| Поучение на неделю цветоносную. – Начало этого слова – приступ не совсем подходит к последующему и как будто взято из другой проповеди: «Велики и древни сокровища, дивно и радостно откровение доброго и сильного богатства, неоскудеваемы дары, подаваемы ближним, искусны строители славного и весьма честного дома, обильны и преизобильны и многие остатки царской трапезы, от которой нищие питаются пищею негибнущею, но пребывающею в живот вечный». Он дает истолкование этого, переходит затем прямо к предмету Слова, иносказательно и в образах излагает празднуемое событие и оканчивает обращением к слушателям. В этом Слове указывают влияние Феофилакта Болгарского (Сухомл., предис. XLIII), в следующем напр. месте: «Жребя – иже от языка веровавшие в он люди, их же отреши от лести диаволя» (Кир. Т.), – у Феофилакта: «...Господь садится на осленка, дабы образно дать нам знать, что Он покорит себе новый, неочищенный и необузданный народ – язычников»: («Благов.», на Ев. от Луки, Каз. изд., стр. 333). Но еще ближе можно бы указать влияние церковных песнопений канона в неделю цветон., если только отыскивать у Кирилла Т. сходство в мыслях и словах с другими и разные влияния на него. Так в параллель к приведенному месту можно привести 9 пес. канона, ст. 1: «На жребя младо всед ... приде бо бессловесную идольскую прелесть разрушити и неустанное стремление уставити всем языком, еже пети». Вообще, по сличении этого Слова Кирилла с соответственными местами «Благовестника» Феофилакта Бол., оказывается, что кроме символически-аллегорич. способа истолкования ничего общего между ними нет: у последнего сухое и краткое истолкование Евангелия, у первого чувствуется пыл и увлечение звуками церковных радостных песнопений и стремление передать эти звуки на языке картин и образов. Мы издаем это поучение по списку Калайдовича, без всяких изменений, варианты же, поправляющие текст, приводим по Сборн. поучений (от недели Мытаря и Фарисея до недели всех святых) Троице-Серг. Лавры 9 (2022), пергам., XIV в., где они помещ. на л. 32 об.–36. В Кирилловском сборнике, из которого мы заимствуем текст нижеследующих поучений, его нет: сборник этот начинается поучениями со дня Пасхи. |
| С еретическим учением Ария и с опровержением его в домонгольской Руси знакомили специальные сочинения: четыре Слова против Ария, переведенные на славянский язык еще в начале X века Константином, еп. Болгарским, по поручению царя Симеона, из слов Златоуста в рукописи так называемой Супрасльской: «Слово о св. Фоме апостоле и против ариан», Кормчая и др. Но ближайшим источником сведений о Никейском соборе для Кирилла Туровского послужило небольшое повествование, помещавшееся в Торжественниках и Златоустах, как особое поучение на шестую неделю по пасхе, под заглавием: «Слово о соборе святых отец 318, сшедшихся в Никии проклинати Ария еретика». Слово это встречается уже в самых древних рукописях, (напр. в Новг.-Соф. 1261 л. 8–10, перг. XIII–XIV в.), постоянно встречается потом в рукописных Златоустниках (см. напр. Новгор.- Coф. XVI в., л. 246 об.), переходит в Печатные (см. Почаевское изд. Златоуста л. 73 об. и сл.) и вносится даже в Толковое Евангелие Кирилла Транквиллиона (л. 177 об. и сл.). В последнем интересно, между прочим, отметить образчик компиляции, представляющей буквальное заимствование из Слова Кирилла Туровского , с расширением и распространением его текста (см. начало), с внесением целиком повествования Златоустников о соборе (л. 178 об.) и с собственными добавлениями составителя Толкового Евангелия. О фактической недостоверности подробностей рассказа о соборе, разумеется, не только при Кирилле Туровском, но и во времена Кирилла Транквиллиона – не могло быть и речи: сообщаемые им сведения принимались за несомненно достоверные. Так, между прочим, в Слове Кирилла Туровского , как и в названном повествовании, число отцов собора, подавшее повод к отысканию в нем таинственно-символического смысла – 318, тогда как их было никак не свыше 300, папа Сильвестр совсем на соборе и не присутствовал, Константин был крещен Евсевием и пр. (Робертсон, Истор. хр. цер. т. I стр. 189,190,198). 346 Поучения – на Пентикостье (Пятидесятницу) и о Самаряныни. – Эти два поучения, обыкновенно, приписываются только Кириллу Т., но не считаются несомненно ему принадлежащими, потому что в древнейших списках встречаются без надписания его имени (хотя и другие его произведения в рукописях также нередко встречаются без его имени) и не подходят по слогу и характеру изложения к подлинным его Словам (хотя, как мы говорили выше, и это доказательство непринадлежности ему этих поучений нельзя считать прочным). |
| И здесь, основная тема у него та же, что и в других его поучениях: «миновал ветхий закон с приношением козлих жертв и преданиями древних заповедей, – закон бессильный, немогший исцелить человеческих недугов», и потому воистину велика «премудрость Божия и неизреченно Его человеколюбие», если теперь, через Христа, «Он возлюбил нас и, отдаленных чрез грех , приблизил к себе, даровав человечеству всецелое исцеление». Эту основную мысль св. Кирилл проводит в своем изложении Евангельского повествования о слепом, показывая по всей истории иудеев, с помощью блестящих ораторских приемов, как жестоки и неблагодарны были они к своим великим учителям и благодетелям прошлого, – как велико было их умственное и религиозно-нравственное ослепление, когда они отказались признать в лице Христа – Бога, истиного Спасителя и Искупителя человечества. Слово оканчивается похвалой слепцу, открыто и мужественно исповедавшему свою веру в Спасителя пред Ним самим и пред целым народом. Не предносилась ли при этом перед умственнопоэтическим взором красноречивого проповедника XII в. его родная земля, еще так сравнительно недавно, всецело, от начала своего бытия, подобно Евангельскому слепому, пребывавшая в ослеплении язычества и теперь отверстыми очами узревшая свет истины и спасения? И не служат ли также заключительныт слова его указанием на св. Владимира и первых просветителей Руси христианством и призывом следовать примеру их: «О крепкий Христов воин! говорит он. Ты был доблестным борцом против обмана, смелым обличителем лжи, непобедимым страстотерпцем, искусным поборником Сына Б., посрамителем беззаконных иудеев и проповедником истины, добрым и ранним последователем нового завета, первым поклонником Господа Бога и Спаса нашего И. Христа». Мы говорили выше (в вступит. стат. к поучен. Кирилла Т.), что мысль о христианском просвещении России должна была одушевлять его и может быть она-то и вызывала его на это постоянное сравнение и сопоставление «старого закона» и «нового» и давала ему силу смелой кистью оратора-художника рисовать яркие картины человеколюбия и милосердия Божия к миру. |
| —56— тогда как по учению Господа Иисуса Христа мир ненавидит тех, которые не от мира, и потому причиняет праведникам страдания и гонения 37 , – мир радуется, а праведники плачут и рыдают, хотя и утешаются надеждой, что печаль их будет в радость. Действительность оправдывает учение Господа Иисуса Христа, а ветхозаветное мировоззрение породило тяжкие искушения для самих ветхозаветных праведников. Между тем христианские проповедники иногда, по неосмотрительности, в числе плодов праведности указывают мирское благосостояние и при изображении жизни христианской слишком широко пользуются ветхозаветными чертами. – Мало помогут здесь подробные наставления, но тем более собственной осмотрительности необходимо иметь проповеднику. V. Излагать в проповеди Священное Писание можно в двоякой форме – экзегетической и тематической. Первая состоит в чтении и изъяснении слова Божия в его собственной последовательности – слово за словом, стих за стихом, глава за главой: это гомилия, поучение на писания (π τας γραφας διδασκαλα), беседа. Предмет изъяснения – все слово Божие; последовательность изъяснения может обнимать весь канон священных книг или может ограничиваться одной какой-нибудь книгой, одной главой, несколькими стихами и даже несколькими словами; каждая отдельная гомилия может быть изъяснением какого угодно отрывка слова Божия. Вторая форма изложения Священного Писания в проповеди – слово учительное (διδασκαλας λγος), или просто слово, иначе поучение – состоит в раскрытии учения слова Божия по тому или другому пункту христианского мировоззрения в отдельности, в систематизации Священного Писания по отдельным темам христианского миропонимания, в указании полных ответов по слову Божию на тот или другой из возникающих вопросов христианской жизни. Эта форма проповеди соответствует естественной потребности христианина, с одной стороны, знать не только отдельные изречения Господа Иисуса Христа, учение —57— Которого излагается в евангелиях исторически, но представлять себе цельное христианское миропонимание – в стройной системе, сказали бы мы, если бы не боялись научного значения этого слова, в котором оно к христианской проповеди не применимо, – с другой стороны, потребности иметь полный ответ на тот или другой вопрос, который трактуется в различных местах писания с различных сторон и с различной обстоятельностью, или ответ на такие выдвигаемые жизнью вопросы, на которые нет в слове Божием буквального ответа, но к решению которых надлежит еще применить слово Божие. Сообразно с сим в учительных словах, или поучениях, следует или систематически излагать христианское учение, или подробно изъяснять отдельные пункты его, или же отвечать по слову Божию на подлежащие вопросы текущей жизни христианского общества 38 . |
| – Параграфы Синодика в Неделю Православия; – Редакции литургии и диаконской службы; – Учительное Евангелие; – Больше 20 богословских трактатов; – 8 объемистых житий; – Слово о захвате Ираклеи; – 17 учительно-гомилетических сочинений; – 19 грамот по делам Руси; – Более 40 молитв и гимнографических произведений (каноны, службы святым, тропари, прокимны, припевы и т.п.). 2 раздел данной главы называется «Гимнография как вид творчества». Здесь рассматривается значение гимнографических произведений, их связь со Св. Писанием, Преданием, искусством в историческом ракурсе, приводится анализ строения гимнографических произведений и исторические изменения в способах написания. Личность свт. Филофея здесь упоминается косвенно, говорится, что «в форме канона написано большинство гимнов патриарха Филофея» (С. 129, строка 9), а в качестве примера приводится литературный анализ канона святителя «В общей нужде». 3 раздел главы – «Гимнография у славян», в ней творчество и личность свт. Филофея (Коккина) не упоминаются. 4 раздел главы – «Гимны и молитвы патриарха Филофея». Здесь предлагается классификация гимно- и эвхографических произведений святителя по тематическому принципу. Далее следует подробный литературный анализ произведений с примерами текстов. Г. М. Прохоров выделяет особенность данного вида творчества святителя, называя ее «церковной гражданственностью» (С. 144, строка 17), и указывает на «композиционные вольности» (С. 145, строки 23–24) святителя, например, иногда два последних тропаря канона он делает Богородичными. В этих вольностях, отмечает автор книги, «Филофей был самостоятелен и, не имея предшественников, не имел и последователей» (С. 145, строки 28–29). Исследователь разбирает традицию акростиха у свт. Филофея (Коккина) и другие характеристики. 5 раздел главы – «Гимны Филофея на Руси». Здесь речь идет о переводах и переводчиках произведений святителя, указываются темы произведений, вошедших в литературное наследие Руси (особо выделяется здесь тема мира и единства), творчество свт. Филофея рассматривается в историко-политическом контексте. Далее автор указывает на литургическое нововведение – в тексте Псалтыри полиелейные припевы к стихам псалмов, которые предварили собою «наши так называемые «величания», неизвестные ни у греков, ни у южных славян» (С. 158, строки 6–7). Завершается раздел (на С. 159–173) перечнем произведений патриарха Филофея, переведенных на славянский язык, с указанием греческих оригиналов и списков славянских переводов. |
| Характеристика данного отдела поучений, содержащаяся во II главе сочинения, не может быть признана удачной. Автор далеко не исчерпывает их содержания. Разобранные им поучения к пастырям заключают в себе не только учение о пастырском служении, частные наставления и изображение нравов древнерусского духовенства, как он полагает (стр. 208), их содержание сводится не к раскрытию только пастырского идеала и указанию уклонений от него, как заявляет он в другом месте (стр. 267–268). Кроме того, они описывают строй древнерусской церковной жизни: пути и средства учительного воздействия высшей иерархии на низшую, а низшей на народ, отмечают и разные исторические условия, не благоприятствовавшие этому делу. Автор опустил из внимания, что значительная часть из поучений к пастырям – произведения церковного законодательства, памятники действовавшего в древности канонического права. Далее, некоторые из разобранных поучений явились в эпоху очень древнюю или обращены к духовенству недавно крестившихся русских окраин. Их следовало выделить в особую группу, как памятники в высшей степени ценные для истории христианизации Руси. Но автор опустил это из внимания. Он не воспользовался и многими бытовыми данными в содержании поучений. Произошло это от того, что изучаемый им материал он оценивал не с точки зрения церковного историка, а с точки зрения пастырского богословия. Тем не менее в общем сочинение г. Крестианполя надо признать очень хорошим». 16) Экстраординарного профессора Ивана Попова о сочинении студента Кушевича Ксенофонта: «Святой Кирилл Александрийский , как апологет христианства»: «Сочинение составлено по стройному плану. Во введении дается краткая характеристика христианской апологетики и тех враждебных христианству течений в языческом обществе, которые вызывали в это время апологетические труды. Самое сочинение распадается на две части. В пер- —154— вой говорится о литературной борьбе императора Юлиана с христианством и об обстоятельствах происхождения апологии Св. Кирилла Александрийского . Во второй излагается содержание сочинения Св. Кирилла против Юлиана. |
| Так как проповедь основывается на одном незыблемом основании веры Христовой, то здесь нет борьбы и развития взглядов и мнений, какие дают содержание истории сознания человеческого. Не меняются здесь так, как в широкой области литературы, и предметы, на которых останавливается внимание проповедников, в особенности когда проповедь всецело примыкает к свящ. Писанию, и его слово разъясняет в своих уроках, как это видим у св. Григория Двоеслова . Чаще всего в истории проповедничества все влияние известного деятеля на своих преемников ограничивается методою раскрытия истины церковной, и в этой внешней стороне одной заметно у сильного представителя проповеди нечто новое и оригинальное, которое от него переходит к позднейшим деятелям церковного слова: в преемственном ряду проповедников влияние одного на другого проявляется больше в области вкуса, чем в области внутреннего понимания веры, и форма в проповедях чаще подвержена изменению, чем материя. Св. Григорию Великому иными писателями, следившими развитие церковной проповеди, приписывается очень важное значение в истории христианского проповедничества, – такое, какое может быть усвояемо редким, наиболее сильным и влиятельным представителям церковного слова. Нессельманн называет его творцом латинской проповеди 413 , и таким образом ставит его во главе всех латинских западных проповедников. Представление подобного рода не проведено и не доказано у него фактически, и не может быть вполне доказано. Мнение Нессельманна не точно по отношению к последующей за Григорием латинской проповеди, и не верно по отношению к проповеди, предшествующей ему. Григорий Двоеслов не первый выступил на западе на церковную кафедру со словом назидания. И до него являлись там сильные деятели церковного слова, которые проложили и сделали торным путь церковного проповедничества. Св. Григорий один из них, может быть, не самый сильный по таланту, но отнюдь не начальный и не единственный в свое время. Латинская проповедь, еще до открытия учительной деятельности св. |
| “Нб. 15. 1819 г. — По принесении молитвы исповедания грехов слагался в сердце на все следующее время блюстися опасно, чтобы не ужинать отнюдь, ибо бесчисленно страдал от того и искусом наставлен, что нет лучшего средства к благоустроению души, как вкушать пищу по однажды в сутки. Господи, не остави мене, вонми в помощь мою, отсели воздержатися от вечернего употребления пищи и в обеденном трапезовании не пресыщатися и принять искус употребления одного рода пищи. 1819 г. Дек. 14 (после причастия). Занимаясь правилом, пришло мне на мысль: исправя, с Божиею помощью, труд поста обучением себя в одном роде простой пищи, начать хранение уст, в разуме грехов своих и недостоинства еже глаголати, за нечистоту и неисправленность сердца и ума моего: чтобы вовсе не говорить устно ничего ни с кем, а по крайней нужде изъясняться через брата, краткими словами на письме полууставом. Боже, помоги мне не начатое и начатое совершить, определяя лучше умереть, нежели начатое нарушить и несовершити. Дек. 15. Во время трапезы блеснуло в уме разумение относительно до сожительствующих со мною братии, чтоб их погрешности, видимые мною и исповедуемые ими, принимать на себя и каяться как за собственные свои, дабы не судить их строго и гневом отнюдь не воспламеняться. Ошибки, проступки и грехи братьев да будут мои”. Эти уцелевшие на общее вразумление и поучение записки, являются драгоценными чертами из жизни о. Моисея. Какую рисуют он исполненную строгой, духовной красоты картину непрестанной кровавой борьбы во исполнение закона евангельского! В Рославльских же лесах о. Моисей постоянным прилежанием к чтению приобрел глубокое знание учения св. Церкви и святоотеческих творений. Здесь же началось и дело руководства им других лиц. Он сносился, по послушанию, с помещиками, заботившимися об отшельниках; и эти помещики обращались к нему за советами. Когда о. Моисей возрос до меры учительного и крепкого в духовной жизни мужа — Господу угодно было призвать его на высшее служение и вручить ему трудное и многоплодное дело. |
| Наши пастыри вообще редко поучают народ с церковной кафедры, но этого мало: и то, что предлагается народу в поучение, не возбуждает интереса, не привлекает внимания посетителей храмов, не оказывает должного влияния на нравственное состояние верующих; проповеди не везде хотят слушать, особенно люди образованные 1059 . Следовательно, не в том одном вина наших пастырей, что они мало занимаются делом церковного учительства, а и в том, что их учительное слово не соответствует запросам слушателей, что оно страдает недостатком современности; в том, что наши пастыри нередко намеренно уклоняются от жгучих вопросов современности, полагая, что для церковной кафедры удобнее и безопаснее область отвлеченно-догматических, церковно-исторических и обрядовых вопросов. «Самое главное, – говорит В. А. Тернавцев, – проповедники Русской Церкви в христианстве видят и понимают один только загробный идеал, оставляя земную сторону жизни, весь круг общественных отношений пустым, без воплощения истины. Эта односторонность и мешает им стать «ловцами человеков» ( Мф.4:19 ) наших дней» 1060 . Необходимо заметить еще, что, не удовлетворяя требованию современности, не считаясь с насущными нуждами слушателей, наши проповедники часто упускают из вида и основную цель проповеднического служения и забывают, что предмет христианской проповеди – раскрытие евангельского учения о спасении. Эти упущения наших пастырей в деле церковного учительства сказываются весьма плачевными последствиями. В только что минувшую войну 1061 наше воинство не оказалось «победоносным»: великое бедствие для отечества, чувствительный удар для национального самолюбия! Но пастыри Церкви в особенности должны бы скорбеть еще и о том, что наши воины, именуемые христолюбивыми, живя среди язычников, вели себя несоответственно званию христианина, не располагали неведущих Христа в пользу христианства, а отвращали от него 1062 . Это по отзыву не врагов только наших, но и наших соотечественников, и в частности – православных миссионеров, подвизающихся на Дальнем Востоке. |
| Самым существенным, однако, является то, что идейная, религиозно-духовная подоплека всех этих явлений была общей. Мотивы и потребности, которыми руководствовались и Федоров, и Артемий, и Курбский, и Косой и другие русские эмигранты, с одной стороны, были фактами русской культуры XVI в., с другой – находили понимание и продолжение в украинской и белорусской среде. Поэтому обновление православной культуры в украинско-белорусских землях можно рассматривать как продолжение (но продолжение – необязательно результат влияния) тех процессов, которые в первой половине XVI в. развернулись во всем восточнославянском мире, выразившись на первых порах ярче всего в России. Можно привести множество фактов 188 , свидетельствующих о сохранении и обогащении во второй половине XVI в. общего православного культурного фонда восточнославянских земель. Поэтому, как справедливо заключает московский исследователь В.В. Калугин, «контакты между Россией и Юго-Западной Русью должны быть определены как взаимовлияние в границах единой культуры православного славянства» 189 . В то же время другая важнейшая и столь же очевидная характеристика православной культуры Украины и Белоруссии второй половины XVI в. – ее открытость к иноконфессиональным влияниям и контактам. Примером могут послужить сведения о шляхетской или шляхетско-магнатской среде, о православных общинах украинско-белорусских городов, живших бок о бок с католиками, протестантами и евреями, деятельность Ш. Будного, роль заимствований из «Постылли» М. Рея в рукописных учительных Евангелиях, издание католических сочинений на «руськом» языке (например, «Катехизиса» Петра Канизия), самое готовность к унии с католиками и пр. Все это говорит; в частности, о размытости и открытости конфессионального самосознания православного населения Речи Посполитой. В почаевской рукописи второй половины XVI в. (переработка учительного Евангелия) содержится очень любопытное свидетельство об этой неустойчивости конфессионального самосознания православных: «много соут таковых з нас, которыи и не тоулко жебы мал вызнавати вероу свою, але кды будет межи людми разными, то ест иноверными, теды еще боудет претися веры своей, мовячи: не есть ем я роусин або веры грецъкой» 190 . Этот фрагмент интересен и тем, что он призывает к конфессиональному самоопределению и проведению четкой границы между православием и иноверием, что вполне соответствовало тенденции к «конфессионализации», характерной для всего европейского христианства этой эпохи. |
|
|
