| В 1735 году Синод постановил перенести печатание Библии из Москвы в Петербург, под смотрение архиепископа Феофана. Одновременно велено было заново пересмотреть труд прежних справщиков. В Петербурге исправлением славянской Библии занимался архимандрит Стефан (Калиновский), но с возведением его в сан епископа Псковского редакторская работа опять застопорилась. В 1741 году Синод распорядился снова перенести печатание Библии в Москву. В Москве за исправление текста принялись префект Академии архимандрит Кирилл (Флоринский) и архимандрит Фаддей (Кокуйлович). К 1743 году труд их был завершен и Синод приступил к рассмотрению исправленного текста, но и само рассмотрение оказалось весьма сложным и кропотливым делом. Была образована особая комиссия, в которую включили иеромонаха Иакова (Блонницкого) и вызванных из Киева учеников великолепного знатока еврейского языка и священной филологии Симона (Тодорского) – иеромонахов Варлаама (Лящевского) и Гедеона (Слонимского). В рассмотрении текста Библии комиссия ближе всего сошлась с трудами первых справщиков во главе с архимандритом Феофилактом (Лопатинским). Книги Товит и Иудифь были заново переведены с греческого языка. Третью книгу Ездры исправили по Вульгате. Все исправления старого славянского текста были изложены в особой рукописной книге, а краткий обзор этих исправлений поместили в предисловии к Библии. В 1751 году исправленная славянская Библия была напечатана. В 1756, 1757 и 1759 годах последовали переиздания. В истории это издание получило название Елизаветинской Библии. В 1720–1730 годы богословская мысль в России была сосредоточена на полемике вокруг «Камня веры» митрополита Стефана. Почитателю и ревностному защитнику богословских взглядов Местоблюстителя архиепископу Феофилакту (Лопатинскому) в этой полемике противостоял протестантствующий теолог архиепископ Феофан. Спор закончился для святителя Феофилакта тюремными узами. Его противник восторжествовал в борьбе за церковную власть, стал одним из всесильных временщиков и подручным Бирона. Но в Духовной школе, несмотря на эту его победу, вплоть до середины века преобладало направление оппонентов Феофана. |
| 32 По замечанию переводчиков с армянского, очень трудно понять действительный смысл текста в этом месте; по их мнению, данный перевод представляется единственно удобоприемлемым. 33 Цитата не соответствует каноническому тексту и не передает заложенного смысла, впрочем, как и Синодальный (1876 года) и Елизаветинский (1751 года) переводы. Наиболее ясен текст Острожской Библии , а также современный перевод (к сожалению, не сопровождаемый предисловием и пояснениями, но в котором прослеживаются его заимствования из переводов наших Русских дореволюционных исследователей): «Всякая обувь, в которой прошли войну, и одежда, обагренная кровью, будут брошены в огонь. Это все будет, когда родится ребенок, Богом данный нам Сын, Который станет вождем, и назовут Его: Чудотворный Советник, Бог Всемогущий, Вечный Отец, Князь мира. Сила власти Его и мир умножатся для царя из семьи Давида, Который будет управлять всегда и вечно, в справедливости и доброте. Велика любовь Господа Всемогущего к людям Его, и Он все совершит этой великой любовью» Ис 9:5–6 (Библия. M., Всемирный Библейский Переводческий Центр, 1997) – Ред. 35 B Adv. haer. V, 33. 4 Ириней более решительно высказывается в пользу буквального понимания пророчества в Uc. XI, 6–9 и возражает против исключительного применения символического объяснения: «Знаю, – говорит он, – что некоторые пытаются относить это к дикарям, которые уверовали, из различных народов и из раз личных родов занятий и уверовав, сделались единомысленными с праведными; но хотя и ныне это (справедливо) в отношении к некоторым людям, из различных племен приходящим в единомыслие веры, тем не менее в воскресение праведных сбудется и над теми животными»... 36 В Синодальном переводе вразумительнее: «Дыхание жизни нашей, Помазанник Господень пойман в ямы их, Тот, о Котором мы говорили: “под тенью Его будем жить среди народов”» – Ред. 37 Неправильное указание Иринея, что Понтий Пилат был прокуратором Императора Клавдия стоит в связи с утверждением его, на основании Uh. VIII, 57 и предания пресвитеров, что Господь Иисус Христос ко времени крестных страданий имел около пятидесяти лет; поэтому естественно, что конец земной жизни Его он полагал. |
| Почему же в христианстве все иначе? Ветхий Завет был написан в основном на древнееврейском языке, а отдельные его части – на близкородственном ему арамейском. Именно на арамейском, скорее всего, говорили в быту Сам Иисус и Его первые ученики. Но Новый Завет, как ни странно, от начала до конца написан на древнегреческом языке. Дело в том, что в I в. н. э. в восточной части Римской империи греческий язык был языком межнационального общения, как русский в бывшем СССР. Итак, на родном языке Иисуса до нас не дошло ни строчки, а Его последователи с самого начала предпочли не создавать особого священного языка и писали так, чтобы было понятно как можно большему числу читателей. Удивительно смелый шаг! Ради своих читателей они отказались от точной передачи слов Самого Учителя. Но уж если Сын Божий, воплотившись, пошел на риск быть неправильно понятым (да что там риск – на крест Он пошел!), то вполне естественно, что и Его ученики постарались убрать с дороги своих слушателей все возможные лингвистические барьеры. И потому с самого начала христианство оказалось, по выражению российского филолога и переводчика С.С. Аверинцева , «обречено на перевод». Как в исламе невозможно обойтись без единого священного языка, так в христианстве невозможно не возвещать Благую весть на языке, понятном слушателям. Так что проповедь христианства в том или ином народе обычно начиналась с перевода избранных библейских книг на его язык. Не стали исключением и славяне, для которых Библию начали переводить святые Кирилл и Мефодий. Впрочем, языки не стоят на месте, и потому постоянно возникает потребность в новых редакциях или совершенно новых переводах. Вплоть до XVIII в. славянский перевод постоянно уточнялся и исправлялся: вышедшие из обихода и ставшие непонятными слова заменялись новыми, существующие версии сравнивались с более авторитетными греческими рукописями. Славянская Библия, которую сегодня читают за богослужением в церкви, называется иногда Елизаветинской, т.к. свою окончательную форму она приобрела в царствование Елизаветы Петровны в середине XVIII в. Ее текст, конечно, заметно отличается от кирилло-мефодиевских переводов. |
| В общем, русская стихия выдвигалась в ряду других славянских языков целым рядом естественных и неопровержимых преимуществ. Но все эти преимущества все-таки сосредоточивались и проявлялись в церковно-славянском языке русского типа, а этот язык свое наилучшее и высочайшее проявление находил в Острожской Библии. Повторяем, что в литературе зачаточной и несложной по своему строению, какова была тогдашняя общеславянская письменность, средоточие этой письменности устанавливалось легко, и книга основная для всей этой письменности и священная для всего тогдашнего уклада жизни по самому положению своему уже естественно стояла в центр литературы. Князь Острожский ясно угадывал, что первая печатная славянская Библия, в полном и исправном виде совершенно недоступная и неизвестная южно-славянскому миру, должна будет найти доступ ко всем согласующимся языку словенскому и соединяющимся тоежде церкве православию, братии возлюбленной не точию еже по плоти, но и по духу святым, всем повсюду православным (Предисловие Острожск. Б. 142 ). И она нашла этот доступ. Она завоевала себе прием в Москве; при посредстве московской первопечатной Библии 1663 года, она стала в положение непосредственного первоисточника этой первопечатной московской святыни, а отсюда она в сопровождении целого арсенала духовно-просветительных средств, двинулась к южному славянству, как вестник и носитель русского имени и русского языка в доступной тогда – незначительной наслойке к славянскому тексту.В сознании русской науки три издания славянской Библии – Острожское 1580–81 гг., Московское 1663 и Елизаветинское 1751 – почитаются представителями русской рецензии церковно-славянского языка в его историческом развитии 143 ), подобно тому, как начало славянского просвещения и славянской письменности неизбежно олицетворяется в переводе «в начале бе Слово». И это нельзя не признать справедливым: священную для православных славян письменность возможно представлять только в виде самой священной книги. Гораздо выразительнее по своей неожиданности сказалось влияние Острожской Библии на богослужебном тексте библейских чтений хорватских глаголитов. |
| Первое, что приходит в голову, когда мы говорим о церковном переводе — это перевод литургический , предназначенный для чтения за богослужением и для любого иного использования в контексте богослужебной традиции: например, в качестве источника библейских цитат при переводе традиционных текстов. Основой должен служить принятый в Церкви литургический текст, в нашем случае — Елизаветинская церковнославянская Библия. Разумеется, можно выдвинуть много возражений против конкретно этого базового текста: он достаточно поздний, эклектичный, сам нуждается в правке и т. д. Всё это так, и за основу можно было бы взять любой другой текст, который получил бы в Церкви статус литургического, подход от этого не изменится. Такой перевод призван преодолеть лишь лингвистический барьер: заменить церковнославянские словоформы и отдельные неясные синтаксические конструкции русскими, в то же время бережно сохраняя всё, что не выглядит слишком неестественно для русского читателя. Особое внимание следует обратить на звучание текста, поскольку он может прочитываться вслух: нужно избегать зияний, скоплений согласных и т. д. Естественно, что такой перевод будет звучать весьма архаично и торжественно, порядок слов в целом останется славянским, поэтому для читателей или слушателей неизбежно останутся места, требующие дополнительного толкования. Никаких самостоятельных экзегетических решений такой перевод не отражает, он полностью следует решениям, которые содержатся в славянском тексте. Следующий тип перевода, к которому приближается и сам Синодальный перевод — консервативный , или филологический . Он должен выполняться с языка оригинала, то есть в случае Нового Завета — с греческого текста. Практически все современные переводы Нового Завета на русский делаются с так наз. “критического текста” (Novum Testamentum Graece. 27. rev. Aufl. Stuttgart, 1979 и переиздания), представляющего собой научную реконструкцию, приближенную, насколько это возможно, к оригиналу. При этом критические издания содержат текст, вышедший из кабинетов учёных и не зафиксированный в таком виде ни в одной существующей рукописи. |
| Как мне кажется, эта культура, которую иногда называют «эзотерической», лежит в основе современной массовой религиозности, а ее истоки следует искать еще в дореволюционной эпохе, на рубеже XIX и XX веков. Так что современные российские НРД следует трактовать не как нечто чужеродное и наносное, а как вполне логичный итог определенного периода в истории отечественной религиозной культуры. Кстати, раз уж речь зашла об НРД и современной религиозной ситуации в России, не могу не выразить своего возмущения тем, что Экспертный совет по государственной религиоведческой экспертизе при Министерстве юстиции возглавил одиозный активист анти-сектантского движения Александр Дворкин, подлежащий, с моей точки зрения, судебному преследованию за разжигание религиозной розни. Это, конечно, тоже свидетельствует о некомпетентности нынешней правящей элиты. Впрочем, каковы попы (в данном случае я имею в виду своих земляков Путина с Медведевым), таков и приход. Иером. Адриан: Каковы богословские обоснования некоторых практик (скопцы, молокане и др.)? А.А. Панченко: Говорить о «богословском обосновании» в нашем понимании здесь довольно сложно. Речь скорее должна идти, с одной стороны, о своеобразных практиках чтения и интерпретации религиозной письменности (речь идет не только о Библии, но и о самых разных изданиях, попадавших в руки крестьянам), а с другой — о специфических механизмах и формах крестьянской культуры. Для обоснования своего учения скопцы иногда ссылались на известный пассаж из Евангелия от Матфея (19, 10-12), однако могли апеллировать, например, и к обрезанию Христа, также понимавшемуся как кастрация. Вместе с тем появление скопчества было, как я думаю, обусловлено более глубокими культурными процессами, связанными с развитием эсхатологических ожиданий и страхов в среде русского крестьянства середины XVIII века. Что касается молоканства и других направлений русского народного протестантизма, то не последнюю роль в их формировании, по-видимому, сыграли попытки рационализации русской религиозной культуры и катехизации рядовых прихожан, неоднократно предпринимавшиеся центральной администрацией, начиная со времен Петра I и Феофана Прокоповича. Известное влияние на формирование массовых религиозных движений в XVIII в. оказало, по всей вероятности, и первое массовое издание библейского текста — так называемая Елизаветинская Библия. |
| Несмотря на напряжённость обстановки, братья Лихуды упорно продолжали свою преподавательскую деятельность. Начинающие студенты занимались в Русской школе, где обучались старшими студентами русской грамоте. Основной процесс преподавания проходил в строгом соответствии с существовавшей в европейских университетах того времени схоластической традицией и подразделялся на три этапа. На первом этапе студенты знакомились с азами грамматики греческого и латинского языков и поэтики с целью грамотного создания текста. На втором этапе их обучали риторике – для приобретения навыков красивого и убедительного изложения. Наконец, на завершающем, третьем этапе, они учились логике и диалектике по Аристотелю для того, чтобы умело обосновывать свои аргументы в связном тексте. В рамках своего преподавания в Академии братья Лихуды столкнулись с теми же проблемами, что и греческие учёные-дидаскалы, преподававшие в гуманистических университетах Италии в XV веке, и в первую очередь – с отсутствием учебных пособий, с необходимостью создания собственных учебников. Лихуды написали три Грамматики греческого языка, различающиеся по степени сложности и уровню анализа языка, две Грамматики латинского языка, трактат «О поэтическом, или метрическом, искусстве», две Риторики (одна – Иоанникия и одна – Софрония), учебник по эпистолографии, Логику и ещё ряд трактатов, посвященных отдельным вопросам грамматики, а также анализу произведений Аристотеля. Некоторые из учебников Лихудов были переведены их студентами на церковнославянский язык и сохранились в двуязычных кодексах. Педагогические сочинения братьев Лихудов, наряду с их ораторскими, теологическими и переводческими трудами, остаются неизданными по сей день и хранятся в виде десятков рукописей в различных библиотеках мира (Москва, Санкт-Петербург, Иркутск, Тверь, Киев, Харьков, Одесса, Афины, Святая гора Афон, о. Патмос, Лион, Дрезден, Копенгаген и др.). Ещё одним видом деятельности, в котором преуспели братья Лихуды, были переводы с греческого, латинского и итальянского языков на церковнославянский и русский. Они перевели ряд важных для русской культуры произведений – от богослужебных и других церковных текстов до научных трудов. Одним из ключевых моментов их переводческой деятельности было участие Софрония Лихуда в переводе Библии на церковнославянский язык, работа над которым началась в 1712 году и который был издан уже после его смерти, в 1751 году, во время царствования Елизаветы Петровны, и вошёл в историю как «Елизаветинская Библия ». |
| Работа острожских редакторов была также нацелена на достижение лингвистической правильности. Перед создателями Геннадиевского свода стояла задача «фиксации наличного актуального текста Священного Писания в церковнославянском переводе» (Иннокентий (Павлов). 2001. C. 43), а не его языковой нормализации. При подготовке Геннадиевской Библии не была проведена последовательная лингвистическая правка, язык этого кодекса представляет собой «довольно пестрое наслоение разновременных переводов» ( Евсеев. 1916. C. 21), сочетает некнижные формы («отклонения в сторону русского языка» - Фостер. 2001. C. 31-33) с тенденцией к архаизации. Книгопечатание как новая форма копирования текста предъявляло особые требования к стандартизации языка, поэтому для редакторов Острожской Библии задача языковой нормализации была очень важна. Она решалась, во-первых, через ликвидацию языковых « », т. е. немотивированной вариативности. Последовательная унификация составляет основное содержание редакторской работы на графико-орфографическом и грамматическом уровнях. Так, книжники устраняют варьирование графем и и и в позиции абсолютного начала слова, устанавливая в качестве нормативных написания с и преодолевают разнобой именных и глагольных форм (род. ед. ч. и род. мн. ч. и им. мн. ч. м. р. причастий и императив 2 л. мн. ч. и имперфект и и т. п.). Исправлены грамматические ошибки, допущенные в Геннадиевской Библии в отношении собственно книжных форм, не имевших аналогов в живом языке (вокатива, двойственного числа, простых претеритов, кратких действительных причастий и др.). На лексико-семантическом уровне справа заключалась в последовательном устранении латинизмов, попавших в Геннадиевскую Библию из Вульгаты (ср. ), и некнижных лексем (ср. ). После выхода в свет Острожская Библия получила значение языкового образца и определила дальнейшее развитие библейской К. с. у правосл. славян. Этот свод стал основой всех последующих публикаций слав. Библии - Московской Библии 1663 г., Елизаветинской Библии 1751 г. |
| «I. Разыскать вновь сложенные и слагаемые акафисты и иные службы и молебны, которые наипаче в наши времена в малой России сложены суть не малое число, суть ли оная сложения Писанию Священному согласная и не имеют ли нечто в себе слову Божию противное, или хотя нечто непристойное и празднословное? II. Також определить, что оные многочисленные моления, хотя бы и прямые были, однако не суть всякому должные, и по воле всякого наедине, а не в соборе церковном употреблять оных мощно, дабы по времени не вошли в закон и совести бы человеческой не отягощали» Одновременно с этим начинается процесс сокращения числа типографий, имеющих право печатать богослужебные книги. Достаточно быстро этого права лишаются все типографии за исключением трех: Московской синодальной, Санкт-Петербургской синодальной и Типографии Киево-Печерской Лавры. На практике первые издания богослужебных книг в 90% случаев осуществляла Московская синодальная типография. Что же это значит? Это значит, что если для рукописной традиции и для начала книгопечатания мы имеем много центров, каждый типограф, не говоря уже о переписчиках, работает, в общем-то, в меру своего разумения, то теперь все книги проходят, во-первых, через синодальную цензуру, во-вторых, их редактирует замкнутая корпорация справщиков (так в документах называли редакторов богослужебных книг) синодальной типографии. Это дает возможность совершенно иного уровня нормализации и стандартизации, чем это было раньше. Собственно, весь XVIII–XIX-e века идет процесс, как бы это сказать, возрастания изысканности орфографии. Процесс все более последовательного использования дуплетных букв (мы об этом говорили на прошлой лекции) для противопоставления грамматических форм. В значительной степени это кажется лингвистической, эстетство, которое едва могли оценить те, кто пользовался богослужебными книгами, могли оценить. Весь XIX-й век идет такое оттачивание орфографических норм. Собственно, единственным крупным книжным проектом синодального периода стало издание так называемой Елизаветинской Библии, того варианта славянского текста Библии, который мы используем и сейчас. Это не совсем та версия библейского текста, которая используется за богослужением, а предназначенная для келейного чтения версия славянской Библии. Как мы знаем, собственно Библии как одного толстого тома, начинающегося книгой Бытия и заканчивающегося Апокалипсисом, в Древней Руси не было до конца XV века. Если даже и был осуществлен Мефодием полный перевод Библии, о чем мы упоминали, то эта рукописная мефодиевская Библия не сохранилась. |
| Впрочем, языки изменяются, и потому постоянно возникает потребность в новых редакциях или даже новых переводах. Вплоть до XVIII века постоянно уточнялся и исправлялся церковнославянский перевод: вышедшие из обихода и ставшие непонятными слова заменялись новыми, а существующие версии сравнивались с более авторитетными греческими рукописями. Этот процесс прекратился только в царствование Елизаветы Петровны (оттого и нынешняя церковнославянская Библия обычно называется Елизаветинской), когда образованное российское общество в основном уже утратило интерес к славянским текстам, обходясь языками русским и европейскими. Так, А.С. Пушкин Библию читал в основном по-французски. Принципы перевода Переводить нужно, но как именно это делать? Часто можно услышать, что самый точный перевод дословный, а основная задача переводчика — точно передать форму оригинала. Синодальный, на первый взгляд, соответствует этому требованию, но и он во многих случаях вынужден отступать от дословности. Вот, например, как звучит в дословном переводе стих из книги Притчей (12, 9): «Хорош пренебрегаемый и слуга для него от славящегося и недостаток хлеба». Смысл непонятен, и синодальный перевод его проясняет: «Лучше простой, но работающий на себя, нежели выдающий себя за знатного, но нуждающийся в хлебе», но это уже, разумеется, интерпретация этого сложного места, причем не единственно возможная. Раз уж последовательно дословный перевод невозможен, решили другие переводчики, нужно сразу передавать смысл, не обращая внимания на форму. Именно такой принцип предложил в 1960-х годах американский переводчик и теоретик перевода Юджин Найда. Но подобный перевод нередко грешит субъективностью: один понял смысл так, другой иначе, а кто их рассудит? Перевод, близкий к дословному, по крайней мере оставляет читателю возможность разных интерпретаций, тогда как перевод последовательно смысловой навязывает читателю одно единственное прочтение, даже не упоминая остальных. К тому же такие переводы обычно означают резкий разрыв с традицией: стиль ради ясности и новизны восприятия нарочито снижается, так что текст становится понятным, но для многих читателей он при этом перестает звучать как Писание. |
|
|
