| И. в отчаянии разбивает себе в кровь голову, так что евреи Иерусалима принимают его за безумца. Богатый иудей Пилат, как написано в балладе, спрашивает, продаст ли И. И. своего Учителя. И. И., не решаясь вернуться к Иисусу без денег и без еды, соглашается на предательство ради этой суммы. Когда апостолы усаживаются за трапезу, Иисус подходит к ним и говорит, что «был куплен и продан сегодня». И. И. как аллегорическое олицетворение предательства встречается во мн. средневек. лит. произведениях. Брунетто Латини, наставник Данте Алигьери, упоминает в «Сокровище», популярной в средние века аллегорико-дидактической энциклопедии на старофранц. языке, предательство И. И. и замещение его Матфием среди учеников Христа. В «Божественной комедии» Данте помещает И. И. в 9-й круг ада (круг предателей), где его вместе с 2 др. величайшими предателями, убийцами Юлия Цезаря Кассием и Брутом, вечно пожирает одна из 3 пастей Люцифера, а когти Люцифера раздирают спину И. И., т. о., он страдает сильнее других ( Данте. Песнь 34. 55-63). В «Кентерберийских рассказах» Дж. Чосера И. И. упоминается как «вор», лжец, предатель и снедаемый алчностью человек. С кон. XVIII в. намечается тенденция к своеобразной «реабилитации» И. И. в духе гностических представлений каинитов, манихейства и богомилов (см. ст. Богомильство ) о нем как о верном ученике Иисуса, исполнившем свое предназначение. Наиболее отчетливо это учение было высказано в кн. «Подлинный мессия» (1829) Г. Эжже (Oegger), викария собора Нотр-Дам-де-Пари, и впоследствие нашло отражение в сочинениях А. Франса («Сад Эпикура», 1895), Х. Л. Борхеса («Три версии предательства Иуды», 1944) и М. Волошина (лекция «Пути Эроса», 1907). Нем. поэт Ф. Г. Клопшток в поэме «Мессиада» (1748-1773) объяснял предательство И. И. желанием последнего побудить Иисуса установить Свое Царство на земле; схожие трактовки присутствуют у англ. писателя Т. де Куинси («Иуда Искариот», 1853), у И. В. Гёте , Р. Вагнера. В XIX - нач. XXI в. появляется множество художественных произведений, авторы к-рых также стремятся в той или иной степени представить фигуру И. И. в нетрадиц. ключе: как иудея-патриота, как любимого ученика Христа, предающего Наставника с Его согласия, и т. п.: «Иуда: История одного страдания» Т. Гедберга (1886), «Христос и Иуда» Н. Рунеберга (1904), «Иуда» С. Меласа (1934), «Последнее искушение Христа» Н. Казандзакиса (1951), «Се - Человек» М. Муркока (1969), «Евангелие от Иуды» Г. Панаса (1973), «Евангелие от Пилата» Э. Э. Шмитта (2004), «Меня звали Иуда» К. К. Стеда (2006) и др. |
| " Дантово " Чистилище " стало неподражаемым завершением долгого генезиса чистилища. Кроме того, из всех возможных, иной раз несовместимых образов чистилища, которые Церковь, утверждая догматическую основу, оставляла на выбор чувствам и воображению христиан, этот - самое выдающееся воплощение чистилища " , - резюмирует Ле Гофф . Сходным образом оценивает вклад Данте и отечественный культуролог, философ, профессор А. Л. Доброхотов: " Если изображение адских мук имело в средневековом фольклоре и богословии долгую традицию, то чистилище длительное время оставалось неопределенной идеей... По существу Данте был первым, если не единственным, кто дал развернутую образную и идейную интерпретацию картины чистилища " . Фактически Данте был первым, кто наглядно и в яркой художественной форме провозгласил идею чистилища, поэтому можно предположить, что «Божественная комедия» повлияла на учение Католической Церкви. Эта гипотеза кажется особенно вероятной, если учесть тот факт, что Данте был родом из Флоренции, принимал активное участие в жизни страны и отобразил в своей поэме многие события и реальных исторических лиц Флоренции. Таким образом, его авторитет был невероятно высок именно в том месте, где проходил Ферраро-Флорентийский Собор. И я второе царство воспою, Где души обретают очищенье И к вечному восходят бытию. Так говорит Данте в «Божественной комедии» . " Из всех географических образов, которые воображаемое потустороннего мира за столько веков предложило Данте, он выбрал единственный, выражающий подлинную логику чистилища, логику восхождения, - гору " . Восхождение в данном случае синонимично очищению. Гора Чистилища, в концепции Данте, находится в южном полушарии как антипод Иерусалима. В ней 7 этажей карнизов, окружность которых уменьшается по мере движения к вершине, на них происходит очищение от 7 смертных грехов: гордыни, зависти, гнева, уныния, сребролюбия, чревоугодия, сладострастия. Данте видит в чистилище " временный ад с меньшей степенью инфернальных мук, положенных за те же самые грехи, но содеянные в менее тяжкой форме, либо отчасти снятые раскаянием и покаянием, либо менее закоренелые, нежели у проклятых, либо лишь отчасти запятнавшие жизнь, в остальном исполненную божественной любви " . |
| В каждом своем сочинении Данте заявляет о какой-то неслыханной новизне, которую он собирается сообщить, о такой новости, которая должна изменить мир. Вот как кончается первая часть его «Пира» (речь идет о том, что на народном языке можно излагать важнейшие – в случае «Пира» этические – темы): «Это будет новый свет, новое солнце, которое взойдет там, где прежнее заходит, и дарует свет тем, кто ныне сидит во тьме и мраке, поскольку прежнее солнце для них не светит» (Conv. I,12). Пророческие образы! Их обычно вспоминают в связи с Рождеством Спасителя. О чем же идет речь у Данте? Всего лишь о том, что с простецами, с людьми некнижными он будет на народном языке, не на латыни обсуждать важнейшие богословские и моральные темы. Это и будет новое солнце, потому что с этими людьми (в частности, он упоминает и женщин как своих возможных читательниц) об этом никто прежде не разговаривал. Среди множества значений латинского novus , итальянского nuovo (новый; молодой; неопытный; недавний, последний – ср. novissimi, «последние вещи»: смерть, Страшный Суд и др.) самым характерно дантовским можно считать «небывалое», «невероятное», «чудесное». Не только предмет Божественной Комедии – нечто небывало новое, никем до Данте не виданное, не только язык ее и форма невероятно новы и навсегда останутся новыми. Главная новизна здесь иная: он сам должен стать новым. Он идет к другому себе, новому себе : преображенному, transumanato , божественному. В конце Чистилища , после погружения в Лету, Данте сообщает: Io ritornai dalla santissima onda Rifatto si come piante novelle Rinovellate di novella fronda – «Я вернулся из этой пресвятой воды, преображенный так, как новые (или молодые) растения, обновленные новой (или молодой) листвой» Purg. XXXIII, 147-149). Три раза в двух строках появляется один и тот же корень: novello, «новый». Вот, собственно, та новизна, которая мне, читателю наших дней, интереснее всего в Данте. Я уже сказала о том, что Данте для русского читателя (как и для мирового читателя вообще) – почти исключительно автор Ада . Это обидно и, кроме того, искажает понимание и самого Ада . Ад Данте, как заметил Поль Клодель, начинается в Раю. Прежде всего потому, что Ад, по утверждению Данте, – создание Бога Троицы. |
| Удивительным представляется то обстоятельство, что в период работы над книгой на французском, Соловьев совместно с А. Фетом переводил с латыни «Энеиду». Эти два пересечения нельзя не связать друг с другом. «Переводя теперь в часы досуга «Энеиду» русскими стихами, я с особенною живостью ощущаю в иные минуты ту таинственную и вместе естественную необходимость, которая сделала из Рима центр Вселенской Церкви». Разумеется, Соловьев вполне мог читать Вергилия, не сводя это чтение к Данте, но если принять во внимание, что он фактически одновременно переводил из Данте, то не будет дерзновенным увидеть в этом связь. С другой стороны, параллельная отсылка к двум историям, иудейской и римской, одна из самых характерных черт стиля Данте. «Даже самый неискушенный читатель [говорит Эдвард Мур] в состоянии отметить во всех трех частях Божественной Комедии, и особенно в Чистилище, каким взаимоисключающим друг друга способом, или же кругами, показаны образы порока и добродетели, взятые из Писания или светской литературы. Объяснением использования Данте этого способа является признание того факта, что он рассматривал народ Рима Богом “избранным народом”, как и евреев, одного с целью привести к созданию Всемирной Империи, другого к тому, что называется Всемирной Церковью. Римская и иудейская истории одинаково “священны” для Данте… Цитаты из Вергилия, “divinus poeta noster” [божественный поэт наш], приводятся наряду со ссылками на Писание, а его знаменитые строфы “Tu regere imperio populos, Romane, memento” [Римлянин! Ты научись народами править державно] etc., приведены как подтверждение Божьего промысла о становлении Рима Всемирной Империей в таком изводе, в каком надлежит ссылаться на Писание». Самая примечательная иллюстрация данного обдуманного параллелизма есть в «Аду» (II, 13—33), когда Эней и св. Павел введены особо почетными гостями в незримом мире («Io non Enea, io non Paulo sono» [Я не апостол Павел, не Эней]), один — от лица грядущей Империи, другой — во имя Церкви, в предвосхищении того «святого града», в котором преемник Верховного Петра заступит на престол. Согласно хронологическим подсчетам Данте, приход Энея в Италию совпадает с появлением на свет Давида. Так две «parentalia» были провидчески сплетены в одно событие. |
| 87), Ефан (Идифум) ( Пс.88 ), а также пророки Иеремия ( Пс.136 ), Аггей и Захария (пс. 137.145. 147, 148). Мнение что не все псалмы принадлежат царю Давиду, как утверждает свт. Иоанн Златоуст ошибочно. По содержанию у древних иудеев псалмы делились на три группы (3, 22) . 1 . Псалмы хваления (примеры – пс. 90, 94, 95, 134, 135) 2 . Псалмы покаяния (примеры – пс. 50, 55, 56) 3 . Псалмы молитвенные (примеры – пс. 16, 60, 63, 85,89, 101). Пение псалмов, по словам М. Скабаллановича «отличалось той простотой, какая свойственна была всей древности» и рассчитано было не на разнообразие в звучании и тембральных красках, а на силу звука, и как вся еврейская музыка «имела характер гремящий и пронзающий» (17, 7). Древняя поговорка «Скорее солнце не взойдет, чем Псалтирь умолкнет в келии монаха» свидетельствует о высоком значении псалмопения не только у иудеев, но и для всех христиан. «Апостолы, их ученики христиане древних веков как и миряне, так и монахи – пустынники жили и дышали Псалтирью» (3, 22–23). И псалмы занимали большое место не только в ветхозаветном богослужении, но и в новозаветном. Библейские песни были воспеты пророками и праведниками по поводу наиболее важных событий в жизни народа Израиля и по словам М. Скабаллановича , являются «излияниями высочайшего религиозного одушевления» (18, 256). В различных исторических памятниках есть немало указаний на то, что библейские песни довольно широко использовались в ветхозаветном богослужении. Как уже было сказано в части I данного пособия, библейские песни в новозаветном богослужении послужили основой девяти песен утреннего канона. Из 12 песен, записанных в Священном Писании 10 из них принадлежат Ветхому Завету, 2 – песнь Богородицы и песнь пророка Захарии, входят в Новый Завет . Приведем следующую таблицу, наглядно показывающую источник той или иной библейской песни и ее использование в утреннем каноне. Библейская песнь Источник (книга Священного Писания) Раздел утреннего канона Первая песнь Моисеева 1-я песнь канона Вторая («обличительная») песнь Моисеева Вт.32:1–43 2-я песнь канона Песнь Деворы и Варака В канон не вошла Песнь Анны матери пророка Самуила 3-я песнь канона Песнь пророка Исаии 5-я песнь канона Песнь Езекии В канон не вошла Первая песнь трех отроков 7-я песнь канона Вторая песнь трех отроков 8-я песнь канона Песнь пророка Ионы 6-я песнь канона Песнь пророка Аввакума 4-я песнь канона Песнь Богородицы Величит душа моя Господа Пение Честнейшую между восьмой и девятой песнями канона Песнь пророка Захарии 9-я песнь канона 2. |
| Наконец, говоря о том, что с Креста Иисус избрал любимого ученика al grande officio, то есть «к великому долгу», Данте напоминает нам о том, что именно ему поручил умирающий Сын заботу о Своей Матери (Ин. 19:26—27). Один из величайших религиозных гениев человечества, автор «Божественной комедии» всего лишь в трех строках вводит читателя в особую атмосферу Евангелия от Иоанна, которое, как писал некогда Ориген, можно понять, только приникнув к груди Иисуса и приняв Его Мать как свою собственную «во своя си», как говорится в славянском переводе этого места Евангелия. Данте, который, по свидетельству одного из первых его биографов, «еще будучи отроком, уже влюбился в Священное Писание», принадлежит к числу тех, кто чувствовал Слово Божие особенно тонко и воспринимал его невероятно глубоко. При этом, однако, хотя о Данте написаны тысячи книг и статей на всех языках мира, разбросанные по всему корпусу его трудов размышления о библейских текстах и отдельные фразы Писания, переведенные им с латыни на итальянский, до сих пор мало осмыслены исследователями. А ведь они дают удивительную пищу для размышлений внимательному читателю! Трудно сказать, по этой или по какой-то другой причине, но именно Данте Алигьери для автора этой книги еще в школьные годы стал тем, кем был для самого Данте Вергилий, — lo mio maestro e " l mio autore, то есть «моим учителем и причиной моего писательства». Вот почему в этой книге, посвященной Евангелию от Иоанна, то есть той, более всего затрагивающей внутренний мир каждого из нас, части Нового Завета, где речь идет, выражаясь словами Данте из VII песни «Рая», о том, как Verbo di Dio dis-cender piacque u " la natura, то есть «Слово Божие возблаговолило спуститься в человеческую природу», автор просто не мог обойтись без опоры на духовный опыт того, кто давно стал его вечным спутником и незаменимым наставником. Часть I КНИГА ЗНАМЕНИЙ Глава 1 ПРИКОСНОВЕНИЕ К БОГУ Что представляет собой почти двухтысячелетняя история христианства? Это, конечно, история проповеди веры в Воскресение Христово со времен апостолов и их первых учеников вплоть до сегодняшнего дня, а следовательно, и история тех, кто проповедовал эту веру, святых и праведников всех времен, в «коемждо роде» (то есть в каждом поколении), как говорится в анафоре литургии Василия Великого, благоугодивших Богу. Это история прославленных и оставшихся неизвестными мучеников, отдавших свою жизнь за право верить и не отказаться от своей веры, история споров о вероучении и богословских исканий, история монашества и воплощения христианского идеала в жизни конкретных людей. |
| – Вот и Она! Вот и Она! Я знал, что придет! – шепчет мальчик , становится на колени, протягивает руки, тихо склоняется и падает без чувств. В тот день, когда Она явилась мне… Я был еще ребенком, но внезапно… Такую новую узнал я страсть… Что пал на землю, в сердце пораженный Как молнией. В доме Портинари, на празднике 1 Мая, восьмилетняя девочка, Биче , выбранная, по старому Флорентийскому обычаю, Королевой Весны, одетая в красное платье, опоясанная золотым поясом и увенчанная белыми розами, подходит к избранному ей в рыцари, девятилетнему мальчику, Данте , и подает ему белую розу. Мальчик становится на колени и целует ей ручку, как рыцарь – Прекрасной Даме. Девушки, в белых одеждах, в венках из алых роз, поют: Весна идет. весна идет. Новая Жизнь начинается. Белая Роза – алая кровь; Солнце на небе – в сердце любовь! «Девять раз от моего рождения Небо света возвращалось почти к той же самой точке своего круговращения, – когда явилась мне впервые, облаченная в одежду смиренного и благородного цвета, как бы крови, опоясанная и увенчанная так, как подобало юнейшему возрасту ее, – Лучезарная Дама души моей, Беатриче». Девятилетний мальчик, Данте, узнал вспомнил Ее, и Она – его; вспомнили – узнали оба то, что было и будет в вечности. Первые учителя Данте – иноки францисканского монастыря Санта Кроче, первые книги, в слабых детских руках его, – тяжеловесные учебники Доната и Присциллиана: «Основание искусства Грамматики». Данте читает Библию. Так же, как в маленькую девочку Биче, влюблен в великую древнюю Книгу. Делаясь послушником братства св. Франциска Ассизского, опоясывается веревкой Нищих Братьев. Первый светский учитель Данте – ранний гуманист, Брунетто Латини , вольнодумный философ. И в Бога я не верил. И Церкви я не чтил; Словами и делами Я оскорблял ее. Запечатлен во мне навеки, сэр Брунетто, Ваш дорогой, любезный, отчий лик. Тому меня вы первый научили. Как человек становится бессмертным. Отроку Данте надо сделать выбор между двумя бессмертными, небесным и земным, – между двумя путями, – вслед за Франциском Ассизским или за «божественным» Вергилием. |
| Удивительным представляется то обстоятельство, что в период работы над книгой на французском, Соловьев совместно с А. Фетом переводил с латыни «Энеиду». Эти два пересечения нельзя не связать друг с другом. «Переводя теперь в часы досуга «Энеиду» 159 русскими стихами, я с особенною живостью ощущаю в иные минуты ту таинственную и вместе естественную необходимость, которая сделала из Рима центр Вселенской Церкви» 160 . Разумеется, Соловьев вполне мог читать Вергилия, не сводя это чтение к Данте, но если принять во внимание, что он фактически одновременно переводил из Данте, то не будет дерзновенным увидеть в этом связь 161 . С другой стороны, параллельная отсылка к двум историям, иудейской и римской, одна из самых характерных черт стиля Данте. «Даже самый неискушенный читатель [говорит Эдвард Мур] в состоянии отметить во всех трех частях Божественной Комедии, и особенно в Чистилище, каким взаимоисключающим друг друга способом, или же кругами, показаны образы порока и добродетели, взятые из Писания или светской литературы. Объяснением использования Данте этого способа является признание того факта, что он рассматривал народ Рима Богом «избранным народом» как и евреев, одного с целью привести к созданию Всемирной Империи, другого к тому, что называется Всемирной Церковью. Римская и иудейская истории одинаково «священны» для Данте... Цитаты из Вергилия, «divinus poeta noster» [божественный поэт наш], приводятся наряду со ссылками на Писание, а его знаменитые строфы «Tu regere imperio populos, Romane, memento» [Римлянин! Ты научись народами править державно] etc., приведены как подтверждение Божьего промысла о становлении Рима Всемирной Империей в таком изводе, в каком надлежит ссылаться на Писание» 162 . Самая примечательная иллюстрация данного обдуманного параллелизма есть в «Аду» (2, 13–33), когда Эней и св. Павел введены особо почетными гостями в незримом мире ( non Enea, io non Paulo sono» [Я не апостол Павел, не Эней]), один – от лица грядущей Империи, другой – во имя Церкви, в предвосхищении того «святого града», в котором преемник Верховного Петра заступит на престол. Согласно хронологическим подсчетам Данте, приход Энея в Италию совпадает с появлением на свет Давида. Так две «parentalia» были провидчески сплетены в одно событие. |
| 494 Rom als idée. Статья под таким заглавием был опубликована в 1927 году в третьем номере журнала Die Antike. Среди прочего ее автор, Фридрих Клингер, утверждал, что наиболее совершенное выражение «идея Рима» получила у Данте (Die Antike. 1927. Bd. III. S. 33). На сегодняшний день нет никаких данных, позволяющих подтвердить или опровергнуть знакомство Прокоповича с творениями последнего – непосредственно или через других авторов, – но нельзя не отметить ощутимые параллели в восприятии империи тем и другим. Вопрос требует дополнительных исследований. 495 «...Кто соблюдает повеление добровольно, подтверждает делом, что оно справедливо... но Христос, как свидетельствует летописец его Лука, соизволил родиться от Девы Матери в дни, когда было обнаро-довано повеление римской власти, дабы при этой исключительной переписи рода человеческого Сын Божий, став человеком, был записан как человек; а это и значило соблюсти повеление. А может быть, благочестивее будет полагать, что повеление было сделано цезарем по Божественному наитию, дабы Тот, Кого столько времени ожидали среди смертных, Сам вместе со смертными вписал бы Себя в их число. Следовательно, Христос делом подтвердил, что повеление Августа, действовавшего от имени римлян, было справедливо» (Данте Алигьери. Малые произведения. СПб., 1996. С. 404). Ср. в «Божественной комедии»: «Ты здесь на краткий срок в сени лесной,/дабы затем навек средь граждан Рима,/где римлянин – Христос, пребыть со мной» (Данте Алигьери. Божественная комедия. СПб., 1996. Т. 2. С. 219). 496 «В самом деле, если мы припомним состояние людей и времена от падения прародителей, ставшего началом нашего уклонения от правого пути, мы не найдем мгновения, когда мир был бы повсюду совершенно спокойным, кроме как при божественном монархе Августе, когда существовала совершенная монархия» (Данте Алигьери. Малые произведения. С. 371–372). 497 Поставив в третьей книге «Монархии» вопрос: «...зависит ли власть римского монарха (являющегося по праву монархом всего мира, как это было доказано во второй книге) непосредственно от Бога, или же она зависит от наместника, или служителя Божия, под которым я разумею преемника Петра»? (Там же. С. 408) – Данте доказывает в итоге, что «светская власть монарха без всякого посредства нисходит в него из Источника Власти Вселенской» (Данте Алигьери. Малые произведения. С. 443). |
| Исключительно на такой основе нам станет доступна возвышенная вера Соловьева в «Вечный Рим». Он написал только первый том «Истории Теократии», где рассмотрел библейскую предзаданность в становлении теократии. Три последующих тома планировалось сделать историческими. Соловьеву вряд ли удалось бы уклониться от обсуждения «римской» родословной Церкви. Это, разумеется, является только предположением. Тем не менее, обсуждаемого вопроса невозможно избежать: как Соловьев приходит к этой необыкновенной вере в Вечный Рим? Данте и Вергилий, его Duca и Dottore [вождь и наставник], являются прямым источником такого убеждения. В ранних представлениях Соловьева образ Вечного Рима не играл определенной роли. Только после 1883 года, по его собственному признанию, он читает Данте и видит в нем имперского пророка. Кроме того, в понимании Данте Империя коренится на признании того, что род людской, — то есть, род человеческий, или человечество — являлся или ему следовало бы являться органическим единством, одним целым. Эта мысль, будучи близка Соловьеву, постоянно занимала его мысли. У Бога должна быть особая цель для всего человечества — finis totius humanae civilitatis [цель всей человеческой гражданственности]. Для Данте это являлось исходным смыслом в «Монархии». «Существует, следовательно, некое действие (propria operatio), свойственное человечеству в целом, в соответствии с которым упорядочивается великое множество людей во всей своей совокупности». Целеустремленностью рода человеческого является мир, и Император, следовательно, прежде всего, rex pacificus [царь-миротворец], блюститель единства и согласия. Как Мир возможно основать исключительно на Справедливости, так и Монарху необходимо быть «чистейшим воплощением справедливости». В конечном счете, обостряет чувство справедливости и озаряет ее, как раз «благоволение», или recta dilectio [благоволение]. Монарх, ведомый благоволением и справедливостью, «слуга всех» (minister omnium). Таков ход рассуждений Данте в Первой книги «Монархии», и он делает вывод: «EstigiturMonarchianecessariamundo… AdbeneessemundiMonarchiamnecesseesmesse» [Отсюда следует, что монархия необходима миру… Для наилучшего устройства мира непременно должна существовать монархия… Для благополучия мира необходимо должна существовать монархия]. |
|
|
