| В этих местах затяжная весна, по причине которой совершился страшной силы ледоход. Матерый лед на реке удерживали холода, но в верховьях Енисея уже начался паводок. На Красноярской ГЭС сбросили излишки воды, волной подняло, сломало лед. Грозный, невиданный ледолом сворачивал все на своем пути, торосился в порогах и шиверах, спруживал реку, и, ошалелая, сбитая с ходу, вода неудержимо катилась по логам и поймам, захлестывала прибрежные селения, нагромождала горы камешника, тащила лес, загороди, будки, хлам, сор. В лесах и особенно в низком, болотистом междуречье Оби и Енисея по сию пору лежат расквашенные снега. Разлив необозрим и непролазен. Напрел гнус. Днем я заходил в прибрежную шарагу, продирался по Опарихе — разведать, как там хариус, поднялся ли? В одном месте, под выстелившимся ивняком, заметил лужицу. Мне показалось, она покрыта плесневелой водой. Я наступил, провалился и упал — комар плотной завесой стоял, именно стоял в заветерье, не тот долгодумный российский комар, что сперва напоется, накружится, затем лениво примется тебя кушать. Нет, этот, северный, сухобрюхий, глазу почти не заметный зверина набрасывается сразу, впивается без музыки во что придется, валит сохатого, доводит до отчаяния человека. В этих краях существовала когда-то самая страшная казнь — привязывать преступника, чаще богоотступника, в тайге — на съедение гнуса. К рекам, на обдувные горные хребты давно пора выйти зверю, но половодье и снега отрезали все пути в пространственной, заболоченной тайге. Гнус приканчивает там беззащитных животных. Днями продрался к реке сохатый, перебрел протоку, лег на приверхе острова, на виду наезжей дикой артели известкарей. Схватив топоры, ломы, известкари подкрадывались к животному. Сохатый не поднимался, не убегал от них. Он смотрел на людей заплывшими гноем глазами. В сипящих ноздрях торчали кровяные пробки, уши тоже заткнуты сохлой кровью. Горбат, вислогуб, в клочьях свалявшейся сырой шерсти, зверь был отстраненно туп и ко всему безразличен, лишь тело его и сонно отмякшие глаза чувствовали освобождение от казни, ноздри втягивали не пыльно сгущенный вихрь гнуса, а речной ветер, пробивающий и грязную шерсть, и поры толстой кожи. Только кончики ушей мелко-мелко, почти неприметно глазу трепетали, и по ним угадывалась способность большого костлявого тела воспринимать отраду жизни. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Славянское единство живо Фоторепортаж кинорежиссера Владислава Быкова с открытия Юбилейного Всеславянского съезда 29.05.2017 879 Время на чтение 6 минут Предлагаем вашему вниманию фоторепортаж кинорежиссера Владислава Быкова с открытия съезда. Открытие съезда Олег Анатольевич Платонов, председатель Президиума МСОО Всеславянский Союз, главный редактор газеты «Русский Вестник», директор Русского исследовательского центра Леонид Григорьевич Ивашов, генерал-полковник в отставке, президент Академии геополитики Сергей Николаевич Бабурин, президент Международной славянской академии, первый заместитель председателя Всеславянского Союза Валентин Юрьевич Катасонов, председатель Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова Титовец Александр Антонович, преподаватель кафедры философии Белорусского государственного университета, Славянское движение Белоруссии Алла Гигова, председатель Болгарского славянского движения Светомир Шкарик, профессор права Университета в Скопье, Славянское движение Македонии Александр Викторович Смекалин, депутат Народного совета ДНР, лидер партии «Левый фронт», Славянское движение ДНР Роман Владимирович Разум, гвардии лейтенант 2-й гвардейской мотострелковой бригады Народной милиции ЛНР, Славянское движение ЛНР Олег Андреевич Гудымо, депутат Верховного Совета ПМР IV созыва, председатель комитета по безопасности, обороне и миротворческой деятельности, Славянское движение Приднестровской Молдавской Республики Барбара Кригер, доктор философских наук, профессор, председатель Польского славянского комитета, Славянское движение Польши Бранимир Кульянин, профессор философского факультета Университета в Баня-Луке, Славянское движение Республики Сербской Радмило Мароевич, доктор филологических наук, профессор Белградского университета, Славянское движение Сербии Милош Зверина, председатель общественной организации «Славица», издатель, Славянское движение Словакии Юст Ругел, предприниматель, издатель, Славянское движение Словении |
| В 1852 и 1853 годах митрополит Никанор положил в с.-петербургский опекунский совет по 1000 руб. сер. в пользу бедных, призреваемых духовными попечительствами в епархиях: с.-петербургской, новгородской, калужской, минской и волынской, также на имя монастырей: Спасо-Вифанского и Петербургского Воскресенского женского. На богадельни: Александро-Невскую, что при лавре, и Знаменскую, что в Новгороде, в тоже время, внесено по 500 руб. В 1854 году пожертвовано: 2300 р. на имя правления петербургской семинарии и 2200 р. новгородской для содержания, на проценты с них, в каждой из этих семинарий, по одному ученику из сирот или детей бедных родителей, а для содержания двух бедных воспитанниц в Царскосельском женском училище, в том же году, пожертвовано владыкой 3000 р. на имя духовного учебного управления при свят. Синоде. В декабре 1855 года сдан в канцелярию Александро-Невской лавры пакет с надписью: «распечатать после моей смерти», в нем оказались два билета – по 1000 р. Один предназначался на погребение, а другой в пользу лавры, на вечное поминовение самого святителя и родителей его. Почти в тоже время архипастырь внес в опекунский совет по 500 рублей на имя женских монастырей: староладожского Успенского, новгородского Свято-Духова, Покровского Зверина, Десятинного, Сыркова и Воскресенского Горицкого. На имя совета Императорского Человеколюбивого Общества положено, в тоже время, 2000 руб. с тем, чтобы проценты раздаваемы были ежегодно, пред праздником Св. Пасхи «нуждающимся в дневном пропитании, для которых и малое пособие, благовременно оказанное, может благоприятно быть и возбудить в искренно приемлющих благодарные чувствования к Всевышнему подателю всех благ». В пользу бедных, призреваемых человеколюбивым обществом, бывший главный попечитель его и прежде делал много пожертвований. Кроме того, в распоряжение этого общества он предоставлял деньги, коими благодарили его за труды погребения знатных лиц. По этому поводу он писал к одному лицу, возблагодарившему его, за отпевание жены, 500 рублями: «не сознавая отягощения в деле чистого усердия, я счел священною обязанностью обратить вознаграждение в благотворение нуждающимся в пище и одеянии, в том убеждении, что не одна молитва, приносимая за усопших, с верою и надеждою на милосердие Божие, но и милостыня, подаваемая в память усопших, приносит им отраду и утешение за гробом. |
| Философ Любомир Пирунович обратил внимание, что силы, которые столкнули во Второй мировой войне Россию и Германию, в настоящее время создали и расширяют НАТО. Словацкий писатель Милош Зверина (общественная организация «Славица») в своем выступлении обрисовал современное положение славян в Европе. Демократическая пропаганда убедила западных славян, что они европейцы и являются элитой славян, которая принадлежит Западу. В результате постепенно славянские государства стали лишены экономической, политической самостоятельности и подпали под полный контроль более богатых и сильных государств Запада. С перестройкой в СССР в мире наступила гегемония США. Славяне находятся в состоянии геноцида. Многие славяне обращают внимание на Россию. Россия является последней надеждой славян. Славянам нужно живое слово – это русское слово, которое из всех славянских языков самое богатое и могучее. Все славянские литературы ограничены своей территорией. Русский язык – это язык самого большого народа славян. Надо учить русский язык. Наше будущее в наших руках, в возвращении к своим корням. Председатель русского экономического общества имени С.Ф.Шарапова, профессор МГИМО, писатель Валентин Катасонов в своем выступлении напомнил, что война в мире не прекращалась, она идет непрерывно между Христом и его противником. Исчезает духовное единство, в этом смысле Европа – это духовное кладбище. Надо помнить, что кризис – это суд Божий. Славянам следует понять, что они, прежде всего, христиане. Соседи должны дружить. Славяне убивают друг друга в ЛНР и ДНР. И раньше бывало, что славяне воевали друг с другом, в те времена, когда не было единой духовной скрепы между славянами. Нам надо сохранить то, что было создано. Нужно укреплять духовную базу. Примером православной экономики является монастырское хозяйство, а так же семья, в которой, прежде всего, следует отдавать, нежели брать, где царит любовь, ГДЕ НЕТ ТОВАРНО-ДЕНЕЖНЫХ ОТНОШЕНИЙ. Корень всех нестроений в ослаблении духовности. Русский православный мир - это не кровь. Это не шовинизм. Немец, француз – это кровь, а русский – это определение, русским может быть и американец и китаец. |
| Взяв начало из озера Ильменя, река Волхов в своем течении с юга на север прорезала Новгород на две стороны и выйдя из черты города, немного ниже Зверина монастыря приняла в себя речку Гзень – 3агзень: с этого пункта на левом берегу Волхова и начиналась Водская пятина; Волхов же служил ее естественной восточной границей на всем своем протяжении до Ладожского озера. Погосты Григ. Кречневский, Ник. Пидебский, Ив. Переездовский, Петровский, Антоновский, Коломенский, Грузинский, Солетцкий, Никольский с Городища, Михайловский, Ильинский и Городенский лежали в этом порядке по р. Волхову, начиная от Новгорода до Ладожского озера. В реку Волхов, с левой ее стороны, впадало немало рек, из которых некоторые сами принимали в себя речки. Р. Пидба – первый приток Волхова; своим устьем она входила в Кречневский погост, главная же часть ее приходилась на погост, по имени ее и называвшийся Пидебский; верховья Пидбы находились на территории погоста Петровского. В р. Пидбу впадала река Ветка (ныне Витка), всем своим течением принадлежавшая погосту Кречневскому; лишь – кажется – устье ее находилось в погосте Пидебском. Р. Ветка в свою очередь принимала в себя проходившую по Кречневскому погосту р. Стипину. В Кречневском погосте упоминается еще руч. Горнец. В черте погоста Антоновского в Волхов тек руч. Плотично, на карте не отмеченный; но находившийся – вероятно – около д. Плотишина (см. карту). Далее, – одна за другой вливались в Волхов р. Иглино (ныне Еглино), р. Дымна (ныне Дыменка) и р. Глубоска (ныне Глубочка); всем своим течением эти речки принадлежали Коломенскому погосту. По западной части этого же погоста протекала с юга на север р. Полисть, верховьями своими близко подходящая к верховьям р. Пидбы; с левой стороны, в Коломенском же погосте Полисть в себя принимала реч. Глушицу. В своем нижнем течении р. Полисть находилась на территории Грузинского погоста, где и впадала в р. Волхов около ныне ст. Волхов Никол. ж-д. Р. Кересть, впадающая в р. Волхов в Грузинском погосте, ему принадлежала нижним своим течением; верховьями своими не отделяла ли она погоста Ег. Лусского от Заверяжья и погоста Кречневского? Своим средним течением она или проходила по Дм. Гдитцкому погосту, или же служила границей между ним и Коломенским погостом. Покрытая и сейчас сплошным лесом, и сейчас без всякого почти жилья прибрежная полоса верхнего и среднего течения р. Керести лишь проблематически может быть относима к тому или иному погосту. |
| Вонмите братия велику злобу зверину, ков и лукавство, яко от чрева начинает, да егда кто оскудеет, брашна лишен, то понудится печать его прияти – скверный... на руце десней человеку, такоже и на челе мерзкий образ». Печать зверина – это троеперстное сложение, которое будут принимать и теперь принимают от глада духовного, по неимению истинного брашна, сиречь, тела и крови Христовой. Это брашно у Никонианцев покупается, т. е. Евхаристия у них продается за деньги. Приставники Антихристовы – это архиереи и попы Никонианские. о) Антихрист родится от жены скверны, т. е. Никон духовно родился от скверной еретической Церкви; сказуется бо жена скверна – вера жидовская и еретическая (Апокалипс. семитолков.). Никон выродок жидовства и отродье ересей, чтил и любил жидов, а жиды чтили его, т. е., Никон любил врагов Христовых, которые отрекаются от старой веры и предаются ему антихристу, ввел жидовскую веру, ибо поставил в церквах сеннообразный крест, зловерствовал о сыне Божием, как жиды. п) " Едом моав и Сыны Амоновы поклонятся Царю своему« – это, должно быть, Греки, Сербы, Болгары и другие народы, увлекшиеся прелестью Никонианскою. Все сии Никонианцы поклоняются Никону, аки царю своему; ибо Никон и теперь царствует и будет царствовать чрез властодержцев, чрез архиереев и попов. Прим. В поморских цветниках пишется, что Никон и теперь сидит и царствует в Церкви не лицом, а своим знамением – крыжем латинским. Вопр. «Что суть седе на престоле святе? Отв. Внес Антихрист на престол свят – крыж латинский. р) Антихрист убиет три цари великия, т. е. Никон убил веру, надежду и любовь – три цари великия (так это объясняется и в цветн.). с) яд змий изблюет, т. е. Никон изблевал свое еретическое учение. т) чудеса многа страшная лжею и неправдою являя, тацем же коварством представит мучитель горы привиденьми ложными, а не истиною, т. е. Никон преставил духовные горы, сиречь по Златоусту, св. книги (слово о лжеуч. и толк. на Матф. 99 зачало), переменил их, переделал, сделал ложными, еретическими. |
| Я подрастал. Пришел тот возраст, когда у человека широко открыты глаза на мир — влекущий к себе, прекрасный и таинственный мир, но уже нельзя без оглядки верить всему, что слышишь об этом мире. Рассказы матросов были очень увлекательны. Пока слушаешь их, веришь, бывало, всем морским чудесам. А потом опомнишься — и пойдут сомнения. Начнешь разбираться, где правда, где сказка и где в сказке правда. Наверное, уж так я устроен, что мне и до старости кажется: вся жизнь — сказка. К чему ни начнешь прислушиваться — за самым обыкновенным, даже скучным на первый взгляд явлением скрываются удивительные вещи. Начнешь разбираться, а там — полно неизвестного: темные дебри маленьких и больших тайн. И еще мне всё казалось странным, почему это люди — даже взрослые — так охотно выдумывают небылицы, когда быль чудеснее всего, что они могут выдумать? Выдумывают каких-то чудовищ, глотающих корабли. А тому не удивляются, что живое морское чудовище — огромный зверина в сто тонн весом — кит — не может проглотить даже маленького человечка: такое у него узкое горлышко. Серьезные научные книги начинали тогда раскрывать предо мной не менее удивительные чудеса и тайны, чем те, о которых говорилось в сказках. Я узнавал из книг, что существуют на самом деле летающие по воздуху рыбы, рыбы, ходящие посуху и даже залезающие на деревья. И что на самом деле существует морской петух — кричащая рыба. Это заставило меня снова и снова вспоминать когда-то слышанное мною «подводное слово» и думать: уж не рыба ли какая произнесла его, — и томиться желанием разгадать эту загадку. Человек пытлив, он хочет всё объяснить себе — и во вселенной, и в себе самом. Как же без этого жить? Исследовать, понять должен человек, а не спешить забыться — махнуть рукой. Мы продолжали летами жить на берегу Финского залива. И вот еще и еще раз пришлось мне услышать этот таинственный звук. Однако кто его произносил, я никак не мог подметить. Каждый раз та же картина: спокойная гладь моря, на ней — никого, кроме чаек, тишина, неподвижность — и раздается это «уммб!» |
| Пока он ворочался на полу, пришла Аксинья, женщина спокойная, которую ни париком, ни драконом не испугаешь. Она налила девочкам молока и позвала их за стол. А потом сказала: — Повтори свой рассказ, девочка, а то мой мужик здоров, да робок. — А вот это лишнее, — обиделся староста и сел на полу. Потер шишку на лбу — видно, набил ее, когдаадал. — Я просто лежал и думал. Могу я полежать и подумать? Подумать и полежать? Совсем немного. Весь день в делах и беготне, а тут думаю: почему бы мне не полежать и не подумать о главном? — И что же у тебя главное, Тимоша? — спросила Аксинья. — Это самое! — ответил староста. — Думать! — А ты чего заявилась? — спросила Аксинья у Алисы. И Алиса повторила свой рассказ о сестренке Магдалине и драконьем яйце. Старичок с печки откликнулся: — Нету у нас таких драконов. Нету. Я сто лет прожил, а про драконов не слыхал. Это зверина зарубежная, не наших кровей. У нас был Змей Горыныч, его еще Илья Муромец, блаженной памяти, воевал, вничью бой кончился. Потом этот Горыныч от старости подох, а может, от лихорадки. Точно не скажу. — И правда, давно у нас такого не слыхать… — Но, мама! — воскликнула рыженькая девица. — Мамочка! — крикнула вторая. Аксинья отмахнулась от дочек: — Мало ли что люди болтают! Алиса почуяла неладное. От нее что-то скрывают! — Что болтают люди? — спросила она. — Нет, — сказал староста твердо. — И думать не смей! Нельзя — значит, нельзя! Хочешь на всю деревню погибель навести? — Но это же моя любимая сестренка Магдалина! — воскликнула Алиса. — Может, она в опасности? Но как Алиса их ни просила, взрослые отказались поделиться с ней тайной. — Иди дальше, — сказал староста. — Может, тебе в Москве скажут. Москва — город большой. Не хотелось Алисе уходить из избы. Она всей кожей чувствовала, что обитатели ее что-то знают о драконе. Правда, оставалась еще надежда на девочек. Поэтому Алиса попросила: — А можно, ваши дочки меня до дороги на Москву проводят? — Сама найдешь, — отрезала Аксинья. — Все прямо да прямо, вот и выйдешь на большак. |
| На «ура» Петруню не ваять и не переорать — это знали все руководители и потому давили главным образом на Акима, который судов побаивался, никогда и ни за что не привлекался, в кутузках не сиживал. Начальство же всякое он почитал и жалел. Кончалось дело тем, что Аким хватался за голову, восклицал: «Удавлюся!» — возвращался к «коню», чтобы трудом и изобретательностью вдохнуть в его хладное железное чрево жизнь и повести за собой по новым трассам и боевой дорогой отряд разведчиков земных и всяких других недр. Петруня ругался на всю Эвенкию, обвиняя Акима в бесхарактерности, уверял, что при таком поведении он долго на этом бурном свете не протянет, но напарника не покидал, понимая, что тут, на Ерачимо, они как передовой отряд на войне — друг друга предавать не имеют права. …Устав от ругани, криков, проклятий, ковырялись водитель с помощником в машине, мирно уже помурлыкивая старинную песню здешнего происхождения: «Вот мчится, мчится скорый поезд по туруханской мостовой», и неожиданно услышали плеск, шлепанье, сопенье, подняли головы и обмерли: саженях в двухстах, не далее, стоял в речке лось, жевал водяные коренья, и с его дряблых губищ, с волос, висюльками вытянувшихся, и со всей изогнутой, горбоносой морды капала вода, неряшливо валилась объедь. Аким пал на брюхо и пополз к лагерю — там у него ружье, расшатанное, опасное с виду, но еще способное стрелять. Разведчики недр, узнав, в чем дело, ринулись было полным составом за Акимом — затощали на концентратах, консервированном борще и кильках в томате, жаждали мяса, но больше зрелищ. Аким приказал боевому отряду, состоявшему в основном из недавно освобожденного элемента, ложиться наземь и не дышать. Лишь Петруне не мог отказать Аким в удовольствии посмотреть, как это он, его, так сказать, непосредственный начальник, друг и товарищ по боевому экипажу, будет скрадывать и валить зверя. Надо сказать, что жизнь зверя, в частности лося, по сравнению с тринадцатым годом в здешних краях совсем не изменилась. На Калужском или Рязанском шоссе добродушная зверина могла себе позволить шляться, норовя забодать «Запорожца» или другую какую машину, либо являться в населенные пункты и творить там беспорядки, на радость детям и местным газетчикам, которые тут же отобразят происшествие, живописуя, как домохозяйка Пистимея Агафоновна метлой прогоняла со двора лесного великана, норовившего слопать корм ее личной козы. |
| — Не-не по-а-па-а-ал! Нне попа-а-а-ал! Свою мать закопал! — завопил Санька, кувыркаясь через голову, он ходил на руках — верх его торжества наступил. Есть еще один, говоря по-нынешнему, шанс, — последний: бросить лапту и бежать куда глаза глядят. Если тебя не ушьют или ушьют худо, ты овладеешь мячом, может, кого перехватишь в поле… Моя ватага сделала попытку кинуться врассыпную, однако я сам, без сопротивления протянул дрожащую руку, взял мяч и сказал матке, показывая на беснующегося Саньку: — Возьми к себе! Не то я палку обломаю об эту падлу!.. — Чео! Че-оо! — взъелся Санька, но тут же потрусил к “салу” зверина он чуткий, хорошо помнит, что имя матери-покойницы всуе трепать нельзя, кроме того, он догадывается, что в нашем доме не все ладно и потешаться надо мной без меры не следует, к тому же Санька — игрок хотя и прыткий, но ведает: я пропущу кого угодно, но его удозорю. После первого же удара Санька начал нарываться, травить меня. Зря он это, зря! Я поставил в середину поля Кольку-хохла — ловило он будь здоров! — и сказал, чтобы он Саньку не ушивал, предоставил бы мне заслуженную месть. Я начал спорить с маткой, увлекся, в раж вошел, за Санькой мне вроде бы и некогда следить, он и купился, почапал! “Та-ак, — злорадно отметил я, — попался, который кусался!” — и резко бросил мяч Кольке. Тот погнал Саньку назад, все время замахиваясь и не сводя с него глаз. Есть игроки с лешачьей верткостью — моргни только — и его Ванькой звали! Иного бьешь в упор, он выгнется, ровно змея, и… мимо! Игрок открытого боя не бросается наутек, тот, защученный в поле, раскинув руки, прет на сближение, не давая бить его со скользом, норовит поймать мяч, и не успеешь ты его ушить, как он тебе влепит ответно. Но встречаются такие пареваны — жохи, которые, помимо всех известных фортелей и уловок, выискивают неожиданные подвохи, смекают на ходу. К таким относился Санька! Гад! Паразит! Каторжанец! Немытая харя! И… не знаю, кто еще! Вот он строчит вспять, к “салу”. Колька швырк мне мячик. Заметался Санька, заплясал, вызывая поспешный удар. Я замахиваюсь раз — он приседает, замахиваюсь второй — он подскакивает. Публика начинает хихикать. Злоумышленник подло распялил рот: “Ну, бей! Бей! Прет, да? Прет?!” — Не пройдет на этот раз, Саня, не пройдетТы у меня и напляшешься, и наплачешься! Ближе, ближе Санька, никак ему не удается прикупить меня, вывернуться давно мы друг друга знаем. Вот уж шаг-друтой разделяют нас — на такой дистанции ничто не может спасти Саньку. Он прибегнет, я знаю, к последнему трюку — при ударе брякнется на землю, и мяч просвистит над ним. Тогда все! Тогда конец! И Санька, и команда его, и публика засвистит, заулюлюкает, добивая неудачника. И пусть не въяве, пусть мысленно, хвалой, одобрениями публика поднимает плута и ловкача на воздух, ликуя, понесет его на руках: говорил же я — в игре все, как в жизни. |
|
|
