| Л. Д. 1, т. 5. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет 23 февраля 1922 г. [н. ст.] опубликовал декрет, в котором, указывая на неотложную необходимость спешно мобилизовать все ресурсы страны, могущие послужить средством борьбы с голодом в Поволжье и для обсеменения его полей, постановлял: 1) предложить местным Советам изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий, по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Народного Комиссариата Финансов для помощи голодающим; 2) пересмотр договоров и фактическое изъятие по описям драгоценных вещей производить с обязательным участием представителей групп верующих, в пользование коих указанное имущество было передано. Л. Д. 2, т. 5. Того же 23 февраля [н. ст.] во исполнение п. 4 декрета была издана специальная инструкция о порядке изъятия церковных ценностей, предусматривающая точные условия производства работ по изъятию и гарантирующая правильность этого изъятия. В это же самое время гр. Беллавин, он же Патриарх Тихон, обратился к верующим с воззванием, датированным 15 (28) февраля 1922 года, следующего содержания1 110 : «Среди тяжких бедствий и испытаний, обрушившихся на землю нашу за наше беззаконие, величайшим и ужаснейшим является голод, захвативший обширное пространство с многомиллионным населением. Ещё в августа 1921 г., когда стали доходить до нас слухи об этом ужасном бедствии, мы считали долгом своим придти на помощь страждущим духовным членам нашим, обратились с посланиями к главам отдельных христианских Церквей, православным патриархам, Римскому папе, архиепископу Кентерберийскому в Англии и епископу Нью-Йоркскому с призывом во имя христианской любви произвести сбор денег и продовольствия и выслать их умирающему от голода населению Поволжья». Переходя, наконец, к декрету ВЦИК от 13(26) февраля, гр. Беллавин объявлял, что с точки зрения Церкви подобный акт изъятия драгоценных вещей для спасения голодающих является святотатством, о чем «мы священным нашим долгом почли оповестить верующих духовных чад наших». «Мы допустили, – говорит гр. Беллавин, – ввиду чрезвычайно тяжёлых обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освящённых и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви к таковым пожертвованиям, лишь одного желаем, чтобы эти пожертвования действительно оказывали помощь голодающему брату нашему. Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается как святотатство, – мирян отлучением от Неё, а священнослужителей извержением из сана (Апостольское правило 73, Двукратного Собора правило 10)1. |
| Ибо согласно Св. Кириллу Архиепископу Александрийскому, хотя бы отречение было несомненное, однако, если достоин, должен служить, а, если недостоин, то не позволено отрекаться, но должно исследовать, уличать и низложить. Но без уличения он не может быть лишен кафедры. Поэтому отречение Никона ничтожно, и, если он не имеет канонической вины (недостоинство), то может служить; но, если он имеет каноническую вину, он должен Соборно быть судим и после установления вины быть низложен. Тому нас учит 16 правило Двукратного Собора, говорящее: «Пусть никто ни при каких обстоятельствах не захватывает кафедры, Епископ которой жив, ибо преступление должно быть сначала доказано и затем после низложения может быть поставлен другой». Итак, мне кажется, невозможно избирать другого пока жив Никон. Хотя бы Никон и отрекся, он может быть снова возстановлен, согласно Св. Кириллу, который говорит: если он достоин, пусть служит. Это – ответ и на второй вопрос. Некоторые скажут: он не хотел быть приемлем ни для кого, поэтому его не должно возстанавливать. На это я отвечу: доктор не должен льстить воле своего пациента, но призван делать то, что он знает по правилам своего искусства, чтобы быть полезным. Так и пастырь должен делать то, чтобы мы могли спастись. Для чего нибудь он имеет пастырский посох! Отец, любящий своих детей, не щадит розог, и послушный в сознании долга сын может сказать с царственным пророком: «Твой прут и твой посох подкрепили меня». И Павел, сосуд избранный, говорит: «Если вы переносите исправление, тогда вы – сыны». Поэтому я думал, что Св. Никон часто читал, что случилось с Первосвященником Старого Завета за неисправление своих сыновей, заботливо остерегался, чтобы нечто подобное не пришлось испытывать ему самому. И если Никона не всем легко было переносить, то он за это не заслуживает низложения, но скорее с сыновней покорностью и любовию мы должны просить его исправить себя в нашем образе действия. 3) Но, что касается суда над ним, то кто из нас может это делать? И как? Ведь, по IV Вс. |
| Правда в монашестве было направление, которое не признавало старчества и отрицало его в принципе это – сарабаиты или ремоботы. Но этим именем назывался не особый вид христианского подвижничества, а худший элемент монашества, правда всегда многочисленный: бродяги, бросившие уединённые кельи или монастыри и шатавшиеся большей частью по городам. Жили они на свои средства группами по два да по три человека, впрочем, иногда соединялись в монастыри, продолжая жить самочинно, каждый по своей воле, без всякого наставления и наставника, без всякого правила и настоятеля. Поведение их было совсем не монашеское (– ссоры, обжорство, лицемерие, поношение иерархии) и вызывало презрение настоящих подвижников. С решительным осуждением упоминают о сарабаитах бл. Иероним, Кассиан и Бенедикт Нурсий- —495— ский 2054 . Конечно, имея в виду безначальных монахов, подвижники предписывали каждому иноку непременно иметь наставника. „Очевидно Господь никому не открывает пути совершенства, кто... презрел наставление старцев или установления“. Для юных иноков полезно обращаться с опытными духовными отцами, „ибо крайне опасно жить особняком, по своей воле, без свидетелей“... „И кто исчислит все падения, которые случаются с теми, кои не хотят прибегнуть к руководительству мужей, угождающих Богу?“ „Мы имеем нужду в помощи, нуждаемся в наставляющих нас по Боге. Нет несчастнее и ближе к погибели людей, не имеющих наставника на пути Божием“... Лукавый любит тех, „которые живут без наставления (κυβερντοι) и не поручают себя человеку, могущему помогать им и руководить их о Боге“ 2055 . В «Лавсаике» приводится пример опытного и прославленного подвижника Птоломея, который „будучи лишён духовного наставления и беседы с преподобными отцами, и назидания святых отцов... совратился с правого пути и впал в ересь“ 2056 . Против мнимых монахов, воспринимающих „образ токмо жития монашеского, не ради того, да в чистоте послужат Богу, но ради того, да от чтимого одеяния восприимут славу благочестия и тем обрящут беспрепятственное наслаждение своими удовольствиями“, – против них направлено 2-е правило Двукратного собора. Оно вводит |
| Этому решению предшествовали грубые действия обер-прокурора Синода Львова. Владыка Макарий сам рассказал о тех мерах воздействия, которые были применены к нему, чтобы получить от него прошение об уходе на покой: «Такое давление совершалось дважды. В первый раз оно выразилось в том, что обер-прокурор, прибыв на митрополичье подворье в Петрограде с вооруженной стражей, вечером вошел в комнаты митрополита и, подозвав меня к себе жестом руки, выкрикивал по адресу моему: «Распутинец! Распутинец!» Потом, пригрозив Петропавловской крепостью, потребовал, чтобы я тотчас садился писать прошение в Синод об увольнении меня на покой. Требование мною молчаливо было исполнено. Обер-прокурор взял его и на ближайшем синодальном заседании передал его первенствующему члену Святейшего Синода. Но на одном из последующих заседаний это прошение было мне возвращено согласно моей просьбе как написанное под угрозою. Второе мое прошение об увольнении на покой было написано также под давлением того же обер-прокурора. Дело состоялось так быстро, что ни я, ни, вероятно, члены Святейшего Синода не успели справиться с правилами канонов, в которых постановлено: рукописания отречения от управления, вынужденные у епископа страхом или угрозами, недействительны (святителя Кирилла Александрийского правило 3-е)» 58 . Предшествовали увольнению митрополита Макария также собрания части московского священства и мирян, стремившихся вести церковную жизнь «на новых началах». Для них владыка Макарий был «старомонархический» архиерей. В свете выше цитированного заявления владыки можно понять активность выступавших: «Возбуждение московского клира и паствы (далеко не всей) произошло после приезда в Москву обер-прокурора Львова и его агитации среди паствы против своего митрополита – агитации, не согласной ни с существующими канонами, ни с гражданскими узаконениями. Церковные каноны определяют, что если епископ не будет принят (народом) не по своей воле, но по злобе народа, то он да пребывает епископ, клир же града того да будет отлучен за то, что такого непокоривого народа не учили (36-е правило Апостольское; 13-е правило Двукратного собора; 18-е правило IV Вселенского Собора)» 59 . |
| Послание патриарха Тихона от 28 февраля 1922 года допускало лишь возможность «ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств» «пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления». «Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей запрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство – миряне отлучением от Нее, священнослужители – извержением из сана (73–е правило Апостольское, 10–е правило Двукратного Вселенского Собора)». (Акты Святейшего Тихона, патриарха Московского и всея Руси, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве Высшей Церковной Власти. 1917–1943/Сост. М.Е. Губонин М., 1994. С. 190). Митрополит Вениамин (Казанский) заявил в комиссии Помгола (Центральная комиссия помощи голодающим), что жертвовать можно все, но пожертвования должны быть добровольными. Таким образом, он осудил насильственное изъятие ценностей из храмов. Он разрешил жертвовать ризы с икон и сами иконы (за исключением особо чтимых), и все предметы, кроме тех, что находятся на святом престоле. Ему удалось добиться возможности замещать равноценными пожертвованиями подлежащие изъятию чтимые святыни. Но власти отошли от достигнутых договоренностей. Началось принудительное изъятие. Произошли столкновения. В деле привлечения митрополита к суду сыграл свою роль и тот факт, что он отлучил от Церкви (26 мая 1922 года) лидеров обновленчества, принадлежавших к клиру Петроградской епархии ( А. Введенского , Е. Белкова и др.). Современный историк Церкви протоиерей Владислав Цыпин полагает также, что расправа над аполитичным молитвенником–архиереем должна была запугать других иерархов: «Если уж такой архиерей, как митрополит Вениамин, расстрелян как контрреволюционер, то какая же участь ожидает епископов, не скрывавших своей неприязни к новому режиму» ( Владислав Цыпин , прот. История Русской Церкви. 1917–1997. М., 1997. С. 86). Процесс проходил с 29 мая по 5 июля 1922 года в здании бывшего Дворянского собрания в Петрограде и носил политический характер. Помимо обвинения в сопротивлении изъятию церковных ценностей подсудимых обвиняли в контрреволюционном заговоре и в связях с белой эмиграцией. Из восьмидесяти шести подсудимых десять было приговорено к расстрелу (шестерых помиловали); несколько человек оправдали, двадцать два человека приговорены к различным срокам тюремного заключения. |
| цветущий период своей истории, современное монашество в патриархатах Антиохийском, Александрийском и Иерусалимском находилось в полнейшем упадке. В указанное время на Востоке не было построено ни одного нового православного греческого монастыря. Аскетическим потребностям местного населения удовлетворяли монастыри старые, возникшие в период процветания восточного монашества – в IV, V и VI вв. Из них лишь немногие пользовались в рассматриваемую эпоху большим или меньшим благополучием. Громадное же большинство едва подавало признаки жизни. Сарацины, турки и латиняне всячески подавляли восточное иночество. Монастыри или лежали в развалинах и находились под властью латинян, или же подвергались частым набегам врагов, опустошались ими и были на пути к совершенному запустению. Монахи безжалостно предавались смерти, а оставшиеся в живых влачили тяжелую, страдальческую жизнь. Многие из них предпочитали добровольное изгнание на чужбину невыносимой доле в родных местах и бежали в свободные от врагов греческие земли. Восточные монастыри опустели, и иноческая жизнь едва тлела в них. При этом латиняне, по мнению некоторых историков, принесли восточным монахам даже еще больше вреда, чем сарацины и турки: вместо освобождения св. мест от ига и поруганий турок они с самого начала своих завоеваний на Востоке стали причинять православным, и в частности монахам, одни только бедствия; а совершая насилия над мусульманами, они тем самым еще более возбуждали их ненависть к христианам и таким образом содействовали тому, что мусульмане, в отмщение им, еще более жестоким образом поступали с православными христианами, и в частности с монахами, чем это было прежде. Посему не без основания греческие историки заклеймили «священную войну» латинян против неверных титулом « παμμαρος π λεμος». 1351 276 Παπαρρηγπονλος. στορ α λληνικο θνους. T. Ш. ν Αθναις, 1867. Σ. 783–784. 278 Вальсамон в толковании на 2-е правило Двукратного собора говорит: «Мы видали немало таких, которые постригаемы были почти при последнем издыхании». |
| 27. Никто из священноиноков, кроме утвержденных для монастыря или обители духовников, не имеет права принимать к себе на исповедь ни братии, ни тем более приходящих в обитель мирян-богомольцев, без благословения настоятеля. 28. Никто не может быть пострижен в монашество без надлежащего предварительного испытания и убеждения в благонадежности данного лица к достойному прохождению иноческой жизни. Означенное испытание, как того требуют канонические правила (5-е правило Двукратного Собора), должно продолжаться по крайней мере три года и только в особых случаях может быть сокращено до шестимесячного срока. 29. Никто из братии или сестер не имеет права отлучаться из монастыря или обители без благословения настоятеля или наместника. 30. Всем монашествующим и послушникам безусловно запрещается в пределах монастыря или обители или вне их курить, вкушать мясо и употреблять крепкие спиртные напитки. 31. Женщинам запрещается вход в кельи братии в мужских монастырях, а мужчинам – вход в кельи сестер в женских монастырях. 32. Настоятель, как начальник и представитель монастыря или обители имеет особенную нужду принимать посетителей, богомольцев и благотворителей монастыря или обители, и руководствуется в этом собственным благорассуждением. Остальные же братья и сестры не часто должны принимать посторонних и всякий раз не иначе, как с ведома и благословения настоятеля или его заместителя, и при том в своих кельях принимать в мужских монастырях только лиц мужского пола, а в женских – только лиц женского пола. 33. Братия и сестры могут посещать друг друга в своих кельях – первые в мужских монастырях, а вторые – в женских, но не для праздного провождения времени и суесловия, а только для взаимного пособия в нуждах келейных, особенно для посещения больных и престарелых и служения им, а также с целью получения взаимного назидания и вразумления. Настоятель или его заместитель имеет право и долг в любое время обозревать все кельи, посещая их в присутствии или отсутствии братии. 34. Настоятель монастыря или обители имеет право и долг быть в курсе всех взаимоотношений братии с мирянами. От него не должно быть скрыто, кто из братии кому пишет письма или от кого получает письма. Смотря по обстоятельствам он может требовать предоставления ему для прочтения всех писем, и если он найдет переписку не представляющей ни надобности, ни пользы, то он может требовать прекращения ее. |
| Правда, в монашестве было направление, которое не признавало старчества и отрицало его в принципе, - это сарабаити, или ремоботы. Но этим именем назывался не особый вид христианского подвижничества, а худший элемент монашества, всегда многочисленный: бродяги, бросившие уединенные келлии или монастыри и шатавшиеся большей частью по городам. Жили они на свои средства группами по два да по три человека; впрочем, иногда соединялись в монастыри, продолжая жить самочинно, каждый по своей воле, без всякого наставления и наставника, без всякого правила и настоятеля. Поведение их было совсем не монашеское (ссоры, обжорство, лицемерие, поношение иерархии) и вызывало презрение настоящих подвижников. С решительным осуждением упоминают о сарабаитах бл. Иероним, Кассиан и Бенедикт Нурсийский. Конечно, имея ввиду безначальных монахов, подвижники предписывали каждому иноку непременно иметь наставника: «Очевидно, Господь никому не открывает пути совершенства, кто… презрел наставление старцев или установления». Для юных иноков полезно обращаться с опытными духовными отцами, «ибо крайне опасно жить особняком, по своей воле, без свидетелей», «И кто исчислит все падения, которые случаются с теми, кои не хотят прибегнуть к руководительству мужей, угождающих Богу?!», «Мы имеем нужду в помощи, нуждаемся в наставляющих нас по Боге. Нет несчастнее и ближе к погибели людей, не имеющих наставника на пути Божием " … Лукавый любит тех, «которые живут без наставления (ακυβερντοι) и не поручают себя человеку, могущему помогать им и руководить их о Боге». В Лавсаике приводится пример опытного и прославленного подвижника Птоломея, который «будучи лишен духового наставления и беседы с преподобными отцами и назидания святых отцев… совратился с правого пути и впал в ересь». Против мнимых монахов, воспринимающих «образ токмо жития монашеского не ради того, да в чистоте послужат Богу, но ради того, да от чтимого одеяния восприимут славу благочестия и тем обрящут беспрепятственное наслаждение своими удовольствиями», - против них направлено 2-е правило Двукратного собора. Оно вводит обязательность «восприемника» при пострижении - старца, «долженствующего прияти его к себе в послушание и имети над ним начальство и восприяти попечение о душевном его спасении», и канонически утверждает обязательность старца для каждого инока. |
| Но каждый порядок предполагает непременно существование лиц, обязанных блюсти его, поддерживать, и имеющих власть – это делать. Такими лицами были сперва апостолы, затем преемники их – пастыри Церкви, получившие на то полномочия от Самого Пастыреначальника своего: «Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» ( Ин.20:21 ). Пастыри, по выражению св. Златоуста, получили такую власть, какой не дал Бог ни ангелам, ни архангелам: «ибо не ими сказано: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси; и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех ( Мф.18:18 ). Земные властители имеют власть связывать, но только тело, а эти узы связывают саму душу и проникают в небеса; что священники совершают на земле, то Бог довершает на небе, и мнение рабов утверждает Владыка. Не значит ли это, что Он дал им всю небесную власть?» 2 ). Характер этой власти соответствен внутреннему строению Церкви и тем целям, какие она преследует. Дисциплинарной власти Церкви более всего чуждо понятие внешнего принуждения или насилия, ибо область действия Церкви есть душа. «Царю, по словам Златоуста, вверено попечение о телах, а священнику о душах; царь принуждает, а священник увещевает; у одного– необходимость, у другого – свободная воля; один располагает оружием вещественным, другой – оружием духовным» и т.д. Таким образом, меры и средства церковной дисциплины не выходят из круга действия духовного; сюда принадлежат прежде всего внушение и увещание, затем – епитимия и, наконец, самая крайняя мера – отлучение от Церкви. Впрочем, одно время в Восточной Церкви было довольно сильное течение мысли, признававшее и физическое принуждение за одно из средств церковной дисциплины. Выражение этого направления мы можем видеть, между прочим, в толковании 27-го апостольского правила Аристином и Вальсамоном. Но это мнение, a тем более практика, осуждены, как неправильные, многими отцами Церкви. А в правиле 9-м Двукратного собора мы читаем ясно: «подобает священнику Божию вразумляти неблагонравного наставлениями и увещаниями, иногда же и церковными епитимиями, а не устремляться на тела человеческие с бичами и ударами». |
| Осенью 1927 года началось новое смятение в церковной жизни, отчасти связанное с публикацией декларации митрополита Сергия. Архиепископ Иларион, отличавшийся большой выдержкой и мудростью, обладая широким историческим кругозором, собрал в «келью архимандрита Феофана полтора десятка епископов, некоторые из которых стали соблазняться происходящим на воле смятением, и убедил святителей ни при каких условиях не идти на раскол. “Никакого раскола! – сказал он. – Что бы нам ни стали говорить, будем смотреть на это как на провокацию!”» Летом 1928 года архиепископ писал по этому поводу: «Что реку о сем? А то, что всем отделяющимся я до крайней степени не сочувствую. Считаю их дело совершенно неосновательным, вздорным и крайне вредным. Не напрасно каноны 13-15 Двукратного Собора определяют черту, после которой отделение даже похвально, а до этой черты отделение есть церковное преступление. А по условиям текущего момента преступление весьма тяжкое. То или другое административное распоряжение, хотя и явно ошибочное, вовсе не есть “casus belli” . Точно так же и все касающееся внешнего права Церкви (то есть касающееся отношения к государственной политике и подобное) никогда не должно быть предметом раздора. Я ровно ничего не вижу в действиях митрополита Сергия и Синода его, что бы превосходило меру снисхождения или терпения. Ну а возьмите деятельность хотя бы Синода с 1721 по 1917 год. Там, пожалуй, было больше сомнительного, и, однако, ведь не отделялись. А теперь будто смысл потеряли, удивительно, ничему не научились за последние годы, а пора бы, давно пора бы... Утверждаются часто на бабьих баснях... Что поделаешь. Ухищрения беса весьма разнообразны. А главное, есть tertius qaudeus , и ему-то все будто подрядились доставлять всякое утешение. Да, не имеем мы культуры и дисциплины. Это большая беда...» «Открытку Вашу получил. Рад, что письмо мое Вы получили, которого долго ждали, но только не по моей вине долго дождаться не могли. Больше тут Ваши приятели виноваты, которые совсем нехорошо поступают, что хоть не пиши совсем. Ну, еще какие письма получил, то скажу так. Везде писаны пустяки, кто напротив пишет. Какую штуку выдумали! Он (митрополит Сергий. – И. Д.), мол, отступник. И как пишут. Будто без ума они. Сами в яму попадают и за собой других тащат. А Осиповы письма уж очень не понравились. Будто и не он пишет вовсе. У него будто злоба какая. И самый главный грех тот, что его на другую должность перевели. Значит, и отступник. Это глупость. Что и других переводят, так что ж делать, поневоле делают, как им жить дома нельзя. Допрежде по каким пустякам должность меняли и еще рады были, а теперь заскандалили. А теперь для пользы дела, не по интересу какому. Лучше дома жить, это что говорить, да от кого это зависит. С ним ничего не поделаешь, хоть об стенку лбом бейся, все то же будет. Значит, ругается по пустякам и зря, вред и себе и другим делает...» |
|
|
