| Тогда-то я подумала, что читать «Отче наш» никак нельзя, ведь я проявила такую трусость. Простит ли мне Бог когда-нибудь или, наоборот, накажет многими тяжкими испытаниями… Всё, свеча догорела, писать больше нельзя. Вчера мы — Даниэль, тетя и я — ходили гулять и на углу одной из улиц заметили толпу людей. На краю тротуара был установлен каменный столбик (высотой не больше полутора локтей, предназначенный явно затем, чтобы экипажи и телеги не могли на крутом повороте заехать на тротуар), а на этом столбике стояла кошка, которую загнали туда три маленькие собачонки. Кошка была до смерти перепугана, выгнула спинку, глаза горели огнем, коготки скребли по камню столбика. Она определенно намеревалась защищаться до последнего, но не видела никакой возможности слезть на землю, потому что бежать было некуда — ни единого укромного местечка вокруг. Собачонки тявкали, вставали на задние лапы, пытались стащить кошку наземь. Счастье, что они маленькие, иначе бы давно ее сцапали. А народ толпился вокруг, жалел кошку, но никто не знал, как ее вызволить. Тогда Даниэль вышел вперед, спокойно взял кошку за шкирку и отнес в подворотню, а там отпустил. Вот так, легко и просто. Собаки-то были маленькие и совсем неопасные, а кошка крепко вцепилась в Даниэлево пальто, но его не царапала. Не могу описать, как замечательно Даниэль это проделал. Когда мы вернулись домой, тетя сказала, что Даниэль несомненно станет превосходным хирургом, ведь он такой решительный и все делает так славно и ловко. Сегодня Даниэль уехал в Упсалу, чтобы вернуться к занятиям, а перед отъездом тетя устроила небольшой прощальный завтрак. Когда мы сидели за столом, дядя обронил, что скоро весна, и рассказал, как в его время в Упсале праздновали Вальпургиеву ночь и Первое мая. Тетя тоже вспомнила прекрасные весенние праздники, в которых участвовала, и вдруг спросила Даниэля, состоится ли в этом году какой-нибудь весенний концерт или карнавал. Даниэль ответил, что весенний концерт состоится непременно, да и карнавал, верно, тоже, только вот говорили, что все это сдвинут к середине мая. Из опасения, что погода в начале месяца может оказаться ненастной. |
| Весь вечер я пасовала, поэтому теперь хочу показать, на что я способна. И по собственной инициативе говорю «приффе», ведь семь-то взяток я с такими картами точно возьму. Напротив меня сидит Даниэль, он мой партнер. Справа — тетушка Ловиса, а слева — дядя Вакенфельдт. Они играют против нас с Даниэлем. Поскольку «приффе» сказала я, ходить должна тетушка Ловиса, а она все копается и копается в своих картах. Но в конце концов делает ход, конечно же с треф, а у меня эта масть в ренонсе. Затем оказывается, что и у дяди Вакенфельдта полно треф, и они с тетушкой Ловисой берут пять взяток на трефы, а я поневоле сбрасываю свои отличные пики. В результате мною овладевают такое нетерпение и страх, что я вынуждена спрятать руку с картами под стол, чтобы никто не видел, как она дрожит. Когда трефы у них наконец вышли, дядя Вакенфельдт ходит с червонной карты, и тетушка Ловиса берет тузом, а сбрасываю свою червонную фоску. Собирая карты, тетушка Ловиса смеется: — Везет нам, Вакенфельдт! Даниэль же, обычно такой терпеливый, разумеется, не может не спросить, зачем я сказала «приффе». Затем тетушка ходит червонным валетом, я крою дамой, дяде Вакенфельдту даму крыть нечем, он сбрасывает фоску, так что вроде бы взятка будет моей. В этот миг мне кажется, я спасена. Сейчас разыграю свои пики и бубновый туз и возьму желанные семь взяток. Но тут Даниэль, прежде чем положить свою карту, оборачивается к дяде Вакенфельдту: — Почему вы, дядюшка, не побьете Сельмину даму? У вас же на руках король. Дядя Вакенфельдт подносит карты к глазам, рассматривает сквозь большие выпуклые очки. — Верно, голубчик, есть у меня король, хоть я его и прозевал, — говорит он. — Однако ж карте место. — Да нет же, — возражает Даниэль. — Вы, дядюшка, имеете право взять ее назад, вы ведь не разглядели. Конечно, я понимаю, Даниэль поступает правильно, предлагая дядюшке взять карту обратно. Но мне так хочется выиграть, что я не могу согласиться с братом. — Ты что, не слышишь, дядюшка сказал: карте место! — говорю я. Но Даниэль пропускает мои слова мимо ушей. |
| Мы всю жизнь читаем разные тексты, но мы и сами — тексты. Из нашего плевочка можно узнать, как движется цепочка моя, моих детей, моих родителей — это фантастика! Еще немножко, и геном уже начнут редактировать, и уже даже начинают. Какие-то болезни могут быть вычеркнуты. По сей день мое самое любимое чтение — это научно-популярная литература. Она мне не всегда доступна, потому что генетика с тех времен, когда я ее изучала, выросла на десять порядков. Даниэль, Синявский и друзья Когда с биологией было покончено — спасибо самиздату, — я сидела дома, рожала детей. Заболела и умерла моя мама. Это были годы, когда я много читала. Чтение того периода было с сильным религиозным, библейским креном. Вспоминаю и благодарю покойного отца Александра Меня — много богословской литературы, и старой, и в те времена современной, мы получали из его рук. Тем временем сменилась общая картина: я большая девочка, и уже не девочка, у меня двое детей, я уже явно другими делами занимаюсь, а не мух в пробирках скрещиваю. У меня сменился круг друзей — это был мир гораздо более художнический и писательский, чем тот, в котором я прежде варилась. Хотя остались и прежние мои друзья. Появляется Юлий Даниэль, Ирина Павловна Даниэль-Уварова. Наташа Горбаневская к этому времени была на грани отъезда. Она уже вышла из своей психушки. Если кому-то интересно подробнее узнать об этом, то есть ее книжка «Полдень», где описан ее геройский опыт. А также есть моя книжка «Поэтка», где о ней собраны воспоминания. Более поздний кусок моей жизни — это Синявский и Даниэль. Собственно, с Даниэлем я была дружна, с Синявским познакомилась уже во Франции. Это новый круг чтения. Это были люди, которых гораздо меньше интересует политика, а гораздо больше — искусство. Ира Уварова в то время работала в журнале «Декоративное искусство», серьезно занималась проблемами искусства, в частности 20-х годов, театром, куклой. Я повышала свое образование — и это уже не самиздат, это уже было чтение другого рода. Прочитаю вам маленький кусочек характерного для того времени текста. Это Ирина Уварова-Даниэль, она замечательно пишет. Текст описывает жизнь того самого круга людей, который читает самиздат, производит его и сидит за него. Называется «Золотая свадьба», я его прерву, потому что он большой. Немножко почитаю. |
| Нынче вечером папенька в отъезде, Юхана он взял с собой. И теперь Даниэль с дядей Вакенфельдтом сидят и сокрушаются: неизвестно, как им составить партию, ведь недостает четвертого игрока. Они спрашивают маменьку, не хочет ли она сыграть, маменька, конечно, умеет всё, но играть в карты не любит и потому отказывается. Тогда тетушка Ловиса говорит, что четвертым можно взять Сельму. — Быть не может, чтобы девочка умела играть в приффе, — говорит дядя Вакенфельдт. — Ей же всего-навсего двенадцать. — Почему бы вам, Вакенфельдт, ее не попробовать? — говорит тетушка Ловиса. — Она вовсе не без способностей. Иногда играла с нами, когда Алине, госпоже Линдегрен из Халлы и мне хотелось составить партию. Итак, меня берут четвертым, и вот я уже играю и ужасно радуюсь, особенно когда моим партнером оказывается Даниэль. Ведь Даниэль играет хорошо и всегда доволен — что выигрывая, что проигрывая. Он вообще очень славный. Постоянно отпускает реплики, над которыми мы все смеемся, к примеру: «Не с чего ходить, так с бубен!», или «Ну-ка, в пики!», или еще что-нибудь. Тетушка Ловиса подолгу перебирает свои карты, потом выкладывает одну, однако ж тотчас передумывает и хочет взять ее обратно. Дядя Вакенфельдт давно решил, как сыграет, ведь в свое время он был знатный игрок, но на одном глазу у него катаракта, да и второй видит не ахти как хорошо, поэтому иной раз он ходит не с той карты. Правда, Даниэль ничуть не досадует, что другие играют плохо. Он никогда не теряет терпения. Поначалу все у меня идет довольно хорошо, но через некоторое время приходят такие скверные карты, что я знай проигрываю. На кон мы, понятно, ничего не ставим, и тем не менее проигрывать очень неприятно, ведь Даниэль и дядя Вакенфельдт могут подумать, будто невезение мое объясняется тем, что мне только двенадцать и в игре я не разбираюсь. Но представьте себе, перед самым ужином, когда мы намереваемся закончить игру, мне приходят отличные карты! Пиковые туз, король, дама, валет, десятка и пять фосок, а значит, у меня десять надежных взяток, если только удастся объявить игру. Вдобавок у меня есть бубновый туз, а еще дама и червонная фоска, но ни единой трефы. |
| Новости Репортажи Мониторинг СМИ Интервью Документы Фотогалереи Статьи Анонсы Анонсы Выставка «Кижи. Небесное послание». Москва Выставка «Тайны храмов эпохи Ивана Грозного». Москва Выставка «Сотворение мира. Произведения религиозного искусства XV – начала XX века». Москва Фестиваль «Весна духовная. На пути к Пасхе». Москва Концерты фонда «Искусство добра» в соборе на Малой Грузинской и на других площадках. Москва Выставка «Праздник Благовещения». Москва Выставка «Ars Sacra nova. От мифа к символу. Русская история и евангельские мотивы в творчестве художников модерна России и русского зарубежья 1900-1940-е гг.». Москва Открытие выставки «Данте, пророк надежды». Москва Пресс-конференция в преддверии Страстной седмицы и праздника Пасхи. Москва Концерт фестиваля «Свет Христов», посвященный 225-летию А.С. Пушкина, Москва Концерты фонда «Искусство добра» в Соборе на Малой Грузинской и на других площадках Открытие конференции «Люди и судьбы русского зарубежья». Москва Все » Новости Понтифик лично попросил буэнос-айресского киоскера больше не приносить ему утренние газеты В конце каждого месяца кардинал Бергольо возвращал в киоск резинки, которыми скрепляли прессу 23.03.2013 17:33 Версия для печати Буэнос-Айрес, 23 марта, CNA/EWTN News/Благовест-инфо. Папа Франциск поверг в изумление владельца газетного киоска в Буэнос-Айресе, позвонив ему по телефону, чтобы отказаться от доставки утренней прессы. 18 марта, около 13.30 по местному времени Даниэль Дель Реньо, сын владельца киоска, услышал телефонный звонок. «Привет, Даниэль! Это кардинал Хорхе», -- сказал голос на том конце провода. Сначала Даниэль подумал, что это розыгрыш, но собеседник настаивал: «Это на самом деле Хорхе Бергольо, я звоню тебе из Рима». «Я был в шоке и даже расплакался, -- рассказал Дель Реньо в интервью аргентинской «Насьон». – Он поблагодарил меня за доставку газеты и пожелал всего хорошего нашей семье». Даниэль признался журналистам, что когда Бергольо уезжал в Рим на конклав, он спросил кардинала, предполагает ли тот быть избранным Папой. «О, это слишком горячая вещь, чтобы к ней прикасаться. Увидимся через три недели, - ответил ему будущий понтифик и попросил в течение его отсутствия по-прежнему приносить ему утреннюю прессу. |
| «Твой Бог и мой Учитель». Как в Израиле изучают христианство Профессор Иерусалимского университета — о Новом Завете как историческом источнике 6 декабря, 2020 Профессор Иерусалимского университета — о Новом Завете как историческом источнике Как израильские ученые изучают христианство, почему Новый Завет — источник истории иудаизма, кем были фарисеи и что говорят историки о смерти Иисуса — об этом диакон Александр Занемонец поговорил с Сергеем Рузером, профессором кафедры религиоведения и Центра по исследованию христианства Иерусалимского университета. — В романе Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн. Переводчик» главный герой разговаривает с одним из своих друзей, профессором Иерусалимского университета, об Иисусе. И тот говорит о Нем — «твой Бог и мой Учитель». Прототипом Даниэля Штайна был, как известно, отец Даниэль Руфайзен (1922–1998). А о ком из израильских ученых здесь могла идти речь? — Я думаю, что Улицкая имела в виду профессора Давида Флуссера (1917–2000). На русский язык переведена его книга «Иисус» (2009, пер. С. Тищенко). Я не уверен, что Флуссер когда-то произнес в точности такую фразу, но кандидатов-то немного. В принципе, об этом разговоре ей мог рассказать сам Даниэль, или она прочла об этом в его биографии, вышедшей в Америке. Но не забывайте, что это роман, а не хроника. Мое общение с Людмилой Улицкой в ходе ее работы над романом касалось представлений ее героя о первоначальном христианстве и религиозном мировоззрении самого Иисуса. С самим же прототипом героя, Даниэлем Руфайзеном, я несколько раз встречался в Хайфе, где он жил. В то время я переводил еврейский реформистский молитвенник на русский язык, и меня интересовало осмысление понятий и концепций молитвенных текстов на иврите в русскоязычном контексте. А он занимался переработкой и переводом литургии на иврит. И мне было интересно, как он решал аналогичные проблемы, возникающие при переводе на иврит традиционной христианской литургии. Даниэль Руфайзен стремился переработать литургию так, чтобы она стала близка и понятна людям с точки зрения еврейского мировоззрения, каким он его себе представлял. И меня это интересовало. |
| Сами они сперва постояли-посмотрели на карнавальное шествие, а потом пошли в Ботанический сад, на весенний праздник. Доцент Монтан произнес превосходную речь о весне в природе и весне в душе человека. Докторша спросила, не слишком ли мешал дождь. О-о, дождь был совершенно пустячный. Пришлось, конечно, раскрыть зонтики, но они и думать про них забыли за всей этой красотищей. Архиепископ Сундберг прочитал энергичную речь, а песни звучали просто божественно. Пели «Ах, как смеется майское солнце», да так, что все забыли про дождь и холод. Кора и Адольф были по-настоящему взволнованны, от дневной чопорности и молчаливости следа не осталось. Словом, теперь я знаю, что весенний праздник состоялся, но почему Даниэль не пришел за мной, понять не могу. Он и к ужину не явился. Думаю, я имею полное право немножко на него рассердиться. (Теодор Хаммаргрен сказал, что очень может быть, нынче ночью я услышу серенаду. И я, из опасения, что не проснусь, сижу и пишу, чтобы не уснуть. Вдруг бы со мной случилось то же, что с девушкой, о которой поется в «Однокашниках»: «Чтоб разбудить красотку эту, нужна иерихонская труба».) Как только Даниэль и остальные пансионеры вышли к завтраку, все, конечно, тотчас заговорили о весеннем празднике. И я, полагая, что вправе немного рассердиться на Даниэля, немедля спросила его, почему он не зашел за докторшей и за мной, как обещал. Однако, оказывается, дело обстояло по-другому. Сразу после пяти Даниэль приходил, но нас не застал, мы тогда уже ушли из дома. Так что виноваты мы сами, а не он. Не найдя нас в квартире, он решил, что мы ушли на весенний праздник, и поспешил туда. — Но мы же вообще не знали, состоится ли праздник, — сказала я. — Мы все время думали, что из-за дождя его отменили. — Вы и карнавального шествия не видели? — спросил Даниэль. — Ничего мы не видели, — ответила я. — Ну а ряженых-то, которые бегали туда-сюда по улицам перед началом шествия, видели? — Я видела только двоих, — сказала я, — и на всей улице не было ни души, спросить не у кого. |
| Я на самом деле ошиблась, и весьма основательно. И мне стало обидно, что мой студент самый что ни на есть обыкновенный человек. Но он, конечно, все равно мне нравился, а что помолвка его расстроилась, меня только порадовало. Не то чтобы я вообразила, будто он теперь полюбит меня, но мадемуазель фон К. выглядела хмурой. А мне всегда казалось, что она недостаточно добра к нему. Несколько времени Эрик Хенрик Линд следил за диспутом о кафедральном соборе, однако вскоре опять наклонился к Даниэлю: — Но ты же, наверно, слыхал, что его планы на будущее изменились и он решил стать священником? — Да, — отозвался Даниэль, — это я, конечно, слыхал. Вообще-то жаль парня. Теодор Хаммаргрен, посещавший те же лекции и семинары, говорит, он вправду мог бы сделать блестящую карьеру. По меньшей мере, стать юстиции советником. — Председателем Свейского верховного суда, а глядишь, и еще повыше, — добавил Линд. — Н-да… сидеть в провинции бедной пасторшей, когда рассчитывала стать председательшей или юстиции советницей, — сказал Даниэль. — Я не удивлен, что она передумала. — Решила, наверно, что, если расторгнет помолвку, он образумится, забудет о непомерной набожности, — сказал Линд. — Наверно, хотела его напугать. — Возможно, — согласился Даниэль. — Но только вконец все испортила. — Да, он уже получил жестокий удар, а теперь еще и это, — вздохнул Линд. Едва Линд произнес эту фразу, как четверо за соседним столиком встали. Даниэль, Линд, Адольф и другие студенты, знакомые с моим, поднялись, когда он проходил мимо, и поздоровались с ним и его спутниками. Те тоже поздоровались, но словно бы ускорили шаги. Казалось, им хочется поскорее уйти от всего этого шумного веселья. Я сидела так, что не могла особо разглядеть моего студента, но, судя по тому немногому, что я успела увидеть, он совершенно переменился. Похудел, сгорбился, глаза потухли. Он был явно глубоко несчастен. И меня конечно же не заметил. А мне ужасно хотелось (и я наверное так бы и поступила, не будь здесь мадемуазель фон К.) выбежать вперед, поздороваться с ним, спросить, помнит ли он вермландскую девочку, с которой так мило беседовал в поезде на минувшее Рождество. Думаю, он бы обрадовался. |
| Оказывается, скуку на автора нагоняет и Президент, и митрополит, и всякий, кто дерзнет напомнить про связь материального с идеальным в сфере идеологии и политики. А чего-же скучать-то, г-н Даниэль, тем более если за один доллар нынче дают 30 рублей? Вот вы, несмотря на всю вашу скуку, поспешили объявить всю сюжетную линию «пошлостью», не приведя к тому никаких оснований. А нам между тем совсем не до скуки, коль скоро мы выясняем, что происходит в нашей стране, и по какой причине. Вот вы разносите владыку Кириллу, что он-де « не удержался и прошелся». А между тем надо благодарить его Высокопреосвященство за то, что он, вслед за Президентом, не упустил из виду этот факт. Ведь нам, в отличие от вас, отвечать за настоящее и заботиться о будущем. Вот вы, г-н Даниэль, изнемогая от скуки, сводите предмет к «дешевым одесским афоризмам… “ кто вас ужинает, тот вас и танцует”». Вас можно понять, г-н Даниэль. Но желательно понять и тех, кто, черпая познание из более глубоких и менее мутных источников, видит здесь действие важных факторов социально-политического конфликта. Тех, кто не заботясь о розничной цене на афоризмы, припоминает классический принцип “Qui bono? ” и его современную проекцию, популярную в среде ваших заокеанских контрагентов: “Follow the money ”. Ниже мы еще вернемся к заскучавшему г-ну Даниэлю: он если и не развеселит нас, то сообщит нечто весьма полезное и поучительное. А пока скажем несколько слов о конфликте, мнимом и подлинном. Гражданское право, уважение к нему и строгое его соблюдение ни в коей мере не противоречит христианскому мировоззрению и жизненным нормам: если у кого-то есть на этот счет сомнения, их легче всего разрешить, заглянув в Четвертый раздел Основ Социальной концепции Русской Православной Церкви «Христианская этика и светское право». Здесь нет никаких оснований для конфликта или проблемы. Проблема возникает, когда «права человека» в той или иной интерпретации пытаются возводить в принцип человеческого общежития. Святое Писание не говорит ни слова о «правах человека». Говорит оно достоинстве человека, о его долге и ответственности – и эти понятия, в самом деле, имеют силу принципа. Но подменять исходные принципы новыми дабы угодить чьим-то вкусам или «научным» взглядам – губительно. |
| Автор сообщает, что живет «на окраине города, в Марьино, там очень много кавказцев… В их руках вся торговля, весь марьинский “общепит” – и это честная торговля (я имею в виду не взаимоотношения с законом, а отношение к потребителю)…» Исходя из этого, г-н Даниэль указывает нам, что в наших школах не надо учить детей православной культуре: «Подумать бы о такой программе, направленной на изучение, на понимание чужих культур». На первый взгляд – логическая натяжка, “non sequitur ”, однако более широкий и непредвзятый охват предмета разсеивает все сомнения: «Наибольшее негодование у “правозащитников” вызывают попытки ввести в школах предмет “Основы православной культуры”» (Куранты. 09.02.2005, с. 12). Об взглядах «борцов за права человека» на религию, нацию и семью сказано больше чем достаточно. Здесь добавим лишь пару слов об уважении к закону, которое, казалось бы, неотделимо от «защиты прав»… Однако же «взаимоотношения с законом» беззаконного кавказского кагала в столице России не вызывает у г-на Даниэля ни малейшего интереса. Полезно в этой связи упомянуть другое дело, которое недаром безпокоит “правозащитников” разных мастей: обвинение против устроителей богохульной выставки в Сахаровском Центре. «Знаете, за что, по какой статье прокуратура предлагает отправить обвиняемых в лагерь?» – саркастически вопрошает г-н Даниэль (Полит.ру. 21.01.2005) – «По ст.282 Уголовного кодекса “Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды”!... Оспаривать юридическую обоснованность этого обвинения как-то неловко: что, мы друг друга совсем уж дурачками считаем?» Не берусь говорить про дурачков, г-н Даниэль: вам виднее. Скажу только, что ваши заказчики с изрядной энергией употребляют аналогичные статьи закона в странах Европы и Канаде. И знаете, в самом деле как-то даже неловко представить себе, что произошло бы в упомянутых правозащищенных государствах не с каким-нибудь там зас…цем, дрожащей рукой нацарапавшем свастику на заборе у синагоги, а с респектабельным администратором городского музея, где будет выставлено, скажем, подарочное издание «Шулхан Арух» в непорожнем ночном горшке или пепел узников Освенцима, разведенный поросячьей мочой. Подумайте-ка. |
|
|
