замолчит» на десять лет. «С точки зрения мира сего, – запишет в дневнике, – я из тех людей, каких называют несчастными. Но «сердце моё ларец, и положена в него радость». И Борис Викторович, характер-то поморский, на судьбу не ропщет. А заслуженное признание, хоть и несколько запоздалое, придёт-таки к Шергину с выходом книг «Океан – море русское» и «Запечатлённая слава», герои которых по-прежнему равняются на кодекс чести «северного русского народа», сложившийся за время покорения Ледовитого моря-океана. Жизнь свою Борис Шергин назвал «златой цепью». Первое её звено – младенчество, последнее – старость. Концы этой цепи соединяются, получается вечность. При этом называет он их так условно: «Я говорю о переживаниях тех или других лет моей жизни, которые явились знаком, знаменьем, залогом. Истинная мудрость должна об этом знать, истинная философия должна об этом сказать. Только достойно надо конец-то жизни-кольца, из того же из чистого злата, каким было младенчество, ковать. А то и не соединятся концы-то для вечности-бесконечности». Жизнь писателя Шергина ковалась достойно. Выпавшие на его долю испытания не ожесточили сердца. А творчество поднялось вдохновенным словом о радости. «В книгах моих, – признавался писатель, – нет «ума холодных наблюдений», редки «горестные заметы», скромному творчеству моему свойственно «сердечное веселье». |
| Наряду с почитанием родителей древнерусские поучения внушают мысль о повиновении власти как светской, так и духовной. В «Слове, яко покорятися властям» мы читаем: «Братие, при всем повинуйтеся правоверным князем. Властителям поклоняй главу свою и звания их не буди преслушая… Противу судиям не вещай, аще и пронырыва суть, но от Бога дана им держава, тем же боятися их подобает не злобы их деля, но повеления Божия» 950 . Не только запрещается обнаруживать что-нибудь неприязненное по отношению к власти – даже думать. «Наипаче же, – говорится в «Слове св. отец, како крестьянам жити», – своему князю приязнь имей, а не мысли зла нань. Глаголет бо Павел апостол: от Бога власти всяки устроены суть. Рече бо: Бога бойтеся, а князя чтите. Аще бо власти кто противится, тот Божию суду повинен есть, повелению бо противится Божию» 951 . «Царя бойтеся всею силою своею. Пред царём паче бойся лжу глаголати, яко погуби Господь вся глаголющая лжу, но с покорением отвечай ему, аки к самому Богу» 952 . Наряду с наставлением почитать князя и власть гражданскую в древнерусской письменности встречается множество наставлений о почитании иереев. В «Златой Цепи» делается наставление: «Чтите попы и дьяконы, яко служителя Божия» 953 . В слове Златоуста в Измарагде представляется основание к почитанию иерейского чина. «Уведете вси, колика иерейска власть и честь: крещением и покаянием, и причащением поновляют верные и за вся молитвы Богу творят, тем не пререкайте, именем добре чтите я и потребна давайте. Божии бо суть слуги и предстатели тайнам Его» 954 . Точно так же в древнерусских поучениях делается наставление отдавать должную честь и святительскому чину 955 . Непочитание священника и осуждение его почитается грехом 956 . Итак, вот обязанности человека в отношении к власти: «Чти стара человека и родителя своя. Князя чтите; чтите от всего сердца иерея Божия, чтите слуги церковные» 957 . Сказав об обязанностях человека как члена государства, как эти обязанности излагаются в памятниках древнерусской письменности, мы переходим к изложению народных воззрений на эти обязанности. |
| Но по своей жизни, по внутреннему опыту, несомненно, он был един от древних, то есть состоял в духовном преемстве со знаменосцами, отцами Святой горы, дышал их духом, явился звеном в этой златой цепи святогорской святости. И нам особенно удобно, вчитываясь в писания старца Силуана, понимать, как рождалось и восходило слово в Средневековье, как творили, как учили святители Русской православной церкви, византийские отцы. В глубоком молчании, исихии, то есть молитвенном собеседовании с Богом, при молчании уст они наблюдали рождение в своей душе слова не человеческого, но Божия. И действительно, всякий из проповедников может проверить это на своем собственном опыте: сомкни уста и молчи – час, два, три. Отвечай только по необходимости. И даже тот, кто жалуется на рассеянность, тот, кто не может найти в своем сердце невинной, глубокой, светлой мысли, в молчании откроет для себя гораздо больше, чем если бы он беседовал с самими умудренными людьми, поучаясь от них знанию. Молчание, как указывают Святые Отцы, прекращая действие языка, имеет свойство обращать мысль в глубину сердца. В молчании душа словно выходит из этого существования, перестает быть гражданкой видимого мира и видит себя пред вратами вечности. Молчание, а значит, и то, что ему способствует, например полное уединение, действительно, всего более плодоносно и плодотворно, когда речь идет об умственных трудах вообще и о словесных, проповеднических трудах, в частности. Мы сами инстинктивно знаем силу и пользу молчания, недаром же иногда просим: «Не мешайте мне, мне нужно сосредоточиться»; «Попросите никого меня не тревожить»; «Я хочу побыть наедине с собственными мыслями»; «Мне нужно прийти в себя», – и прочие выражения употребляем, свидетельствуя себе и окружающим об особенном состоянии немоты уст и, следовательно, оживления внутренней жизни сердца. Но, безусловно, мало еще внешней отрешенности. Для словесной, проповеднической, деятельности совершенно необходимо и особенное состояние сердца, ради чего мы и молчание так любим и так его ценим. |
|
|
