| 13 Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках, т. I. Дело о Сильвестре Медведеве XXIX – показание его 25 сентября. 15 Сообщники хотели, как известно, провозгласить царицей и короновать царевну Софью. Препятствия от патриарха они не боялись, потому что, как говорил один из соучастников Микитка Гладкой, «на патриарха стоило только закричать и он от страха места не найдет». Розыскные дела о Федоре Шакловитом, т. I. Дело о Сильвеотре Медведеве стр. 620. 20 Казнены смертию действительно были трое, если не считать Шакловитого, – Обраска, Петров, Куземка Чермной и Медведев. Разыскные дела о Федоре Шакловитом, см. в конце список казненных. 22 Акты исторические, т. V стр. 339. Когда казнили Медведева, мы не знаем. В «Остене» читаем: «за многая бо злодейственная своя умышления главоусечен бысть в лето 7198 (1690) в 11 день. Между тем 14 января 1691 года он еще был жив. Этого числа к нему был послан дьяк Иван Федоров расспросит по сыскному делу. См. розыскные дела о Федоре Шакловитом, г. I. В собрании разных записок и сочинений, изд. Ф. Туманским (Спб. 1787 г.), на последней странице говорится, что в 200 г «казнен на площади ведомой вор и единомышленник Хованскому чернец Сильвестр Медведев да проповедник Васька Иконник, так же и иные товарищи их». В обзоре духовной литературы (изд. 3), преосв. Филарета говорится, что Медведев казнен в 1691 г. 23 Строев и достопочтенный Л.Н. Майков. – Впрочем, последнему это сочинение было известно не как сочинение Медведева, а как сочинение «одного из духовных лиц малороссиян», принимавшего участие в полемике о пресуществлении св. даров в таинстве евхаристии. См. его предложение в заседании археографич. коммиссии 10 мая 1877 г. издать все полемические сочинения по этому вопросу, появившиеся у нас на Руси в XVII столетии. Летопись занятий археографической комиссии, т. VII, 105. 28 И даже печатно было заявлено о сем Бодянским в чтениях о. ис. и др. в заметке по поводу описания рукописей Воскресенского (Новый Иерусалим) монастыря, состав. о. архим. Леонидом. |
| Пушкин приглашал к сотрудничеству своих друзей как хозяин журнала. «Погодин, – писал он в конце февраля 1827 года в Одессу Василию Туманскому, – не что иное, как имя, звук пустой – дух же я, т.е. мы все, православные. Подкрепи нас прозою и утешь стихами». По всей вероятности, так оно и было. Сам Михаил Погодин сделал все, чтобы «Московский Вестник» стал пушкинским журналом. Но он пришел в журнал, уже имевший до его прихода свой круг авторов и свое направление – близкое к пушкинскому, но не пушкинское. Во втором номере Михаил Погодин разъяснял от имени редактора и издателя журнала: «Московский Вестник издается не одним мною, но многими, занимающимися Русскою Литературою, кои, быв движимы чистым усердием к общему благу, решились соединить свои усилия воедино при сем издании и принести общую жертву на алтарь отечественного просвещения». Под многими он имел в виду своих университетских друзей, входивших в Общество любомудрия – любителей мудрости. Пушкин с самого начала оказался в журнале среди любомудров, из числа архивных юношей, увековеченных им в двух строках «Евгения Онегина», – недавних выпускников Московского университета и его Благородного пансиона. Сам Пушкин по рождению принадлежал к коренным москвичам (тогда говорили москвитянин, отсюда и название будущего погодинского журнала – «Москвитянин»), но с юности и на всю жизнь круг его ближайших друзей определил Царскосельский лицей и лицейское братство (как Благородный пансион и Московский университет – Жуковского, Погодина, Шевырева). В 1826 году, после пятилетней ссылки, он впервые вернулся в Белокаменную, выразив свои чувства в стихах о Москве: …Ах, братцы! Как я был доволен, Когда церквей и колоколен, Садов, чертогов полукруг Открылся предо мною вдруг! Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе! Москва… как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось! Тогда же Пушкин и познакомился в Москве с молодыми любомудрами, несомненным лидером которых был его троюродный брат Дмитрий Веневитиновым – секретарь Общества любомудрия. Собрания общества проходили в доме Веневитиновых, и в этом же доме Веневитиновых в сентябре 1826 года состоялись первые публичные авторские чтения: Пушкин прочитал «Бориса Годунова», а через день – Хомяков своего «Ермака». Считается, что Дмитрий Веневитинов и ввел Пушкина в Общество любомудрия. Сохранилась пушкинская запись с именами девяти основных членов общества и его собственным, обозначенным как имя рек: «Пог. < один > , Венев. < итинов > , Шевыр. < ев > , Хомяк. < ов > , Рожалин, имя рек, Анд. Мур. , Обол., Кубарев». В молитвах и официальных документах того времени оставлялось место, чтобы каждый свое имя рек – произнес при молитве или вписал при заполнении документа. Пушкин не вписал свое имя, быть может, из предосторожности. Не будем гадать… |
| На скотном дворе содержался скот разных пород; там было 903 быка, дойных коров 428, телиц 190, телят 82, баранов 284, свиней и боровов 26. (17) Рыбу доставляли Царскому двору пруды, коих при Царе Алексие Михайловиче выкопано уже до двадцати; в одном насажены были стерляди, в другом щуки и карши, в третьем караси, окуни и лини. Царевны сами пускали туда щук и стерлядей с золотыми сережками, забавлялись сзыванием рыбы по звону колокольчика к берегу на корм. Каждый из этих прудов имел особенное название, данное Государем: у Тутова сада Лебединский, в Просяном саду Просянский, у дворца Серебровский и Стеклянский, потом Пиявочный, Волчатник и т. д. Сверх того, два Лапетинских, четыре Соболевских, три Новослободских. В 1737 году у прудов сделаны были две каменные плотины. Теперь одни из этих прудов пересохли, другие спущены, или засыпаны, так что нельзя представить себе то изобилие вод, какое там прежде бывало. В своем родовом поместье Цари являлись расчетливыми и рачительными помещиками и хозяевами, которые поддерживая старое, укоренившееся хозяйство, допускали и нововведения, коль скоро видели в них существенную пользу и удобство в применении. Все сии начатки и опыты предков Петр I с детских лет имел пред своими глазами. Без сомнения, в восприимчивой его душе они пробудили новые мысли, впоследствии им развитые и осуществленные для блага России. Не повторяя здесь разных воспоминаний, относящихся к старинной вотчине Романовых, не можем пропустить одно любопытнейшее предание, подтверждаемое свидетельством тамошних старожилов и некоторых писателей, что Измайлово было родиной Петра Великого, между тем как Сумароков присвоивает эту честь селу Коломенскому, а Голиков, согласно с Русским историографом Миллером и Туманским, Московскому Кремлевскому Дворцу. Но достовернейшие памятники, кои должны бы уничтожить такое противоречие, молчат о предмете, столь важном и для них современном, именно: История Петра Великого, соч. Феофана Прокоповича и Разрядная записка, составленная в самый день рождения Царевича Петра Алексеевича. В ожидании окончательного и удовлетворительного решения сему спору, мы приведем только свидетельства и доказательства о рождении Петра I в Измайлове, которое оспоривает сию честь у села Коломенского и у Московского Кремля, как некогда оспоривали один у другаго место рождения Гомера семь Греческих городов. |
| Гнедич шутит со мной шутки в другом роде. Он разгласил, будто бы все новые стихи, обещанные мною Я. Толстому, проданы уже ему, Гнедичу. Толстой написал мне письмо пресухое, в котором он справедливо жалуется на мое легкомыслие, отказался от издания моих стихотворений, уехал в Париж, и мне об нем нет ни слуху ни духу. Он переписывается с тобою в «Сыне отечества»; напиши ему слово обо мне, оправдай меня в его глазах да пришли его адрес. Повторяю тебе в последний раз мои пени и просьбы и обнимаю тебя sans rancune и с благодарностью за всё остальное — прозу и стихи. Ты — всё ты: т. е. мил, жив, умен. Баратынский — прелесть и чудо, Признание — совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий, хотя бы наборщик клялся мне Евангелием поступать со мною милостивее. Рылеева Войнаровский несравненно лучше всех его Дум, слог его возмужал и становится истинно-повествовательным, чего у нас почти еще нет. Дельвиг — молодец. Я буду ему писать. Готов христосоваться с тобой стихами, но сделай милость….. пощади. Прощай, мой милый Walter. Туманского вчера и сегодня я не видал и письма твоего не отдавал. Он славный малый, но, как поэта, я не люблю его. Дай бог ему премудрости. А. П. 1824, 12 янв. Одесса. 66. Ф. В. БУЛГАРИНУ 1 февраля 1824 г. Из Одессы в Петербург. 1 февраля 1824 г. Из Одессы в Петербург. С искренней благодарностью получил я 1-й «Северного архива», полагая, что тем обязан самому почтенному издателю, с тем же чувством видел я снисходительный ваш отзыв о татарской моей поэме. Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут быть и должны быть уважаемы, Вы очень меня обяжете, если поместите в своих листках здесь прилагаемые две пьесы. Они были с ошибками напечатаны в Полярной звезде, отчего в них и нет никакого смысла. Это в людях беда не большая, но стихи не люди. Свидетельствую вам искреннее почтение. Пушкин. Одесса. 1 февраля 1824 г. 67. Л. С. ПУШКИНУ Январь (после 12) — начало февраля 1824 г. Из Одессы в Петербург. Январь (после 12) — начало февраля 1824 г. |
| 155. О мошенничестве Савелова см. примеч. 108. Лучич — Ф. А., купец Мойер — см. письмо 147. «Девушка влюбленному поэту» — стихотворение Туманского. Варвара Дмитриевна и Александр Иванович — Казначеевы. 156. Нетти — А. И. Вульф, племянница П. А. Осиповой. Кузина — Анна Н. Вульф. Кузен — Алексей Н. Вульф. 157. «Что со мной произошло…» — см. примеч. 130. 158. Шишков — А. С. Глинка — С. Н., поэт-архаист. Няня Василиса — из комедии И. Крылова «Урок дочкам». Водопад — стихотворение Вяземского «Нарвский водопад». «Нежданных гостей» (речь идет о перемене стиха в «Черной шали» Пушкина) — см. письмо Вяземского к Пушкину от 4 авг. 1825 г. 159. «Отче, в руце твои…» — см. примеч. 19. Об аневризме Пушкина см. примеч. 130. Пещуров — см. примеч. 93. Кюхельбекерно — см. примеч. 30. Трагедия моя — «Борис Годунов». Два последних тома — X и XI тт. «Истории…». «Писал я…» — письмо Пушкина к Н. Н. Раевскому-сыну — не сохранилось. Железный (или Большой) Колпак — юродивый XVI века. Перовский — В. А. (1795–1857). Его письма из Италии, с описанием Везувия, Геркуланума и Помпеи, были частично опубликованы Жуковским в «Северных Цветах на 1825 год». 160. Двоюродный брат — А. Н. Вульф. Анета — Анна Н. Вульф. 161. «Прилагаю письмо…» — письмо 162. Ваша кузина — Анна Н. Вульф. Нетти — см. примеч. 156. 162. Это письмо, адресованное Осиповой, предназначалось для Керн; см. письмо 168. «Да будет стыдно…» — см. примеч. 124. Переписка — с А. П. Керн. Ваша племянница — А. П. Керн. Ваш сын — А. Н. Вульф. Рокотов — И. М. Ермолай Федорович — Керн. Нетти — см. примеч. 156. 163. Не понимает — имеется в виду письмо 135. Наш приятель — Александр I. Хвостов — Д. И.; сам скупал свои нерасходившиеся произведения. 164. Сочинения, цензор, наборщик, коляска — условные термины для плана побега Пушкина за границу. «послали мою коляску к Мойеру…» — см. письмо 147. 165. Твое письмо — от 9 мая 1825 г. «Увы..» — неточная цитата из Горация (Hor. carm. II, 14, 1–2). Царевна София Алексеевна, по преданию, писала пьесы для дворцового театра; Пушкин мог прочитать об этом в «Опыте краткой истории русской литературы» Греча. Твое 3-е действие — отрывки из трагедии Катенина «Андромаха» в «Русской Талии» Булгарина. «Венцеслав» — трагедия Ж. Ротру в переводе А. А. Жандра. Записки — «Записки» Пушкина, уничтоженные в 1826 г. 4 песни … не до них — Пушкин был поглощен «Борисом Годуновым». К... — вероятно, Каверин. Майор — Денисевич, с которым Пушкин поссорился в театре зимой 1819–1820 гг. |
| La mort de Delvig me donne le spleen. Indépendamment de son beau talent, c’était une tête fortement organisée et une âme de la trempe non commune. C’était le meilleur d’entre nous. Nos rangs commencent à s’éclaircir. Je vous salue bien tristement, Madame. 21 Janvier. 391. П. А. ПЛЕТНЕВУ 31 января 1831 г. Из Москвы в Петербург. 31 января 1831 г. Из Москвы в Петербург. Сейчас получил 2000 р., мой благодетель. Satis est, domine, satis est . На сей год денег мне больше не нужно. Отдай Софии Михайловне остальные 4000 — и я тебя более беспокоить не буду. Бедный Дельвиг! помянем его «Северными цветами» — но мне жаль, если это будет ущерб Сомову — он был искренно к нему привязан — и смерть нашего друга едва ли не ему всего тяжеле: чувства души слабеют и меняются, нужды жизненные не дремлют. Баратынский собирается написать жизнь Дельвига. Мы все поможем ему нашими воспоминаниями. Не правда ли? Я знал его в Лицее — был свидетелем первого, незамеченного развития его поэтической души — и таланта, которому еще не отдали мы должной справедливости, С ним читал я Державина и Жуковского — с ним толковал обо всем, что душу волнует, что сердце томит. Я хорошо знаю, одним словом, его первую молодость; но ты и Баратынский знаете лучше его раннюю зрелость. Вы были свидетелями возмужалости его души. Напишем же втроем жизнь нашего друга, жизнь, богатую не романическими приключениями, но прекрасными чувствами, светлым чистым разумом и надеждами. Отвечай мне на это. Вижу по письму твоему, что Туманский в Петербурге — обними его за меня. Полюби его, если ты еще его не любишь. В нем много прекрасного, несмотря на некоторые мелочи характера малороссийского. Что за мысль пришла Гнедичу посылать свои стихи в «Северную пчелу»? — Радуюсь, что Греч отказался — как можно чертить анфологическое надгробие в нужнике? И что есть общего между поэтом Дельвигом и - - - - - - чистом полицейским Фаддеем? Милый мой, еще просьба, съезди к S-t Florent (т. е. к его преемнику) и расплатись с ним за меня. Я, помнится, должен ему около 1000 руб. Извини меня перед ним — я было совсем о нем забыл. |
| 48. Бестужев напечатал в «Полярной Звезде на 1823 год» повесть «Роман и Ольга», рассказ «Вечер на бивуаке» и статью «Взгляд на старую и новую словесность в России». Осипов — Н. П., автор «Энеиды, вывороченной на изнанку». Елисей — поэма В. И. Майкова «Елисей или раздраженный Вакх». Благовещение — «Гавриилиада». Анфология — стихи, посланные для «Полярной Звезды». Разбойники — первый замысел поэмы, от которой остался отрывок («Братья-разбойники»). Сатира — на «либералистов», действительно принадлежавшая Родзянке (не сохранилась). 49. Написано на записке Кишиневского вице-губернатора М. Е. Крупенского («Будьте любезны придти ко мне тотчас же»). 51. Асмодей — арзамасское прозвище Вяземского. «Гнедич хочет купить…» — см. письмо 47. «Боюсь данайцев…» — стих из II песни «Энеиды» Вергилия. Пушкин намекает на издание Гнедичем «Руслана и Людмилы» (см. примеч. 24). Орлов — М. Ф. (см. примеч. 14). 52. Мне стало жаль… вздохнул… — перефразировка стихов Жуковского из «Шильонского узника». Туманский — В. И., поэт. Козлов — В. И., бездарный поэт. Шаликов — П. И., князь, слащавый стихотворец; был членом «Беседы» (ср. примеч. 2). Раич — С. Е., литератор, близкий к любомудрам. Родзянка-предатель — ср. письмо и примеч. 48. Фонтан — «Бахчисарайский фонтан». 53. Асмодей — см. примеч. 2. «я не властен…» — перефразировка стиха из баллады Жуковского «Замок Смальгольм». Бируков — цензор. Антикритика — на анонимную рецензию «Вестника Европы» (1823 г., CXXVIII, Об " он " пол — «по ту сторону» (старинное выражение). Фурнье — француз, живший в доме Раевских. Стурдза — А. С., политический и религиозный писатель. Ланжерон — А. Ф., в 1815–1823 гг. новороссийский генерал-губернатор. Северин — Д. П., был членом «Арзамаса» (ср. примеч. 2). Эпиграф — из послания Вяземского к Ф. И. Толстому, врагу Пушкина. Не оставил… — чтобы Толстого не сочли прообразом пленника. 54. Лара — герой поэмы Байрона «Лара»; здесь — одесский знакомый Пушкина В. Ганский. Атала — героиня романа Шатобриана «Атала»; здесь — Е. А. Ганская. Ваш дядюшка — А. Л. Давыдов. |
| е. в эпоху романтизма. «Малыми поэтами» эта эпоха была не бедней других, но она постепенно расслоила их по-новому: одни так и остались ремесленниками, лишившись стиля, освящавшего их труд, превращаясь в изготовителей «прикладного» искусства (хотя его решительно не к чему прикладывать), Другие лицемерно или в слепоте надевали маску и котурны великого поэта, хотя и величайший гений в былые времена не выступал на сцене в качестве трагического актера перед зрительным залом современников и истории. Второстепенные стихотворцы XIX века гораздо хуже переносят испытание временем, чем малые поэты других веков. В России соответствующая перемена произошла значительно позже, чем в остальной Европе, но и тут, «как посмотришь с холодным вниманием вокруг», видишь ясно: единственный смысл большинства русских, как и французских или английских, стихов недавнего времени заключался в том, что их совокупность образовывала органическую среду, питательный бульон, необходимый творчеству нескольких больших поэтов. Нужно думать что и будущие поколения, как мы сейчас, сумеют извлечь больше радости из чтения Туманского или Растопчиной нежели Волошина и Городецкого. Пускай нам грустно что миновал недавний поэтический расцвет: еще грустней убедиться, что в нем самом многое было суетно и ложно. Не раз за последние сто лет память о лучших временах внушала попытки вернуться к ясно очерченной поэтике, к такой одновременно строгой и гибкой системе стихотворного мастерства, принятие которой позволило бы каждому, хотя бы и скромному таланту найти свое место, исполнить свое призвание, подобно тому как это было дано стольким современникам Ронсара или Малерба, Мильтона или Пушкина. К поэтической реставрации такого рода тяготели по-своему и «Парнас», и «романская школа» Мореаса, и школа Георге, и у нас сперва Брюсов, потом Гумилев с задуманным им «Цехом поэтов». Ни одна из этих попыток, однако, к сколько-нибудь широким и прочным результатам не привела по той же причине, по какой нельзя искусственно восстановить однажды распавшееся стилистическое единство; попытки этого рода в поэзии, как в архитектуре и во всяком другом искусстве, приводят не к стилю, а к стилизации. |
| А там, меж хижинок татар… Какой во мне проснулся жар! Какой волшебною тоскою Стеснялась пламенная грудь! Но, муза! прошлое забудь. Какие б чувства ни таились Тогда во мне – теперь их нет: Они прошли иль изменились… Мир вам, тревоги прошлых лет! В ту пору мне казались нужны Пустыни, волн края жемчужны, И моря шум, и груды скал, И гордой девы идеал, И безыменные страданья… Другие дни, другие сны; Смирились вы, моей весны Высокопарные мечтанья, И в поэтический бокал Воды я много подмешал. Иные нужны мне картины: Люблю песчаный косогор, Перед избушкой две рябины, Калитку, сломанный забор, На небе серенькие тучи, Перед гумном соломы кучи – Да пруд под сенью ив густых, Раздолье уток молодых; Теперь мила мне балалайка Да пьяный топот трепака Перед порогом кабака. Мой идеал теперь – хозяйка, Мои желания – покой, Да щей горшок, да сам большой. Порой дождливою намедни Я, завернув на скотный двор… Тьфу! прозаические бредни, Фламандской школы пестрый cop 5 ! Таков ли был я, расцветая? Скажи, фонтан Бахчисарая! Такие ль мысли мне на ум Навел твой бесконечный шум, Когда безмолвно пред тобою Зарему я воображал… Средь пышных, опустелых зал, Спустя три года, вслед за мною, Скитаясь в той же стороне, Онегин вспомнил обо мне. Я жил тогда в Одессе пыльной… Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильной Свои подъемлет паруса; Там всё Европой дышит, веет, Всё блещет югом и пестреет Разнообразностью живой. Язык Италии златой Звучит по улице веселой, Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван тяжелый, И сын египетской земли, Корсар в отставке, Морали 6 . Одессу звучными стихами Наш друг Туманский описал, Но он пристрастными глазами В то время на нее взирал. Приехав, он прямым поэтом Пошел бродить с своим лорнетом Один над морем – и потом Очаровательным пером Сады одесские прославил. Всё хорошо, но дело в том, Что степь нагая там кругом; Кой-где недавный труд заставил Младые ветви в знойный день Давать насильственную тень. А где, бишь, мой рассказ несвязный? |
| О, все своей чредой исчезнет в бездне лет! Для всех один закон, закон уничтоженья, Во всем мне слышится таинственный привет Обетованного забвенья!.. я, конечно, слышу Баратынского в этих стихах, и больше никого, но, размышляя над услышанным — все-таки ведь сквозь это «слышится» услышанным,— вспоминаю Батюшкова и порой с ним вместе Мандельштама. Как взвился бы его голос, как он взвизгнул бы — Во всем мне слышится таинственный привет — и этим обнажил бы, скрипуче подчеркнул бы мелом то, что выслушал Баратынский не в книгах, а в себе, но к чему и Батюшков шел и что он в себе нашел за год до того, в Италии, читая переведенного «Чайльд Гарольда». Вероятно, Баратынского это стихотворение, когда оно появилось в печати заинтересовало. Но в те прежние годы даже ведь и Языков строфой 6+4 написал стихотворение свое «Рок» (1823), как и Дельвиг неравностопным ямбом свою «Сельскую элегию» («На смерть»), хотя, вообще говоря, размеры эти были им обоим чужды. Не в самих размерах дело; но музыка, Батюшковым найденная, связана была тем не менее с ними, хоть и не звучит она в том же например, языковском «Роке» или в этой же строфой написанном стихотворении Туманского «Музы» (1822). С тех пор, однако, как начали возить Батюшкова по заграничным лечебницам для душевнобольных, до того как скрылся он в вологодское царство теней, где предстояло прожить ему целых тридцать лет, затихла его музыка и в запас уволены были длиннострочные ямбы, главные помощники ее. Один Пушкин… 1823-й: «Ночь» и «Завидую тебе…» – александрийцы, Батюшкова не забывшие,— 1824-й: «Ты вянешь и молчишь…» «Пускай увенчанный…»; то же — 1825-й– «Сожженное письмо», «Сафо»; то же – 1826-й: «Под небом голубым…», 6+4 изумительной музыкальной силы. («Но недоступная/черта меж нами есть…» «Мордвинову» (6+6+6+4, почти регулярное и содействующее музыке чередование мужских и дактилических цезур) — 1827-й: «Соловей и роза»,— совсем как если бы задолго до того… «О, как он стал писать!» и «Близ мест, где царствует Венеция златая»— 1828-й: «Каков я прежде был» и 6+4, да еще какое: «Воспоминание», совсем не батюшковской темы, тона и, конечно, глубины, а все же (та-та-та-та-та-та: «Полупрозрачная… «Воспоминание…», «И с отвращением…», да и первая строка: «Когда для смертного…», где первое ударение рядом со вторым в счет не идет) — 1829-й: «Поедем, я готов…» скорей это можно упомянуть, чем уж слишком непохожее на Батюшкова «Зима». Что делать нам…» Но главное в этом году — прощальное 6+4 «На холмах Грузии…», как раз первое полустишие которого кажется мне внушенным незадолго до того напечатанными и списанными Пушкиным батюшковскими стихами, хоть и нет между этими стихотворениями ничего общего, кроме того же та-та-та-та-та-та в начальном нажиме смычка… |
|
|
