| В это время (как считают, после 202 - начала гонений на христиан в Римской империи) А. М. предпринял попытку опереться на христианство как на силу, равноудаленную от Рима и Парфии и способную утвердить самостоятельность и самобытность Эдессы. Христианство было объявлено государственной религией, а языческие культы объявлены вне закона. Оформилась местная церковная орг-ция - первый епископ Эдесский Палут был рукоположен Антиохийским Первосвятителем Серапионом (до 202 - после 211). О христ. симпатиях А. М. свидетельствует встречавшийся с ним Юлий Африкан ; близким другом царя был раннехрист. философ и ученый Бардесан Эдесский . Именно тогда, в общем русле утверждения христианства в Осроене, и могло быть впервые письменно зафиксировано предание о переписке Авгаря Уккамы с Христом и миссии ап. Аддая, что должно было подчеркнуть древность христианства на земле Эдессы. По преданию, сын Авгаря Уккамы отступил от Христовой веры и вернулся к язычеству, что объясняло необходимость повторной христианизации Осроены. Вскоре после смерти А. М. имп. Каракалла вызвал к себе правившего тогда в Эдессе Авгаря IX и задержал в Антиохии (214 или 216); Эдесса была превращена в рим. колонию, и христианство потеряло там свой привилегированный статус; спустя век оно восторжествовало уже во всей Римской империи. Ист.: Евсевий. Церк. ист. I 12-13; II 1; Alichan L. Lettre d " Abgar: Histoire de la conversion d " Édesse et de la correspondance d " Abgar avec le Christ. Venise, 1868 [арм. версия]; Phillips G. The Doctrine of Addai, the Apostle. Now First Edited in a Complete Form in the Original Syriac. L., 1876 [с англ. пер.]; Acta АА. Т. 1. P. 273-278 [греч. «Деяния ап. Фаддея»], 279-283; Giversen S.//Acta Orientalia. 1959. P. 71-82 [копт. пер.]; Bauer W. The Abgar Legend//New Testament Apocrypha/By E. Hennecke; Ed. W. Schneemelcher. Phil., 1963. Vol. 1. P. 437-444; Labubna bar Sennak. The Teaching of Addai/Ed. G. Howard. Ann Arbor, 1981; Мещерская Е. Н. Легенда об Авгаре - раннесирийский литературный памятник. М., 1984; она же. Апокрифические деяния апостолов. М., 1997. С. 75-152; Иисус Христос в документах истории/Сост., ст. и коммент. Б. Г. Деревенского. СПб., 1998. С. 426-442. |
| Люди, которым в середине второго столетия некий малоазийский пресвитер адресовал «Деяния апостола Павла», верили тому, что там написано. Для них это сочинение было в первую очередь источником веры. Читатели же андреевского «Лазаря» или «Прокуратора Иудеи» Анатоля Франса воспринимают их совершенно иначе – оценивая, главным образом, художественные достоинства. Проблема дефиниции апокрифов признается крайне сложной даже самыми крупными знатоками предмета. В.Шнимельхер, генеральный редактор нескольких последних изданий классической антологии новозаветных апокрифов – так называемого «Хеннекке», пишет: «Не легко дать простое и ясное определение того, что следует подразумевать под новозаветными апокрифами. Вероятно, сформулировать его можно так: новозаветные апокрифы – это писания, в названиях и других декларативных элементах которых содержится претензия на то, чтобы их считали писаниями того же класса, что и канонические, и которые, с точки зрения формальной критики, воспроизводят и развивают стилистические приемы, созданные и получившие значение нормы в Новым завете, но при этом явно несут в себе чужеродные для него элементы» 7 . Увы, и определение, предложенное уважаемым мэтром, едва ли можно счесть удачным. Оно концентрирует внимание исключительно на формальной стороне, и потому вне его рамок остаются очень многие сочинения, однозначно трактуемые и церковными авторами древности, и современными исследователями как апокрифы. Декрет папы Геласия в числе отвергнутых называет, например, такие писания, как «Книга о великане Оге, сражавшемся после потопа с драконами», «Книгу о дочерях Адама» или «Покаяние Соломона». До нас дошли «Вопросы Варфоломея Богородице», «Рассуждение об именах Божьих» и другие книги, которые ни по названию, ни по иным формальным признакам не имеют ни малейшего сходства с каноническими текстами. Впрочем, В.Шнимельхер и сам признает, что, если строго придерживаться предложенного им определения, большую часть текстов, входящих в антологию «Хеннекке», нельзя будет считать новозаветными апокрифами, но при этом настаивает, что для христианских писаний первых двух столетий оно все же остается вполне справедливым, ибо отказ от классической новозаветной стилистики был характерен для сочинений лишь более позднего времени 8 . |
| Одновременно с этой цензурой в IV-V вв. по мотивам древних апостольских сказаний создаются произведения весьма различные по стилю и тональности и, очевидно, адресованные разным социо-культурным группам. Основой им обычно служил какой-нибудь фрагмент древнего деяния, получивший в результате литературной обработки композиционную и логическую завершенность. Обращаясь к христианской тематике, их авторы сплошь и рядом стремились использовать сюжеты и формы произведений античной литературы. В таких деяниях можно встретить явную перекличку с эпизодами «Аттических ночей» Авла Гелия, петрониевского «Сатирикона», «Золотого осла» Апулея. Особенно разительные метаморфозы в IV-V вв. происходят с композицией и стилистикой апокрифических деяний. В древнейших «хождениях» перед читателем представал длинный ряд почти несвязанных между собой эпизодов, и практически любой из них можно было изъять без ущерба для остальных. Совсем иначе строятся поздние апостольские «страсти». Каждый эпизод, каждая их сцена выступают как необходимые элементы тщательно продуманной и хорошо сбалансированной композиции. В их повествовательную ткань иной раз искусно вплетаются совершенно разные сюжетные нити. Поражает мастерство, с которым христианские писатели IV и V в. умели соединять воедино сюжеты, веками существовавшие независимо друг от друга, или же, напротив, – «расплетать » древнее сказание на вполне законченные самостоятельные новеллы. Пространный и тяжеловесный монолог сменился в них бойким диалогом, нередко переходящим в стремительный обмен хлесткими и остроумными репликами. Сопутствующие ремарки становятся до предела краткими, кажется, еще немного – и действие превратится в пьесу. На смену прежнему нагромождению чудес пришло их более строгое, даже экономное использование: одно, менее впечатляющее, обычно служит завязкой сюжета, другое – главное – выступает как его кульминация. Впрочем, иной раз чудес бывает и больше, но в их размещении, в том, как они поддерживают пластику повествования, чувствуется большое мастерство и литературный вкус авторов. |
| Время от времени в его глубине начиналось бурление, раздавался гул, и над вскипавшей поверхностью вырывались языки пламени. Народ, стоявший вокруг, приходил от этого зрелища в неистовство: люди принимались вопить, подползали, «точно змеи или рептилии», к жерлу источника и бросали в глубину жертвоприношения золото, серебро, драгоценные ткани и камни. Возмущенный их «непристойными воплями и бессмысленными тратами» Варфоломей, сняв плащ, разостлал его на поверхности воды и, призвав имя Божье, велел источнику немедленно иссохнуть, что в мгновенье ока и произошло. А в ответ на завывания и довольно-таки сутяжнические жалобы обитавших в источнике демонов апостол велел им навсегда покинуть это место. Быстро распространившийся слух о чуде привлек в Эдем толпы любопытствующих. Стесненные и раздраженные этим, жители города решили побить Варфоломея камнями, но почему-то стали бросать их не в апостола, а друг в друга, так что около двадцати человек оказались убиты. Молитвой Варфоломея они были возвращены к жизни, что стало причиной огромного паломничества больных: «Принесли к нему второпях и больных, и недужных, и паралитиков, и расслабленных, томимых всякого рода телесными и душевными недугами, и слепых и хромых, и глухих и немых, и дебилов с лунатиками». Всех исцелив, апостол проповедал эдемцам Евангелие от Матфея, а потом «пошел за городскую окраину, к ровной площадке среди скал (курсив мой. – А. С.) и, преклонив там колени, возблагодарил в молитве Христа» 96 . И тогда, сопровождаемое землетрясением и грохотом, напоминавшем раскаты грома, произошло еще одно чудо – забил новый, обильный и сладкий источник, в котором Варфоломей крестил сбежавшихся отовсюду горожан. А из числа воскрешенных им мужей он поставил пресвитеров и укрепил их в истинной вере. Описание второго путешествия резко контрастирует с первым – оно занимает всего шесть строк. Здесь нет ни имен, ни событий. Миссия апостола в землях мидян и эламитов успеха явно не имела, «разве что немного совсем» 97 . Куда содержательнее третье – сирийское – его путешествие. |
| Литературно-художественным достоинствам этого сочинения отдавали должное на протяжении многих веков – только в крупнейших библиотеках Западной Европы Р.Липсий обнаружил 78 манускриптов, содержащих этот памятник 291 . Перевод выполнен по изданию: Acta Apostolorum Apocrypha. V. I. Lipsiae, 1891. Ρ. 23–44. Важнейшие разночтения (приведенные Р.Липсием по 28 манускриптам) оговариваются в подстрочнике. Мученичество Святого Апостола Павла 1. После того как Лука пришел в Рим из Галатии, а Тит из Далмации, ожидали они в городе Павла. Когда же Павел, придя, узрел их, весьма обрадован был и нанял себе он за городом амбар простой, где с этими и другими братьями беседовал о Слове Живом. И стал он собирать, меж тем, большую паству, и были с помощью Божьей обращены им к вере многие души, так что на весь город зазвучал голос проповеди и благовестия его, и пошла молва о нем по всей округе. И доподлинно уж стало известно римскому миру о чудесах и знаменьях, и учении великом, равно как и об удивительном благочестии. И даже из дома Цезаря 292 случались к нему большие паломничества уверовавших в Господа Иисуса Христа, и возрастали день ото дня великая радость и ликование верных. Да и наставник Цезаря 293 до того дружески к нему привязался, узрев в нем божественное знание, что едва способен бывал оторваться от бесед с ним, а уж если сам побеседовать не мог, наслаждался радостью дружеского общения и пользовался его советами, непрестанно посылая ему и получая от него письма. И промыслом Духа Святого проповедь Павла так утвердилась и воссияла, что уже учил он открыто, и многие ему с большой охотой внимали. А поскольку спорил он с языческими философами и побеждал их, к учению его потянулись еще больше. И даже какие-то сочинения Павла читал Цезарю его воспитатель и приходил от них в восхищение. Сенат же о нем отнюдь не ведал. 2. И вот однажды под вечер, когда Павел у себя наверху, споспешествуя вере, проповедовал собравшимся о возвышенном, некий Патрокл, любимец и виночерпий царя, дабы услышать заветы жизни вечной, пришел, скрываясь от взоров, в амбар, где обитал Павел. Приглашен же туда и духовно наставлен был он сотоварищами своими, любимцами Цезаря, которые [спасаясь] от присущего тому разврата, усердно посещали проповеди Павла. Когда же из-за многолюдства войти к нему он не смог, залез к окну, что повыше, и уселся там кое-как, дабы слово Божие мог лучше слышать. И придя в трепет от проповеди Павла, возжаждал исправиться. Но так как Павел речь продолжал долго, юношу стало клонить ко сну, и зависть злобного дьявола, скорбя, что пытливый отрок познал любовь слова Божьего и апостольского, принудила юношу слегка вздремнуть и, упав с окна столь высокого, он дух испустил. |
| III, 3, 2, указывая, кроме Евангелия, также и на другие подложные писания ап. Петра («Деяния», «Проповедь» и «Апокалипсис») он замечает вообще, что таковых в числе кафолических писаний отнюдь не предано, что никто из древних, равно как и никто из современных ему писателей не пользовался их свидетельством. В кн. III, 25, 6 суждение его строже: здесь Евангелие Петра вместе с некоторыми другими причисляется уже прямо к числу писаний, составленных еретиками под именами апостолов, и потому не причисляемых Евсевием даже к разряду νϑα (неподлинных), но безусловно отвергаемых им, как писания совершенно «нелепые и нечестивые» (ς τοπα πντη κα δυσσεβ). Читал ли, однако, Евсевий сам Евангелие, или же в своих суждениях о нём основывался на свидетельстве других, – трудно сказать с определённостью; более вероятным представляется последнее. Во всяком случае его свидетельство о Евангелии Петра нужно назвать последним самостоятельным свидетельством о нём. Блаженный Иероним вкратце повторяет лишь сказанное Евсевием 10 . В декрете папы Геласия (492–496) Евангелие Петра отмечается просто, как апокрифическое, наряду с Евангелиями Матфея, Иакова, Варнавы и других 11 . Имеется ещё известие блаженного Феодорита , что будто бы Евангелие Петра было в употреблении у Назореев 12 ; но справедливость этого известия критикой отрицается, так как оно стоит в противоречии со всем, что нам известно из других достоверных источников относительно Евангелий, употреблявшихся в иудео-христианских обществах вообще, и в частности у Назореев 13 . Таковы были доселешние сведения о Евангелии Петра. Если найденный теперь отрывок его и не открывает нам каких-либо совершенно новых данных о нём, то, во всяком случае, даёт возможность с большею основательностью и точностью судить теперь о многом, что прежде высказывалось о нём более или менее предположительно, в особенности об отличительных особенностях его в ряду других апокрифических евангелий. Главный научный интерес заключается, впрочем, в тех выводах, какие получаются из сравнения текста отрывка с текстом наших канонических Евангелий. |
| Быстрее всего эволюция языческих верований происходила в городах, особенно крупных и портовых, где нередко возникали причудливые комбинации самых разных культов и один и тот же человек мог оказаться одновременно жрецом эллинского и туземного божества. Чем более пестрым по составу становилось население города, тем богаче и продуктивней была его духовная жизнь. Такие города, как Антиохия и Александрия, в этническом и культурном отношении теснее связанные со всем Средиземноморьем, чем с прилегавшей округой, стали во II в. колыбелью целого ряда новых религиозных систем, в которых христианство увидело своих опаснейших противников. Куда медленнее менялись верования сельской местности. Стабильный жизненный уклад и круговая порука крестьянской общины, безусловное господство традиций в ее культуре, консерватизм мышления и настороженно-недоверчивое отношение общинников к «чужакам» делали чрезвычайно устойчивой ее традиционную религию – эволюция культов в этой среде происходила при минимальном воздействии чужеродных влияний. Гораздо меньше, чем в городах, сказывались здесь на религиозных воззрениях и социальные различия 19 . Во II в. заметно изменился характер религиозных переживаний, появились новые формы почитания богов. Следствием сужения горизонтов общественной деятельности и ее профанации явился массовый уход в частную жизнь; общение замыкалось в кругу друзей и коллег, но при этом духовная жизнь людей становилась значительно интенсивней, их религиозные чувства обострялись, приобретали более глубокий и личный характер. Размах и помпезность официальных богослужений по-прежнему привлекали многих своей зрелищностью, но удовлетворить духовные запросы уже не могли. Нараставшее внутреннее отчуждение от официальной религиозности сопровождалось распространением более интимных форм общения с божеством – культовые обряды теперь охотнее совершали в семейном или узкокорпоративном кругу; во множестве появлялись религиозные объединения (коллегии), состоявшие лишь из нескольких десятков человек 20 . |
| Не выдержав насмешек, Иоаким удалился в пустыню и постился там сорок дней. В это время горюющей Анне явился ангел и возвестил ей, что она зачнет и родит, и о потомстве ее «будут говорить во всем мире». Обрадованная женщина дала обет посвятить свое будущее дитя Богу. Через девять месяцев после возвращения Иоакима у супругов родилась дочь, названная ими Марией. Когда девочке исполнилось три года, родители отнесли ее в Храм, где она оставалась до двенадцатилетнего возраста. Затем про приказу ангела жрецы собрали вдовцов, чтобы определить, кому из них Мария, сохраняя девичество, станет женою. Божественный выбор пал на престарелого и уже имевшего сыновей Иосифа. В его доме Мария получает благовещение (сначала у колодца, а затем в своей келье) о том, что она зачнет от Бога Живого. Иосиф, вернувшийся домой с плотницких работ, застал ее уже на шестом месяце беременности. Вскоре об этом стало известно и первосвященнику. Но, представ перед судом, Иосиф и Мария были оправданы, так как испытание водой показало, что «на них нет греха». Во время переписи населения Иосиф с Марией и сыновьями от первого брака отправился в свой родной город Вифлеем, и по пути туда Мария разрешилась от бремени в какой-то придорожной пещере. В этой части повествования некоторые эпизоды переданы от лица Иосифа, причем на смену довольно сухому и лаконичному языку предыдущих глав приходит удивительная поэтическая образность. Поразительно по своей силе описание мира, оцепеневшего перед рождением Спасителя: «И вот я, Иосиф, шел и не двигался. И посмотрел на воздух, и увидел, что воздух неподвижен, посмотрел на небесный свод и увидел, что он остановился, и птицы небесные в полете остановились, (...) и вкушающие не вкушали, и берущие не брали (...), и лица всех были обращены к небу. И увидел овец, которых, гнали, но которые стояли. И пастух, поднял руку, чтобы гнать их, но рука осталась поднятой. И посмотрел [я] на течение реки и увидел, как козлы прикасались к воде, но не пили, и все в этот миг остановилось» 147 . |
| Обратился тогда Иошуа к небесам, и, поднявшись из своего логовища, зарычал лев, и обрушились стены Адриановой столицы. Приблизившись, зарычал он вторично. И выскочили тогда у людей зубы из десен, а императора сбросило с трона на землю 409 . В «Истории Филиппа» (гл. 4), едва апостол (на устах которого пребывает Бог) вошел в Карфаген и осенил себя крестом, правитель-Сатана «низвергся с трона тотчас и навзничь рухнул». Если принять версию, что император Адриан действительно был прототипом правителя-Сатаны, становятся понятны некоторые загадочные реплики этого колоритного персонажа, который, неизвестно почему, вдруг начинает оправдываться в том, что «не сидит в этом городе неотлучно», – Адриана часто упрекали в чрезмерной склонности к путешествиям и длительных отлучках из Рима. А Карфаген с его именем связывало название, так как в годы царствования Адриана он был переименован в Адрианополь 410 . Этот памятник дошел до нас только в сирийской версии. Публикуемый ниже перевод подготовлен по изданию: Apocryphal Acts of the Apostles, edited from Syriac manuscripts in the British Museum and other Libraries by W. Wright. V. II. P. 69–92, London, 1871 411 . История Филиппа, Апостола и Евангелиста 412 Во имя несотворенной природы бессмертного Бога пишу я чудесную и удивительную историю славных деяний Филиппа, апостола и евангелиста. Да смилуется и поможет мне Господь наш! Аминь. 1. Явился в Иерусалиме апостолу Филиппу Господь наш Иисус Мессия и сказал ему в ночном видении: – Встань и ступай в город Карфаген, что в Азоте 413 , и прогони оттуда правителя сатанинского, а то пирует он там подобно волку-губителю в стаде, лишенном пастыря. А как изгонишь его, проповедуй там Царствие Небесное. Отвечал Филипп Господу нашему: – Смилуйся надо мною, Всякой души Воскреситель. Ведомо Тебе, кто я, и что я палестинец, и ни латинского, ни греческого не знаю, а жителям Карфагена незнаком арамейский, как же пойду я проповедовать им Евангелие царствия Твоего? Говорит Господь наш Филиппу: – Кто создал Адама по образу Своему и подобию? Кто уста ему сотворил, и очи, и язык, чтобы говорить? Не Я ль, не Господь? |
| Приватизация религиозной жизни, укоренение в массовом сознании привычки к произвольному возвышению малых богов и наделению их свойствами великого божества открывали дорогу неподконтрольному для государства религиозному ревизионизму. Эти малозначительные, на первый взгляд, новшества проложили дорогу радикальным религиозным переменам следующего столетия. Кризис III века Потрясения III в. внесли в эволюционное развитие язычества кризисные черты. Римская власть неизменно поддерживала культ великих олимпийцев и всеми средствами пропагандировала тесную связь с ним. Но по мере утраты ею собственного авторитета теряла обаяние и та идеология, на которую она веками опиралась. Вслед за религиозным официозом массовое сознание стало отторгать объединенное в большинстве полисов с императорским культом (и потому – гипертрофированное) почитание главных богов олимпийского пантеона. При этом происходила своего рода их «ипостасная деградация». Зевсу теперь чаще и охотнее поклонялись как подателю дождя или покровителю брака; Артемиде – как целительнице. Широко почитать продолжали тех олимпийцев, которые всегда выступали в роли помощников людей, например – Гефеста-Вулкана или Асклепия-Эскулапа. Должность жреца Асклепия стоила в то время в двадцать-тридцать раз дороже, чем жреческая должность в храме Зевса 21 . Некоторые олимпийцы продолжали почитаться благодаря слиянию с местными божествами, причем популярность сохраняли именно те из них, чей культ никогда не объединялся с культом императора. Утрата привычной веры породила во всех слоях общества глубочайший духовный дискомфорт, преодолеть который можно было лишь заполнив тем или иным образом религиозный вакуум. Стремление как можно скорее обрести «истинного» бога сплошь и рядом приводило к отчаянным религиозным метаниям. Множились суеверия; повсюду появлялись «одержимые божеством» и «ясновидящие»; стало престижно считаться магом или чародеем. В моду вошла некромантия (теория и «практика» вызывания покойников). Чтобы постичь эту «науку», состоятельные и не очень состоятельные люди специально отправлялись в Египет. Смятение умов чувствовалось во всем, склонность к занятиям магией и астрологией становилась массовым психозом. Приверженность к тому или иному культу часто носила характер кратковременного увлечения, на этой почве возникали религиозные союзы, объединявшие людей разного достатка и социального положения. В целом массовой психологии того времени были присущи крайняя степень растерянности и экзальтация. |
|
|
