| Руки врача остановились, она едва заметно выдохнула и сказала: – Я уже пятнадцать лет занимаюсь этой темой, и знаете, каждый год зачинают одинаковое количество таких детей… Думаю, они зачем-то нужны Богу. Заведующая детской поликлиникой Незадолго до родов я сидела на приеме у добрейшей Татьяны Геннадьевны – главы детской поликлиники, которая лично опекает наше большое семейство и сейчас вызвала меня на прием для обсуждения плановых прививок детям и возможности осуществить их с наименьшими рисками. Она спросила, глядя на мой округлившийся живот, кого мы на этот раз ожидаем. Я решила предупредить заранее о проблемах со здоровьем дочери – о предполагаемом синдроме Дауна. Татьяна Геннадьевна молчала пару секунд, потом стала уговаривать меня «решить эту проблему». Она была убедительна и настойчива. Я выслушала, стараясь сохранять доброжелательную невозмутимость, и, выдержав небольшую паузу, рассказала ей о том, как мы побывали на приеме у генетика и как совершенно нецерковный человек объяснил нам, что такие дети «нужны Богу». Татьяна Геннадьевна сняла очки, посмотрела в окно, постучала дужкой о столешницу, протерла глаза, вмиг ставшие детскими и беспомощными, и, глядя куда-то вбок, произнесла: – Спасибо вам за то, что поделились со мной! Если бы вы знали, как мне важно было услышать эти слова, ведь многие женщины приходят ко мне с вопросом: «За что мне это?..» Я никак не могла понять, что же им отвечать. Теперь знаю: в ваших словах – правда. Татьяна Геннадьевна надела очки и вновь приобрела черты распорядительной заведующей поликлиникой. – И не надо переживать лишнего! Стоит ли мечтать, чтобы она родилась здоровой? Пусть будет воля Божия! Так правильнее, правда же? Мама одной маленькой девочки Мой телефон ей дали на страничке проекта «Матушки онлайн», в котором я некогда участвовала. Она, стесняясь, написала мне письмо, совершенно душераздирающее, что у нее малышка с синдромом Дауна, о котором она не может никому рассказать в их маленьком городе, даже своей маме! Что над ней издевалась врач в родовой, нянечка в детском отделении, даже выписная сестра сообщила им, что они «уродов плодят». |
| О варке обеда не может быть и речи. Генерал-майор Каховский, командир коннопольцев, запретил «проявлять себя» раньше времени, то есть до боя. И, укрываясь в туман, стараясь как можно меньше производить шума, бедные уланы, уставшие до полусмерти, стройными рядами, взвод за взводом, неслышно двигаются по дороге. В лейб-эскадроне, с края первого полувзвода, едут Вышмирский и Надя. Вчера на смотру ротмистр Казимирский представил обоих, отдельно от прочих вербовщиков, генералу, и Каховский, очарованный молодецкой выправкой этих двух юных уланчиков, а еще более растроганный их крайней молодостью, в знак особого расположения поместил их в почетные ряды лейб-эскадрона, под команду ротмистра Галлера, добрейшего и симпатичнейшего существа. Но новизна положения и почетное назначение словно не радуют Надю, или, вернее, тень прежней сильной и энергичной Нади. Длинный переход из России в Пруссию дает себя знать. Подтянувшаяся на смотру и ухлопавшая на это последние силы, девушка неузнаваема теперь. Ее лицо иссиня-бледно от усталости и бессонницы. Глаза горят диким пламенем; они стали громадными — эти совсем черные, страшные, измученные глаза. Которую уже ночь Надя проводит без сна, в седле. Она не может спать на марше, как другие, как Вышмирский. От постоянной бессонницы голова ее идет кругом, мысли путаются. Уланы кажутся ей лесом, лес — уланами. Она вынимает из ножен саблю и долго смотрится, как в зеркало, в чисто отполированную поверхность стали. Боже мой! Ее ли это лицо, такое страшное, мертвецки бледное, с впалыми щеками и растрескавшимися губами? Ее ли это взгляд — дикий, как у горячечной?.. И голос давно уже потерял свою молодую упругость. Она едва держится, пошатываясь, в седле. И при всем этом — безумное желание спать, уснуть на минутку, но как следует, на земле, на траве, на камне, лишь бы не на этой колеблющейся под седлом лошадиной спине. — Я не могу больше, — глухо лепечет она в сторону своего друга и соседа по шеренге Вышмирского, — я выбился из сил… Уснуть, уснуть, хотя бы на мгновение! |
| Он ко всему очень разумно и ответственно относился. Известно же, что был экономом в Оптиной. Многое он и за счет связей решал. КПД у него был колоссальный. Он сам же всё и контролировал, от начала до конца, – когда кому-то передавал то, что ему Господь да святые послали. Даже цветы, бывало, в храм привезут, – он сам тут же бегает: эти в эту вазу ставим, сюда прибавить, тут возьмите, перед этой иконой вот эти розы поставьте, эти – сюда тащите… Во всем принимал самое деятельное и непосредственное участие. Весь был в служении. Как сказано: «кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20, 25). «Геронда» Владимир Викторович Шпатаков , директор православного издательства «Родное слово», Симферополь, Крым: – Отец Илиодор – человек добрейшей души. Он как-то мне сказал: «Многие думают, что они ездят в Иерусалим, читают акафисты, – и Господь всё это будет, что, считать? Сколько они там поклонов положили, святынь облобызали? Этим спастись, что ли, намереваются? Нет, – говорит, – Господь нас будет судить по делам любви. Потому что Господь Сам Любовь. Христос спросит нас: кого мы накормили, кого одели, кого утешили, кому помогли, кому что подсказали». И он не только так говорил, он так жил. У нас тут в Крыму, в горах, например, живет семья инвалидов: Дмитрий, прикованный к постели, вместе с сестрой-иконописицей, ему 42, ей 48. Отец Илиодор их, можно сказать, окормлял, они постоянно и звонили ему, что-то всегда посоветует, откликнется. А когда в Крым приедет, тут же ехал к ним. И никогда с пустыми руками – целый багажник еды, гостинцев каких-то закупит, еще чего-то, необходимого для жизни; денежек всегда привезет, оставит им. Владимир Викторович Шпатаков Господь нас будет судить по делам любви. Христос спросит: кого мы накормили, кого утешили, кому помогли Он, кстати, еще до воцерковления медбратом одно время работал, хотя был музыкант, экономист, но вот выбрал себе уже именно служение такое – жизни спасать… Это всё где-то на Кавказе произошло, откуда он был родом. |
| Кроме того, я лично был очень привязан к добрейшему и ученейшему (хотя и на старинный лад) учителю латинского языка Якову Васильевичу Смирнову, который выучил меня довольно бегло читать Цицерона, прочел с нами десяток од Горация и даже предложил желающим даром учиться у него после классов по гречески. Мы в количестве 5–6 человек оставались очень охотно, много шалили и болтали, а погречески и выучились только читать и кое-как узнавать главнейшие формы. В университетскую жизнь я был посвящен настолько мало, что накануне начала лекций напрасно ломал себе голову над расписанием, стараясь определить значение сокращений при именах профессоров: и. д. о. п., и. д. э. о. п. (исправляющий должность ординарного или экстраординарного профессора), и. д. а., пр. и т. д. Даже часы лекций: X, XI и пр., я не так понял и пропустил первую лекцию Буслаева, думая, что она будет от 10 часов, тогда как она читалась в 10-м часу, и это была моя первая неприятность в университете. За то сколько мне предстояло приятностей в этот же первый день моей новой жизни, 1 сентября 1861 года! Как сейчас, помню многие мелкие подробности. 2-й час читал тот же Буслаев “Древнюю русскую словесность” в большой словесной аудитории. Отыскав последнюю с помощью кого-то из старых студентов, я вошел в ее “святыя стены”, отражавшие когда-то звук голоса Грановского, видавшие в себе Пушкина, нашел в ней толпу до 300 человек (Буслаева были обязаны слушать и, действительно, охотно слушали – и юристы и математики) и почувствовал себя членом какого-то священного ордена, на который, как мне казалось, вся Россия взирает с ожиданием всевозможных благ. Правда, мои почтенные собратья, повидимому, вовсе не были проникнуты чувством собственного достоинства и представляли толпу весьма шумную и пеструю; в этом именно году была отменена форма, и ее было только дозволено донашивать еще один год; но в 16 лет шумная веселость кажется везде уместною. Великую радость доставляло мне и неиспытанное до тех пор чувство свободы в среде товарищей. Гимназистом я бывала, свободен дома; но там было скучно, потому что я был один; в гимназии была жизнь, были товарищи, но не было свободы; всякий мой шаг был регулирован надзирателями и инспектором. Теперь я сам пришел на лекцию, потому что захотел; если я уйду от нея, никто мне не поставит absa, никто не потребует от меня отчета. Я буду заниматься, чем хочу и сколько хочу. Даже за порядком в этой огромной толпе никто не смотрит; она шумит, как море; но вот у дверей показался профессор, и она сама своею волею затихла, будто в церкви. |
| С сего-то Грека списывали челобитчики картину Греков, которую мы увидим в Челобитной! Его-то словами говорили они о властях Палестинских в обычаях Греков. 30 Кем означенный Сборник составлен, и кто в особенности писал статью о крестном знамении, доподлинно не известно; в ней упоминается ясно и не раз только то, что она писана в Соловках. Можно с вероятностию относить творение сие к жителю Соловецкому, по имени Герасиму Фирсову, о котором в Истории возмущения Соловецкого Семен Денисов сказывает, что этот Герасим был «муж довольнаго учения, уже во время Никона Патриарха новопреданий слово о крестном знамении иже на лицах сочинив, добрейшее мудрости своея изображение по себе остави». Слово Герасима Фирсова ходит по рукам мнимых старообрядцев и ныне в списке, печатанном в Супрясльской типографии, как и История об Отцех и Челобитная. 31 Но нынешнее издание слова сего против рукописи Соловецкой, о коей теперь речь, крайне искажено, чему, впрочем, и дивиться нечего. Самая рукопись отчасти искажена уже была в самом начале. Она составлена, приметно, пред самым возмущением в Соловках, ибо она упоминает и о Скрижали, вышедшей до низложения Патриарха Никона , и Никона именует Святейшим Патриархом. 32 Рукопись писана полууставом: состоит из выписок какие можно было взять, особенно о крестном знамении, в каких-нибудь Соловецких книгах, по случаю выхода Скрижали, изданной Патриархом Никоном , где, прежде всего, представилось Соловецким жителям крестное знамение; им начинается Предисловие Скрижали. Писец выписывал из книг так, как что есть в них. Но когда стали выписку читать, нашли в ней много мест, где говорится о сложении трех, а не двух перстов для Креста, вопреки тому, чего искали, – посему кем-то из тогдашних читателей, а может быть и собором челобитчиков, рукопись во всех почти таких местах перечищена и выправлена на лад мнимых старообрядцев. Где написано было о трех перстах, там почти везде ясно поправлено двух. Слово Феодоритово о Кресте так много перечищено и переправлено, что половина его наконец нарочито замарана, потом заклеена бумагой. (Бумага ныне отодрана; впрочем, всех слов разобрать нельзя). Такие подделки в некоторых местах столь неосторожны, что, где надлежало бы оставить, по смыслу речи, и в старообрядческом образе мыслей три перста, и там переправлено на два. А беспристрастность первого намерения выписки видна и из того, что включены в нее свидетельства и о треперстном знамении. Книга сия (я рассматривал ее подробно) может служить памятником совести людей, составлявших Челобитную Соловецкую. Вероятно, сочинители Челобитной, держа книгу выписок своих в руках, твердили из ней собратии своей, что так и так о перстосложении писано, хотя это было переписано ими самими по подчищенному. |
| И я, кажется, понял. На самом деле от мамы исходило такое обаяние, тихий свет женственности, доброты, мягкой ласки, что этого нельзя было не почувствовать. Отец говорил правду. Мужская душа — она погрубее будет, пожёстче, и ей так нужно вот это тепло, мягкость, нежность. У мамы это всё было, и в её присутствии хотелось делать что-то хорошее, как-то порадовать её, чтобы эти лучистые добрые глаза посмотрели на тебя с лаской. Вот это я и почувствовал, когда увидел свою будущую жену. Я сразу понял, что это она. Она была совсем ещё юная, тоненькая, но глаза её лучились той же нежной лаской, от неё исходила такое же женственное обаяние, как от моей мамы. Звали её Галина Вячеславовна, и была она начинающим учителем математики в нашей школе. Несмотря на молодость, она отлично проводила уроки, у неё всегда была хорошая дисциплина в классе, ребятишки её любили и тянулись к ней. Она была моей ровесницей, всего двадцати одного года, но пережила она уже очень много скорбей. Её папа был священником, и семью преследовали. Гале, её брату и сестре не давали учиться и работать. И отец принял решение: дети письменно заявили, что не будут общаться с родителями. Только тогда им разрешили учиться и работать. Они всё равно продолжали общаться тайком. К моменту нашей встречи маму и папу Гали вместе со старенькими бабушками за неуплату непосильных налогов выгнали из дома. Дом сожгли. Мама была больна туберкулёзом, и после этого, продрогнув на осеннем ветру, вскоре умерла. А папа, благословив наш брак, вскоре был арестован и принял мученическую смерть, до конца оставшись верен Богу. Он не отрёкся от Господа даже под угрозой смерти. Вот что выпало пережить моей Гале как дочери священника: голод, угрозы, насмешки, разлуку с любимыми родителями, смерть мамы, которой не было ещё и сорока лет, боль за отца. Но сначала я о её испытаниях ничего не знал. Мой старый учитель Андрей Панкратович всегда был таким добрейшей души человеком, что люди тянулись к нему, как цветы к солнцу. Вот и Галинка стала часто советоваться с ним. По возрасту он годился ей в отцы, может, даже в деды, а ей, видимо, очень не хватало родителей, с которыми её разлучили. |
| – То есть в училище создали все условия для того, чтобы, часто не прилетая в Минск, вы смогли пройти обучение? – Я очень признательна администрации Минского духовного училища за то, что мне все годы учебы шли на уступки и учитывали мою ситуацию. Ведь когда я уезжала, на подворье не было людей, которые могли бы остаться вместо меня. Прихожан много, а служили только один священник и один диакон. На клиросе певчие были, но без знания устава, нот, песнопений. Они могли петь и читать только в том случае, если кто-то рядом поможет и покажет, что и как. В общем, приход нельзя было надолго оставлять. К тому же я всегда еще где-то работала, потому как в храме трудилась во славу Божию, без какой-либо оплаты. В течение учебы весь педагогический состав с таким теплом и пониманием относился ко мне! Очень много времени уделяли моим вопросам. Ведь когда мы, заочники, приезжали на сессии, то того короткого времени, которое проводили с педагогами, было недостаточно. В отличие от счастливчиков с дневного отделения, заочники должны сами готовиться. И нас больше спрашивали. А для меня очень важно было понять дирижерскую схему, как руководить хором. И мне помогли поставить дирижерскую руку. У меня не поставлен голос, но педагоги и в этом всегда подбадривали, подсказывали, помогали. – Может быть, вы расскажете о своих преподавателях, кто и чем особо запомнился? – Назову Ольгу Янум. Таисия Миронова – великолепный педагог и замечательный человек. Галину Романюк помню очень хорошо, добрейшей души человек. О Джамиле Амандурдыевой теплые воспоминания – безотказная, хотя у нее была тяжелая ситуация в семье, много забот, она успевала и с нами заниматься… Победный экзамен Как оказалось, таких практикующих регентов, как я, у нас на потоке было довольно много – и мальчиков, и девочек. Приемная комиссия ко всем ездила принимать выпускной экзамен прямо на их приходы. Окна были открыты, и соседи-турки внизу слушали, как красиво поет наш многоголосный хор преподавателей Приехали и ко мне! Директор училища Изотов Вячеслав Дмитриевич, завуч с супругом, один из спонсоров и преподаватель по вокалу Ольга Янум. Это была 3-я неделя по Пасхе, день жен-мироносиц и 9 мая. Как сейчас помню, мы собрались на ужин в небольшой трапезной нашего подворья и пели военные песни. Погода была чудная, окна были открыты, и соседи-турки внизу слушали, как красиво поет наш многоголосный хор преподавателей… |
| тако же ниже украдет сей, никтоже бо его же яко себе любит и сохраняет, той тать обличися, но ниже чюжих браков возжелеет. ниже клятвою ложною кленется убо. ниже свидетельством ложным на ближнего свидетельствует. и отнюд, ни рук неправедных начнет бити, или лаяти начиная. или мучитель рачитель имении, елик ближнему суть бывая. иже бо что от сих дерзая, вкупе погубляет обоя, и желания божественого и Владычнего, и единоестественого любление. ового убо наветуя и обличая злыми. ового же уничижая и презирая. от них же в какова неотреченна мучения и горька влагает себе, всем есть явно. аще бо иже человеческих повелении держащего начальство презорник не убегает казни, но и в самое житие множицею беду имать; А иже Владыку всех и Царя и Содетеля, к своему клеврету досаждением и наветом обезчествуя и уничижая и его законом поругаяся, и хухнание [и поругание] показуя, колика томления приимет. Тем же подобает всяким образом и всяким тщанием, с чистою и непорочною нашею службою и сия сохраняти заповеди. Несть бо несть кроме тех, ниже верных и боголюбных части быти, ниже небесного сподобитися царствия; но сия убо человеку всякому всею силою сохранити подобает. Начальнику же и начальствуемому, юному и старцу, богатому и нищему, обще бо естество, обща и повеления, и общего хотения и прилежания требующа. А еже паче к начальных зрят наказанию, и твоей хранити потребнейше власти, от них же будет тебе и о иных вящшее искусство, она тебе ныне рекутся. ибо многия князю треба есть благодати и иного же и еже во обычаех благоукрашения. Тем же и глаголют, начальство мужа показует. и зане яко же каменными ослами искушается, сице человеческии ум в начальственых действах, и начальствуемых мыслех истязуется. Ты же ми паче внимай, да не точию слышатель, но и творец будеши, добрых и досточюдных деянии. разум же начало нам. и сим вси в божественых будем. Молитва убо Богови совокупляет и усвояет. беседа бо некая божествена сущи, и спребывание умное всех добрейшего и честнейшего. от нея же всяко убо осуществение и содержание, всякая же промышления и дарования благих. |
| «Никто же может,» говорит Господь, «двема господинома работами... Не можете Богу работати и мамоне» ( Мф. 6, 24 ). Не можем мы добродетели прилежать и греху: ибо «кое общение свету ко тьме?» ( 2Кор. 6, 14 ). К тому же заповеди Христовы легки и облегчающи; а грехи тяжелы и отяжеляющи. Тяжко же паче то, что мы напрягаемся совместить противоположности и полагаем возможным и к плотским похотениям благоволить, и духовными деланиями заниматься с успехом. Но обратимся к себе: если мы достигли в мipy совершенства, благодарение Богу, от Коего «всякое даяние благо и всяк дар совершен»; и позаботимся пребыть твердыми, страхом Божиим себя соблюдая неизменными и непреложными в добрейшем благонастроении нашем; если же нет, и во многом недостаточны, то поспешим и напряжемся достигнуть совершенства, пока есть еще время для делания, – верою утверждаясь, надеждою окрыляясь, любовью связуясь, смиренномудрием украшаясь, послушанием обвеселяясь, терпением испытуясь, исповеданием просвещаясь и всеми другими деланиями свидетельствуя о себе, что есмы истинные монахи, неложные послушники и искусные во Христе рабы Господни. 218. 1) Внимательно надо слушать слово Божие: ибо отсюда всякие духовные расположения. – 2) Так поступали все святые, и дали свидетельство о благих плодах сего. – 3) Будем и мы так поступать помня, как облагодетельствовал нас Господь. 15] 3. Все люди имеют и очи, и уши, но не все слышат и видят, а только те, у коих есть ухо слышащее и око видящее. Почему и Господь сказал: «имеяй уши слышати, да слышит» ( Мф. 11, 15 ). О тугих на ухо и пророк говорит: «даде им Бог дух умиления, очи еже не видети, и уши еже не слышати» ( Ис. 6, 9 ; Рим. 11, 8 ). Итак внимательно, а не просто, как попало, будем слушать, что читается нам, чтоб не подпасть угрозе, но паче, чтоб мы могли сказать: «наказание Господне отверзает уши мои» ( Ис.50, 5 ). Так слушающий внимает, сокрушается, очищается, просвещается, радуется, все здешнее почитает тению, все уметы, да Христа приобрящет, когда слышит Его говорящим к ученикам: «не оставлю вас сиры, приду к вам» ( Ин. 14, 18 ). |
| – Скажи, сынок, а ты Пушкина любишь? – неожиданно спросил дедушка. Папа снисходительно поморщился: – Кто же его не любит?! Но дедушка совершенно серьёзно поинтересовался: – Ты встречался с ним, видел его, говорил? – Странный вопрос, – папа даже не знал, как реагировать. На выручку отцу поспешила Таня: – Дедушка, Пушкин же жил в прошлом веке. Как папа мог встречаться с ним? Папа у нас ещё молодой! – А как он мог полюбить его, если не видел? – озадачил Таню дедушка. – Ты тоже, уверен, его любишь? Да? – Конечно, люблю. У него такие сказки!.. – Значит, мы знаем его и любим по его произведениям. Он в них живёт. Так? – Так. Добившись согласия от ребёнка, дедушка обратился к сыну: – Вот и Бога мы любим не как плод своей фантазии, не как свою выдумку, а, прежде всего, как Творца всего видимого и невидимого мира. Как прекрасно создан наш мир, мы можем открыть только любящей душой. Если в сердце любовь, то мы замечаем, как вспыхнули красотой полевые цветы, как заливаются радостными трелями птицы. Если же душа окаменела, то вокруг виден только мрак. Любовь открывается любящему сердцу. Но от папы добиться признания в его ошибке было не так-то просто: – Но откуда его – это любящее сердце – взять, если оно окаменело, если оно равнодушно ко всему, кроме себя? Любовь же не подвластна рассудку, воле, приказам. Не является ли призыв к любви “гласом вопиющего в пустыне”? – Иными словами, ты спрашиваешь: можно ли полюбить Бога, или как научиться любить? – уточнил дедушка. – Чтобы полюбить невидимого Бога, святые отцы советовали начинать с любви к ближнему. Однако у папы сразу же возник вопрос: – Но как можно заставить себя любить кого-то? – Очень просто, – улыбнулся дедушка, – надо начинать творить дела любви. Любовь – это прежде всего доброта. Надо творить добрые дела, и тогда Господь даст высший дар, высшую награду – любовь к ближнему, а потом и к Богу. Есть замечательная легенда. В одной долине среди гор стояли рядом две избушки. В них жили две старушки. Одна была добрейшей души, другая – скряга. Им помогали монахи из соседнего монастыря, стоявшего на утёсе: приносили молоко, делились хлебом, запасали хворост и дрова, чтобы в зимний холод было чем растопить печь. |
|
|
