| и.-е. (→ ви) и.-е. (=вер-) bjamu (се) врати (се) «вить(ся)» bjyra вруга «извилина, излучина» bujyramu се вругати се «виться, извиваться» bjyrab вругав «вьющийся, извилистый» bjyracm вругаст «вьющийся, извилистый» В этом ряду сопоставлений естественное место занимает слово вруга, которому в болгарском и в диалектах русского языка соответствует параллельное образование верига. Приведенная развернутая словообразовательная модель, в славянском происхождении которой сомневаться не приходится, дает совершенно однозначный ответ на вопрос о происхождении слова верига. Реконструкция глагола «вить, сплетать», а не »открывать, закрывать» или «совать» (как это обычно дается в этимологических словарях), легко объясняет подавляющее большинство значений слова верига, веруга и верюга в различных славянских языках. Прежде всего, болг. диал. верига и веруга – название растения Convolvulus arvensis (т. е. »повилика») – оказывается полностью совпадающим с его латинским термином, образованным от глагола (con)volvere «вить, поворачивать, извивать». Такие значения слова верига (в южнославянских языках), как »залив» и «ущелье», наряду с »извилина» и «излучина», легко объяснимы семантически и подтверждаются, например, аналогией с лат. sinus »залив», «ущелье» и »изгиб», «извив». Терминологическое значение глагольного корня »вить» (ср.: вить веревку) нашло свое отражение в рус. диал. верать, но не в значении «совать», приводимом в словаре М. Фасмера, а в значении »плести (лапти, корзины, сети)». Этих важных значений глагола верать не приводит ни М. Фасмер, ни авторы других этимологических словарей. Между тем именно из значения глагольного корня вер– «плести» можно наиболее правдоподобным образом установить этимологию слова вериги »оковы, узы, путы». Этимологически речь здесь должна идти не об оковах (ковать), а об узах (вязать), т.е. о плетеной веревке, которой связывали врага или преступника. Кстати, слова вервь и веревка образованы от того же корня вер– (ср. такие названия веревки, как витень и плеть, отражающие ту же семантическую основу номинации). Связь слова верига с глагольным корнем вер– «плести» надежно подтверждается материалом русских народных говоров. Так, рус. диал. верюга – это »плетюшка», «корзинка, кузовик», верюшка – »плетенка, плетушка, корзина из лозняка», верига – «небольшой стог сена» (ср.: вить сено). |
| Учение о таинствах Св. мученик Иустин в своих произведениях должен был коснуться также и вопроса о христианской нравственности, и об образе жизни христиан. Последователям Христа инкриминировались чудовищные преступления против морали; о них говорили как о людях, преданных пороку и распутству; их считали повинными в людоедстве, в упивании человеческой кровью. Все это исходило из предвзятого понимания замкнутой жизни христиан и из распространявшихся язычниками злоречивых сведений об их вечерях любви и евхаристических собраниях. Апологет восстает против подобных обвинений и объясняет это тем, что христиан обвиняют в том, в чем виноваты сами язычники ( II Апол . 12). «Христианское учение выше всякой философии человеческой и не походит на наставления Сотада, Филенида, орхистических и эпикурейских поэтов» ( II Апол . 15). Но главный интерес представляют в этом отношении не апологетические замечания философа и мученика, а его свидетельства о происходивших собраниях христиан и их времяпрепровождении на них. Благодаря ему мы имеем описание христианских богослужебных собраний и важные свидетельства о быте и богослужении II века. Из христианских таинств мы находим у него описание крещения и евхаристии. Крещение называется им еще и просвещением. Крещению предшествуют молитва и пост не только крещаемого, но и всех христиан данной общины. Крещаются в воде. Это есть возрождение и освобождение от грехов. Оно совершается «во имя Бога и Отца и владыки всего, и Спасителя нашего Иисуса Христа, и Духа Святого» ( 1 Апол . 61). Крещение называется им еще баней покаяния и познания Бога, водою жизни ( Диал . 14). Евхаристия приносится по заповеди Господа, в воспоминание Его страданий. Евхаристия есть жертва ( Диал . 41). Она является и воспоминанием воплощения Господа ( Диал . 70). Евхаристическая пища не есть просто хлеб и вино, но «плоть и кровь воплотившегося Иисуса, ставшие таковыми через молитву благодарения» ( I Апол . 66). Глава X. Татиан Ассириец Жизнь и значение Татиан родился в «Ассирийской земле» около 120 г. Он — сын языческих родителей. Сначала он был воспитан в языческих верованиях, но потом узнал, «что есть Бог и что — Его творение.» Тогда он обратился в христианство. Возможно, что в бытность свою язычником он был причастен к мистериям. Потом он настолько решительно отвернулся от язычества, что ко всему эллинскому стал относиться не только сдержанно, но даже иронически и враждебно. |
| И географический ареал, совпадающий с обычным ареалом славянских балтизмов, и значительный удельный вес строительной (плотничьей) лексики среди славянских слов балтийского происхождения, и отсутствие надежной базы для этимологизации славянских слов – при наличии подобной базы в балтийском ареале – всё это подтверждает высказанное выше предположение о заимствованном характере анализируемых славянских слов. В условиях особенно тесных языковых контактов нередки случаи создания своеобразных слов-«гибридов», когда к иноязычной основе присоединяются различные форманты заимствующего языка. Так, в говорах литовского языка мы встречаем «гибриды» типа: palkl »палочка»=лит. lazdl (рус., блр. палка), ùpekis «место за печкой»=лит. ùkrosnis (рус., блр. печка), strainùmas »изящество» (и др. значения)=лит. grakštùmas (рус. стройный, блр. стройны) (LKT: 53, 268, 372). Аналогичные явления нередки и в славянских балтизмах: 176 рус. диал. кятурка «ширинка» (лит. keturi »четыре»), пол. диал. naktaj «тот, кто шатается по ночам» (лит. naktis »ночь»), блр. дoйлiдcmba «зодчество» (лит. dailìd »плотник»). Для наших целей особенно показателен последний случай, где мы можем лит. dailìd «плотник» → блр. дoйлiд(a) »зодчий» → дoйлiдhы «зодческий», дoйлiдcmba »зодчество» сопоставить с лит. remsas, лтш. remesis «плотник» → др.-рус. ремезь, »плотник, строитель» → укр. ремесний «ремесленный», церк.-слав. ремезьство, ремесьство »ремесло». В обоих случаях славянизация заимствованного слова и его производных идет параллельно, и в обоих случаях следует исключить возможность исконного родства. Примеры типа лит. mergélka=mergáit «девушка» (LKT, 45, 74, 109), пол. диал. eniklis »жених» (Лаучюте, 86) могли возникнуть, по-видимому, лишь в условиях двуязычия или при очень тесном взаимодействии языков. В тех же самых условиях слово, заимствованное, например, из славянских языков в балтийские, могло быть вторично заимствовано из балтийских в славянские. В одних случаях примеры подобного двойного заимствования подтверждаются фонетическими данными: др.-рус. бояръ → лит. bajõras → пол. bojarzyn «боярин»; в других случаях – словообразовательными: блр. крупа лит. kruopà (kruõpos) → kruopin блр., рус. крупéня »суп или жидкая каша из крупы». Подобного типа вторичными заимствованиями из славянских языков в балтийские следует, видимо, считать лит. remestva «ремесло» из блр. ремéство) и remeznkas »плотник, ремесленник» (из блр. ремесникъ) (Skarius 1931: 189; Fraenkel, 117). Остальные рассмотренные выше литовские и латышские слова с основой remes- являются, как это считал еще К. Буга, исконно балтийскими по своему происхождению. |
| Во-вторых, едва ли сербохорватские слова следует отделять от болг. диал. лънгъзá " бездельник». Последнее никак не может быть фонетически соответствующим приведенным выше сербохорватским словам. В тому же Ст. Младенов отмечает в своем этимологическом словаре болгарского языка, что слово лънгъзá было заимствовано из турецкого языка, правда, без ссылки на слово-источник. Известный тюрколог С. Н. Иванов , к которому автор обратился за консультацией, сказал, что таким словом могло бы быть не исконно турецкое образование, а какой-нибудь диалектизм, скорее всего, романского происхождения. Однако среди романизмов, проникших в турецкий язык, как обычно, через греческое посредство, слово, которое могло бы послужить источником заимствования болг. лънгъзá, отсутствует (Tzitzilis 1978). Это заставило меня высказать предположение об итальянском источнике с.-хрв. linguza. Подобно тому как итал. ventosa (из лат. ventsa «вздутая, пузатая», от ventus »ветер») – через гр. βεντοζα – было заимствовано в болг. вентуза «банка (мед.)’ – лат. lingua »язык» дает производное lingusa (mulier) «болтливая (женщина), болтушка», а затем – через итал. linguosa – проникает в диалекты сербохорватского языка (linguza и ljènguza). Семантическое развитие »болтун», «болтушка» → »лентяй(ка)» не нуждается в особых обоснованиях, ср. хотя бы рус. диал. болтун или балаболка – с обоими этими значениями (СРНГ, III, 82; II, 66). С этим своим предположением и с вопросом об источнике болгарского слова автор обратился к проф. Ив. Дуриданову. Вот что он пишет относительно происхождения рассматриваемых южнославянских слов: «В турецких диалектах есть слово langaz «ленивый, лентяй» (Türkiye de Halk Azindan derleme sözlüü. Ankara, 1977. T. 9. P. 3069), но оно не исконно турецкое – это заимствование из испанского: lenguaz, lenguaza (последнюю форму я нашел в этимологическом словаре Й. Короминаса) 111 »болтливый» (основа lengua < лат. lingua), с.-хрв. диал. лингуза, по всей вероятности, – из итальянского linguoso, -uosa (контракция –ио– > –и-) или из исчезнувшего далматинского. Ваши догадки правильны» (письмо от 6.01.1985). |
| Однако, если мы возьмем простейшие именные и глагольные образования с основой lop -/лап-, то окажется, что и в литовском, и в латышском языке они надежно представлены: лит. lõpas=лтш. lãps, лит. lópymi=лтш. lãpît. Иная картина – в славянском ареале. Слово лáпа в значении «заплата» известно только в диалектах белорусского языка и в русских говорах на территории Латвии (СРНГ, XVI, 260). Ни в одном другом славянском языке это слово не встречается. Примерно тот же ареал у блр. лániць, рус. диал. лáпить »класть заплаты, чинить». Еще Я. Эндзелин сомневался в исконно русском происхождении смоленского диалектизма лáпить («echt russisch?» – Mühlenbach, II, 439). В настоящее время глагол лáпить известен и за пределами Смоленской области, но у него можно отметить совершенно четко ограниченный ареал: северо-западная часть России и русские говоры на территории прибалтийских стран (СРНГ, XVI, 263). 101 Как известно, это – типичный ареал славянских балтизмов в диалектах русского языка. Таким образом, ареальный анализ говорит в пользу заимствования слов лáпа «заплата» и лáпить (лániць) »латать» из балтийского в славянский. В. Урбутис приводит с.-хрв. диал. lap «лоскут; участок земли» для доказательства исконности блр. лáпа и других родственных слов (Urbutis 1984: 35). Однако нам известен ряд балто-южнославянских лексических изоглосс, в которых совершенно не участвуют западно- и восточнославянские языки. Например, с.-хрв. céja »сестрица» лит. sjà «сестра», с.-хрв. (XVIII в.) degati se, словен. degáti se »ссориться, ругаться» лит. daigótis то же и др. Едва ли можно говорить об исконном, а не о заимствованном характере блр. рагана и пол. ragana «ведьма» только на том основании, что у лит. rãgana и лтш. ragana, ragane есть соответствие в южнославянском ареале: с.-хрв. диал. rógoa (в значениях »рогатое животное» и «ведьма» »черт»). При сложности разграничения исконно родственной и заимствованной лексики в балто-славянском ареале особо важное значение приобретают словообразовательные данные. |
| Слов «Творца ... видимой и невидимой (твари)», имеющихся в редакции β, в α нет. По мнению Наттап’а, речь идет об очевидной интерполяции, ибо хотя слово «Творец» и употребляется Иустином в его сочинениях, см. выше, a само словосочетание восходит к Кол 1, 16 , в целом это выражение появляется в символе лишь с IV века, да оно и не кажется в исповедании Иустина необходимым. Сделаем небольшое отступление. Что могло бы быть здесь вместо «Творца видимых и невидимых»? Пример этому находим в других мученичествах (Муч. Аполлония , 2 греч.; Acta Cypriani, 1; и т.д.); «Сотворившего небо и землю и море и все, что в них». Архаичная формулировка, которой хорошо соответствуют акты Пиония (Mart. Pionii 8 и др.), но она не находится ни в одном из известных ни западных, ни восточных символов веры , в то время как в ВЗ она встречается и в канонических, и второканонических книгах [ Исх. 20, 11 ; Пс. 145, 6 (LXX); Неем. 9, 6 ( 2Ездр. 19, 6 LXX); Иудифь 9, 12 ]. В НЗ – Деян. 4, 24; 14, 15; 17, 24 и Откр. 5, 13; 10, 6; 14, 7 32 . Эта формулировка, связывающая Св. Писание с актами мученичества, очень редка, но имеется у Иринея, ПЕ 1, 10, 1; II, 1, 1; III, 4, 2; 12, 5. Вернемся к «Мученичеству Иустина». Второй член, вводимый союзом «и», звучит так: «...и Отрока Божия Иисуса Христа, о Котором предсказано было пророками, что Он придет к роду человеческому глашатаем спасения и наставником добрых учений». Как и в восточных исповеданиях, слову «Господь», «Господин» (ср. Диал. 32, 3; 33, 2; 34, 2; 61, 1 и др.) Иустин придает мессианское значение (ср. Диал. 33, 3 и др.). Правда, это слово есть только в редакции β (и только в одной лишь рукописи V, так что не исключена интерполяция). Более удивляет надежное чтение «Отрок» ( πας). Это архаичное выражение Иустин не употребляет ни в одном из своих сочинений, хотя оно и не было ему неизвестно, ибо в Диал. 88, 1 есть παδον среди мессианских названий Христа согласно Ис 53 . Наттап с некоторым колебанием переводит не «Отрок», а «служитель», хотя далее в «Мученичестве» читаем: «...Которого я только что назвал Сыном Божиим». О значении слова «Отрок» см. литературу, указанную в одноименном разделе, пп.34, 35, и ниже, сноска 41. |
| По степени уклонения или согласования с предметом гадания, определяется даже тот или другой характеристичный признак созвездий и планет. Так, по крайней мере, принято у китайских астрономов; созвездия: Сюй, Мао, Сан и Фан принадлежать к Юэ – Месяцу; Ши, Куй, И, и Вэй – к Хо – Марсу; Би, Чэнь, Цзан, Чжан и Ци – к Шуй – Меркурию; Гуй, Цзин, Цзе и Доу – к Му – Юпитеру; Лю, Гуй, Кан и Ню (Бык) – к Цзин – Венера; а Вэй, Леу, Ди и Нюй (Дева) – в Тху – Сатурну. Кроме того каждый язык имеет свои собственные названия. Для примера берем слово Солнце по-китайски Жи; на языке уйгуров оно – Ми (Mih): на персидском Бо-сы, оно – Яу-сюнь-ву, на индийском Тянь-чжу зовется А-ни-ди-я. Подобное можем сказать о других языках. Исполнение и начинание слова семи циклов повсюду согласно с ним. В той же китайской книге, из которой заимствуем эти сведения, делается замечание о силе изложенного правила у народов западного Китая. Тоже правило помещено и в императорском альманахе, где отдельные дни шестидесятигодового цикла распространяются на астрономический год, без их применения и усвоения к Ань-цзянь – (Мрачная Венера) и в духовном значении, вытекает из того же источника. Народы, при распределения в известном порядке времен года, пользуются обыкновенно астрономическими наблюдениями и приметами, а дням или вообще временам усвояются те или другие циклические иероглифы. Тоже можно сказать о иероглифе Ми, хотя на языке уйгуров Солнце означается чрез «Kun» и тот же звук удерживается на прочих тюрко-татарских языках. Под влиянием исламизма, однако же, некоторые термины туземные видоизменились значительнее и слово Ми или bit употребляется в разных азиатских языках. На диалектах бирманских слово Солнце сохраняет родственную близость так: на диалекте Marlu оно есть Ми, на диал. Pla – Мии, на диал. Pussuko – Мита, на диал. Moita – Numit. На туземном наречии дикого племени в Китае – Лоло родственном бирманскому языку, планета эта признается Mo–cha, на тибетском – Nima. На разных диалектах кавказских она имеет видоизменения: Buk, Baak. |
| Поскольку ареал русских диалектных слов, приведенных в начале статьи, полностью исключает возможность рассматривать их как романские заимствования, а пестрота и изобилие различных вариантов слова 112 явно заставляют предполагать все же какое-то заимствование, обратимся к этой стороне вопроса. Ареал, в котором засвидетельствованы рус. диал. ленгус и его варианты, типичен для русских балтизмов. Новгородская, Псковская, Смоленская и Тверская области представляют собой компактный массив, расположенный непосредственно к востоку от территории, занимаемой балтийскими языками. Важно отметить, что, как и балтизм кувиклы, рус. диал. ленгуз встречается в Курской области. Что касается архангельских, вологодских, олонецких и онежских говоров, то они в значительной мере принадлежат переселенцам из областей, смежных с балтийской территорией. Ни одно из перечисленных слов не засвидетельствовано более ни в одном русском говоре. Источником заимствования могло послужить лит. leñgvas=lengvùs " легкий». Характерно, что и в литовском языке, и в русских заимствованиях встречаются варианты на –ас и на –ус (ср. лингас, лéньгас и lengvas, ленгýс и lengvùs). Странные для русского языка формы женского рода леньгóсья и лéнгосья 113 могут отражать соответствующие формы полных литовских прилагательных женского рода: lengvsios (род. п. ед. ч.) и leñgvosios (им. п. мн. ч.). Обращает на себя внимание, как и в случае лингас – ленгус, совпадение двух различных мест ударения в литовском и русском слове. По модели liepos (мн. ч.) – liepa (ед. ч) в процессе заимствования в условиях двуязычия форма leñgvosios могла быть воспринята как множественное число от что и дало в русских говорах лéнгосья. Выпадение -u- в позиции между согласным и гласным – достаточно хорошо известное явление: рус. → ободъ и др. В процессе заимствования из литовского утрата -u- в этой же позиции имела место в случае лит. apvalùs → блр. áпалы «круглый». Причем утрата -u- здесь, видимо, произошла уже в литовском языке (ср. palas → с тем же местом ударения, что и блр. áпалы) (Лаучюте, 61). Возможно, что заимствованием из лит. negvaldùs является блр. нéгалда »неудачник» (Гринавяцкене и др. 1975: 184), что наиболее близко к случаю lengvùs ← ленгус. Вообще утрата -u- в позиции перед –u- представляет собой весьма распространенное явление, своего рода фонетическую универсалию, ср. лат. sequor, sequitur, sequtur, но sectus, а не итал. linguosa, но с.-хрв. диал. linguza. |
| Значение слова кувалда »неповоротливая толстая женщина», засвидетельствованное в диалектах русского языка, явилось, видимо, результатом иронического словоупотребления, ибо кувалда для дробления камней, как известно, не отличается ни особым изяществом, ни легкой подвижностью... Блр. лanikлa 100 В словаре Ю. Лаучюте (с. 117–118) белорусское слово было отнесено к числу балтизмов вместе с такими словами, как лáпа, зáлапа, лáпек, лапéка, лáпень, лáпянь, лánik(a), лánihka «заплата», а также лапíк и лánika »(небольшой) участок земли». Основные аргументы в пользу балтийского происхождения приведенных слов: типичные для славянских балтизмов колебания в передаче рода (лап-íκ лán-ik-a лán-ik-o), специфически балтийский суффикс -kl- у слова лánikлa и, наконец, ареал, в котором засвидетельствованы эти и родственные им слова (Белоруссия, русские говоры Латвии, Литвы, Эстонии, смоленские говоры). В. Урбутис привел ряд интересных аргументов в пользу славянского происхождения перечисленных выше слов, считая, что речь здесь должна идти не о заимствовании, а об исконном родстве (Urbutis 1984: 34–36). Рассмотрим все основные относящиеся сюда pro et contra, чтобы выяснить, какая из приведенных двух точек зрения может считаться более правдоподобной. Основная трудность в решении этого вопроса заключается в том, что по причине исключительной близости балтийской и славянской лексики в обоих ареалах встречаются производные с основой lop-/lap-, генетически, видимо, связанные между собой. Причем и в балтийском, и в славянском наблюдаются обе приведенные огласовки корня. Об этом свидетельствуют лит. lãpas lõpas (Fraenkel, 386), рус. диал. лáпоть=лóпоть «одежда» (СРНГ, XVI, 266; XVII, 141–142) и др. Лексическая изоглосса (кажется, еще не отмеченная в литературе) лит. диал. lãpatas »рваная одежда; лоскут» – рус. диал. лóпот «поношенная одежда, лоскут», лóпоты (мн. ч) »тряпки, рваная одежда» (СРНГ, XVII, 138, 141) также свидетельствует и о связях между основами lop- и lap- и о наличии идентичных по своей форме и по значению слов с этой основой как в балтийском, так и в славянском ареале. |
| Следует отметить и то обстоятельство, что ни в одном другом индоевропейском языке корень «острый» не образовал слов со значением »борона» или «боронить». Сомнительной является также этимологическая связь лат. осса и всех соответствующих балтийских, кельтских и германских слов с лат. acer. Расхождение в огласовке корня между асег и осса вряд ли возможно объяснить с фонетической точки зрения. 69 Что же касается недостаточно хорошо засвидетельствованного др.-гр. ξνα, то это слово, быть может, явилось результатом изменения, например из (ср. лат. осса) > ξνα, под влиянием народной этимологии. Как сигма, так и суффикс -να в слове ξινα могли появиться и под аналогичным воздействием ξνη »топор». 70 Впрочем, если даже др.-гр. ξνα в самом деле образовалось от οξς, этот единственный случай еще не свидетельствует о том, что рус. борона также было образовано от корня со значением «острый». Против общепринятой этимологии слова борона говорит и то, что названия различных хозяйственных орудий в русском (да и не только в русском) языке обычно образуются не по внешнему признаку, а по действию, производимому этим орудием, т. е. образуются не от именного, а от глагольного корня: сеялка, веялка (диал. веяло, веяльня), молот, кувалда, колун, тесак, косилка, лом, молотилка, молотило (короткое звено цепа, диал. также битник) и др. Традиционная этимология слова борона не может дать хорошего объяснения и для сибирск. диал. борона »большой ручной золотопромывательный стан» (Даль, I, 117), а также для технического термина боронка " прибор, применяющийся в золотой и платиновой промышленности для протирки золотосодержащих песков» (Техническая энцикл., II, 680). Употребляемые в золотопромышленности соответствующие приборы для дробления породы и протирки песка представляют собой толчеи с пестами или бегунами, и внешне они ничем не напоминают борону. Термины борона и боронка, видимо восходящие к старинным терминам русских старателей, были образованы не на основании внешнего сходства, а благодаря сходству действий, производимых золотопромышленным и сельскохозяйственным орудиями (дробление комьев золотосодержащей породы и дробление комьев земли на пашне). |
|
|
