| Облачившись, диакон снимает пелену со святого престола. Затем священник и диакон, встав перед святым престолом и сотворив, с молитвою «Боже, очисти мя, грешнаго, и помилуй мя», три поклона, целуют край престола. Когда священнослужители поклонятся святому престолу, пономарь, взяв заранее разожженное кадило, подает его диакону, а диакон подает его священнику. Вложив в кадило фимиам 30 , священник благословляет кадило 31 и тайно творит молитву кадила: «Кадило Тебе приносим, Христе Боже наш, в воню благоухания духовнаго, еже приемь в пренебесный Твой Жертвенник, возниспосли нам благодать Пресвятаго Твоего Духа». Диакон в это время отверзает катапетасму 32 и царские врата. Затем, приняв от пономаря зажженную диаконскую свечу, взяв ее в левую руку, а в правую взяв орарь, он встает у святого престола, напротив священника, и начинается каждение (рис. 1). Типикон устанавливает практику каждения «крестообразно» 33 , ныне же кадят просто, троекратно 34 . Так же нужно заметить, что когда диакон подает священнику кадило, и когда священник отдает кадило диакону, последний всегда целует руку священника 35 . Итак, помолившись вышеуказанным образом, священник и диакон, молча, начинают каждение святого алтаря. Каждение алтаря Сначала кадят святой престол. Иерей, став перед св. престолом (т. е. у западной его части), троекратно, с поклоном, кадит его, диакон же, стоящий напротив иерея с зажженной свечой (у восточной части престола, т. е. между семисвещником и горним местом), отвечает всякий раз на поклон иерея соответствующим поясным поклоном. Затем иерей переходит к южной стороне престола, а диакон к северной, и вновь троекратно с поклоном окаживают престол (рис. 2). Точно так же иерей кадит святой престол с восточной его стороны (при этом диакон находится с западной стороны престола) (рис. 3) и с северной (диакон стоит у южной части престола) (рис. 4). Затем кадит запрестольный крест и икону, и горнее место (с иконою, находящеюся там) (рис. 5). Потом иерей становится перед святым жертвенником, а диакон возле южной части жертвенника и кадит жертвенник (рис. |
| Впереди его идет диакон. Диакон становится в царских вратах, делает кадилом крест, напоминая нам, что Иисус Христос пострадал и умер за нас на кресте, и говорит: «Премудрость, прости», т. е., что теперь мы должны с особенным вниманием, стоя, наблюдать за священными действиями. Певчие, в это время поют очень древнюю св. песнь, которая трогательно повествует, как воссиял для людей, после долгих ожиданий, тихий Божественный свет в лице кроткого Спасителя, Который сокрыл в Себе Божественные славу и величие при Своем явлении в мир и был кротким и безмолвным, подобно тихому, но отрадному вечернему свету: «О, тихий свет святые славы бессмертного, небесного, святого и блаженного Отца, Иисусе Христе! Ми, достигши вечера, когда солнце склонилось на запад, и, увидя свет вечерний, поем Отца, Сына и Святого Духа – Бога. Ты достоин во все времена быть воспеваемым голосами преподобных, Сыне Бодай, дающий жизнь, за это мир Тебя славить». Священник, войдя в алтарь, прикладывается к престолу и идет к запрестольному образу. Певчие, вслед за «Свете тихий», поют: «Господь воцарися, в лепоту облечеся». После этого стиха в праздники читаются «паремии», или отделения из Св. Писания Ветхого Завита, в которых повествуется, как различные события из Ветхого Завета прообразовали собою многое из жизни Спасителя. За чтением паремий на всенощной диакон произносить сугубую ектенью, т. е. такую, в которой выражается усиленная молитва ко Господу о помиловании всех христиан, и потому-то верующие увеличивают, усугубляют свои прошения о помиловании, и поют по три раза: «Господи, помилуй». 1) «Рцем вси (скажем все) от всея души и от всего помышления нашего рцем»: «Господи, помилуй». 2) «Господи Вседержителю (Вседержитель), Боже отец наших, молимтися (молимся Тебе) услыши и помилуй». 3) «Помилуй нас, Боже, по велицей милости Твоей, молимтися услыши и помилуй». Далее в сугубой ектеньи заключаются прошения: «О Императоре, его державе (власти), победе, пребывании (продления его жизни), мире, здравии и спасении (о помощи в его делах) и покорении под нозе (ноги) его всякого врага и супостата (противника, врага); о царствующем доме, о святейшем синоде, местном епископе и всей во Христе братии нашей; о христолюбивом воинстве, о блаженных и приснопамятных (всегда поминаемых) создателях святого храма сего и о всех прежде почивших отцех (отцах) и братиях зде (здесь, около этого храма) лежащих и повсюду православных (похороненных) христиан; о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении а оставлении грехов рабов Божиих братии святого храма сего (принадлежащих к этому приходу и посещающих сей храм); о плодоносящих и доброделающих во святом храм сем, труждающихся, поющих и предстоящих людях, ожидающих (от Господа) великие и богатые милости». |
| А с чего начиналось-то? Заехал как-то в гости к старцу Николаю на остров Залита. И был поражен, когда после трапезы старец вдруг сказал: – Давайте-ка я вам спою. И пошел к инструменту. Видя замешательство своего гостя, добавил весело: – Не смущайтесь, батюшка! Бог слышит всякое обращение к Нему, а в чем оно выражено – в молитве, стихах, музыке, песне или живописи – не все ли равно? В Самолве он искал уединения, но не нашел. Приходили околоцерковные старушки, приносили сплетни, хулили друг друга, а за глаза и батюшку. Мир втягивал и тут его в свои жернова. А он всегда сторонился мира. И тогда отец Роман решился на отшельничество. Отец Никита предложил ему домик, оставшийся от родителей. Когда-то там была деревня, да умерла, остался лишь этот дом. А вокруг леса да болота. Там отец Роман и живет. Сейчас он за штатом по здоровью. И, живя в скиту, может свободно вести монашеский образ жизни и писать новые стихи и песни. О душе, которая бы «не забывала Бога и к людям относилась, как к себе». О Святой Руси, где расплодились скоморохи да заморские нехристи. «То, что срамом было, стало славою, то, что славою было, оплевано, а князья одну думку думают – как без Бога им миром правити». Без Бога нация – толпа, Объединенная пороком. Или слепа, или тупа, Иль, что еще страшней, жестока. Нет, не я один искал встречи с Романом-псалмопевцем. Едут к нему даже в затвор паломники не только из России, но и из Сербии, Греции, Польши, Молдавии, Украины, Америки. Освободившись из заключения, находят здесь душевное отдохновение бывшие преступники. Живут у него неделями. Но не праздно живут. Всем миром поднимали в скиту часовенку. Сруб рубили в окрестных лесах. Запрестольный крест резали в Молдавии, врата – в Белоруссии, везли по воде. Иконостас отец Роман расписывал сам. Чтобы отсечь соблазн славой, поэт вышел из состава Союза писателей, отказался от литературных премий «АЛРОССА» и журнала «Наш современник». Один архиепископ, представляя первую пластинку с песнопениями иеромонаха Романа, сравнил его со звонарем. Этот образ мне особенно по душе. Внизу родник, старое заброшенное кладбище, загаженные поля, вымирающие деревни, спившиеся люди, отвернувшиеся от Бога и друг друга, а он звонит и звонит, тревожа дремлющую совесть. «Что ты спишь, восстань душа моя…». Этот звон во многих душах сеет беспокойство и надежду. |
| Алтарь (лат. altar (altare, altaria), вероятно, от alta ara — возвышенный жертвенник ; греч. bema — возвышение), обобщающий термин для обозначения священного места принесения жертвы. В Священном Писании словом алтарь (в том числе — и в слав. переводах) обозначается специально созданное возвышение для принесения на нем жертв Всевышнему Богу (напр., 2 Пар. 26. 16; Пс. 50. 21; 83. 4). В языческих культах классической античности также существовали жертвенные алтари — природные или искусственно созданные возвышения из камней, земляные насыпи и т. п.; позже появились сложные архитектурные сооружения из мрамора со множеством украшений. В латинских христианских текстах (и, шире, — в древних и современных западных языках) словом алтарь обычно называется стол для принесения евхаристической Жертвы, то есть св. престол . Однако в славянской (и, в том числе, русской) традиции термин алтарь закрепился не за самим св. престолом, а за той частью храма, где находится св. престол и которая называется также алтарным пространством. В Православной Церкви алтарь (алтарное пространство) всегда устраивается в восточной (за крайне редкими исключениями) половине храма , ближе к апсиде, часто на возвышении, к которому из наоса ведут одна или несколько ступеней. Уже с III в. алтарное пространство стали ограждать низким барьером, из которого впоследствии образовалась алтарная преграда , в поздневизантийской и русской традициях развившаяся в иконостас. В пространстве алтаря, кроме св. престола, который располагается по центру и над которым может устраиваться балдахин-киворий (в славянской традиции — сень), вдоль дуги апсиды обязательно располагается одно- или многоступенчатая скамья или ряд сидений (греч. synthronon, слав. — сопрестолие), обычно с епископским седалищем посередине (греч. kathedra — кафедра, горнее место). За св. престолом, как правило, расположены семисвечник, запрестольные Крест и образы. В предалтарной части вдоль боковых (диаконских) и центральных (святых, царских) врат проходит дорожка- солея (в ранне- и средневизантийских храмах солея располагалась не поперек оси храма, перед алтарем, а соединяла алтарь с амвоном , находившимся в центре храма). |
| Разделы портала «Азбука веры» Художественная литература Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 594 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2584 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию У храма Душный день догорал, Дальний звон меня звал, И как в рай, в Божий храм Запросилась душа. И спеша, и дыша Тяжело, по пескам, По лесистым буграм Шел я, бледен и хил, Точно крест волочил, И дошел до ворот, Где теснился народ. Жаждал видеть я ряд Посребренных лампад, Запрестольных свечей Седмь горящих огней; Созерцать в золотых... Тень ангела прошла с величием царицы Тень ангела прошла с величием царицы: В ней были мрак и свет в одно виденье слиты. Я видел темные, стыдливые ресницы, Приподнятую бровь и бледные ланиты. И с гордой кротостью уста ее молчали, И мнилось, если б вдруг они заговорили, Так много бы прекрасного сказали, Так много бы высокого открыли, Что и самой бы стало... Солнце и Месяц Ночью в колыбель младенца Месяц луч свой заронил. «Отчего так светит Месяц?» – Робко он меня спросил. В день-деньской устало Солнце, И сказал ему Господь: «Ляг, засни, и за тобою Все задремлет, все заснет». И взмолилось Солнце брату: «Брат мой, Месяц золотой, Ты зажги фонарь – и ночью Обойди ты край земной. Кто там молится,... Ответ Ты спрашиваешь: отчего Так пошло все и так ничтожно, Что превосходства своего Не сознавать нам невозможно?.. — Нет, я такой же, как и все — Такая ж спица в колесе, Которое само не знает И не ответит – хоть спроси,- Зачем оно в пыли мелькает, Вертясь вокруг своей оси… Зачем своей железной шиной, Мирской дорогою... Молитва Отче наш! Сына моленью внемли! Все-проникающую, Все-созидающую, Братскую дай нам любовь на земли! Сыне, Распятый во имя любви! Ожесточаемое Оскудеваемое Сердце Ты в нас освежи, обнови! Дух Святый! Правды источник живой! Дай силу страждущему! Разуму жаждущему Ты вожделенные тайны открой! Боже! Спаси Ты от всяких цепей Душу проснувшуюся И ужаснувшуюся Мрака и зла и неправды... |
| В одно время с этими пеленами были пожертвованы к запрестольному образу Божией Матери и к образу, находившемуся на жертвеннике, 2 шерстяных покрова червчатых. У одного покрова – напереди был крест – вверху – с 6 серебряными дробницами, а около–также 6 крестов дробничных; со 105 дробницами; промежду них было обнизано мелким жемчугом; по другому краю – было обшито кружевом «немецким, плетеным, широким – с городы, золото с серебром». Вниз от кружева по краям шло также кружево кованое, золотное. Внизу убруса на концах были шиты травы – низанные мелким жемчугом. Около жемчуга было обшито золотом сканным: в жемчужных травах было по 10 дробниц, на конце резных – золоченых; по концам же, по таусиновой камке травы были низаны жемчугом в одно зерно, при чем, промежду жемчуга – на концах было по 32 дробницы больших и малых, резных, позолоченых. Концы были подложены ценинною тафтою. У другого убруса – по концам – была таусиновая камка, а по ней травы низанные жемчугом – мелким, в травах – на концах – заключалось по 50 дробничек мелких сребропозолоченных – гладких. Концы были подложены ценинною тафтою. Напрестольная одежда была из бархата золотого виницейского по червчатой земле, с широким золотым кованым крестом впереди. Из аналойных одежд, которых было много, наиболее ценные были: Одежда – изорбаф – полосы золотые и серебряные с разными шелками по лазоревой земле – с кружевом золотным, кованым, и с трех сторон – атлас червчатый с золотыми шелками. Были еще малые аналойные одежды, – одна – объярь золотная, а другая – спереди изорбаф, золотной, с травами разных шелков по алой земле, и с трех сторон – бархат золотной виницейский, черавчатый, с шелками разных цветов, и с крестом из кружева кованного золотного с серебром. Эти одежды надевались на аналой во время чтения молитв на вечерне, в день Пятидесятницы. Из священнических риз по своей ценности и искусству работы особенно были замечательны, сделанные еще в 1568 г. – из объяри серебряной, червчатой с разными шелками, с лазоревого цвета бархатным оплечьем, на котором было нашито 8 дробниц больших, а на них святые резные с чернию, да по всему оплечью было 60 дробниц; около всех дробниц и по краям шла кайма: подпись была низана жемчугом средним кафимским, при чем все дробницы были среброзолоченые. |
| За час до полуночи колокол зовет всех на службу. В храме шумно и тесновато: толпа у свечного ящика, очереди к исповедующим иеромонахам, группы новичков, любопытно рассматривающих иконы. Всюду нетерпение и ожидание. Наконец возглас священника возвещает о начале полунощницы. Еще тонет в громких разговорах волнующаяся речь чтеца, ненавязчиво призывая всех к тишине, но вот хор начинает канон Великой Субботы и первым же ирмосом, словно морскою волною, захлестывает празднословящих и накрывает их своим напевом, лишает их последней дерзости и силы. Всё в едином порыве устремляется навстречу пасхальной утрени. Небольшая суета возникает, когда из алтаря заблаговременно выносят запрестольную икону и крест для крестного хода, но и эта суета быстро сменяется молчаливым и сосредоточенным возжиганием свечей. Ожидание и предощущение радости сковывает все члены людей, и только глаза, оставшись подвижными, устремляются к царским вратам. И вот тихое алтарное пение как бы неимоверным усилием отодвигает завесу, царские врата распахиваются, и поток света и звука устремляется из алтаря в храм, из храма в ночную тьму и властно растекается по всей земле. Отец наместник с клиром, блистанием праздничных одежд умножая пасхальное сияние, следуя по проложенному пути, выходит из церкви. И кажется, что за этим шествием, как за кометой, тянется сверкающий шлейф. Крестный ход огненным кольцом опоясывает храм и замирает только пред его затворенными дверями. И словно срывается с уст возглас: " Да воскреснет Бог и расточатся врази Его… " . Что за великие и таинственные слова! Как трепещет и ликует душа, слыша их! Какой огненной благодати они преисполнены в пасхальную ночь! Они необъятны, как небо, и близки, как дыхание. В них долгое ожидание, преображенное в мгновение встречи, житейские невзгоды, поглощенные вечностью жизни, вековые томления немощной человеческой души, исчезнувшие в радости обладания истиной. Ночь расступается пред светом этих слов, время бежит от лица их. Кажется, что храм сотрясается, его двери растворяются сами, не сдержав могучего потока людского ликования, нахлынувшего на них. Эхо пустого храма подхватывает пасхальный тропарь, но вскоре, сторонясь многолюдства, прячется в куполе храма и исчезает в его белых сводах. Храм становится подобен переполненной заздравной чаше. " Приидите, пиво пием новое… " . Брачный пир уготован Самим Христом, приглашение звучит из уст Самого Бога. Уже не пасхальная служба идет в церкви, а пасхальный пир. " Христос воскресе! — Воистину воскресе! " ,— звенят возгласы, и вино радости и веселья брызжет через край, обновляя души для вечной жизни. |
| Зайдя в фойе госпиталя, увидев статую Христа, длинные коридоры с до блеска начищенными гранитными полами, я почувствовала себя очень уютно, и больше никуда не хотелось ехать. Как хорошо бы получить работу именно здесь, в этом католическом госпитале. Это был госпиталь Святого Сердца, Sacred Heart. Отца Андрея встретили с должным уважением – ведь он католический священник. Провели нас в маленькую гостиную, моментально появилась молодая монахиня в белоснежной монашеской одежде, с серебряным сервизом и чудесным печеньем. (этим рецептом двух сортов печенья я пользуюсь до сих пор). Все казалось бы хорошо, но монашка очень просит извинить за то, что принять меня на работу не могут, потому что нет матроны, matron, она в отъезде, и просят придти завтра, когда она вернется. Какое разочарование! Мне так понравился этот госпиталь, я почувствовала, что здесь мне будет хорошо. Так красиво, тепло и чисто, чисто до блеска, монашки в накрахмаленных головных уборах и косынках, в длинной белоснежной одежде. Длинный светлый коридор вед т в капеллу. Там живые цветы в медных до блеска золота начищенных вазах, престол и запрестольный крест, скамьи для молящихся, совсем не так, как у нас в храме, но тем не менее чувствую, что это святое намоленное место. Как хочется получить работу именно в этом госпитале. Но приходится смириться, отец Андрей время терять не любит, везет меня еще куда-то, еще в какой-то госпиталь, но там работы не оказалось, что меня нисколько не огорчило. Меня тянет в Sacred Heart. На следующий день возвращаемся в Sacred Heart hospital, матгоп вернулась, очень мило приняла отца Андрея, познакомилась с моими документами (у меня диплом фельдшерицы-акушерки), сказала, что моя работа будет в родильном отделении, а должность – nursing aid, т.е. помощница сестры. Необходимое требование – приобрести форму, строго по требованию. Белый халат-платье, головной убор – очень милая, кокетливая шапочка, красная накидка для выхода на обед и утренний и послеобеденный чай. Белые ботинки и белые чулки. |
| Вот как пишет об этом церковная хроника того времени: «Отпевание было совершено 23 июля после заупокойной Литургии, которую совершал Преосвященный Анастасий, еп. Серпуховской, в сослужении придворного и прочего многочисленного духовенства. Самое отпевание совершали Преосвященные епископы Трифон Дмитровский (Туркестанов, †1934) и Анастасий Серпуховской, в сослужении настоятеля Антиохийского Патриаршего подворья о. архимандрита Игнатия и прочего духовенства. Стечение молящихся было так велико, что не только храм и обширный церковный двор, но и прилегающие к ним переулки были переполнены почитателями и почитательницами памяти почившего. По окончании отпевания гроб с телом пастыря в преднесении хоругвей и запрестольных икон, при колокольном звоне, был обнесен вокруг храма, после чего Преосвященный Анастасий совершил у церковных ворот литию, и процессия, сопровождаемая о. архимандритом Игнатием и прочим духовенством, направилась к Ваганькову кладбищу. При следовании процессии, в попутных храмах производился колокольный звон и выходило духовенство, которое совершало пред гробом литии» Народ заполнил все улицы и переулки от Кудринской площади до Ваганьковского кладбища. Гроб попеременно несли на руках. «Это было всеобщее торжество и ликование!» — свидетельствует новомученица Анна. Похоронная процессия преобразовалась в праздничный крестный ход, с которым сочеталась и прекрасная ясная солнечная погода. На Ваганьковском кладбище, рядом с могилкой супруги батюшки, была приготовлена необычайно глубокая могила для него. Так завещал сам отец Валентин перед смертью. Гроб в последний раз высоко подняли и опустили в могилу. С левой стороны от нее была могила сестры супруги батюшки — Марии Ивановны Чупровой, после смерти сестры воспитывавшей ее детей. Батюшкин дубовый крест стоял посередине, он был несколько больше двух других, поставленных позже на соседних могилах, и имел следующую надпись на медной доске: «Под крестом моя могила, на Кресте — моя Любовь». Будучи всегда человеком простым и скромным, о. Валентин и здесь остался верен себе, завещав похоронить его без почестей, венков и речей рядом с его супругой и другими родственниками. «Не было почестей и пышного катафалка, но огромное стечение народа лучше всего свидетельствовало о значении жизненного подвига батюшки, — вспоминает новомученица Анна. — Казалось, что все, сделанное батюшкой, не по силам одному человеку: так много было выведенных им из пропасти порока, исцеленных от болезней телесных и душевных». Окончилась земная жизнь праведного пастыря, но не окончилось его служение и благодатная помощь всем обращавшимся к нему. Вместе с тем, не окончилось и дело духовного назидания пасомых, чья вера укреплялась многочисленными чудесами и чье благочестие поддерживалось примером и наставлениями близких батюшки и его духовных детей. |
| Торжественная обстановка исполнения хвалитных псалмов и великого славословия в соборных храмах достигала своего апогея благодаря совершению в это время входа, в котором участвовало все духовенство, не только данного собора, но и всех городских храмов и даже “прибылые попы”, т.е. священники и диаконы, прибывшие в город с периферии и почему-либо здесь задержавшиеся на воскресный день. Самый вход совершался подобно нашему входу с евангелием на литургии, но с той разницей, что здесь предносилось не только евангелие, а и запрестольный крест с прикрепленными к нему тремя свечами. В некоторых местах, как, например, в Новгороде, на входе несли не один, а несколько крестов, очевидно, от нескольких церквей, из которых участвовало во входе городское духовенство (Голубцов. Чиновник Новг. Соф. собора, стр.156) . Если служил епископ, то он час не участвовал в этом входе, а стоял среди храма на кафедре, куда переходил после канона со своего обычного места, что у правого клироса. “По обеденному чину” протодиакон подносил евангелие для целования епископу и относил его затем в алтарь. Духовенство по два, по чину кланялись епископу и шли в алтарь, где пели один раз Трисвятое, в то время как епископ продолжал стоять на кафедре. Затем, после пения тропаря, диакон произносил утренний воскресный прокимен, но без “Всякое дыхание...”. Не было и возгласа “Яко свят...”. После прокимна старейший священник выносил евангелие на амвон и здесь читал его, затем подносил для целования епископу и относил его в алтарь (Ркп Лен. гос. публ. библ. No.284, л.26 и об.; Голубцов. Чиновники Моск. Успен. собора, стр.83; Чиновник Новгор. Соф. собора, стр.156) . Соборные входы с участием всего городского духовенства совершались на всех воскресных утренях в течение года, за исключением периода пения постной и цветной триоди. Такова была практика в Москве. В Новгороде совершали их в период пения постной триоди. Почему не совершали соборные входы в период пятидесятницы – это в новгородских соборных чиновниках объясняется тем обстоятельством, что в этот период в приходских храмах служились молебны святым (Голубцов. |
|
|
