| Накануне рождественских каникул один из моих одноклассников пригласил меня поехать к нему в гости в Кахетию, я с радостью согласился. На одной из маленьких станций в гористой области меня встретил кучер с санями, запряженными парой лошадей. Мы помчались по снежной дороге. К моему величайшему удивлению он привез меня в настоящую помещичью усадьбу. Большой дом, с жарко натопленными печами, прислуга, а главное старорежимное изобилие еды. Мне казалось, что я нахожусь во сне, передо мною стоял большой кувшин молока, к чаю подавался настоящий белый хлеб, варенье и масло и все в неограниченном количестве. Родителям моего товарища принадлежал завод глауберовой соли и они ни в чем не нуждались. Рабочие завода смастерили нам санки и мы с увлечением скатывались на них с крутых гор, до тех пор пока они не разлетелись на части на крутом повороте. Я думаю, никогда – ни раньше, ни позже – еда, тепло и домашний уют не доставляли мне такого наслаждения. Вместе с тем я ни за что не хотел показать, что мы живем в Тифлисе в совсем других условиях. Наступил день моего отъезда, выходя из дому я увидал большую корзину грецких орехов, – недоступную для нас роскошь. Наверное я посмотрел на них с особым вниманием и мой друг, провожавший меня, предложил взять их с собою. Я решительно отказался, хотя мне очень хотелось взять хотя бы немного, чтобы отвезти домой. Не то самолюбие, не то стыд не позволяли мне принять подарок. «Ну вот, хотя бы на дорогу», сказал мне мой хозяин и сунул в карман пригоршню орехов. Вернувшись домой я с гордостью угостил всех грецкими орехами, вещественным доказательством существования царства изобилия, в котором я прожил несколько дней. Это было последним видением ушедшего быта. Через месяц мы бежали из Грузии. Десятая глава. Английская миссия. С. Зернова Наступил январь месяц. У нас совсем не было денег. На семейном совете решили, что я пойду узнать в Английской Миссии – не возьмут ли они меня секретаршей. Я, конечно, не была никакой секретаршей, но я говорила по-английски и умела одним пальцем печатать на русской машинке. |
| Сколько пережито за эти семь длинных дней, таких насыщенных и страданиями и красотой и верой в промысел Божий. Вторая глава. Встречи на пути. С. Зернова Мне было 20 лет, когда мы покидали Россию. До этого я ни разу самостоятельно не вылетала из «гнезда». Добровольческая Армия была разбита, мы отступали в Грузию с ее последними отрядами и с обозом раненых. Из Владикавказа длинной вереницей тянулись арбы. Распределительный пункт для эвакуации был в нескольких верстах от города, около Кадетского корпуса. Туда двигались все. Как только наш фургон выехал на Военно-Грузинскую дорогу, нас догнал Профессор Кожин и попросил меня вернуться, чтобы привезти перевязочный материал, забытый на складе, а так же захватить еще теплых вещей и одеял. Мне дали телегу с молодым возницей-казаком и велели ехать как можно скорее. Я должна была встретиться с нашими у Кадетского корпуса. Когда мы приехали на склад, я была поражена количеством остающихся вещей – всюду лежали груды одеял, теплых фуфаек и сапог, все полки были завалены всевозможными лекарствами и перевязочным материалом. Заведующий складом встретил меня враждебно. Он с трудом согласился выдать мне два тюка с марлей и отказал в выдаче одеял, говоря, что ордер мой написан недостаточно ясно. Я робко сказала, что больше половины раненых совсем раздеты, но он даже не ответил мне и, приказав погрузить на мою повозку марлю, запер склад и ушел. Я была очень несчастна, чувствуя, что я плохо исполнила поручение и сознавая свое бессилие и одиночество. Мы двинулись в обратный путь. К счастью, мой возница был веселый и молодой, он бойко погонял лошадей и дружелюбно посматривал на меня, как будто ожидая, что я первая начну говорить. «Вы тоже уедете?», спросила его я. «Нет, барышня, и смотрю на Вас – чего это вы все бежите? Ну что большевики? Ведь тоже люди. Там у них много наших молодых казаков. Вы не верьте, что они разбойники какие-то. И куда это едут все? Как будто грузины лучше?» Я молча слушала его. Все вокруг мне казалось таким нереальным и мучительным. |
| Вот то немногое, что запомнилось мне 9-летнему мальчику о поездке за границу. Совсем в новом свете, уже изгнанником, мне удалось увидеть и Вену, и Берлин, и Лугано. Я узнал легко Виллу Кастаньоллу, и отрезок улицы, где она была расположена. Но все остальное изменилось до неузнаваемости. Вместо экипажей с полотняными зонтиками от солнца, вдоль озера мчались автомобили, громыхающий трамвайчик давно сошел со сцены, но фуникюлер остался все тем же и той же осталась гора Сан Сальвадор и синее небо и еще более синее озеро. В заметках моей сестры тоже есть описание Лугано, но оно совсем иное, чем мое увлечение трамваем с его частыми остановками. Седьмая глава. Лугано. С. Зернова Мне было 7 лет, когда в Ессентуках вспыхнула эпидемия брюшного тифа. В нашем доме переболели почти все, в том числе моя мать, мой старший брат и я. Тогда, в первый раз, нас решили взять за границу. Страна «Заграница» казалась мне тогда страной волшебных замков, моя радость омрачалась только отчаяньем младшей сестры, которая горько переживала разлуку с нами. В Швейцарии мы жили в Лугано, за городом, в пансионе с большим парком, выходящим к самому озеру. У нас была гувернантка швейцарка, но она мало обращала внимания на нас детей, и мы с братом, к нашему большому удовольствию, большею частью были предоставлены самим себе. Мы говорили по-немецки и сразу подружились с другими детьми, с которыми проводили все дни, играя вместе в парке. Мы знали в нем каждую дорожку, каждую скамейку, каждый куст и дерево, за которыми можно было спрятаться. Мы знали также всех, кто кроме нас детей, гулял в нем. К каждому из них у нас было свое отношение. Встречая одного молодого человека и даму, я старалась поскорее убежать и скрыться. Я бессознательно чувствовала, что им не надо мешать. Мне казалось, что если я пробегу мимо, если до них донесется наш веселый смех – это нарушит что-то непонятное и таинственное, что между ними происходило, и я неслышно уходила с их пути. Но были и люди, которых я боялась и от которых пряталась. Они не обращали никакого внимания на нас – детей, но было в них что-то грубое и темное. Мы их сторонились и, при встрече с ними, я впадала в необъяснимую и беспомощную тоску. |
| Быстро пролетал месяц нашего отдыха на черноморском побережье. Он вносил в нашу размеренную и трудовую жизнь иную перспективу, встречу с природой, еще не покоренной человеком. Он пробуждал в нас ощущение тайны мироздания и желание увидать другие красоты земли, лежащие далеко за пределами нашей родины. В 1961 году мой брат с сестрой прожили несколько дней в Сочи. Все там изменилось до неузнаваемости. Шумный, залитой асфальтом и пропахнувпшй бензином курорт с миллионом посетителей и множеством отелей вырос на месте маленького, полного цветов городка, которым были Сочи в дни нашей юности. Они посетили наше имение и нашли там полное запустение: фруктовый сад был вырублен, земля принадлежала совхозу и ее никто не обрабатывал. В домике нашего сторожа жили в большой нищете и тесноте четыре семьи. Совхоз не позволял им использовать для своих огородов пустующую землю. Только наша знаменитая аллея кипарисов пережила разрушительную бурю революции. Она разрослась, кипарисы гордо подымали к небу свои прямые стволы, они одни напоминали прошлое, пальмы и розы, росшие когда-то между ними, исчезли без следа. Шестнадцатая глава. Сочи и «Саднаш». С. Зернова Осенью мы уезжали на Черноморское побережье, где в 4-х верстах от Сочи у нас было 40 десятин земли. Останавливались мы всегда в городе, в большом и нарядном отеле «Ривьера», но весь день проводили в имении «Саднаш». Каждое утро за нами приезжала линейка и увозила нас в наш сад. Когда я теперь вспоминаю о нем – он представляется мне каким-то райским садом. Какие только фрукты, какие цветы и тропические растения не росли в нем. Но больше всего было в нем роз. Мой отец увлекался розоводством и создал плантации в несколько десятков тысяч роз. Воздух был так напоен их благоуханием, что мне иногда казалось, что он проникает через все поры, врывается внутрь, в сердце и наполняет его мягким и легким ароматом. Вообще вся наша жизнь в Сочи была необычайной, она была наполнена весельем и подъемом – вероятно на всех нас влияло море, солнце и окружавшая нас красота. |
| 2) в первом году учить логике по аппробованному автору, а именно: Баумейстеру. 3) во втором году учить метафизике и физике теоретической по аппробованному автору тому же, или физике по -другому автору, какой есть лучше. 4) А мораль оставляется: ибо человеческая слаба и недействительна, а должна она почерпаема быть из слова Божьего в богословском классе. 5) И как учение философии по сим предметам, особливо в краткости, будет мало занимать учеников, да и по одной спекуляции может показаться скучным, то дополнять сии два года следующим: 6) объяснение риторики продолжать и (по правилам ее, а паче по всегдашним назначениям) сочинение речей, или нравоучительных, или исторических, или филологических, коих каждому студенту в годе сочинить не меньше осьми, и оныя с аппробаций публично при собрании всей семинарии говорить в аудитории. 7) В то число восьми речей, некоторых, особливо к тому способных, назначать сочинять стихи, латинские или русские , и оные также по аппробации читать публично в аудитории.» За тем говорится об изучении истории греческого и еврейского языков и потом, какие книги читать студеитам философии: «14) философии ученикам читать историю философскую, Ciceronis paradoxa с критикою, Platonem и других по рассуждению учителя » 207 . в.) Риторика Платон смотрел на класс риторики с довольно строгой точки зрения; он имел убеждение, что в риторики начииает ученик мыслить и излагать на бумаге свои мысли, что тут полагается основание развитию его способностей, и потому чрезвычайно был внимателен как при выборе наставника по этому классу, так и относительно хода преподавания. Мы видели, что Платон требовал, и от наставника философии, чтоб он не давал, ученикам забывать риторики. В 1766 году, когда Платон, как архимадрит лавры, получил права над семинариею, он избрал в учителя риторики одного из даровитых, своих учеников Петра Зернова. Из первого донесения Зернова Платону видно, что он в преподавании следовал риторики Вратиславской (т. е. изданной в Бреславле): в донесении своем писал он: «метод, по которому учитель риторики будет располагать свои чтения, следующий: в понедельник, среду и пяток в утренние часы как старым, так и новым риторам, будут объясняемы правила из риторики Вратиславской (elementa oratoria, Wratislavix edita); в те же дни после обеда будут разбираемы речи Цицерона на Катилину с обозначением реторических особенностей. |
| Нас сразу окружила толпа подозрительных личностей. На всевозможных языках они стали предлагать нам свои услуги и хватать наши мешки. Мы решительно отказались от их помощи. Когда они оставили нас в покое, мы могли обсудить наши планы. Было решено, что отец и Соня пойдут разыскивать нашего двоюродного брата Анатолия Зернова, а остальные будут ждать их возвращения. Ожидание длилось долго. Недалеко от нас находилась английская база. Какой-то сердобольный англичанин, с повязкой Красного Креста на рукаве, заметил нас и принес нам крепкого английского чая. Он посоветовал нам сдать на хранение наши мешки в их базу. Это участие совершенно незнакомого человека очень ободрило меня. С самого начала нашего бегства из Тифлиса англичане проявляли исключительное доброжелательство к нам, совершенно бескорыстно оказывая нам всевозможную помощь. Наконец, наши вернулись. Мой двоюродный брат ограничился общими советами, но также дал адреса некоторых из наших старых знакомых, которым удалось эвакуироваться из Крыма. День уже клонился к вечеру, надо было искать ночлега. Какой-то тип, говоривший по-русски, уверил нас, что может указать нам дешевую комнату недалеко от пристани. Мы решили довериться ему. Он отвел нас в грязный, подозрительного вида отель. После долгой торговли хозяин согласился пустить нас всех шестерых в одну комнату за 2 лиры в ночь. Это было дешево, а для нас это было самое главное. Вскоре, усталые от всего пережитого, в тесноте, но все вместе, мы погрузились в крепкий сон. Так началась наша жизнь за рубежом. Пятнадцатая глава. Русская эмиграция и наша жизнь в Константинополе. Н. Зернов На следующий день мы все с раннего утра кинулись разыскивать знакомых и собирать сведения о том, как русские живут в этом необычайном городе. Советы и сочувствие, как старых так и новых друзей, помогли нам. Мы получили карточки на бесплатные обеды, обещания достать нам временную работу, а главное нашей матери удалось вскоре найти нам помещение в центре города. За 65 турецких лир в месяц мы сняли комнату и чердак в квартире русского зубного врача Вальтера. Главным преимуществом нашего устройства была возможность для моего отца принимать больных в кабинете хозяина, когда он работал в клинике. О нашем приезде скоро узнали бывшие пациенты отца, его врачебная практика стала развиваться, остальные члены семьи тоже начали подрабатывать, мой брат получил стипендию в русской гимназии. Мы могли существовать. |
| Принадлежала она тогда к социалистам-революционерам и в первое наше знакомство была отвергнута мною самым решительным образом, как активная революционерка. Оценил я ее необычайные дарования уже в Константинополе, где мы снова встретились. Мой дневник того времени полон наивных признаний и юношеской нетерпимости. Но через все рассуждения о нашей судьбе, о безвыходности положения пробивается одно ясно осознанное убеждение, что в нашей вере мы нашли такое сокровище, которое дороже всех других ценностей. Так 16 декабря я писал: «У нас не действует электричество, прекратилась вода в водопроводе, кончились дрова, и нам не на что их купить, но у нас есть вера и она лучше всех земных благ». Так же ясно было для меня, что у нас не могло быть ни согласия, ни примирения с коммунизмом. В тот же день я писал: «Многие пугают нас нищетой и унижением в изгнании, но ко всему можно привыкнуть. Единственный подлинный ужас это большевизм». Никакой труд и никакие материальные лишения не страшили нас, мы не могли примириться с потерей духовной свободы и подчинением тирании безбожной власти. Так мы жили – раздираемые страхом, согреваемые любовью, окрыляемые надеждой и твердо веря в Промысел Божий. Пятая глава. Госпиталь в Сураме. С. Зернова Мы остались жить в Мцхете. Вокруг была дикая красота Грузии, громадные серые горы, старинные монастыри и развалины церквей. Мы много гуляли, на целые дни уходили в окрестные монастыри, я писала дневник и вновь переживала прошедшие дни. Мы жили в полной неопределенности, сведения из России приходили редко, они были сумбурны и разноречивы. «Союзнический дессант», которого все так ждали, как будто откладывался... Мой отец написал в разные медицинские центры Грузии и ждал ответов, ответы не приходили. Наконец, после долгих размышлений и обсуждений, было решено, что мы поедем в маленький городок Сурам, куда была эвакуирована часть отступавших с нами раненых и где мои братья, сестра и я могли бы работать в госпитале. Мы выехали из Мцхета рано утром, простившись с друзьями, которых успели приобрести за эти дни. |
| Родилась в Москве 10 августа 1865 года. В 1883 году окончила классическую гимназию Фишер. В 1897 году вышла замуж за М. С. Зернова. Педагог и общественная деятельница. Умерла в Париже 28 августа 1942 года. Николай Михайлович Зернов Родился в Москве 9 октября 1898 года. Окончил в 1917 году гимназию Поливанова, в 1925 году – богословский факультет Белградского Университета. С 1925 по 1932 год был генеральным секретарем Русского Студенческого Христианского Движения за Рубежом. Редактор Вестника Р.С.Х.Д. с 1925 по 1929 год. Доктор философии (1932), доктор богословия (1966) Оксфордского Университета. С 1931) по 1947 год секретарь Содружества св. муч. Албания и преп. Сергия Радонежского. С 1947 по 1966 год лектор по Православной Восточной культуре в Оксфордском Университете. Принципал «Католикатского» колледжа в Патанамтитта в Южной Индии, профессор в американских университетах Дрью, Айова и Дьюк. Автор книг: Вселенская Церковь и Русское Православие (на русском языке), Москва – Третий Рим, Св. Сергий Радонежский, Церковь Восточных Христиан, Три Русских Пророка, Русские и их Церковь, Восточное Христианство , Русское Религиозное Возрождение двадцатого века (на английском языке). Лектор, автор и общественный деятель. Милица Владимировна Зернова, урожденная ЛАВРОВА Родилась в Тифлисе 17 августа 1899 года. Окончила гимназию Левандовского в Тифлисе в 1917 году, медицинский факультет Парижского Университета в 1932 году и Зубоврачебный факультет Лондонского Университета в 1938 году. В 1927 году вышла замуж за Н. М. Зернова. С 1952 по 1959 год консультант по хирургии полости рта при Лондонских госпиталях. Заведующая домом Св. Василия в Лондоне и домом Св. Григория и Св. Макрины в Оксфорде. Врач, лектор и общественная деятельница. София Михайловна Зернова Родилась 24 декабря 1899 года в Москве. Окончила классическую гимназию Хвостовой в 1918 году и философский факультет Белградского Университета в 1925 году. Генеральный секретарь Р.С.Х. Движения с 1925 по 1931 год. Секретарь по приисканию труда при Общевоинском союзе в Париже с 1932 по 193k год. |
| (по поводу статьи Н.М. Зернова «Что отделяет нас от «ортодоксальной» церкви Южной Индии») Редакция «Вестника» охотно печатает ответ проф. Н.М. Зернова на заметку об его рецензии на книгу архимандрита Андроника «Восемнадцать лет в Индии» (в «Вестника»). Мы это делаем, ибо вообще являемся сторонниками свободного обсуждения актуальных церковных и богословских вопросов и полагаем, что такого рода дискуссии могут быть только полезными, поскольку принимающие в них участие лица одушевлены любовью к Православию и истине (что, в сущности, одно и то же). Это не значит, однако, что редакция (и пишущий эти строки в частности) согласна со всеми утверждениями проф. Зернова. Многое в них представляется мне лично спорным, богословски неточным и часто основанным на недоразумении. Постараюсь показать это на нескольких примерах. «До своей поездки в Индию, – пишет проф. Зернов, – я разделял мнение редакции и, следуя учебникам нашего богословия, считал Малабарскую церковь еретической». Очень жаль, что сведения проф. Зернова о Малабарской церкви до его поездки туда основывались на учебниках (каких?), но напрасно он приписывает редакции свои прежние взгляды о «еретичности» Малабарской церкви. Мы ведь писали как раз наоборот, хотя лично в Индии и не были: «Мы отнюдь не хотим обзывать, – стоит в нашей заметке, – наших малабарских братьев-христиан, столь близких нам по духу... «еретиками» или даже «монофизитами» (хотя, исторически говоря, они и принадлежат к умеренному... крылу этого движения» (с. 62–63). От этого крайнего взгляда о еретическом характере Малабарской церкви Н.М. Зернов перешел после своего возвращения из Индии к прямо противоположному о полном православии этой Церкви, как это можно вывести из его статей и из того, что он в своей рецензии всегда называет Малабарскую церковь «православной». Не думаю, чтобы нам, православным, было бы возможно до конца последовать за проф. Зерновым в этой его новой эволюции. Впрочем, и сам проф. Зернов сознает, что при всем «православии» Малабарской церкви между ней и Православной Кафолической Церковью существуют определенные догматические и доктринальные разногласия, из которых самое серьезное – непризнание Малабарской церковью Четвертого Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.) с его догматическим постановлением о едином Лице и двух природах, Божеской и человеческой, во Христе. |
| L., 1937. N. Y., 1971r; St. Sergius - Builder of Russia. L.; N. Y., 1939; The Church of the Eastern Christians. L.; N. Y., 1942, 1947r; Three Russian Prophets: Khomiakov, Dostoevsky, Soloviev. L., 1944, 1973 3 (рус. пер.: Три русских пророка: Хомяков, Достоевский, Соловьев. М., 1995); The Russians and Their Church. L.; N. Y., 1945, 1978 3; Семен Людвигович Франк: [Некролог]//ВРЗЕПЭ. 1951. 6. С. 32-33; Что отделяет от нас «Ортодоксальную» церковь Южной Индии?//ВРЗЕПЭ. 1961. 38/39. С. 150-152; The Reintegration of the Church: A Study in Intercommunion. L., 1952; Вселенская Церковь и русское православие. П., 1952; The Christian East: The Eastern Orthodox Church and Indian Christianity. Delhi, 1956; Eastern Christendom: A Study of the Origin and Development of the Eastern Orthodox Church. L., 1961; Orthodox Encounter: The Christian East and the Ecumenical movement. L., 1961; The Russian Religious Renaissance of the XX Century. L., 1963 (рус. пер.: Русское религиозное возрождение XX века. П., 1974, 1991 2). Изд.: На переломе: Три поколения одной моск. семьи (1821-1921). П., 1970; За рубежом: Белград-Париж-Оксфорд: Хроника семьи Зерновых (1921-1972). П., 1973; Закатные годы: Эпилог хроники семьи Зерновых. П., 1981. Лит.: Василий (Кривошеин). Еще о Халкидонском Соборе и малабарских христианах: (По поводу ст. Н. М. Зернова Что отделяет от нас «Ортодоксальную» церковь Южной Индии?)//ВРЗЕПЭ. 1961. 38/39. С. 153-161; Андреев Н. Семейная хроника Зерновых: [Рец. на: На переломе: Три поколения одной моск. семьи. П., 1970]//Новый журнал. N. Y., 1973. 111. С. 248-250; Каллист (Уэр), еп. Н. Зернов//Соборность. М., 1998. С. 41-62 (переизд.: Библиотека Н. М. Зернова: Кат. М., 2008. С. 8-20); Солнцева Н. Н. М. Зернов// Зернов Н. Три русских пророка: Хомяков, Достоевский, Соловьев. 1995. С. 197-208. Библиогр.: Русские писатели эмиграции: Биогр. сведения и библиогр. их книг по богословию, религ. философии, истории Церкви и правосл. культуре. Бостон, 1973; Материалы Н. М. Зернова и его семьи в российских архивах/Подгот. публ.: А. Л. Гуревич//Библиотека Н. М. Зернова: Кат. 2008. С. 313-318. К. М. Антонов Рубрики: Ключевые слова: ДИМИТРИЙ (Вознесенский Николай Федорович, 1871 - 1947), архиеп. Хайларский, церковный писатель, богослов, педагог АВЕРИНЦЕВ Сергей Сергеевич (1937 - 2004), русский филолог, историк христианской культуры, литературовед, поэт |
|
|
