| Русская традиция – в современном понимании с 16 века представляет собой так называемый «язычный» принцип звона, при этом один звонарь сразу управляет несколькими колоколами с помощью привязанных к языкам веревочек, задействуя обе руки и ногу. Основа русской традиции – ритмический звон с присущим ему темпом и характером. Карильон – музыкальный инструмент из колоколов, подточенных в определенную ноту, диапазоном в несколько октав. Погрешность при настройке колокола «в ноту» составляет порядка трех центов (100 центов составляют один полутон равномерно темперированного строя), что человеческому уху не слышно. На карильоне играют вручную посредством специальной клавиатуры; управление похоже на орган. Разумеется, деление на группы и классификация весьма условны, и часто встречаются исключения и традиции, сохранившиеся в определенных местах. Хорошим примером является единственная сохранившаяся колокольня с очепным принципом звона в Псково-Печерском монастыре (см. главу 4). В России используется 2 карильона. Оба они находятся в Санкт-Петербурге. Первый карильон был привезен Петром 1 из города Мехелен (называемый на тот момент на французский манер «Малин», это является одной из версий появления выражения «малиновый звон») в Петропавловскую крепость. Второй карильон недавно установлен в Петергофе. Колокола в русской звоннице, обычно, делят на три группы – зазвонные (маленькие), подзвонные (средние) и благовестники (большие) по размеру и высоте основного тона, при этом звонарь может управлять всеми колоколами при помощи системы управления звоном . Зазвонных колоколов в звоннице может быть 2,3 или 4. В последнее время принято считать, что 2 зазвонных колокола – это ростовская традиция, 3 – северная, а 4 – лаврская традиция. Золотой серединой для количества малых колоколов является «тройка» зазвонных, самая распространенная в современной и дореволюционной России. Само название «зазвонные колокола» говорит о названии, о том, что именно на этих колоколах звонарь исполняет самые интересные рисунки, как бы «зазывает» и привлекает внимание слушателя. Управляются правой рукой звонаря. |
| Когда начинается молебен, машину отпускают. И вот я еду на ней обратно в храм, меня за бортом грузовика с улицы не видно. На каждом повороте или «лежачем полицейском» раздается такой красивый, благозвучный звон. Люди на перекрестках в полном недоумении: никого нет, а колокола звонят. Многие прохожие машинально начинают креститься. В свободное время я занимаюсь спортом — для меня это необходимость. Еще люблю охоту и рыбалку, но со временем эти увлечения стали уходить на второй план: церковная жизнь интереснее — приоритеты со временем меняются. Фото из архива автора Татьяна, Екатерина, Наталия — звонари храма преподобного Серафима Саровского в Раеве, Москва Фото Владимира Ештокина Эти девушки — исполнители регулярного и красивого звона в храме Серафима Саровского. Убери одну — и его либо не будет, либо он станет неполноценным. Поэтому мы представим сразу троих — невозможно рассказать об одной так, чтобы история не затронула остальных. Татьяна, журналист Фото Владимира Ештокина По образованию я журналист, работала на телеканале «Россия 2». Когда телеканал закрыли, в храме мне предложили писать новости на приходской сайт, а потом и должность соцработника. К тому времени в храме меня уже хорошо знали, я звонила в колокола вместе с Катей и Наташей. Звоном мы начали заниматься с Катей, когда ходили в другой храм. Там мы помогали убирать, чистили подсвечники. Я еще работала журналистом, и у меня была идея снять фильм о звонарях. В итоге моих расспросов на эту тему мы с Катей попали на колокольню. Думали, позвоним пару раз, и все — это было чистое любопытство. Но штатный звонарь оказалась человеком серьезным: «Либо учитесь звонить в храме как положено, и на службе, либо не учитесь вообще». Ее можно понять — она тратила на нас время, переживала за свое дело. В итоге фильм я так и не сняла, но без колокольного звона больше не могу — настолько он мне нравится. Потом мы предложили свою помощь настоятелю храма Серафима Саровского в Раеве иерею Алексею Яковлеву — до нас тут звонил «Электронный звонарь». Это такое устройство, которое с помощью магнита приводит в движение язык колокола. Вроде бы удобно, но получается неестественно, да и автоматика частенько дает сбой. С приходом на эту колокольню мы поняли, что наших умений недостаточно для полноценного звона. Ответственность была высокая — новый храм, много людей, хотелось все делать хорошо. Поэтому мы с Катей пошли на курсы звонарей, которые благополучно закончили. |
| – А тут тебе вот этот – бу-ух, бу-ух, бу-ух… Теперь его лицо осветилось детскою радостью, в которой, однако, было что-то жалкое и больное. – Колокола-то вот выписал, – сказал он со вздохом, – а шубу новую не сошьет. Скупой! Простыл я на колокольне… Осенью всего хуже… Холодно… Он остановился и, прислушавшись, сказал: – Хромой вас кличет снизу. Ступайте, пора вам. – Пойдем, – первая поднялась Эвелина, до тех пор неподвижно глядевшая на звонаря, точно завороженная. Молодые люди двинулись к выходу, звонарь остался наверху. Петр, шагнувший было вслед за матерью, круто остановился. – Идите, – сказал он ей повелительно. – Я сейчас. Шаги стихли, только Эвелина, пропустившая вперед Анну Михайловну, осталась, прижавшись к стене и затаив дыхание. Слепые считали себя одинокими на вышке. Несколько секунд они стояли, неловкие и неподвижные, к чему-то прислушиваясь. – Кто здесь? – спросил затем звонарь. – Я… – Ты тоже слепой? – Слепой. А ты давно ослеп? – спросил Петр. – Родился таким, – ответил звонарь. – Вот другой есть у нас, Роман, – тот семи лет ослеп… А ты ночь ото дня отличить можешь ли? – Могу. – И я могу. Чувствую, брезжит. Роман не может, а ему все-таки легче. – Почему легче? – живо спросил Петр. – Почему? Не знаешь почему? Он свет видал, свою матку помнит. Понял ты: заснет ночью, она к нему во сне и приходит… Только она старая теперь, а снится ему все молодая… А тебе снится ли? – Нет, – глухо ответил Петр. – То-то нет. Это дело бывает, когда кто ослеп. А кто уж так родился!.. Петр стоял сумрачный и потемневший, точно на лицо его надвинулась туча. Брови звонаря тоже вдруг поднялись высоко над глазами, в которых виднелось так знакомое Эвелине выражение слепого страдания. – И то согрешаешь не однажды… Господи, Создателю, Божья Матерь, Пречистая!.. Дайте вы мне хоть во сне один раз свет-радость увидать… Лицо его передернулось судорогой, и он сказал с прежним желчным выражением: – Так нет, не дают… Приснится что-то, забрезжит, а встанешь, не помнишь… Он вдруг остановился и прислушался. Лицо его побледнело, и какое-то судорожное выражение исказило все черты. |
| По этому поводу Смагин говорит в своей записке: Как бы хорошо ни звонил звонарь в верхней палате (ярусе), а если большой колокол, висящий внизу, не соблюдает такта, то он портит хороший звон в верхнем ярусе. Для устранения этого недостатка, то есть отсутствия одновременности или такта в звоне, Смагин придумал приспособление следующего рода: сбоку большого колокола он устраивает вилку-пружину, и когда звонарь ударяет языком в край колокола, то шейка языка ниже края колокола ложится в эту вилку-пружину, которая дает знать момент удара вверх, и верхние звонари на эти знаки или указания должны смотреть как певчие на регента; тогда в звоне будет соблюдено деление, и самый звон становится тогда законченным, одновременным как вверху, так и внизу. Большое место отводит Смагин в колокольном звоне также оттенкам исполнения. В вышеупомянутой записке он говорит, между прочим, что, занимаясь многие годы колокольным звоном и, собирая различные мотивы этого звона, он пришел к мысли связывать эти мотивы один с другим, а также стараться удалять и приближать звуки колоколов, то есть выполнять при звоне то, что обозначается музыкальными терминами " форте " и " пиано " , звонить тише и громче, так что при тихом звоне может казаться, что звонят где-то далеко; и все звонари по системе Смагина должны согласно выполнять эти оттенки. Для достижения такого согласия в исполнении Смагин применяет аппарат так называемых баклушек, четырехгранных деревянных брусков, крепко насаженных на вертящихся осях. На сторонах баклушек имеются надписи: начинать после перебора, стой, тише, сильнее. Такие баклушки помещаются в каждом ярусе колокольни и соединены друг с другом веревками так, что одновременно повертываются одной и той же стороной, и все звонари видят одну и ту же надпись. Звонарь, находящийся в верхнем ярусе, управляет этими баклушками и, следовательно, оттенками исполнения. Желательно, чтобы баклушка при повертывании ударяла в какой-нибудь маленький колокол с помощью особого крючка для того, чтобы звонари как-нибудь не просмотрели поворота баклушки. |
| — Ваш звон — творческий и свободный. При этом в нем царит церковный дух. Наверное, именно это сочетание делает звон живым. — Совершенно верно. И не просто живым, а православным. СКАЗАНИЕ О РОЖДЕНИИ КОЛОКОЛА Звонарь-передвижник — Если Вы идете звонить, а на душе уныло, в жизни – неприятности? — Какое бы ни было настроение, я знаю: люди пришли слышать звон. Первый-второй такт звучания – и всё, я нахожусь в совершенно ином мире. — Я смотрела вниз с колокольни, когда Вы звонили, и видела, как гулявшие в «Коломенском» останавливались и зачарованно слушали. — Это моя задача – остановить человека. Они останавливались не от того, что их задержала ритмическая структура. Но потому, что их что-то заставило погрузиться в себя, в размышления. Человек не может не мыслить, и я ему помогаю: остановись и подумай. Перед установкой колоколов храма Успения в Архангельске — Сколько на сегодняшний день Вы установили колоколен? — 123 колокольни от Мурманска до Краснодара, от Белоруссии до Владивостока. — Да, вся Россия… А за ее пределами приходилось работать? — В Марбурге в Германии и в Швеции. Вот были художники-передвижники. А я звонарь – передвижник. — Вы упомянули о «петровском» развесе колоколов. Что это такое? — Это особое расположение и настройка колоколов, подвеска языков, натяжка струн, расположение звонаря, педалей. У нас никогда не было централизованной школы звонарей. Почему существующие сегодня центры обучения колокольному звону я считаю не очень правильными? Почему я езжу по России и сам всё делаю? Потому что заниматься нужно на месте: и развес колоколов осуществлять, и учеников обучать. На всех моих 123-х колокольнях развесы немного разные, соответственно и звоны на них разные и обучать звонарей нужно по-разному. — Есть такие звоны, которые Вы звонили и помните по сей день? — Каждый звон. Но особенно звон на освящении Софии Новгородской в 1991-м году. Это первый большой храм, который Святейший Патриарх Алексий освящал. — Сравним ли выход звонаря на колокольню с выходом музыканта-исполнителя на сцену? Вы волнуетесь, когда идете звонить? |
| Пятая часть – попытка приблизить колокольные звоны к народной песне. Для северных лирических песен, как правило, исполняемых женским хором, очень характерно параллельное движение темы альтов и верхнего подголоска у сопрано, спокойный, размеренный темп, довольно длинные музыкальные фразы. Ритмическая структура опирается на хор В. Рубина «Над Москвой великой», где посредством хора дана стилизация колокольных звонов. В заключение снова звучит первая часть, обрамляющая всю композицию, делающая ее более цельной, единой. Перед 29-м тактом, во вдруг наступившей тишине звучит исполняемая на самых маленьких колоколах популярная припевка «Во саду ли в огороде», – тем самым как бы отдается дань памяти народным умельцам, мастерам-искусникам. Композиция была создана в мае 1975 г. В настоящее время ее исполняют: Ольга Кременская, Марина Костяева, Валерий Лоханский. Несколько позже, в музее создали вторую звонницу на колокольне XIX в. из села Кушерека Онежского района. На ней совершенно иной звон, построенный по принципу звонов Александро-Невской лавры, Троицко-Сергиевской лавры в Загорске – принцип свободного варьирования. Здесь летом 1975 г. было повешено 12 колоколов: два колокола голландского литья, четыре колокола ярославского литья (завода Оловянишникова), колокол петербургского литья (завода Лаврова) и два колокола, чье происхождение пока не установлено. В нижнем этаже колокольни в 1980 г. создана выставка колоколов. На ней представлены как большие колокола, так и колокольцы, ботала, шаркуны. Выставлены колокола местного северного литья, а также ярославского, харьковского, петербургского, голландского и некоторые другие. Играет здесь один звонарь – В.В. Лоханский или И.В. Данилов. Принцип размещения колоколов – такой же, как в Новодевичьем монастыре. Веревка от большого колокола (12 пудов) привязана к столбу, звонарь играет на нем левой рукой. От второго (8 пудов) веревка пропущена под ногой. К столбику привязаны веревки от четырех «альтовых». Нажимая на них левой рукой, как на клавиши, звонарь получает нужный звук. Две тройки «зазвонных» колоколов могут звучать как отдельно друг от друга, так и вместе. Здесь возможна игра как на всех колоколах сразу, так и совмещения отдельных их групп, что делает звон более разнообразным и интересным. |
| Толпа слушала, с трудом переводя дыхание. Нельзя было понять: колокола ли это звонили, и каким чудом звуки, издаваемые сорока девятью колоколами, слились в один – в единодушное пение народа. Колокола – маленькие, с серебристым звоном, и другие, тяжелые, колыхавшиеся, и старинные, отличавшиеся огромными размерами – казались детьми, женщинами в мантиях, отважными солдатами, возвращавшимися в город, считавшимся мертвым. Толпа это поняла. Словно желая пойти навстречу процессии призраков прошлого, она запела в свою очередь величественный гимн. Пела вся толпа, собравшаяся на большой площади. Пел каждый в отдельности. Пение людей сливалось в воздухе с пением колоколов. Душа Фландрии струилась, как солнечный блеск, между небом и морем. Опьянение славой прошлого на мгновение воодушевило эту толпу, боязливую, привыкшую к безмолвию, к мертвенности города, застывших каналов, серых улиц, давно уже сроднившуюся с меланхолической кротостью отречения. Но все же былой героизм продолжал еще дремать в душе народа, искры таились в неподвижном камне. Внезапно в жилах всех присутствовавших кровь потекла быстрей. Как только музыка смолкла, толпа содрогнулась в порыве внезапно охватившего ее безумного энтузиазма. Крики, поднятые руки, махавшие над головами, восторженные восклицания... О! Изумительный звонарь! Он, должно быть – посланный Небом герой рыцарских романов. Он прибыл последним, окованный в латы, победитель турнира. Кто был этот незнакомец, появившийся в эту минуту, когда уже стали думать, что конкурс останется без результата после неудачного выступления первых звонарей... Только немногие – ближе всех стоявшие к башне, – успели разглядеть его, когда он исчезал за дверью... Его никто не знал. Никто не мог назвать его имени. Герольд в пурпуре, снова появившись у окна, крикнул звучным голосом: «Жорис Борлюйт!». Это и было имя победителя. Жорис Борлюйт... Это имя донеслось сначала до первых рядов; потом оно полетело, передаваясь от одного к другому, над бушующей толпой, как чайка над морем. |
| Покуда главой не поникла Луна Пред сенью Креста, и устами своими Не вспомнишь ты Девы Пречистое Имя! III И принял беглец заколдованный меч. Повсюду, в разгар безпощаднейших сеч, Безстрашны и смелы, его изуверы Громили поборников истинной веры. Тогда во главе христианских дружин Пошел на неверных король Балдуин, И грозная сеча кругом закипела. Граф Альберт, врезаясь отчаянно, смело В средину отряда, занес уже меч, Стремясь Балдуина на части рассечь, И щит королевский, крестом осененный, Не спас бы монарха, – но враг исступленный Нежданно в седле покачнулся, дрожа. Копье молодого красавца пажа Мелькнуло, и взвившись с неведомой силой, – Чалму с головы победителя сбило. И дрогнул отступник, и низко челом Поник он, склоняясь пред Божьим Крестом. Невольно о клятве своей забывая, Шепнул он: – Помилуй меня, Пресвятая! – И тут же, на множество мелких частей, Блеснувших, как тысячи адских огней, – Копье разлетелось... В паже синеоком, Следившим за ним в изумленье глубоком – Граф Альберт, отступник и вождь мусульман, Узнал белокурую Розу Морган! И пал он на землю, терзаем тоскою, Рыдая и каясь пред Девой Святою. И сжалилась Дева: раскаянья миг, Один лишь, тоскою исторгнутый крик, Одно сокрушения полное слово – Вернули отступника в лоно Христово! Во имя невесты и прежних времен Был граф королем Балдуином прощен, И чары Луны навсегда победила Святого Креста животворная сила. Пасхальный звон 138 Бретонская легенда Скоро праздник, и в субботу, – Изукрасивши алтарь И покончив всю работу, Вышел из дому звонарь. Было тихо, отдыхало Перед праздником село, В полосе заката алой Солнце ясное зашло. Над песчаной полосою – Волн темнеющая грань; То не юг с его красою, То суровая Бретань. В отдаленье – скал отроги Выступают там и тут... Что же это? По дороге Трое путников бредут. От волнения румянец Проступает на щеках За спиною виден ранец, Плащ солдатский на плечах... «Стой приятель! Ты прихода Кэргоэльского звонарь? Расскажи нам: за два года Все ли здесь как было встарь?» И по лицам загорелым |
| Возможно, их немного удивляло, что он так возвысился. Но им следовало бы понимать, что тот, кто приходится отцом императрице, сам должен быть императором. Иначе и быть не может. Когда он вышел из церкви после богослужения, многие направились к нему, но он не успел поговорить ни с одним человеком, потому что подошел звонарь Свартлинг и попросил его пройти с ним в ризницу. Когда Ян со звонарем вошли в ризницу, пастор, сидя на высоком кресле спиной к двери, разговаривал с депутатом риксдага Карлом Карлссоном. Пастор был чем-то расстроен. Это было слышно по голосу. Он чуть не плакал. — Эти две души были доверены моему попечению, — говорил он, — а я допустил их до погибели. Депутат риксдага пытался утешить его. — Ведь пастор нисколько не виновен в том зле, что творится в больших городах, — сказал он. Но пастор не давал себя успокоить. Он опустил прекрасное молодое лицо в ладони и заплакал. — Нет, конечно же, нет, — сказал он. — Но что сделал я для того, чтобы уберечь молодую восемнадцатилетнюю девушку, которую бросили в мир совершенно беззащитной? А что сделал я, чтобы утешить ее отца, который и жил-то только ради нее? — Вы ведь только-только появились в этом приходе, — сказал депутат. — Если уж говорить об ответственности, то она в гораздо большей степени лежит на нас, остальных, знавших об этих обстоятельствах. Но кто мог предвидеть, что все это будет так ужасно? Молодые ведь должны отправляться в мир. Нас всех в этом приходе бросали туда таким же образом, и у большинства все было в порядке. — О, Господи, если бы я мог поговорить с ним! — молил пастор. — Если бы я мог удержать ускользающий разум… Стоявший рядом с Яном звонарь Свартлинг кашлянул, и пастор повернулся к ним. Он тут же встал, взял руку Яна и вложил в свою. — Дорогой Ян! — начал он. Пастор был высоким, светловолосым и красивым. Когда он обращался к человеку своим добрым голосом и смотрел мягкими голубыми глазами, в которых светилось милосердие, ему нелегко было противостоять. Но на этот раз ничего не оставалось делать, как только с самого начала наставить его на путь истинный, и Ян так и поступил. |
| А внизу люди слушали и говорили друг другу, что никогда еще не звонил так чудно старый Михеич… Но вдруг большой колокол неуверенно дрогнул и смолк… Смущенные подголоски прозвенели не оконченною трелью и тоже оборвали ее, как будто вслушиваясь в печально гудящую долгую ноту, которая дрожит и льется, и плачет, постепенно стихая в воздухе… Старый звонарь изнеможенно опустился на скамейку, и две последних слезы тихо катятся по бледным щекам… Эй, посылайте на смену! Старый звонарь отзвонил… 1885 В ночь под Светлый праздник Рассказ Страстная суббота года. Сумрачный вечер давно уже спустился на примолкшую землю. Разогретая за день и теперь слегка обвеянная бодрым дыханием весеннего ночного мороза, земля, казалось, тихо вздыхала полною грудью; от этого дыхания, играя в лучах величаво горевшего звездного неба, вставали белесоватые туманы, точно клубы кадильного дыма, подымавшиеся навстречу идущему празднику. Было тихо. Небольшой губернский город N., весь обвеянный сумрачною прохладой, замолк, в ожидании минуты, когда с высоты соборной колокольни прозвенит первый удар. Но город не спал. Под покровом влажного сумрака, в тени молчаливых, безлюдных улиц, слышалось сдержанное ожидание. Лишь изредка пробежит запоздалый труженик, которого праздник чуть не застал за тяжелою, непокорною работой, прогремит извозчичья пролетка – и опять безмолвная тишь… Жизнь схлынула с улиц в дома, в богатые хоромы и скромные лачуги, светившие окнами на улицу, и там притаилась. Над городом, над полями, над всею землей слышалось незримое веяние наступающего праздника Воскресения и обновления… Луна не поднималась, и город лежал в широкой тени возвышенности, на которой виднелось большое, угрюмое здание. Странные, прямые и строгие линии этого здания мрачно рисовались на звездной лазури; темные ворота чуть-чуть выделялись, зияя во мраке затененной стены, и четыре башни по углам вырезались на небе острыми вершинами. Но вот с высоты соборной колокольни сорвался и пронесся в чутком воздухе задумчивой ночи первый звенящий удар… другой, третий… Через минуту в разных местах, разными тонами, звенели, заливались и пели колокола, и звуки, сплетаясь в могучую, своеобразную гармонию, тихо колыхались и будто кружились в эфире… Из темного здания, затенявшего город, слышалось тоже чахлое, надтреснутое дребезжанье, как будто трепетавшее в воздухе в жалком бессилии подняться в эфирную высь за могучим аккордом. |
|
|
