| Сенька с кем пожелает, с тем и поговорит. С теленком − по-теленочьи, со скворцом − по скворчиному. И по-собачьи мог. И по-букашечьи. Даже шмелей понимал. Шмель к разговорам ленивый − некогда ему. Натужится, летит по-над самой травой из последних сил, словно вот сейчас упадет. Сенька прожужжит вдогонку шмелю по-шмелиному. Строго прожужжит: «Жж-жу…» Мол, не жадничай − меду с цветков поменьше хватай, не то в иной день надорвешься. Вот как. Устанет Сенька гулять, зайдет в любую избу: − Здрасте. Дайте попить молочка. Мне до дому еще вон сколько идти, а я уже есть хочу. − Садись, Сенька, − говорят ему люди-соседи. Молоко наливают в кружку. Отрезают мягкого хлеба или пирога − что найдется. Спросят: − Как живешь? − Еще и по голове погладят. Поест Сенька, попьет и дальше направится. К старику Савельеву заглянет непременно. − Дед Савельев, у тебя пчелы над ульями так и гудят − сердятся. Наверно, в ульях столько накопилось меду, что пчелам и посидеть уже негде… Дай медку полизать. − А полижи, − скажет старик Савельев и нальет Сеньке меду на блюдечко. Сенька и в сельмаг зайти может. В сельмаге ему пряник дают. Один раз молодой тракторист Михаил подарил Сеньке в сельмаге четвертинку вина белого. Сенька ее принял очень серьезно. Домой отнес. Сенькина мама изловила тракториста на улице. − Леший! − кричала она. − Дурак последний! − кричала она. И запустила в трактористову голову подаренной четвертинкой. Тракторист поймал ее на лету и поблагодарил вежливо. − Спасибо, − говорит, − за угощение. Потом он дал Сеньке селедку. За селедку мамка ругалась тоже, но не выбросила − съели с луком. − Ну и леший! − говорила она. − Ну и черт шальной! Один раз Сенька даже к председателю заявился в гости. Одинокого, молчаливого председателя Сенька тоже определил туда, в большой мир. Председатель ходил под дождем и под солнцем без шапки. Сеньку по голове не гладил. «Как живешь?» − не спрашивал. Как-то раз только остановился над Сенькой, разглядел его с высоты и сказал: − Долго будешь ходить в сопливых? |
| Пошел Сенька дальше по своей незнакомой дороге. Гороховый клин на пригорке − как нечесаная голова. «Горох-то возле деревни посеять надо, чтобы ребятишкам за стручками бегать короче», − подумал Сенька и тут же себя одернул. Где проселок пустил отвилку в поля, новый стоит трактор. Молодой тракторист Михаил побежал в деревню, наверно. Наверно, попить молока. А может быть, мимо поля прошла Сенькина соседка − красивая тетка Люба. И тракторист пошел с ней. Целоваться. «И пускай целуются. Зачем же тогда людям губы, не только ведь для того, чтобы чай студить». И снова Сенька себя одернул: мол, не мои теперь это заботы. Сел Сенька возле трактора, прислонился спиной к колесу. От трактора идет неживое тепло и машинный горький дух. − Эх, − сказал Сенька. − Ты вот стоишь, а я иду. Тебе все равно, что день, что ночь, что этот год, что другой. Трактор в ответ молчит, а кругом перекликается все живое. − Молчишь, − сказал Сенька. − Молчи. Захочешь поговорить со мной, а не будет меня. − Пнул Сенька трактор ногой по железному колесу и пошел дальше, прихрамывая. Сенька уже целый час прошагал. В том месте, где дорога раздваивалась, чтобы попасть одной отвилкой в деревню Засекино, другой отвилкой в город, нагнал Сеньку председатель колхоза. Ехал он в конной коляске. − Здорово, мужик, − сказал председатель. − Куда путь держишь? − А вы куда? − спросил Сенька. − Я в Ленинград. Я навсегда, − сказал председатель − Я человек заводской. Я сюда временно присланный. Все, что мог, сделал, а больше не умею. Теперь твой отец будет колхозом руководить. − А чего ж не умеете? − спросил Сенька. − Так ведь человек должен что-то одно уметь по-настоящему. Один с землей обращаться, другой с металлом, третий, предположим, с наукой. А когда человек все умеет, это вроде красиво, но несерьезно. Он как букет… − В этом месте председатель вздохнул и добавил: − Только для глаза красиво, но завянет он скоро и не даст семя. А живой цветок, может и неприметный среди других, из года в год цветет, и от него другие цветы нарождаются. Несрезанный он потому что… Так куда ж ты идешь? − спросил председатель. |
| Но как бы интересен кому-то или малоинтересен не был этот человек сам по себе, все, что он сделал, а точнее, все то, что связано с его деятельностью или бездеятельностью, будет предметом осмысления и через тысячелетие, если такой временной срок еще может быть использован для измерения будущего. По-моему, все, что говорят о Михаиле Горбачеве – правда. Даже если это будет самая абсурдная выдумка – добрая или злая. Дело в том, что Горбачев и абсурд – явления близкие, почти родственные. Причина абсурда – соединение трудно соединимого: по происхождению он крестьянин, по призванию – тракторист, по натуре – говорливый и добродушный семьянин, по профессии – юрист, получивший образование в МГУ, которое не слишком отразилось на его мышлении. А по исторической роли – крестьянин, тракторист и юрист в одном флаконе, разгромивший сельское хозяйство, остановивших производство тракторов и уничтоживший правовую систему, которую изучал. Но зависело ли что-нибудь от тех людей, которых в тот момент история по неосторожности подняла наверх и с именами которых теперь связана перестройка? Вспоминается один случай. Я был в гостях у своего друга, интересного философа и остроумного человека. В это время транслировалось выступление Горбачева, который произнес фразу, ставшую позднее крылатой: «ускорение на крутом повороте». Мой приятель, который, в отличие от меня, видел преимущественно позитивные стороны перемен, пожал плечами и сказал: «ускорение на крутом повороте может завершиться только одним – крушением». После этого я стал анализировать речи Горбачева и сразу обнаружил, что деструктивный элемент заложен в основу каждого его концептуального положения. Приведу по памяти еще один из перлов: «мы будем осуществлять перестройку нашего корабля в период вхождения в плотные слои атмосферы». Не знаю, насколько самостоятельными были его тексты или кто-то подсказывал ему столь мудрые изречения. Говорилось ли это обдумано или спонтанно, или просто так голова устроена, не знаю. На этот вопрос только опытный психолог может ответить. Но именно с подачи Горбачева в оборот было введено понятие «человеческий фактор» в сугубо позитивном смысле. Появилось море литературы, посвященной «развитию человеческого фактора», который понимался как панацея, путь к успеху, хотя это понятие обычно обозначает ахиллесову пяту сверхсложных технических и социоприродных систем – фактор риска, исходящего от человеческих ошибок и слабостей, из-за которых возникает большинство техно- и социогенных катастроф. Чернобыль, развал исторической России - вот что такое человеческий фактор. Сам Горбачев – фактор. |
| Рассказывает врач Ольга Анатольевна Киселысова: «Однажды я привела на могилы новомучеников девушку, страдающую наркоманией. У могилы о. Трофима она сказала: „Ох, и бьет тут сильно! Как же сильно бьет!“ Потом ее родители рассказывали мне, что девушка исцелилась». «Я люблю все послушания, кроме…» Когда на могиле новомученика Трофима начались чудотворения, один паломник-трудник сказал в простоте: «Повезло Трофиму! Жил — не тужил. Ехал себе на тракторе — да и въехал в Царствие Небесное!» Так богомудро прожил инок свою жизнь, что остались сокрытыми скорби тяжкого монашеского подвига, и запомнился он многим веселым трактористом, не знающим, казалось, никаких проблем. Тракторист он был умелый и, думали, многоопытный. А образ сельского умельца настолько укоренился в сознании, что в одном из газетных некрологов об о нем писали, как о труженике сельского хозяйства, немало потрудившемся на полях нашей Родины, а затем на монастырских полях. Некролог озадачил родных инока. Во-первых, он до Оптиной никогда не работал на тракторе, а главное — был горожанином и жил в деревне лишь до окончания восьмого класса. «Где он научился пахать, не знаю, — рассказывала мать. — А права получил так. Поехал из Братска в деревню навестить дядю, а там трактористы на права сдавали. Он пошел со всеми и сдал». Вот послушания инока в монастыре — он был гостиничным, маляром, стоял за свечным ящиком, пек хлеб, работал в кузнице, в переплетной мастерской, на складе. А главные послушания — старший звонарь, пономарь, тракторист. Он был мастером — золотые руки, и каждое дело исполнял так талантливо, будто сызмальства был обучен в нем. И лишь после убийства узнали, что он никогда не был кузнецом, трактористом, переплетчиком, пекарем, а до монастыря и звонить не умел. «Сыночек мой, да когда ж ты всему научился?» — удивлялась потом мать. Ответа на этот вопрос нет, но известны слова инока Трофима: «Господь по молитве все дает». И вот рассказ о том, как инок Трофим пек в Оптиной «целебный» хлеб. Печь свой хлеб заставила нужда. Как раз в 90х годах при отсутствии неурожаев и стихийных бедствий в стране наступил тот подозрительный голод, когда хлеб стали выдавать по карточкам. В долгих очередях за хлебом козельчане возглашали: «Москву на вилы!» А в монастырской трапезной для паломников нередко объявляли: «Братья и сестры, простите нас Христа ради, но хлеба к обеду сегодня нет». Тогда и было решено возродить хлебопашество и выпекать свой хлеб. |
| Старику Фаддею не терпелось сегодня же увезти всю горницу – и он кивнул своим уступить. Вторые, наспех сколоченные сани подцепили за крепкими первыми. Матрёна бегала среди мужчин, суетилась и помогала накатывать брёвна на сани. Тут заметил я, что она в моей телогрейке, уже измазала рукава о льдистую грязь брёвен, – и с неудовольствием сказал ей об этом. Телогрейка эта была мне память, она грела меня в тяжёлые годы. Так я в первый раз рассердился на Матрёну Васильевну. – Ой-ой-ойиньки, головушка бедная! – озадачилась она. – Ведь я её бегма подхватила, да и забыла, что твоя. Прости, Игнатич. – И сняла, повесила сушиться. Погрузка кончилась, и все, кто работал, человек до десяти мужчин, прогремели мимо моего стола и нырнули под занавеску в кухоньку. Оттуда глуховато застучали стаканы, иногда звякала бутыль, голоса становились всё громче, похвальба – задорнее. Особенно хвастался тракторист. Тяжёлый запах самогона докатился до меня. Но пили недолго – темнота заставляла спешить. Стали выходить. Самодовольный, с жестоким лицом вышел тракторист. Сопровождать сани до Черустей шли зять-машинист, хромой сын Фаддея и ещё племянник один. Остальные расходились по домам. Фаддей, размахивая палкой, догонял кого-то, спешил что-то втолковать. Хромой сын задержался у моего стола закурить и вдруг заговорил, как любит он тётку Матрёну, и что женился недавно, и вот сын у него родился только что. Тут ему крикнули, он ушёл. За окном зарычал трактор. Последней торопливо выскочила из-за перегородки Матрёна. Она тревожно качала головой вслед ушедшим. Надела телогрейку, накинула платок. В дверях сказала мне: – И что было двух не срядить? Один бы трактор занемог – другой подтянул. А теперь чего будет – Богу весть!.. И убежала за всеми. После пьянки, споров и хождения стало особенно тихо в брошенной избе, выстуженной частым открыванием дверей. За окнами уже совсем стемнело. Я тоже влез в телогрейку и сел за стол. Трактор стих в отдалении. Прошёл час, другой. И третий. Матрёна не возвращалась, но я не удивлялся: проводив сани, должно быть, ушла к своей Маше. |
| И ещё одно предположения можно сделать. Становится понятным – почему мои письма, аналитические записки на имя Президента, Правительства до них не доходили. А в них я давал анализ общественной жизни с предполагаемым развитием событий, которые со временем подтверждались. Поэтому я вынужден был и буду выкладывать свои статьи на сервере «Проза.ру». Читатели поймут их содержание даже из название некоторых из них: « Кто готовит Майдан в Белоруссии?» (выложена 28 марта 2017 года; «Повторный Майдан в Белоруссии реален» (выложена 6 сентября 2020 года). Такая судьба ждёт и эту статью. О времена! О нравы! А за Державу обидно! Война детей после войны и патриотическое воспитание 9-го мая 1945 года закончилась Великая Отечественная война для страны, для взрослых, но не для подростков. Они по-прежнему «воевали», готовились к новым сражениям, устраивали настоящие бои. Сколько мальчишек подорвалось на разминировании боеприпасов, которые хранит земля до сих пор. Младшие дети завидовали старшим, которые помогали партизанам и подпольщикам, сожалели, что война рано закончилась, что не успели они подрасти, чтобы поддать фашистам жару. Для них величайшим подарком было заиметь солдатскую пилотку или ремень. Жажда мести была таковой, что, например, немецких военнопленных пришлось усиленно охранять от детей. Приведём несколько подобных случаев… В 1947 году в село Алтайское Бийского района привезли 70 сирот детей немцев Поволжья и детдомовцы-старожилы сразу решили их уничтожить. Персонал детдома и его директор были квалифицированные специалисты, но и они не смогли предусмотреть такой оборот событий. Так случилось, что директор детдома была на совещании, а воспитатели не провели с детьми разъяснительную работу, что немцы наши, советские, можно считать русские, отцы некоторых детей погибли на фронте. Но дети этого не воспринимали и жаждали мести. Одно слово – немец, вызывало у них страшную злобу. В селе не было электричества, комнаты освящались керосиновыми лампами, они стояли в коридорах на полочках. Ночью старожилы-детдомовцы пошли на новичков. Лампы сразу слетели на пол и разбились, и в темноте разгорелся настоящий «бой». Из района на помощь была мобилизована милиция, райкомовские работники и колхозные трактористы (в ту пору трактористы были на особом военном учёте). У многих детей на всю жизнь остались шрамы («Муровейник Василия Ершова», «Родина», 3, 2020, с.54-60). |
| — Илья Сергеевич, Илья Сергеевич, какая встреча! — зашумели сотрудники. — Здравствуйте Вам! — Здравствуйте! — ответил Глазунов. – Вот перед вами Василий, прекрасный русский человек, которого вы «зарубили» на экзаменах. Его надо принять, он талантливый художник. — Ну, Илья Сергеевич, — кто-то крикнул из толпы иронично и весело-бодро, — «Куликовская» битва окончена! — Да нет, еще не окончена. Мы сейчас посмотрим его работы, и вы убедитесь, что он должен учиться. Все прошли в ту аудиторию, где я сдавал экзамены. — Быстро ищи и ставь на мольберт свои творения, — сказал Илья Сергеевич. В аудитории находился всего один мольберт, на котором красовались вступительные работы моей знакомой. На каждом холсте и планшете стояли отметки отлично. Остальные двадцать девять участников «битвы» лежали (в своих произведениях) на полу, как убитые воины аппаратной войны «творцов культуры». — Ну, вы сами видите. Это же земля, а это небо! Сюда ставим нули, а его принимаем, и дело с концом! — подытожил Илья Сергеевич. — А нам насчет него не было никакой инструкции, — резко сказал свое слово человек с вечной папироской во рту. — Какая может быть инструкция, когда перед вами Я, живее всех инструкций, — возразил Глазунов. — Но подумайте сами, — проговорил узнанный мною Курилко, — только сейчас здесь была замминистра по культуре. Она утвердила списки поступивших и дала свое указание: курс на Восток, русских не брать! Ну, если сын какого-нибудь тракториста приедет из далекой провинции, тогда другое дело, — рассмеялся Курилко, а за ним и все преподаватели. — Да. Ну, конечно, мне против Министерства не пойти. Ничего не поделаешь, Василий! Приезжай в другой раз, попытаем счастья, — говорил, провожая меня на крыльце, Илья Сергеевич. — Не знаю пока, что жизнь подскажет, — ответил я ему. Во все время этой общественной оценки моего таланта меня не покидало ощущение, что я участвую в какой-то не совсем чистой в нравственном плане «закулисной игре». Стоит ли учиться в этом учреждении, у этих людей, если ради своей выгоды и ложно понятой пользы они готовы на предательство, пусть маленькой, художественной истины. Брать учиться молодых людей, изначально лишенных чувства красоты, — все равно что принимать учиться на врача-хирурга какого-нибудь «блатного» бездаря. Интересно: пошли бы эти «творцы прекрасного» к такому «абитуриенту без призвания»? Не трясло бы их от страха? Боже, сколько лжи в этом училище прекрасного! Вот тебе и «сын тракториста». Мой отец пахал землю на тракторе с шестнадцати лет, сеял и выращивал хлеб всю жизнь, часто перевыполняя все нормативы. Вспоминаю, как рассказывал: из-за того, что не коммунист, ему не дали Героя Труда, хотя он и не помышлял ни о какой награде. Просто вызвали и сказали о том, что не могут наградить за труд, потому что он не член партии. |
| Даже трудно сказать, кто ещё так изумительно точно и глубоко, с лёгким дыханием и одновременно с сердечной болью, пишет о новой ломке русской деревни. Ломка та от наркотика, называемого деньги. Но для нашего мужика капиталы не главное. Болезнь подобная в деревне проходит быстро. На смену ей является напряжённый труд и неизбывная любовь к красоте. К тем же сочинским макам из сказа. Возделываемым на былой краснополянской пустоши. На той самой отдыхающей от нивы четвертине угодий. Мощный образ и не менее мощный символ. Недаром сельских красавиц всегда сравнивали с маковым цветом. Русский крестьянин, пусть он будет брянских, донских или сибирских корней, по-прежнему коллективист, общинник по своей широкой натуре. Колхоз, увы, приказал долго жить. Повздыхали мужики, порассуждали за пельменями (без водки) и всеми правдами и неправдами, объединив паи, создали крестьянский кооператив " Красная Поляна " . Не без споров, протоколов, некоторой колготы, урезониваемой партийным ешё порядком. Не столько советского смысла вкладывали в название, сколько той самой русской мечты о красоте, справедливости и честно нажитом достатке. Кооператив ныне не такая уж и редкая форма организации современного аграрного производства. Не то что фермер с его единоличными воззрениями. Потому автор к кооперативу спокойно относится. Важна не оболочка, а суть. Сказ с самых первых абзацев по силовым линиям противостояния показался мне " Поднятой целиной " наших дней. Сжатой до максимума повестью. Даже романом. Параллелей уйма. Возьмите язык. В обоих случаях народная глубинность, сочность,мудрость. Если новый Щукарь тут и не блеснул своими перлами, то огорошил тракторист Проня Волосатов. Все фамилии персонажей с намёком: «Лучше бы на бутылку дали». Так отозвался незадачливый тракторист на вручение значка «Гвардеец пятилетки». Не зря ему тогда врезал по роже ветеран Антон Николаевич. Почувствовал, как подобные лоботрясы обесценивают символы эпохи. За которую он, дед Антон, кровь проливал. Придумали их агитпроповцы более чем достаточно: вымпелы, флажки, грамоты. |
| Хочу добавить, что я никогда не представляюсь матушкой даже среди «своих». Мне кажется, это лишнее, ненужное. Ты как бы подчеркиваешь, что ты вроде не как все. Да, матушка она не как все, но так вышло не из-за ее заслуг или достоинств. Она особенная в глазах других, потому что ее муж особенный. Священство — это особая категория людей, они служат Богу. И нет ничего священнее этого на земле. И как батюшка отличается от тракториста, так и матушка от жены тракториста. Но это не значит, что матушка должна этим гордиться. О, это самое ужасное, что может произойти с такой несчастной, которая будет относиться к другим свысока. Ведь матушка – это действительно не сан. Мне бы хотелось, чтобы меня любили и уважали не потому, что я жена священника, а потому, что я человек, которого можно любить и уважать. Я работаю в воскресной школе, и самую большую любовь и благодарность я получаю там! Многие из деток, кстати, не знают, что я матушка. Я их прошу называть меня по имени-отчеству. Вот постепенно в своем рассказе я подхожу к тому моменту, который стал причиной его названия. Вы не подумайте, в храме я всегда в платке. Да, в юбке не в пол, но в платке обязательно. Ведь апостол Павел заповедовал женам, то есть тем, кто замужем, носить платок. Но этот прекрасный и очень женственный, на мой взгляд, головной убор я могу снять на территории храма и не ношу в воскресной школе. Замечу, что остальные женщины из воскресной школы (но они все же в возрасте) носят платки везде и повсюду. Я считаю, это дело каждого: носить или не носить платочек вне стен храма. Здесь не может быть строгого и обличительного: «носи платок!» Но, к сожалению, я столкнулась с воинствующими «платочковицами», вернее, «платочковцем», если быть более точной. Меня не раз увещали надеть платок, мол, этим я чуть ли не оскверняю детские души, подаю отвратительный пример, и как я вообще могу быть без платка, ведь я же МАТУШКА. По их разумению, матушка и платок — вещи нераздельные, они просто не существуют друг без друга. Каждая порядочная матушка носит платок везде: в храме и в воскресной школе, на работе и дома, спит в нем и даже ходит в ванну (вероятно, существуют непромокаемые платки)! Так как я всего этого не делаю, значит, я — плохая матушка. И пусть так, даже не хочется оправдываться. Хотя я могла бы сказать, что в главном храме страны, храме Христа Спасителя, ученицы воскресной школы аккуратно причесаны и на службе молятся без платков. Интересно, кто им подал такой «плохой» пример? |
| Рассветало, но был сильный туман, и вокруг ничего не было видно. На тракторе с орудием мы тронулись в путь по следу. Разведчики занимались наблюдением, а расчет в любую минуту был готов открыть огонь по противнику. След трактора был прямой-прямой, и у нас возникли подозрения, которые потом и подтвердились. Рассвело. Туман стал рассеиваться. Мы подъезжали к деревне, на окраине которой стоял большой добротный сарай. Упершись в стену сарая, стоял наш трактор с гаубицей, а вблизи стоял немецкий бронетранспортер. Вокруг никого не было видно. Мы остановились, отцепили гаубицу и приготовились отстреливаться. Я с разведчиками с оружием на изготовку осторожно подошли к своему трактору. Тракторист был мертв. Его тело в согбенном состоянии было прижато к рукояткам фрикционов, а нога упиралась на педаль газа. Сразу всё стало ясно: когда тракторист разворачивал гаубицу, чтобы стрелять по немцам, он был убит, и трактор самостоятельно по прямой линии двинулся в заданном направлении. В сарае были слышны немецкие голоса: видимо, немцы спорили о чем-то. Мы подкрались к бронетранспортеру, кузов которого был завален коробками и ящиками с медикаментами. Там же лежало несколько автоматов и ручной пулемет. Автоматы мы переложили в свой трактор. А пулемет установили напротив ворот сарая. После этого мы ворвались в сарай с возгласами: «Hände hoch, вы окружены, сдавайтесь!» Их было человек 8–10, все они подняли руки и без сопротивления сдали оружие. Старшим у них был врач, немного говоривший по-русски. С почестями мы похоронили своего тракториста и направились в обратный путь. Разведчики сопровождали немцев на бронетранспортере, а трактор пришлось вести мне. Батарея ликовала, нас встречая. Уточнив обстановку у командира пехотного полка, на окраине деревни мы заняли огневую позицию и открыли огонь гаубиц по противнику. Командир пехотного полка выделил охрану для сопровождения пленных немцев в штаб дивизии, а бронетранспортер сопровождать я направил своего сержанта с заданием: разгрузить медикаменты, а бронетранспортер пригнать в батарею. На второй день сержант вернулся и доложил, что в дивизии оставили бронетранспортер вместе с медикаментами. |
|
|
