| Нам кажется, что в описанном взаимоотношении встретившихся Диодора и Флавиана можно видеть начало этого столь важного в истории христианских догматов новоникейского (каппадокийского) богословия. Едва ли нужно смущаться при этом, что, в отличие от биографов признанных каппадокийцев – свв. Василия Великого , Григория Богослова и Григория Нисского , мы не имеем прямых источников, которые бы подтверждали factus et rebus описанные нами выше подробности в процессе выработки омоусианского мировоззрения Диодора. Не малое руководящее значение в данном случае имеет твёрдо установленный в церковно-исторической науке факт омоусианства Флавиана и вытекающее из образования Диодора его омиусианство. Близость Флавиана к Евстафиию, известная учёность последнего, отчётливый при этой учёности омоусианизм, делавшие его в рядах омоусиан πρ εδρος 300 , а с другой стороны молчание истории о самостоятельной богословской и литературно-учёной деятельности самого Флавиана, невольно ведут нас к заключению, что Флавиан мог являться защитником омоусианства в тех совершенных формах, которые были даны ему Евстафием. Он был не только верным учеником Евстафия, но и верным передатчиком того, что и как защищал великий его учитель. Что касается самого Евстафия Антиохийского , то он, как мы знаем, держась омоусианства, первый заметил прокрадывавшееся арианство путём терминологии омиусиан. За мужественное, открытое объявление арианства он пострадал, изгнанный представителями тогдашнего омиусианства из Антиохии. Такое быстрое распознание омиусианства само собой устанавливает факт всестороннего уяснения св. Евстафием филологического и богословского значения терминов омиусиан. Все эти вместе взятые исторические подробности, соотношение их с доступными в наше время историко-филологическими справками, мы думаем, и не могут делать слишком произвольным утверждаемый нами для Диодора синтез двух богословских мировоззрений. Скажут, отличительной особенностью каппадокийского богословия является то, что оно впервые в истории богословской мысли провело важную точную грань между понятиями οσα и πστασις 301 . |
| Пользуясь покровительством Леонтия, со свойственной развязностью в тонких софизмах, он начал свободно проповедовать здесь арианизм 317 . Леонтий, по свидетельству истории, рукоположил искусного проповедника арианства, Аэция, в сан диакона 318 . Этот поступок Леонтия, с сочувствием встреченный арианствующими, евстафианами-православными истолкован был как конец двусмысленной политики арианствующего епископа и как решительное наступление его на исповедников единосущия. Православные антиохийцы решили горячо протестовать против нечестивого в этом случае шага антиохийского епископа. Необходимое воодушевление в борьбе и светлые надежды на победу у никейцев подкреплялись сознанием, что в лице нового омоусианина Диодора они могут противопоставить нечестивому Аэцию достаточную интеллектуальную и моральную силу. И вот энергичный мирянин Диодор впервые заявляет себя тогда православным вождём Антиохии 319 . Вместе с Флавианом, он отправляется к арианствующему епископу Леонтию и решительно от лица представителей ортодоксии заявляет, что покровительство его Аэцию заставляет общину омоусиан окончательно прекратить общение с официальной церковью и обратиться за помощью к Западу 320 . Угроза обращения к Западу в устах представителей ортодоксии вполне понятна. Она, действительно, должна была обеспокоить Леонтия, потому что Запад заявлял себя решительным сочувствием к омоусианам Востока. И если Западу приходилось вмешиваться в религиозные споры на Востоке, то это вмешательство сопровождалось почти всегда громкими осуждениями и порицаниями арианствующих, что, естественно, сильно препятствовало обаянию последних в народных массах 321 . Леонтию, само собой разумеется, такого скандала в своей церкви не хотелось. Менее понятна другая, первая, половина угрозы Диодора – от лица уже существующей отдельно общины православных или евстафиан он даёт обещание пред Леонтием окончательно порвать общение с официальной антиохийской церковью. Это, по-видимому, предполагает до сих пор какое-то неполное отделение евстафиан от арианствующих епископов в Антиохии. |
| Commentarius in Hexaemeron Алляций в своём издании, подробное описание которого даёт Iahn 322 , впервые опубликовал толкования по этому предмету под именем Евстафия Антиохийского и сделал тщетную попытку обосновать его подлинность. Но Tillemont 323 рядом аргументов твёрдо установил, что Евстафий не может быть назван автором толкования in Hexaemeron, который известен под его именем. Тем не менее, есть основание думать, что Евстафий писал по этому вопросу. Анастасий Синаит в своём творении, которое имеет надписание: Anagogicarum contemplationum in Hexameron ad Theophilum 324 ссылается на авторитет in theologia celeberrim; Eustahhü, summi doctoris synodi Nicaenae и приводит фрагмент, который можно думать, представляет собой частичку толкования Евстафия на Быт 1–2 «De Melchisedeck». Трактат «О Мелхиседеке» Иероним упоминает в письме к пресвитеру Евангелу 325 . В целом виде он представляет собою одно из «великого множества посланий» святого Евстафия, которые, скажем словами блаженного Иеронима, «долго было бы перечислять» 326 , и был адресован Александру Александрийскому . От данного произведения до нашего времени дошло только три небольших фрагмента. Один из них издан на Греческом языке Cavallera 327 , другой – на Латинском Leppomanoм, и третий на Сирийском и Латинском Marminoм. Стоя на почве сохранившихся до наших дней фрагментов из этого трактата о Мелхиседеке, можно думать, что основная мысль этого сочинения была такова: в Священном Писании нет родословной Мелхиседека потому что Мелхиседек был Хананеянином, а «не следовало составлять Родословной и до рода Ханаана возводить того, кто находится на вершин праведности, ибо совсем не подобало достигшего высочайшей праведности сплетать с родом, достигшим крайнего нечестия». Если справедливо, что трактат о Мелхиседеке представлял собою послание к Александру Александрийскому , то является возможным определить terminus ad quem его написания. Это 326-й год, год смерти адресата. Относительно повода написания Послания высказывают предположения, что таковым следует считать ересь иеракситов, которая особенно распространена была среди Египетских монахов. |
| На это дает право уже одно охарактеризованное нами выше состояние вопроса о подлинности творений Евстафия, в силу которого Eustathiana, помещенные нами под рубрикой dubia, признавались таковыми подчас отдельными лицами при нескольких противоположных голосах. А потом, пусть некоторые из литературных памятников, носящих теперь имя Евстафия, и не принадлежащих именно этому лицу, однако нужно быть очень близоруким, чтобы совершенно не разглядеть на этих произведениях печати антиохийской школы. Привлечение же, при подобном положении вещей, к делу реконструирования богословско-экзегетических воззрений Евстафия тех из его сочинений, в подлинности которых можно (но отнюдь не необходимо) сомневаться, если и нанесет частичный ущерб истине, то настолько незначительный, что в общем, степень сходства между нашим портретом и его оригиналом, позволяем себе думать, будет очень высокой. В. «Из того, что сохранилось от Евстафия, видно, что он по своему направлению примыкает к Антиохийской школе " … (Проф. Барсон) 195 Уже то обстоятельство, что Евстафий происходил из Малой Азии и был епископ Антиохии заставляет нас, не совсем точно выражаясь, a priori предполагать антиохийское направление в богословствовании св. отца 196 . Одно из только что приведенных названий сочинений св. Евстафия 197 подкрепляет эту догадку. Полную же устойчивость наша мысль, смеем думать, приобретет, когда будут проанализированы самые творения антиохийского епископа. Но, прежде чем приступить к осуществлению нашей задачи, считаем необходимым сказать несколько слов по части методологии. То или иное богословское направление писателя обнаруживается не на внутренней только (материальной), но и на внешней (формальной) стороне произведения данного лица 198 . Отмеченное явление, само собой разумеется, налагает на приступающего к изучению известного церковно писателя обязанность установить принадлежность этого лица к какой либо школе по обеим сторонам его произведений. Отсюда, оттенить наиболее характерные для антиохийца черты в самой внешности творений Евстафия, изложить его христологическое и сотериологическое учение – вот почти все, к чему, в сущности, сводится наше дальнейшее изложение. |
| А. Грильмайер в качестве terminus post quem написания послания Евстафия называет 532 г., когда в Константинополе проходило собеседование между халкидонитскими и нехалкидонитскими богословами. Пытаясь определить верхний временной предел написания послания, немецкий патролог, во-первых, указывает на то, что Евстафий, несомненно, пользовался подлинными произведениями Севира на греческом языке, а после Константинопольского собора 536 г., осудившего Севира, появился императорский указ, предписывающий уничтожение сочинений Антиохийского патриархА.Во-вторых, он отмечает, что Евстафий говорит о Севире так, как если бы последний был еще жив. Севир умер в феврале 538 г. Отсюда А. Грильмайер заключает, что составление послания Евстафия следует поместить во временной промежуток между 532 г. и началом 40-х гг. (см.: Le Christ dans la tradition chrétienne... T. II/2. Р. 355–356). 654 См.: Ephraem Antiochenus. Apologia concilii Chalcedonensis ad Domnum et loannem//PG 103. Col. 993С. 655 См.: Ephraem Antiochenus. Ad Acacium philosophum et presbyterum Apameensem//Helmer. Der Neuchalkedonismus... S. 272. 659 Ephraem Antiochenus. Apologia concilii Chalcedonensis ad Domnum et Ioannem//PG 103. Col. 1001A. 660 Косвенным аргументом в пользу такого понимания может служить то, что свт. Ефрем, рассматривая формулу свт. Кирилла «единая природа Бога Слова воплощенная», считал оправданным заменять в ней слово «природа» на «лицо» или «ипостась», устанавливая тем самым личное (ипостасное) тождество между Христом и Словом до Воплощения (см.: Ibid. Col. 989D). 661 Д. Краусмюллером была высказана гипотеза о том, что Леонтий Иерусалимский жил на рубеже VI–VII вв. (см.: Krausmuller D. Leontius of Jerusalem, a theologian of the 7th century//Journal of Theological Studies. 2001. Vol. 52. P. 637–657). Однако аргументация Д. Краусмюллера не представляется настолько убедительной, чтобы поставить под сомнение общепринятую в современной патрологической науке датировку времени написания трактатов Леонтия. В частности, гипотеза Д. Краусмюллера была подвергнута критике со стороны одного из ведущих специалистов по Леонтию Иерусалимскому П. Грэем (см.: Gray P. T. R. Introduction//Leontius of Jerusalem. Against the Monophysites: Testemonies of the Saints and Aporiae/P. T. R. Gray, ed., trans. Oxford, 2006. P. 38–40). По словам Г. Беневича, «вопрос датировки жизни и деятельности Леонтия Иерусалимского можно считать на настоящий день в патристике открытым. Аргументы Краусмюллера пока не заслужили окончательного признания» (Беневич Г. И. Предисловие// Леонтий Иерусалимский , Феодор Абу Курра, Леонтий Византийский . Полемические сочинения. Краснодар, 2011. С. 16). Автор настоящего исследования исходит из традиционной датировки жизни Леонтия Иерусалимского эпохой св. императора Юстиниана Великого . |
| В. «Из того, что сохранилось от Евстафия, видно, что он по своему направлению примыкает к Антиохийской школе»… (Проф. Барсов). 1476 Уже то обстоятельство, что Евстафий происходил из Малой Азии и был епископом Антиохии заставляет нас, не совсем точно выражаясь, а priori предполагать антиохийское направление в богословствовании св. отца. 1477 Одно из —434— только что приведенных названий сочинений св. Евстафия 1478 подкрепляет эту догадку. Полную же устойчивость наша мысль, смеем думать, приобретет, когда будут проанализированы самые творения антиохийского епископа. Но, прежде чем приступить к осуществлению нашей задачи, считаем необходимым сказать несколько слов по части методологии. То или иное богословское направление писателя обнаруживается не на внутренней только (материальной), но и на внешней (формальной) стороне произведения данного лица. 1479 Отмеченное явление, само собою разумеется, налагает на приступающего к изучению известного церковного писателя обязанность установить принадлежность этого лица к какой-либо школе по обеим сторонам его произведений. Отсюда, оттенить наиболее характерные для антиохийца черты в самой внешности творений Евстафия, изложить его христологическое и сотериологическое учение – вот почти всё, к чему, в сущности, сводится наше дальнейшее изложение. § 1. Значило бы дать и недостаточную, и одностороннюю характеристику внешности рассматриваемых сочинений, как принадлежащих перу антиохийца, в том случае, если бы мы только констатировали в них отсутствие аллегоризма. Но отнюдь нельзя сказать, что отсутствие этого последнего – явление, не имеющее никакой значимости для определения богословского направления Евстафия. Поясним свою мысль примером писателей антиохийской школы, хронологически преемствовавших Евстафию. Диодор говорит о себе: «το λληγορικο τ στορικν πλεστον, σον προτιμμεν». 1480 Послед- —435— нее он удерживает лишь отчасти, стремясь сохранить то, что антиохийцы обозначали термином «θεωρα» (спекуляция, типическо-символический, духовный смысл), 1481 необходимое, с его точки зрения, для христианского экзегезиса Ветхого Завета. Златоуст защищает буквальный смысл и избегает аллегорического толкования. Исидор Пелусиот лишь в некоторых местах удерживает незначительные аллегории Златоуста. 1482 – Отрицательного же свойства была бы наша характеристика и тогда, когда бы мы ограничились указанием, что хотя в некоторых местах своих произведений Евстафий и толкует Писание в смысле переносном, 1483 но этот переносный смысл является частью типическим, 1484 частью же как 2-й смысл на ряду с буквальным. 1485 |
| Непосредственными источниками И. М. были несколько работ позднеантичных хронистов, большинство к-рых известны только по имени. В связи с этим определение происхождения тех или иных материалов в хронографии И. М. представляет сложную задачу ( Bourier. 1899-1900. Bd. 2. S. 58-59; Die römische Kaisergeschichte. 1931. S. 509-510; H ö rling. 1980; каталог использованных И. М. материалов см.: Jefferys E. M. Malalas " Sources//Studies in John Malalas. 1990. P. 167-210). Во введении И. М. называет имена Моисея, Африкана, Евсевия Памфила, Сисиния, Феофила, Климента, Диодора, Евстафия и Домнина - тех, чьи сочинения он считал важными источниками для написания хронографии ( Истрин. 1994. С. 5). Из этих сочинений в относительной сохранности до нас дошли лишь первые 2, однако в тексте И. М. иногда удается найти указания на использование разных источников (по особенностям информации, по ссылке хрониста). Установлено, что, за исключением сочинений группы упомянутых авторов, хронист крайне редко пользовался источниками более раннего происхождения. В тексте И. М. содержатся упоминания неск. десятков имен античных авторов разных эпох, но во мн. случаях удается определить, что И. М. заимствовал материал уже в виде компиляции. Упоминания хронистом имен тех или иных авторов не означают его знакомства с их трудами. Скорее всего И. М. напрямую не использовал произведения Диодора Сицилийского (I в. до Р. Х.), Феофила Антиохийского (II в.), Климента Александрийского , Секста Юлия Африкана (оба нач. III в.), Евсевия Кесарийского (нач. IV в.), хотя упоминает их много раз; ссылки на них могли быть заимствованы из более ранних хроник. Отсылки к Моисею у И. М. означают использование хронистом книг ВЗ ( Истрин. 1994. С. 5, 7-8; Ioan. Malal. Chron. P. 34, 67, 75, 228). И. М. был знаком с ВЗ, но часто смешивал канонические книги с апокрифами, такими как «Книга Юбилеев», а также с текстами гностического или герметического происхождения. Одними из главных источников хронографии И. М., вероятно, стали хроники неких Домнина ( Истрин. 1994. С. 5; Ioan. Malal. Chron. P. 88, 142, 208, 235, 266, 273, 297, 310) и Тимофея ( Ioan. Malal. Chron. P. 76, 158-159, 228, 232, 428), содержавшие богатый материал по истории античных гос-в, в т. ч. Антиохии, рассказы об оракулах, пророчества о Христе и т. д. История Римской империи воспроизведена И. М. с использованием некой хроники Несториана (Ibid. P. 324, 376). Об этих хрониках, к-рые были написаны на востоке Римской империи в кон. IV-V в., помимо упоминаний И. М. почти ничего не известно. Для истории византийско-персид. отношений на рубеже V и VI вв. И. М. использовал материал своего современника Евстафия Епифанийского, хотя степень зависимости хронографии И. М. от этого источника определить не удается. |
| S. 104. Erschwert wird die Sachlage dadurch, dass deutlich Philostorgius (h. e. III. I 5) Paulinas von Tyrus zum Nachfolger des Eustathius macht [в действительности у Филосторгия III, 15 Евстафий не называется даже по имени. Но во II-й книге (гл. 7) Филосторгий, судя по сообщению Никиты, Thesaurus, 5,9 (Migne PG. t. 139, col. 1870 В), по-видимому, действительно называл Павлина тирского преемником низложенного Евстафия. Philostorgius. KG., hrsg. v. J. Bidez Lpz. 1913, к Philost. II, 76. Χειροτονοσιν ον ντ Εσταδου ρειανν τινα· ς δ μν Μοψουεστας φησν [+ θεδωρος L 8 ], ο μν λλ κα Σωκρτης κα Σωζμενς, Εφρνιον τονομα ς δ Θεοδρητος κα Θεοφνης χρονγραφος, Ελλιον ς δ φησι μνος Φιλοστργιος ν τ δευτρ τς στορας λγ. Παυλνον π Τρου μετατιθασιν ες ντιχειαν. Philostorgius hatte also – замечает Биде – die Wahl des Paulinus als Nachfolger des Eustathius hier erwähnt. – Однако это «свидетельство» арианского историка ни в каком случае не перевешивает показания Иеронима, подтверждаемого Евсевием, а – косвенно – св. Епифанием и самим Филосторгием, что в действительности Павлин был предшественником св. Евстафия, а говорит только о невысоком достоинстве его истории. В самом благоприятном случае Филосторгий мог сделаться жертвою той же ошибки, в какую впадают и новейшие ученые, на основании Созомена II, 19: из факта, что Евстафию поставлена была в вину его полемика против вождей кесарийского собора: Евсевия, Павлина и Патрофила, мог и Филосторгий сделать вывод, что при низложении св. Евстафия Павлин был еще жив, и, следовательно, антиохийским епископом он был после Евстафия]. Ebenso muss eine hierauf bezügliche Stelle bei Eusebius verstanden warden. [Автор имеет в виду Euseb. c. Marcel. I, 4, 2, приводимое у меня «Павлин и Зинон», стр. 22. Сам он приводит это место S. 103–4, A. 5 – кончая словами μεταποηθναι ατο и опускает дальнейшую тираду λλ μν – σκπτει, с важным для вопроса о времени кончины Павлина: πλαι κεκοιμημνον. В начале того же Anm. 5 у Зееберга – курьезная цитата: Eustathius unmittelbar als Nachfolger des Philogonius bezeugt Theodoret bei Epiph. haer. 69, 6 : как писатель V века, Феодорит ни о чем не мог свидетельствовать у Епифания, автора IV века, написавшего свой «Панарий» еще до рождения Феодорита. У Епифания I. c. приводится письмо Ария к Евсевию, сохранившееся и у Феодорита I, 5. Из этого письма видно только, что современником начала арианского спора был Филогоний. Евстафий же преемником Филогония является у Theodoret. I. 7. См. «Павлин и Зинон» стр. 37–8, прим. 54]. – – – Es ist jedenfalls nicht leicht – – um die Annahme des Paulinus als Nachfolger des Philigonius herumzukommen. Ebenso liegt aber auch kein Grund dafür vor, der Nachricht des Philistorgius über die Nachfolge des Eustathius zu misstrauen. Dann ist Paulinus von Tyrus von dem ersten Paulinus zu unterscheiden. |
| 62 См. выше, сн. также Treppner " a, Das Patriarchat von Antiochien, S. 29 и Гидулянова op.cit, стр. 380. 68 Ibid. – Заметим, что излагаемая нами далее, по Златоусту, деятельность Евстафия в антиохийский период его жизни, с точки зрения некоторых (напр., Tillemont " a, Memoires, t.VII, p.23–4, Paris, 1700, и др). является его деятельностью в эпоху антиникейской реакции. Подобная разница между ними и нами во взглядах объясняется различными точками зрения на время перемещения Евстафия на антиохийскую кафедру. 71 В начале IV-ro века Антиохия была, по мнению проф. Гидулянова (op. cit., стр. 379) центром всей восточной церкви. И если сфера правовой власти антиохийского епископа была тесно ограничена (она распространялась всего лишь на 2 гражданских провинции), то «духовное влияние» его кафедры «простиралось не только на Малую Азию, Понт и северо-восточную часть Азии, но также и на отдаленную Персию, Армению и Грузию». 75 Напр., по соображению весьма многих, председательство на соборе Евстафию будто бы доставило или высокое достоинство антиохийской кафедры, или его личные ученые и нравственные качества, или то и другое вместе. Но относительно первого аргумента заметим словами Memoires de Trévoux (sept. 1737) «cette raison ne paraît pas légitime, parce que l " éveque d " Alexandrie, se l " on avait eu égard à la dignité du siége, devait précéder celui d " Antioche» (см. у Ceillier, op. cit., p. 159 n.; ср. также Гидулянова, loc. cit). Последний же аргумент устраняется вопросом, почему же другие отцы из присутствовавших на I-м соборе, хотя и обладали подобными качествами, однако не предлагаются в качестве председателя? 77 «Такое (т.е. христологическое) учение преподали нам ... славные на Востоке и Западе святые:.. великий Евстафий, первенствовавший на собиравшемся (в Никее) соборе». (Посл. к монахам Евфратисии, Озроины, Сирии, Финикии и Киликии, XI; по рус. пер. Твор. бл. Феодорита. ч.8, стр. 254, Серг. Пос., 1908). 85 O. Seeck, Untersuchungen zur Geschichte des Nicänischen Konzils Zeitschrift für Kirchengeschichte, B XVII, 1896, S. 347; сн. также Bernoulli, Nic. Conc, RE, 3 Aufl, B XIV, S. 12, и Гидулянова, op.cit, стр. 131). Seeck. хотя и допускает другое толкование термина πεδοι, именно в смысле вождей партий, но считает его менее правдоподобным. |
| Антиохийское направление Евстафия отразилось на внешней стороне его творений и положительно, и даже более положительно, чем отрицательно. Намек на это вскользь нами дан был в самом начале главы. —436— И действительно, уже слова «κατ ριγνους», находящиеся в надписании Евстафиева сочинения «о чревовещательнице», достаточно определенно характеризуют богословское направление автора этого произведения. За Евстафия, как антиохийца в области экзегетики, говорит, далее, тон его полемики с Оригеном , не без основания побудивший историка Сократа включить автора «Диагностика» в число «хулителей» Оригена . 1486 Modus же Евстафиева экзегезиса, который, в силу известных обстоятельств, 1487 всего ярче и выпуклее обрисовался в данном сочинении, дает новые и новые доказательства той мысли, что писателем «Диагностика» был антиохиец (разумеется, в смысле школы)… Так, Евстафий с особенною силою восстает здесь против аллегорического метода в экзегетике. 1488 Сказанного, впрочем, мало, потому что одновременно он указывает теоретически и дает на практике образец нормального, по его пониманию, толкования. 1489 И этот образец, и те приемы, —437— которыми антиохийский епископ пользуется в экзегетических целях, достаточно характерны для суждения об его богословском направлении. При истолковании Писания для Евстафия исходным пунктом и точкой опоры, на которой он базирует почти всё время, является буква священного текста. – Выражение: «рассмотрим самую букву повествования» (τ τς στορας γρμμα) 1490 с различными вариантами не представляет из себя παξ λεγμενον в Eusmamhiana’x. В данном отношении Евстафий даже предвосхищает или, ближе к истине, Златоуст заимствует у нас столь излюбленное этим последним выражение «не сказал то-то и то-то, или так то и так то, но…». 1491 Практическое осуществление настоящего теоретического параграфа можно находить у Евстафия повсюду. Ведет ли антиохийский епископ речь о различии между животным миром и человеком, он опирается на находящееся в греческом тексте Библии слово; еще (τι) в выражении Быт.2:7 «и созда Бог человека… от земли». 1492 Нужно ли Евстафию доказать, что «вопрошающему оракула Саулу казалось (только то), что делала или говорила чревовещательница», 1493 а сам Саул вообще ничего не видел, 1494 он прежде всего и главным образом базирует на словах Писания «увидела женщина Самуила», 1495 – на вопросе Саула: «что ты увидела?» 1496 Требуется ли антиохийскому епископу установить, что Христос страдал по человечеству, он упирает на выражение Исаии «человек в язве сый и ведый терпети болезнь» ( Ис.53:3 ). 1497 Решает ли Евстафий вопрос о Мельхиседеке, опять-таки текст Библии подсказывает ему известное решение вопроса об |
|
|
