| Леонтьев Василий. Теоретические предпосылки и ненаблюдаемые явления/пер. с англ.//Леонтьев Василий. Экономические эссе. Теории, исследования, факты и политика. М.: Политиздат, 1990. Локк Джон. Два трактата о правлении/пер. с англ. и лат. Ю. М. Давидсона, Е. С. Лагутина, Ю. В. Семенова и др.//Локк Джон. Сочинения: в 3 т. Т. 3. М.: Мысль, 1988. Льюис Клайв Стейплз. Бремя славы/пер. с англ. И. Кормильцева и др.//Льюис Клайв Стейплз. Собрание сочинений: в 8 т. Т. 2. Минск: Виноград; М.: Фонд им. Александра Меня, 1998. Льюис Клайв Стейплз. Любовь/пер. с англ.//Льюис Клайв Стейплз. Пока мы лиц не обрели. СПб.: Библиополис, 2006. Льюис Клайв Стейплз. Предисловие к «Потерянному Раю»/пер. с англ. Н. Эппле//Льюис Клайв Стейплз. Избранные работы по истории культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2015. Макинтайр Аласдер. После добродетели: Исследования теории морали/пер. с англ. В. В. Целищева. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000. Мальтус Томас. Опыт закона о народонаселении/пер. И. А. Вернера. М.: Издание К. Т. Солдатенкова, 1895. Мандевиль Бернард. Возроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными/пер. А. Л. Субботина//Субботин A. Л. Бернард Мандевиль. М.: Мысль, 1986. Мандевиль Бернард. Исследование о природе общества/пер. Е. С. Лагутина//Там же. Мандевиль Бернард. Комментарии/пер. Е. С. Лагутина//Мандевиль Бернард. Басня о пчелах. М.: Мысль, 1974. Мандевиль Бернард. Опыт о благотворительности и благотворительных школах/пер. Е. С. Лагутина//Там же. Мандевиль Бернард. Предисловие/пер. Е. С. Лагутина//Там же. Маркс Карл. Капитал//Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений: в 50 т. 2е изд. Т. 23–26. М.: Госполитиздат, 1955. Маркс Карл. Манифест Коммунистической партии/Маркс Карл, Энгельс Фридрих//Там же. Т. 4. Маркс Карл. К еврейскому вопросу//Там же. Т. 1. Маркс Карл. Экономическая рукопись 1861–1863 годов//Там же. Т. 47. Маршалл Альфред. Принципы экономической науки. Т. 1, 2/пер. с англ. М.: Прогресс, 1993. Мертон Роберт. Социальная теория и социальная структура/пер. с англ. М.: АСТ: Хранитель, 2006. |
| В следующем году на Пасху снова был назначен съезд для окончательного решения в Бургундии, в г. Везеле. Народу съехалось и сошлось великое множество. На открытом лугу была выстроена особая эстрада, на которую поднялись Бернард и король. На груди короля был уже крест. Св. Бернард сообщил собравшемуся народу послание папы и сам начал речь о необходимости крестового похода. «Горе, горе тому, кто не обагрит меча своего кровью в защиту Христа!..» – воскликнул он в конце своей речи, и голос его был покрыт гулом голосов: « Богу это угодно!.. Бог того хочет!..» Толпа теснилась к эстраде, и св. Бернард едва успевал раздавать кресты будущим воинам. Повторялось почти то, что было некогда в Клермоне, после речи папы Урбана II. После этого св. Бернард объездил всю Францию, и всюду по его вдохновенному слову люди оставляли дома и имущества и следовали за ним. «Замки и города стоят пустыми», – писал св. Бернард папе в письме о результате своей проповеди. И не только мужчины, но и женщины стремились в поход, и многие из них были из знатных, богатых фамилий. V. Мятеж на Рейне Воодушевление крестоносцев перешло и на рейнские земли; но тут оно обратилось в гнусное преследование и избиение вообще много пострадавшего за свою жизнь еврейского народа. Архиепископ Майнцский умолял св. Бернарда приехать к ним, усмирить мятеж. И только проповеди Бернарда и самый вид его могли сразу подавить мятеж. Этот успех дал мысль Бернарду привлечь к участию в крестовых походах и немцев. И действительно, св. Бернарду удалось добиться согласия на то от короля Конрада III, хотя и с большим трудом. Король долго отказывался от своего участия, ссылаясь на возникшие недавно в Германской империи смуты, которые надо было немедленно разобрать и подавить. Но на сейме в городе Шпейере он тоже не мог устоять перед силой красноречия Бернарда Клервосского. Во время торжественного богослужения св. Бернард внезапно прервал службу и начал трогательную, возбужденную речь о крестовых походах. Он живо изобразил картину страшного суда; он изобразил фигуру Христа, несущего крест за грехи человека, и тут же обрушился горькими упреками на Конрада III, обвиняя его в неблагодарности, в холодности к слову Спасителя, для Которого он не хочет сделать даже малейшего. |
| Споря с Абеляром, утверждавшим, подобно Пелагию, что наше спасение состояло скорее в добром примере и научении любви к Богу, Бернард, опираясь на церковную антропологию, говорит, что “если через рождение, а не через наставление нам передался грех Адама, и через грех — смерть, то и Христос не через наставление, а через возрождение вернул нам оправдание, а через оправдание — жизнь” (Там же, IX.23). О том же говорит и крещение младенцев, которым еще не доступна сознательная любовь к Богу (Там же, IX.24). Бернард присоединяет к искуплению еще два спасительных момента, которые с ним неразрывно связаны — это “образ смирения, которым Бог Себя уничижил, и величие любви, которую Он распространил даже до смерти и смерти крестной” (Там же, IX.25); однако именно таинство искупления является по Бернарду основанием для всего остального. 6. Благодать и свобода воли. Учение о предопределении. В вопросе личного, субъективного усвоения плодов совершенного Христом спасения, Бернард, с одной стороны, разделяет точку зрения Августина, состоящую в переносе всей тяжести на Божественную благодать, не зависящую от человеческих заслуг, а с другой стороны, пытается согласовать эту точку зрения с человеческой свободной волей. Подобно Августину, Бернард говорит, что “человеческая праведность — это не что иное, как милость Божия” (На Песн., XXIII.15). Однако на вопрос: “Если Бог делает все, то что же делает свободный выбор (liberum arbitrium)?”. Бернард дает такой ответ: “Он (свободный выбор) спасается. Отними свободный выбор, и не останется того, что спасается; но устрани Благодать, и не останется того, благодаря чему он спасается. Это дело не может совершиться без наличия двух факторов: одного — от которого оно происходит, и другого — для кого или в ком оно происходит. Бог — творец спасения, а свободный выбор — только приёмник (capax) спасения. Никто не дает его (спасения), кроме Бога, но ничто не может принять его, кроме свободного выбора. Следовательно, это происходит только от Бога, но дается только свободному выбору; и оно так же не может быть без согласия воспринимающего, как и без благодати Дающего. |
| “О благая смерть! — восклицает Бернард. — Она не устраняет жизни, но переносит в лучшее состояние. Она благая, ибо благодаря ей не тело падает, но душа возвышается” (Там же, LII.4). Уснув или умерев для мира и телесных чувств, дух (mens) человека в исступлении касается Божества: “Почивая душа воспламеняется любовью не столько к созерцаемому, сколько к предугадываемому, то есть к едва касаемому, внезапно (raptim) и как бы в неком сверкании мелькнувшей искры (scintillulae)” (Там же, XVIII.6; ср. О благодати и св. выбора, V.15). В душе внезапно и “как бы с быстротою сверкающего света вспыхивает нечто более Божественное” (divinius aliquid, На Песн., XLI.3). Кроме того, как и святитель Григорий Великий 13 , Бернард называет объект созерцания “чистейшим и яснейшим лучом (radius) Истины”, который хотя и затуманен чувственными образами, по все же освещает душу так, чтобы она могла его вынести и вместить (Там же, XLI.3). Поэтому Бернард говорит, что такая смерть-успение называется не только исступлением, но и созерцанием (contemplatio), или непосредственным видением (visio) Бога (Там же, LII.5). Бернард дает следующее определение созерцанию: это “истинная и верная интуиция духа (intuitus animi) или несомненное схватывание Истины” (apprehensio veri, О размышл., II.II.5) 14 . В нем следует стремиться не только к тому, чтобы освободиться от пристрастия к вещам, что свойственно человеческой добродетели, но и к тому, чтобы освободиться от всяких телесных подобий, что есть уже равноангельская добродетель (Там же, LII.5). Однако даже на вершине созерцания Бернард не допускает для человека возможности познания Бога в самом Его существе, таким, каков Он есть: “Почивая в созерцании, душа видит Бога во сне (somniat), видит в зерцале и гадании, а не лицом к лицу” (Там же, XVIII.6). Последнее видение (visio) “не принадлежит настоящему веку, но сохраняется для будущего (ср. 1 Ин 3:2) И ныне Он (Бог) открывается тем, кому хочет, но так, как Он хочет, а не как Он есть” (sicuti vult, non sicuti est, Там же, XXXI.2; 4). |
| Бернард поясняет это на примере солнца: мы можем видеть солнце не таким, каково оно есть само по себе, но только его свет, которым освещается воздух и окружающие предметы; и даже этого мы не могли бы видеть, если бы не имели некоего подобия солнечного света внутри себя в своих глазах; и если наши глаза будут затуманены, мы потеряем это подобие и не сможем видеть солнечный свет. Таким же образом и Бога, “Солнце Правды, просвещающего всякого человека, грядущего в мир, просвещенный человек может видеть в этом мире так, как Он просвещает (sicut illuminat), поскольку человек в чем-то подобен Богу; но так, как Он есть (sicuti est), человек совершенно не может видеть (omnino non potest), поскольку человек еще не имеет совершенного подобия Богу” (Там же, XXXI.2). Однако представляется весьма вероятным, что Бернард оставляет такую возможность для людей в будущем веке (а для Ангелов уже в настоящем), поскольку хотя он и говорит, что никто из людей, находясь в этом смертном теле, не мог и не может видеть Бога, как Он есть; однако тот, кто будет достоин, “сможет Его увидеть, находясь в теле бессмертном” (Там же, XXXI.2; ср. XXXIII.6; XXXIV.1; Слова на разл. темы, IX). В этом отношении Бернард остается в рамках западной богословской традиции, начинающейся с Августина и резко противоположной православному учению о Божией непостижимости 15 . IV. Влияние Бернард Клервоский оказал значительное влияние на современную ему церковную жизнь. Силу и чистоту его учения высоко ценили папа Александр III и Иннокентий III. Начиная с XIII века к сочинениям Бернарда обращались многие школьные проповедники, профессора, богословы, такие как Фома Аквинский и др. Богословы францисканской школы многое позаимствовали у Бернарда. Особенное влияние Бернард оказал на христианскую мистику, в частности, на Гуго и Ришара Сен-Викторских, Бонавентуру 16 и особенно на автора трактата О подражании Христу (De imitatione Christi), несущего явный след стиля и идей Слов на Песнь песней и трактата О ступенях смирения. |
| И вот вспоминается мне то, что когда-то было записано мною о Бернаре в Приморских Альпах, в близком соседстве с Антибами. - Я крепко спал, когда Бернар швырнул горсть песку в мое окно... Так начинается «На воде» Мопассана, так будил его Бернар перед выходом «Бель Ами» из Антибского порта 6 апреля 1888 года. - Я открыл окно, и в лицо, в грудь, в душу мне пахнул очаровательный холодок ночи…» …Это последнее нам от великого И.А Бунина «Бернар», завещание нам, грешным. Он оканчивается так: « В море все заботило Бернара, писал Мопассан (Очерк «На воде» - В.К.): и внезапно повстречавшееся течение, говорящее, что где-то в открытом море идет бриз, и облака над Эстерелем, означающие мистраль на западе... Чистоту на яхте он соблюдал до того, что не терпел даже капли воды на какой-нибудь медной части... Да какая польза ближнему могла быть в том, что Бернар сейчас же стирал эту каплю? А вот он стирал ее. Зачем, почему? Но ведь сам Бог любит, чтобы все было «хорошо». Он сам радовался, видя, что его творения «весьма хороши». Мне кажется, что я, как художник, заслужил право сказать о себе, в свои последние дин, нечто подобное тому, что сказал, умирая, Бернар». 1952 год. …И вот «настал срок» плавание кончилось, пора сходить с корабля, по его последнему рассказу «Бернар». А счастье? Счастье… А трогательный В. В. Набоков – тоже эмигрант поневоле… Не оттого ли он, Набоков, так любил бабочек, что они - «символы» мгновенного и скоропреходящего прелестного в своей неожиданности – неуловимого, как пыльца на крыле бабочки – простого и прелестного счастья. Счастья, недостижимого вне Родины. Жизнь, талант, смерть – лишь касание лёгкого крыла… Как они похожи судьбами (по судьбе – по «суду Божьему). И Набоков, и Бунин, при всём видимом противоречии их, и даже ненависти впоследствии друг другу, - и это после милой их, трогательной дружбы, - похожи и творчеством, и судьбами, и - пониманием ценности жизни, дарованной Богом. Призрачности лёгкости, эфемерности этой - «пыльцы» - «чешуек» на крыле бабочки», - счастья… На Родине… Родиться, жить и умереть в родном отчем доме, вот о чём мечтает русская душа. И крестьянина, и дворянина. |
| Поэтому говорится, что свободный выбор соработает благодати, производящей спасение, когда он соглашается (consentit), то есть когда он спасается. Ведь согласие есть спасение (consentire salvari est)” (О благодати и св. выбора, I.2). Таким образом, Бернард говорит о синергии между благодатью и человеческой свободой, что сближает его сотериологию с православной. Впрочем, Бернард настаивает на том, что “человек оправдывается одной верой” (solam justificatus per fidem, На Песн., XXII.8). Кроме того, Бернард заимствует у блаженного Августина учение о Божественном предопределении ко спасению. Он соотносит понятие “вечное предопределение” (aeterna praedestinatio) с новозаветным понятием “небесного рождения” (ср. 1 Ин 3:9), поскольку “еще прежде создания мира Бог возлюбил и облагодатствовал (gratificavit) Своих избранных (electos) в Своем возлюбленном Сыне” (На Песн., XXIII.15). Можно сказать, что эти “избранные” люди, “предопределенные к жизни” (О благодати и св. выбора, IX.29), “как бы никогда и не грешили” (quasi nunquam peccasse, На Песн., XXIII.15), не потому, что они совершенно не согрешили, но потому, что “грех им не вменяется, ведь он или наказывается достойным покаянием, или покрывается любовью” (О благодати и св. выбора, IX.29), ведь любовь Отца покрывает множество грехов, покрывает зло и воздает добром” (Там же, XXIII.15; ср. Слова на разл. темы, IV.5). Из-за учения об оправдании верой и о предопределении некоторые западные ученые даже считали Бернарда “предтечей протестантизма”. 7. Учение о духовном совершенстве и мистическом соединении с Богом. Бернард по праву считается родоначальником западной средневековой мистики. Согласно Бернарду, путь духовного совершенства и соединения с Богом состоит из семи ступеней: сердечного сокрушения, благоговения, трудов покаяния, дел милосердия, усердной молитвы, покоя созерцания, полноты любви (На Песн., XVIII.6). Основой всякого мистического, непосредственного богообщения Бернард ставит смирение (humilitas) — “добродетель, посредством которой человек истинно осознает себя незначительным и ничтожным” (О ступ. |
| Конный полицейский приложил свисток к губам, и тогда открылись невидимые шлюзы, и армия пешеходов поспешно пересекла улицу, прежде чем на черный асфальт мостовой опять потоком хлынули такси. «Мне нужно было бы уйти как-нибудь ночью в Южные ланды, как это сделал Дагер. Идти бы среди чахлых сосен, какие растут на этой скудной земле, идти, идти, пока не иссякнут силы. У меня не хватило бы мужества окунуть голову в лагуну и держать ее под водой, чтобы захлебнуться (как это сделал в прошлом году один аржелузский пастух, потому что сноха не давала ему есть). Но вот лечь в песках и закрыть глаза я могла бы... Только ведь ни воронье, ни муравьи не станут ждать... Тереза смотрела на живую человеческую реку, в которую она сейчас бросится, и тогда быстрое течение подхватит ее, повлечет, потащит по перекатам. Теперь ничего уж не поделаешь. Бернар опять достал часы: — Без четверти одиннадцать. Едва успею заехать в гостиницу. — Вам не жарко будет в дороге. — Какое там! В автомобиле придется нынче вечером одеться потеплее. И Тереза увидела мысленным взором дорогу, по которой Бернар покатит в машине, представила себе, как будет дуть ему в лицо холодный ветер, несущий запахи болот, смолистых щепок, дыма от сжигаемых сорных трав, запах мяты и тумана. Она поглядела на Бернара и улыбнулась той улыбкой, из-за которой в ландах дамы говорили: «Красавицей мадемуазель Терезу не назовешь, но она просто очаровательна!» Если бы Бернар сказал: «Я прощаю тебе. Едем со мной», — она встала бы и пошла за ним. Но Бернар, на минуту поддавшийся было неуместному волнению и сердившийся на себя за это, теперь испытывал только отвращение к необычным поступкам и к словам, отличным от тех, которыми принято обмениваться каждый день. Бернар походил на прочные аржелузские тележки, сделанные «по колее», — ему нужны были проторенные, привычные дороги. И нынче вечером, вернувшись в Сен-Клер и войдя в столовую, он вновь попадет в свою колею и обретет душевный покой. — Я хочу в последний раз попросить у вас прощения, Бернар. |
| Исходя из этих двух предположений, мы собираемся показать, что возникновение «жизни», понимаемое просто как определенный уровень сложности физической системы, требует не только необходимых условий, служащих фоном для сложных явлений, но также и понимания того, что конкретные следствия из этих явлений (те, что более точно могут быть связаны с возникновением жизни) будут а priori непредсказуемы и зависимы от факторов, непостижимых для физики, которая ответственна за данные сложные явления. Простейший пример сложности в физической системе известен под названием «нестабильности Бернара». Это пример хаотического поведения возникновения сложности в физической ситуации, когда мы рассматриваем нагревание в жидкости, помещенной между двумя параллельными плоскостями с разной температурой во внешнем гравитационном поле 520 . Значение нестабильности Бернара можно простыми словами объяснить как переход от изначально однородной жидкости к состоянию, где эта жидкость становится организованной в пространстве в виде ячеек Бернара с типичным размером в одну десятую сантиметра и где 10 21 молекул испытывают особый тип взаимодействия. Переход обычной жидкости в структурированное состояние можно сравнить с переходом от физического состояния вселенной без жизни в состояние, когда жизнь в ней возникла. В случае феномена Бернара переход от простого состояния в сложное зависит от удовлетворения определенных условий, которые можно назвать необходимыми условиями. В частности, должны присутствовать два фактора: 1) наличие внешнего гравитационного поля и 2) наличие разности температур между нижней и верхней плоскостями ΔΤ. Когда эта разность температур достигнет критической величины в ΔТ, можно наблюдать переход однородной жидкости в упорядоченное состояние с ячейками, что и являет собой появление сложности. Если для иллюстрации нашей мысли мы проведем аналогию между внешними факторами в эксперименте Бернара (то есть внешним гравитационным полем и разницей температур между двумя плоскостями, помещенными в жидкость) и внешними условиями во вселенной, необходимыми для возникновения жизни (такими как сила космических гравитационных полей и температура фонового излучения, которая понижается по мере того, как вселенная расширяется), тогда необходимое условие для того, чтобы возник феномен Бернара (ΔТ ) ΔТ е ), можно уподобить некоему событию, когда на Земле смогли стабилизироваться соответствующие биологические факторы и появились условия для возникновения жизни. |
| Далее, единство природ во Христе неразделимо (Там же, V.X.22), и даже если в смерти душа и тело Христа разделились, при этом не нарушилось Его личное Единство (Там же, V.IX.21). Кроме того, Бернард опровергает различные неправильные представления о богочеловечестве Христа. В частности, он выступает против докетических представлений о том, что плоть Христа была сотворена из ничего, а не воспринята от Девы, поскольку тем самым она отчуждается от нашей плоти (Там же, V.X.23); он также предостерегает от несторианского разделения личного единства Христа на два лица (см. Ереси Абеляра, V). По поводу наличия у Христа человеческого знания (sapientia) и его постепенного возрастания, Бернард говорит, что это надо понимать “не согласно тому, что было на самом деле, а согласно тому, что проявлялось” (О похвалах Деве Матери (Слова о времени), II.10), ибо когда для Христа было нечто новое, чего Он ранее якобы не знал, то это только казалось таким тогда, когда Он Сам этого хотел; и если Он казался другим незнающим, то Сам в Себе Он всегда был только Всеведущим (sapientissimus, Там же). 5. Сотериология. В отличие от своего предшественника Ансельма Кентерберийского, написавшего специальный трактат Почему Бог стал человеком (Cur Deus homo), Бернард считает, что о способе нашего спасения нам “положено знать, что это так, а почему это так, знать не положено” (cur ita, non licet, Против Абеляра, VIII.20). Бернард выделяет несколько важнейших моментов совершенного Христом спасения. Христос, соединивший в Своем Лице Божество и человечество, есть “Посредник между Богом и человеком” (О размышл., V.IX.20; X.22). “Что это дает для нашего спасения? — спрашивает Бернард, и сам отвечает: — Во всех отношениях многое. Во-первых, грехом мы были возвращены в небытие, а через это соединениемы некоторым образом были сотворены заново, чтобы быть некоторым началом Его творения; во-вторых, от ветхого рабства мы были переведены к свободе сынов Божиих, чтобы ходить в новизне Духа; в-третьих, от власти тьмы мы призваны к вечному царству славы, в котором Богуже спосадил нас с Собойво Христе” (Там же, V.X.23) 10 . |
|
|
