| Данные разработки библейской филологии и критики явились весьма значительными в развитии библейской экзегезы со всем кругом вошедших в нее научных предметов (языкознание, археология, история и пр.), включая критическое изучение древнеславянского перевода Библии. В школе библейской экзегетики получил свое филологическое образование и первый ученый славянской науки – Иосиф Добровский, который стал пионером в плеяде ученых-славистов, положивших основание науки об изучении древнеславянского перевода Библии. Именно он в какой-то степени, сдвинул с мертвой точки изучение кирилло-мефодиевского наследия в России: он установил, на основании собранного к началу XIX в. материала, какова ценность Елизаветинской, Острожской и Геннадиевской Библий; он первый поднял вопрос о собирании и изучении рукописного наследия России. Помимо проблемы объема литературной деятельности Кирилла и Мефодия, И. Добровский первым из славистов поставил один из важнейших вопросов славянской библейской филологии – вопрос о греческих источниках славянской Библии 434 . Собственно, с Йозефа Добровского (и его учителя Михаэлиса) начался увлекательный поиск пропавших сокровищ славян, их наследия, полученного им от свв. Кирилла и Мефодия, а заодно, и протографа славянского текста Библии – греческого текста Семидесяти. В православной России к началу XIX в. оказалось достаточно пытливых научных умов, подхвативших идеи Добровского. Русская академическая элита сознавала очевидную неудовлетворительность внешнего качества библейского текста Славянской Библии в том виде, в каком он оказался после выхода елизаветинского кодекса Св. Писания. Ими стали предприниматься шаги по исследованию и улучшению данного текста. Так начинается история критического изучения Славянской Библии в России. Первой публикацией такого рода в России можно считать «Краткий исторический очерк о проникновении письменности в Россию» братьев Каржавиных в их книге «Remarques sur la langue russienne et sur son alphabet» («Заметки о русском языке и его алфавите»). |
| В свою очередь, многочисленные и обычно в хорошей сохранности минускулы, основная часть которых датируется после IX–X вв. (таким образом, для периода VII–X вв. возникает нечто вроде «дыры»), восходят к архетипам унциалов, ныне утерянных, но восполняющих чтения дошедших до нас рукописей. Таким образом, одной из основных задач современных исследователей текстологии Септуагинты является анализ и уточнение разночтений, уже собранных в издании Холмса–Парсонса, которое еще долго будет оставаться востребованным, и «сортировка» их по разным группам (соответственно, публикация текстов в гёттингенской Септуагинте в последние десятилетия сопровождалась – в лучших традициях немецкой науки – параллельной публикацией специальных монографий о текстологии той или иной книги Ветхого Завета 43 ). Некоторые разночтения из издания Холмса–Парсонса, выборочно зафиксированные у П. А. Юнгерова и отсутствующие в новейших критических изданиях, лишний раз приглашают современного отечественного исследователя обратиться к труднодоступному даже в Москве 44 пятитомнику Холмса–Парсонса. Приходится признать, что без этого старого издания и без наблюдений П. А. Юнгерова картина рукописной традиции греческого текста и его славянского перевода (вместе с последующими редакциями и справами, зафиксированными в Елизаветинской редакции) оказывается беднее даже при использовании современных критических изданий, хотя последние позволяют сильно расширить горизонт, видный П. А. Юнгерову столетие назад. Несомненно, работа П. А. Юнгерова по переводу и коллации разночтений Елизаветинской Библии с греческим текстом должна быть пересмотрена и продолжена, однако при отсутствии – хотя бы предварительного – критического издания, учитывающего основные рукописи и публикации славянского текста 45 , такой труд все равно будет недостаточно наглядным. Кроме того, надеяться, что подобная работа будет выполнена в России в обозримом будущем, пока вряд ли приходится. Проблемы реконструкции первоначальных текстов греческого перевода и еврейского оригинала |
| П. А. Юнгеров весьма часто не оговаривает особенностей LXX, не отразившихся в Елизаветинской Библии. Например, в Притчах у LXX довольно много пропусков (причина которых неясна) сравнительно с масоретской редакцией – см., например, Притч. 18:24–19:2 и 20:14–19 61 . В данном случае умолчание П. А. Юнгерова вызвано тем, что эти лакуны (имеющие место и в «стандартном» издании Септуагинты А. Ральфса 1935 г.) были восстановлены уже в «Гексаплах» Оригена 62 , а затем и в ряде списков лукиановской рецензии и в славянском переводе. Итак, в стоявшей перед П. А. Юнгеровым альтернативе: опираться в переводе на греческий или славянский тексты – ученый принял решение следовать последнему. На наш взгляд, это было верным решением, ибо благодаря переводу П. А. Юнгерова можно ориентироваться, откуда именно взят или чему именно соответствует тот или иной вариант Елизаветинской Библии (определить это самостоятельно с помощью одного-двух изданий, даже современных критических, порой бывает невозможно или весьма непросто). Кроме того, первоначально П. А. Юнгеров хотел поместить свой перевод параллельно с церковнославянским (этот замысел, поддержанный многими церковными учеными, в полной мере реализован только в настоящем переиздании), а в таком случае серьезные расхождения двух текстов затруднили бы параллельное чтение. Однако вследствие такого подхода пользоваться переводом П. А. Юнгерова для цитации, например, Ветхого Завета у святых отцов можно лишь с определенной осторожностью, поскольку внимание П. А. Юнгерова концентрировалось, прежде всего, на отличиях церковнославянского текста от греческого в его наиболее распространенных изданиях или рукописях, тогда как многочисленные варианты греческого текста, не нашедшие отражения в церковнославянском переводе, отмечались П. А. Юнгеровым далеко не всегда. Сказанное относится не только к минускулам и разным древним переводам, но даже к разночтениям в трех основных рукописях – ватиканском, александрийском и синайском списках. Так, в прим. |
| Если при передаче начальных слов XIVI-й главы древние наши переводчики отдали преимущество чтению Ватиканского или однородного с ним списка и если это чтение при рассмотрении оказывается вполне сообразным с содержанием библейского повествования и чуждым различных недоумений, возбуждаемых отличными от него чтениями, то это дает достаточное основание для того, чтобы согласовать наш славянский перевод и во 2-й половине 1-го стиха с чтением Ватиканского списка и на этом основании начинать XIVI-ю главу 1-й кн. Цар. словами: „И избра себе Саул три тысячи мужей“... Елизаветинские справщики, как видно из всего сказанного, внесли здесь в славянский перевод то, что не служит к его усовершенствованию и, по всей вероятности, не принадлежит даже к первоначальному тексту перевода 70-ти. 2Цap. XII, 31 , читается в первопечатной славян. Библии:… и пристави к пилам и к тризувом железным имиже осекают камение, и к творяшым железо и к творяшым плииды прехождаше…; в Елизаветивской Б… и положи на пилы, и на трезубы железны и секиры железны, и превождаше их сквозе пешь плиндяну… В этих словах библейский повествователь изображает то, что сделал царь Давид, после победы над Аммонитянами и взятия их столицы с мужским взрослым населением последней и других аммонитских городов. По прежнему славянскому переводу, они были обречены на подневольные работы в каменоломнях, на железных и кирпичных заводах. По новому славян. переводу, – преданы были мучительным казням посредством особых смертоносных орудий или чрез сожжение в обжигательных печах на кирпичных заводах. Чтобы с основательностью судить о том, который из этих переводов служит более точной передачей подлинного библейского текста, необходимо обратиться к древним памятникам последнего. Представляя Св. Синоду второй из вышеприведенных переводов, принадлежащий собственно петровским справщикам 24 , Елизаветинские – в подтверждение своего согласия с ним указали на то, что этот перевод „согласно со всеми греческими кодексами подправлен“ 25 . В имевшихся у Елизаветинских справщиков четырех изданиях перевода 70-ти находилось следующее чтение 26 данного места кн. |
| В 1735 году Синод постановил перенести печатание Библии из Москвы в Петербург, под смотрение архиепископа Феофана. Одновременно велено было заново пересмотреть труд прежних справщиков. В Петербурге исправлением славянской Библии занимался архимандрит Стефан (Калиновский), но с возведением его в сан епископа Псковского редакторская работа опять застопорилась. В 1741 году Синод распорядился снова перенести печатание Библии в Москву. В Москве за исправление текста принялись префект Академии архимандрит Кирилл (Флоринский) и архимандрит Фаддей (Кокуйлович). К 1743 году труд их был завершен и Синод приступил к рассмотрению исправленного текста, но и само рассмотрение оказалось весьма сложным и кропотливым делом. Была образована особая комиссия, в которую включили иеромонаха Иакова (Блонницкого) и вызванных из Киева учеников великолепного знатока еврейского языка и священной филологии Симона (Тодорского) – иеромонахов Варлаама (Лящевского) и Гедеона (Слонимского). В рассмотрении текста Библии комиссия ближе всего сошлась с трудами первых справщиков во главе с архимандритом Феофилактом (Лопатинским). Книги Товит и Иудифь были заново переведены с греческого языка. Третью книгу Ездры исправили по Вульгате. Все исправления старого славянского текста были изложены в особой рукописной книге, а краткий обзор этих исправлений поместили в предисловии к Библии. В 1751 году исправленная славянская Библия была напечатана. В 1756, 1757 и 1759 годах последовали переиздания. В истории это издание получило название Елизаветинской Библии. В 1720–1730 годы богословская мысль в России была сосредоточена на полемике вокруг «Камня веры» митрополита Стефана. Почитателю и ревностному защитнику богословских взглядов Местоблюстителя архиепископу Феофилакту (Лопатинскому) в этой полемике противостоял протестантствующий теолог архиепископ Феофан. Спор закончился для святителя Феофилакта тюремными узами. Его противник восторжествовал в борьбе за церковную власть, стал одним из всесильных временщиков и подручным Бирона. Но в Духовной школе, несмотря на эту его победу, вплоть до середины века преобладало направление оппонентов Феофана. |
| Работа острожских редакторов была также нацелена на достижение лингвистической правильности. Перед создателями Геннадиевского свода стояла задача «фиксации наличного актуального текста Священного Писания в церковнославянском переводе» (Иннокентий (Павлов). 2001. C. 43), а не его языковой нормализации. При подготовке Геннадиевской Библии не была проведена последовательная лингвистическая правка, язык этого кодекса представляет собой «довольно пестрое наслоение разновременных переводов» ( Евсеев. 1916. C. 21), сочетает некнижные формы («отклонения в сторону русского языка» - Фостер. 2001. C. 31-33) с тенденцией к архаизации. Книгопечатание как новая форма копирования текста предъявляло особые требования к стандартизации языка, поэтому для редакторов Острожской Библии задача языковой нормализации была очень важна. Она решалась, во-первых, через ликвидацию языковых « », т. е. немотивированной вариативности. Последовательная унификация составляет основное содержание редакторской работы на графико-орфографическом и грамматическом уровнях. Так, книжники устраняют варьирование графем и и и в позиции абсолютного начала слова, устанавливая в качестве нормативных написания с и преодолевают разнобой именных и глагольных форм (род. ед. ч. и род. мн. ч. и им. мн. ч. м. р. причастий и императив 2 л. мн. ч. и имперфект и и т. п.). Исправлены грамматические ошибки, допущенные в Геннадиевской Библии в отношении собственно книжных форм, не имевших аналогов в живом языке (вокатива, двойственного числа, простых претеритов, кратких действительных причастий и др.). На лексико-семантическом уровне справа заключалась в последовательном устранении латинизмов, попавших в Геннадиевскую Библию из Вульгаты (ср. ), и некнижных лексем (ср. ). После выхода в свет Острожская Библия получила значение языкового образца и определила дальнейшее развитие библейской К. с. у правосл. славян. Этот свод стал основой всех последующих публикаций слав. Библии - Московской Библии 1663 г., Елизаветинской Библии 1751 г. |
| Амвросий (Зертис – Каменский), митр. Филарет, еп. Амфилохий, митр. Антоний, профессора – Якимов, Елеонский, Юнгеров и др. Но производить исправление елизаветинского текста на основании произвольных усмотрений или случайных справок нельзя; чтобы оно было плодотворным и не вызывало никаких возражений, оно должно основываться на незыблемой почве восстановленной Кирилло-мефодиевские традиции и ее исторических изменений. Новая Комиссия никакими планами исправления Елизаветинской Библии не задается. Но ее критический труд по восстановлению славянской Библии во всех ее исторических фазисах даст для этого исправления единственно возможную опору. Учреждение Библейской Комиссии имеет свою довольно продолжительную историю. Мысли о полном издании славянской Библии предшествовало появление в течение последнего полустолетия целого ряда ученых исследований, посвященных отдельным книгам св. Писания, и изданий отдельных книг. В этом отношении большая заслуга принадлежит почтенным исследователям – проф. Г.А. Воскресенскому, И.В. Ягичу, И.Е. Евсееву , А.В. Михайлову и др. Постепенно назревший вопрос об издании славянских священных текстов нашел себе сочувствие главным обр. в кругах представителей славистики и филологии. В 1903 году, 10–15 апреля, состоялся предварительный съезд славянских филологов и славистов. На заседании V секции, посвященной вопросу об издании церковнославянских памятников, по заслушании записки —868— проф. А.В. Михайлова об издании славянских текстов Ветхого Завета, было постановлено: «обратиться от имени Предварительного Съезда и Академии Наук чрез второе ее Отделение с ходатайством в Священный Синод о полном научном издании славянского перевода книг Ветхого Завета по древнейшим существующим спискам». Этот вопрос несколько раз затем обсуждался в Славянской Комиссии Императорского Археологического Общества. В 1911 г. на археологическом съезде в Новгороде был заслушан доклад проф. И.Е. Евсеева «О новгородской геннадиевской библии 1499 г.», и, под влиянием этого доклада, съезд постановил, в виду не только научного но и общественного и национального значения славянской Библии, просить св. |
| Holmes, S. T. P. R. S. S. Oxonii, 1798, in folio. В этом издании отмечены также варианты по славянским редакциям Библии – Острожской (1581 г.) и Московской 1663 г. [Судя по каталогу, речь идет об экземпляре, «приобретенном покупкою от бывшего ректора Академии архимандрита Филарета (1840 г.), впоследствии архиепископа Черниговского». См.: Корсунский И. Н. Систематический каталог книг библиотеки Московской духовной академии 1–203]//ПрибТСО. Ч. 26. 1880. Кн. 3. С. 1–34, цит. с. 17, 92. После революции 1917 г. вся библиотека Московской духовной академии была передана Румянцевскому музею. По-видимому, именно таково происхождение единственного экземпляра издания Холмса–Парсонса, хранящегося ныне в РГБ в Химках под шифром Ин фол. – 3/47, причем учетная карточка имеется только в служебном (недоступном рядовому читателю) каталоге и лишь на дополнительное описание.] 34 Accurata Codicum Graecorum Mss. Bibliothecarum Mosquensium Sanctissimae Synodi notitia et recensio Fr. de Matthaei. Lipsiae, 1805. P. 290. [В указанном месте Ф. Маттэи пишет, что, хотя изучал множество рукописей Ветхого Завета, никогда не встречал подобной книги, называемой у русских паримийником по множеству чтений из книги Притчей. Разночтения из этого кодекса Маттэи послал Холмсу. Дальнейшие научные исследования подтвердили особенную роль паримийников в текстологии славянской Библии.] 35 Т. е. четвертого издания Елизаветинской Библии, воспроизводящего второе издание без изменений. – А. Д. Нелишне напомнить, что даже «простое» фототипическое (иллюстрированное) издание Геннадиевской Библии, сначала предпринятое в 1992 г. главой Издательства Московской Патриархии митрополитом Питиримом (Нечаевым) , а затем продолженное в 1997–1998 гг. Новоспасским монастырем, из-за отсутствия финансирования не завершено до сих пор (из Ветхого Завета опубликована лишь Псалтирь). Попутно заметим, что мы не можем целиком согласиться с чрезмерно суровой критикой А. А. Алексеевым (Текстология славянской Библии. СПб., 1999 [далее: Алексеев. |
| По существу, вопросы архимандрита Стефана разрушали априорные представления отечественного церковного сознания о греческом тексте Семидесяти, как истинном и достоверном тексте Священного Писания, ставя, таким образом, под сомнение саму цель справы по достижению полного соответствия славянского текста с греческим, которая как идеал была движущим мотивом издателей славянской Библии, начиная с Острожского. Завершила труд плеяды справщиков шестая комиссия, которую составили два ученых иеромонаха из Киева - Варлаам (Лящевский) и Гедеон (Слонимский). Как окончательный был принят следующий принцип редактирования: при расхождении греческих источников предпочтение отдавали чтению, присутствующему в большинстве греческих текстов; исходный вариант Первопечатной не меняли при его подтверждении хотя бы одним греческим источником. Таким неоднозначным путем и решалась главная задача издания по последовательному приведению славянского библейского текста в соответствие тексту греческому. И хотя даже Елизаветинскому изданию не удалось до конца преодолеть исходную текстовую эклектику славянской Библии, формально ее можно считать выполненной. Елизаветинская Библия 1751 г. подвела итог растянувшейся на два с половиной столетия издательской работы. Как оценить достигнутый результат? За стремлением согласовать славянскую Библию с переводом Семидесяти усматривается более фундаментальная цель обретения ясного, понятного в языковом выражении библейского текста. Подразумевалось, что именно таков текст греческий, освященный его употреблением в Древней Церкви. Вскрытые при подготовке Елизаветинского издания серьезные проблемы самого греческого текста ставили издателей славянской Библии в очевидно тупиковую ситуацию. По сути, ложной оказывалась сама исходная посылка осуществляемого редактирования. Последовательная правка по Септуагинте принципиально не решала проблему «темноты» славянского текста, поскольку от нее не был свободен и греческий текст. В этом отношении обращение петровских справщиков к другим текстовым источникам и святоотеческому экзегетическому наследию выглядит гораздо более зрелым решением, чем «натужное» стремление их преемников любой ценой добиться поставленной цели. Собственно, Елизаветинское издание, как и предшествующие, оставалось далеким от исполнения главного требования как к славянской, так и любой другой Библии - быть ясным (по выразительным средствам языка) текстом Божественного Откровения. |
| Из еврейского текста, путем ли самостоятельного перевода или под влиянием других переводов, и почерпнуто было, по всей вероятности, представление о названных в этом месте книги Царств различных орудиях, как именно орудиях смертной казни; отсюда, в частности, заимствовано, как нужно думать, и представление о кирпичеобжигательной печи, отсутствующее в греческом тексте. По крайней мере другие, кроме вышеуказанных, источники, которым мог быть обязан своим происхождением новый славянский перевод этого места книги Царств, пишущему это не известны: сирский и арабский переводы, которыми пользовались также по местам петровские справщики, выражают иное представление об участи пленных аммонитян, чем какое выражено в переводе Елизаветинскои Библии 29 . Таким образом при сравнении вышеприведенных славянских переводов с другими памятниками библейского текста оказывается, что перевод первопечатной Библии служит передачей греческого текста в большинстве его списков и изданий, а перевод, находящийся в Елизаветинской Библии – передачей еврейского текста в обычном его понимании. Который же из этих неодинаковых по первоисточникам и по смыслу двух славянских переводов имеет более прав на то, чтобы оставаться в тексте славянской Библии, перевод ли первопечатной нашей Библии или – Елизаветинской? При решения этого вопроса останавливают на себе внимание следующие особенности библейского текста в данном месте книги Царств: Во 1-х. Излагая распоряжения Давида относительно пленных аммонитян, библейский писатель не употребляет ни одного из тех выражений, которые указывали бы на предание их казни и которые употребляются в других местах ветхозаветных книг, где говорится о тогдашнем жестоком обращении с военнопленными из числа народов, не принадлежащих к ханаанитянам (наприм., 2Цap. VIII, 2 : на умерщвление; 3Цap. XI, 15 : изсече; 2 Парал. XXV, 12: свергоша и др.). Вместо этого в данном месте употреблены выражения: изведе, положи или „поставил“ 30 и превождаше. Выражаемое этими словами, представляющими вообще весьма близкий перевод речений еврейского текста, передвижение пленников само по себе располагает мысль к тому, чтобы видеть в этом действии победителя особую цель, а не предание их казни: если бы имелось в виду это последнее, то оно могло быть совершено в тех городах, из которых происходили эти пленники; выводить их в особое место для предания смерти не было надобности. |
|
|
