| Список из 100 книг по зарубежной литературе для школьников: 1. Данте Алигьери. Божественная комедия 2. Ф. Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль 3. М. Сервантес. Дон Кихот 4. Ж.Б. Мольер. Тартюф 5. О. Голдсмит. Гражданин мира 6. О. Бальзак. Шагреневая кожа 7. Ч. Метьюрин. Мельмот Скиталец 8. Д. Дефо. Жизнь и приключения Робинзона Крузо 9. М. Пруст. В поисках утраченного времени 10. А. Дюма. Три мушкетера 11. Ч. Диккенс. Посмертные записки Пиквикского клуба 12. В. Гюго. Отверженные 13. И.В. Гете. Фауст 14. Стендаль. Красное и черное 15. В. Скотт. Айвенго 16. У. Шекспир. Гамлет 17. Ф. Купер. Последний из могикан 18. Дарио Салас Соммэр. Мораль XXI века 19. Ж. Верн. Дети капитана Гранта 20. М. Твен. Приключения Тома Сойера 21. Г. Мопассан. Пышка 22. О. Уайльд. Портрет Дориана Грея 23. Ф. Ницше. Так говорил Заратустра 24. Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи 25. Р. Стивенсон. Остров сокровищ 26. Г. Сенкевич. Quo vadis 27. Э.М. Ремарк. Три товарища 28. И. Бобровский. Белендорф. Литовские клавиры 29. Р. Олдингтон. Смерть героя 30. А. Кронин. Замок Броуди 31. М. Метерлинк. Синяя птица 32. Д. Лондон. Мартин Иден 33. Д. Буццати. Татарская пустыня 34. Р. Джованьоли. Спартак 35. Д. Голсуорси. Сага о Форсайтах 36. О. Генри. Короли и капуста 37. Я. Гашек. Похождения бравого солдата Швейка 38. Д. Олдридж. Последний дюйм 39. А. Сент-Экзюпери. Планета людей 40. А. Жид. Имморалист 41. У. Голдинг. Повелитель мух 42. Г. Уэллс. Война миров 43. С. Моэм. Луна и грош 44. П. Валери. Юная парка 45. Г.Р. Хаггард. Копи царя Соломона 46. Р. Бах. Чайка по имени Джонатан Левингстон 47. Я. Кавабата. Снежная страна 48. Г. Белль. Глазами клоуна 49. Ф.С. Фицджеральд. Ночь нежна 50. Э. По. Убийство на улице Морг 51. Э. Золя. Жерминаль 52. А. Франс. Остров пингвинов 53. Б. Шоу. Пигмалион 54. Ф. Кафка. Замок 55. Г. Гессе. Игра в бисер 56. Т. Драйзер. Стоик 57. Г. Грасс. Траектория краба 58. Р. Роллан. Жан-Кристоф 59. Л. Фейхтвангер. Гойя, или Тяжкий путь познания 60. Э. Хемингуэй. Прощай, оружие 61. А. Кестлер. Слепящая тьма |
| Такое же положение было в Италии и Германии. Когда король Люксембургский Генрих VII собрался в Рим для коронования, знаменитый поэт средневекового католичества Данте Алигьери приветствовал его трактатом «О монархии», в котором в числе прочего высказал такую мысль, что «папе мы подчиняемся не как Христу, но как Петру». Людовика Баварского в его борьбе с папой Иоанном XXII поддерживали многие публицисты. Лупольд Бебенбургский, Вильгельм Оккам, Марсилий Падуанский и Жан де Жанден были проповедниками власти светского государства против притязаний Римского папы. Марсилий Падуанский и Жан де Жанден были авторами политического трактата «Защитник мира», основной мыслью которого было утверждение, что «священство не имеет никакой деспотической власти; оно должно заботиться только о спасении душ». Автор «Восьми вопросов о папской власти» Вильгельм Оккам продолжил и углубил полемику Марсилия Падуанского и Жана де Жандена. Он не признает законным актом «Дар Константинов» папе на том основании, что император не может дарить собственность империи. В другом своем важнейшем сочинении — «Диалог между вопрошающим учеником и отвечающим ему наставником» — В.Оккам с особенной силой отвергает учение о папской непогрешимости и всемогуществе. В Германии нападки на римско-католическое духовенство первоначально отразились в эпических произведениях, например в сказании «О Рейнеке-лисе», появившемся в конце XV в. Немецкий писатель Себастьян Брант в «Корабле глупцов» также выступает с обличениями разврата духовенства. Голландская литература того времени тоже не щадит духовенства и раскрывает все нравственные язвы клириков. Еще в XIII в. Ван Марлант подвергал в своих произведениях строгой критике развратную жизнь епископов. «Свидетельство Яна» с большим сарказмом пишет о том, что «священники издали строгие законы для народа, а сами их не соблюдают». В Англии правительство и общество также стремилось к ограничению папской власти. Парламент часто противился вмешательству пап в дела Английской Церкви. Эдуард III издал два статута, из которых один давал королю право замещать церковные должности, а другой запрещал английским подданным обращаться к суду папы. Английская литература с самого своего возникновения бичует монахов и высшее духовенство. Замечательный английский писатель Вильгельм Лангданд в своем произведении «Видение Петра пахаря» выступает против продажи индульгенций, нравственной распущенности католических монахов и духовенства и их корыстолюбия. Чосер в «Кентерберийских рассказах» и Гауер в «Vox Clamanmis» также настойчиво указывают на испорченность слуг Церкви и требуют всесторонней реформы. |
| И неслучайно, что все эти вопросы, законные и осмысленные в рамках теизма (от различий в последнем в данном случае можно отвлечься), в секулярной мысли мало-помалу повисают в воздухе (выступая по сути унаследованным от прошлого непрояснённым «пережитком»), а то и вовсе перестают вставать» . Для уяснения сущности метаморфозы гуманизма в трансгуманизм необходимо, хотя бы в общих чертах, определить границы понятия гуманизма как такового, по причине его, как уже здесь было отмечено, семантической многослойности. В самом широком значении гуманизм представляет собой мировоззрение, построенное на признании центрального значения человека в мире, уважении к его достоинству и правам. В таком смысле гуманизм обнаружим и в Древнем мире, несмотря на его космоцентризм; в первую очередь в греко-римской цивилизации периода её высокого культурного развития, почему и первые новоевропейские гуманисты, начиная с Франческо Петрарки, апеллировали именно к античности. Уважение к человеку как единственной твари, созданной по образу и подобию Бога, является конститутивным элементом иудео-христианского откровения. В христианстве, – после Боговоплощения, – место человека в онтологической иерархии сущего даже выше, нежели в ветхозаветном иудаизме. Из абсолютизации этой особенности новозаветного миропонимания и вырастает новоевропейский гуманизм, который, как пишет Алексей Фёдорович Лосев, «несомненно есть учение о правах свободного индивидуума, и логических, и моральных и эстетических с весьма частой антицерковной тенденцией (что, впрочем, для возрожденческого гуманизма совсем необязательно), с энтузиазмом в области научных филологических исследований и с общественно-политическими выводами против светской власти папства» . Понятие гуманизма, как пишет Дмитрий Кириллович Богатырёв, несёт в себе три смысловых уровня. «1) В узко-историческом аспекте – явление западноевропейской истории, связанное с выяснением античной почвы (в отличие от христианского Неба) европейской культуры посредством, в первую очередь, филологических изысканий, ассоциируемое с именами Франческо Петрарки, Данте Алигьери, Лоренцо Валлы, Альберти и др. |
| Свою основу эти эпохи почерпнули в греко-римской культуре. Фома Аквинский и Данте Алигьери, заложившие основы нового западноевропейского мировоззрения, по-настоящему связывают древнее время и эпоху Возрождения. И не просто связывают, а переводят Западную Европу на принципиально новую методологию понимания мира, основой которой становится антично-римская методология в ее самодостаточной антропологичности. Тем самым они определили главный вектор не только формирования мировоззрения, но и всего развития Западной Европы. Возникает вопрос: неужели Фома Аквинский, основоположник нового католического богословия, является основоположником нехристианского мировоззрения? Ведь он все свое учение строит на христианстве? Но дело не в конкретной аргументации, а в методологии познания мира и тем самым в мировоззрении. А методология его познания аристотелевская, а значит, античная. И чтобы увидеть это, достаточно заглянуть во вторую часть его «Суммы теологии» – антропологию. Что является целью жизни Аристотеля? – Счастье. У Василия Великого? – Спасение. У Фомы? – Счастье. Эпоха Возрождения и еще более эпоха Просвещения, перейдя на методологию познания древнего мира, ставят грандиозную задачу: обеспечение счастья каждого человека в пространстве его земного бытия. Важнейшим принципом этой идеологии стало замыкание жизни человека на его земную жизнь, на земное счастье. Этот подход постепенно ограничивает целевое пространство понимания жизни человека земным измерением и, соответственно, поиск средств его обеспечения также ограничивает земным пространством. В эпоху Возрождения гораздо меньшее значение придавалось технике как важнейшему фактору развития общества, но указание на технику как главное средство решения материальных проблем и тем самым освобождения человека от непомерной тяжести физического труда было обосновано в эпоху Возрождения. Естественно, такая методология заставляет искать решение всех проблем только во взаимодействии с природой или внутри социума, вне Бога. Отсюда нередко призыв понять, что человек – это часть природы. Но в том-то и дело, что человек это не часть природы, а совсем другая природа. И даже не потому, что человек кардинально иначе, чем животное, взаимодействует с природой, но и потому, что человек взаимодействует с Богом. |
| Иуда — не намного больше предатель, чем Петр. Только мотивы у них разные: Петр отрекается от Иисуса из трусости, чисто биологической и импульсивной, а Иуда — подчиняясь целесообразности, выгоде, считая, что это разумно и на сегодняшний день для него небесполезно. Он гораздо рациональнее, чем об этом было принято думать раньше. Именно потому ему стало тошно жить, что он не предавал Иисуса. Если бы Иуда, действительно, был ключевой фигурой во время взятия Христа под стражу, он бы не наложил на себя руки, а, наоборот, почувствовал бы себя победителем. Но он никого не предал — кроме самого себя. Он просто пытался нагреть руки на Его аресте и Его смерти и поэтому не смог, как Петр, расплакаться так горько и так прорваться через свою слабость и трусость — и стать в результате тем Петром, которого мы чтим уже две тысячи лет. Иуда — один из самых близких учеников Иисуса, как и Петр. Он — один из двенадцати (Мк. 14: 20), как говорит сам Иисус, «омочивый со Мною в солило руку» (Мф. 26: 23), то есть участник Тайной вечери, тот, кому Иисус, «обмакнув кусок, дал» его (Ин. 13: 26). Кстати говоря, cлoboм psomion (kycok), которое стоит здесь в Евангелии, на православном Востоке до сих пор обозначается освященный хлеб, преподаваемый верными как Тело Христово. Он, бывший так близко к Учителю… Он — не страшный злодей и не величайший преступник в истории человечества, как думалось Данте Алигьери, не герой из трагического романа, а просто маленький человечек, не справившийся со своими маленькими страстишками, — вот кто такой Иуда Искариот. Именно это делает его предательство особенно страшным. Его имя стало символом самого низкого и самого подлого, но ведь в его положении может оказаться каждый. Еще о. Сергий Булгаков сравнивал Евангелие с иконой, на которой изображен Иисус со Своими учениками. Только изображен Он здесь не красками, а словами. Есть на этой иконе место и для Иуды. Образ его написан евангелистами совсем не для того, чтобы мы его ненавидели или презирали (Евангелие ни тому, ни другому не учит!). Он стоит здесь где-то с краю, в темноте, безмолвно, как дорожный знак, предупреждая каждого из нас: «Не иди по той дороге, которая стала моею. Не предавай своего ученичества, считая, что от тебя все равно ничего не зависит. Не предавай своего ученичества, хотя иногда это бывает очень непросто». |
| Простите за эмоции. Материал Вашей статьи высоконаучен, мне все эти анализы не просто знакомы. В курсе своих лекций и в спецсеминаре " Евангельский текст в русской литературе " мы со студентами филфака давно работаем над темами, подобной проблематики. И скажу одно:это прочтение русской классики дает поразительные результаты. Одним из которых стало воцерковление студентов, сменивших пирсинги на крестики. Слава Богу за все! Поздравляю, родные отцы Дмитрии! Настоящий подарок к концу страстной седмицы. С любовью во Христе Галина грешная. Простите за эмоциональный тон! Татьяна 29 апреля 2016, 00:53 Я думаю, живой, пытливый ум, чуткая душа и религиозное чувство, соединенные с верой и молитвой близкиз людей всегда оставляют место надежде на спасение. Очень поэтический материал (другого слова не подберу) и проникновенный. Достойный великого поэта. Лена 28 апреля 2016, 22:10 Спасибо за прекрасную статью. У замечательного Пушкиниста В.С.Непомнящего есть цикл обсуждения произведения " Евгений Онегин " и я уже тогда поняла , после разбора детального строк этого романа насколько был духовным , богодухновенным наш родной , любимый поэт. Конечно , он падал , так как враг рода человеческого завидовал этому столпу света и таланта , но и восставал и подарил нам литературный Русский язык , русскую литературу , как Данте Алигьери подарил литературный итальянский своей Италии. Слава Богу , что Он послал нам такого человека как Александр Сергеевич. Что Пушкин был у нашего народа и есть. Екатерина 27 апреля 2016, 23:46 Большое спасибо за потрясающую, очень проникновенно написанную статью! Я родилась в Царском Селе, а любовь к Александру Сергеевичу Пушкину, любовь ко всему пушкинскому мне привила моя бабушка - раба божия Ольга, царство ей небесное! Статья очень растрогала, читала, местами просто заплакала. Уважаемые авторы - Большое спасибо! ТАТИАНА17 27 апреля 2016, 22:41 " ...Все лучшие порывы посвятить Отчизне ты зовешь нас из могилы;/В продажный век,век лжи и грубой силы зовешь добру и истине служить./Вот почему,возлюбленный поэт, так дорог нам твой образ |
| Каждая мафия представлена в портретно узнаваемых лицах (тоже по 12) совокупно – в этом главное требование и новаторство! – с максимальным совмещением деяний и наказаний. Чего, кстати, ни нашему святителю Кириллу Туровскому, ни итальянцу Данте Алигьери в их произведениях о мытарствах и аде, прямо скажем, сделать не удалось. Например, распатланная Супрун, глава Укрминздрава должна быть терзаема освобожденными ею эпидемиями на разрушенном фундаменте больницы, поедая просроченные лекарства. Яценюка черти, конечно же, должны надувать дорогим реверсным газом на обломках легендарной разворованной стены с атрибутами прочих афер, с этим деятелем связанных. Варфоломей может быть представлен в виде огромной навозной мухи, сжимающей в лапках томос, истошно жужжащей и волочимой старичком-паучком в уголок. Из ее волосатого брюшка могут несмело выглядывать опарыши с мордашками Епифания, Зори, Шостацкого, Юраша и прочих драбинок. И т.д.. и т.п. Конечно, необходимо и какое-то общественное обсуждение. Например, Кличко советуют изображать залитым в потрескавшееся стекло из-за построенного им моста. А мне этот стеклянный мост, наоборот, понравился, будь моя воля, я бы его дотянул до музея Великой Отечественной или даже до Ботсада и Ионинского. Ведь все знаменитые киевские градоначальники от Дехтярева до князя Сан-Донато и Сольского мечтали днепровские обрывы превратить в склоны, а склоны – в огромный парк над рекой. Строительство без воровства, видимо, не обошлось, но ведь что-то своровать можно лишь на время, а мост останется на века. У Кличко, полагаю, и без моста сыщут тьму афер. Но без консенсусного обсуждения по всем персонажам, конечно, не обойтись. Любопытна идея сделать проект мультимедийным, с компьютерной графикой, документальными видеорядами. Полотно также предлагают озвучить ораторией «Страшного суда» (о ней упоминал Михаил Булгаков) с живым визгом Ирины Геращенко, воплем Ницой, шипением Фарион, клокотанием Парубия и прочих топовых персонажей, коих забыть невозможно, а вспоминать – страшно. Слова здесь не особо нужны, а вот собрать всю гамму злобных чувств, запечатленную в неповторимых живых звуках, для воя с оркестром – оригинальная идея. На худой конец, всех парубиев и федын можно привлечь к озвучке отдельных драматических сцен живописной панорамы. Даже дистанционно. |
| – Целых три, ваша светлость, – на выбор. Клянусь Пегасом, довольны останетесь! В те времена государи пользовались своими придворными поэтами, как музыкальными инструментами, чтобы петь серенады не только своим возлюбленным, но и своим женам, причем светская мода требовала, чтобы в этих стихах предполагалась между мужем и женой такая же неземная любовь, как между Лаурою и Петраркою. Моро с любопытством просмотрел стихи: он считал себя тонким ценителем, поэтом в душе, хотя рифмы ему не давались. В первом сонете пришлись ему по вкусу три стиха; муж говорит жене: И где на землю плюнешь ты, Там вдруг рождаются цветы, Как раннею весной – фиалки. Во втором – поэт, сравнивая мадонну Беатриче с богиней Дианой, уверял, что кабаны и олени испытывают блаженство, умирая от руки такой прекрасной охотницы. Но более всего понравился его высочеству третий сонет, в котором Данте обращался к Богу с просьбою отпустить его на землю, куда будто бы вернулась Беатриче в образе герцогини Миланской. «О, Юпитер! – восклицал Алигьери. – Так как ты опять подарил ее миру, позволь и мне быть с нею, дабы видеть того, кому Беатриче дарует блаженство», – то есть герцога Лодовико. Моро милостиво потрепал поэта по плечу и обещал ему сукна на шубу, причем Бернардо сумел выпросить и лисьего меха на воротник, уверяя с жалобными и шутовскими ужимками, что старая шуба его сделалась такою сквозною и прозрачною, «как вермишель, которая сушится на солнце». – Прошлую зиму, – продолжал он клянчить, – за недостатком дров, я готов был сжечь не только собственную лестницу, но и деревянные башмаки св. Франциска! Герцог рассмеялся и обещал ему дров. Тогда, в порыве благодарности, поэт мгновенно сочинил и прочел хвалебное четверостишье: Когда рабам своим ты обещаешь хлеб, Небесную, как Бог, ты им даруешь манну, — Зато все девять муз и сладкозвучный Феб, О, благородный Мавр , поют тебе осанну! – Ты, кажется, в ударе, Бернардо? Послушай-ка, мне нужно еще одно стихотворение. – Любовное? – Да. И страстное. – Герцогине? – Нет. Только смотри у меня, не проболтайся! |
| Голль Шарль де (Gaulle Charles de). Голсуорси Джон (Galsworthy John). Гомер. Горации (Goratii). Горький Максим (Алексей Максимович Пешков). Госсе, сэр Эдмунд (Gosse, Sir Edmund). Готорн Натаниел (Hawthorne Nathaniel). Грандисон Чарльз (Grandison Charles). Граут (Grout). Гревил Чарльз (Greville Charles). Грегори Монди (Gregory Mondy). Грегори, сэр Ричард Арман (Gregory, Sir Richard Arman). Грей, сэр Эдвард, виконт Фаллодонский (Grey, Sir Edward, 1st Viscount Grey of Fallodon). Гренфелл, сэр Уилфред Томпсон (Grenfell, Sir Wilfred Thompson). Гримм Якоб Людвиг Карл (Grimm Jacob Ludwig Karl). Грин, мисс (Green). Грин Джек Томас (Grein Jack Thomas). Грин Джон Ричард (Green John Richard). Грэм Кеннет (Graham Kenneth). Грэнвилл-Баркер Харли (Granville-Barker Harley). Гувер Герберт Кларк (Hoover Herbert Clark). Гуд Робин (Hood Robin). Гулд Фредерик Джеймс (Gould Frederick James). Гумбольдт Фридрих Генрих Александр фон (Humboldt Friedrich Heinrich Alexander von). Гюго Виктор (Hugo Victor). Д’Абернон Эдгар Винсент, лорд (D’Abernon Edgar Vincent, 1st Viscount). Давид, царь. Дайс и Фостер (Dyce and Foster). Данк (Dunk). Данн Джон Уильям (Dunne John William). Данте Алигьери (Dante Alighieri). Дарвин Чарльз (Darwin Charles). Дарроу Кларенс (Darrow Clarence). Д’Арси Элла (D’Arcy Ella). Датт Палм (Dutt Palm). Даубарн Чарльз (Dawbam Charles). Даукинс Клинтон (Dawkins Clinton). Дауни Ричард (Downey Richard). Денайер (Denyer). Денби Рудольф Филдинг, граф (Denbigh Rudolph Feilding, 9th Earl of). Десборо (урожд. Фейн) Этель, леди (Desborough (Fane) Ethel, Lady). Дефо Даниэль (Defoe Daniel). Дешанель (Прива-Дешанель) Огюстен (Privat-Deschanel Augustin). Джаггернаут (Juggernaut). Джад Джон Уэсли (Judd John Wesley). Джей-Кей — см. Кей Джон, по прозвищу Джей-Кей. Джеймс Генри (James Henry). Джеймс Уильям (James William). Джеймсон, сэр Леандр Стар (Jameson, Sir Leander Starr, baronet). Джейн — см. Роббинс (в замужестве Уэллс) Эми Кэтрин. Джекобс (урожд. Уильямс) Агнес Элинор (Jacobs (Williams) Agnes Eleanor). |
| 328. Aristotelis Politica IV (VII), 5, 1327 a 1. 329. Ср.: Кудрявцев O. B. Эллинские провинции Балкаиского полуострова во второй веке нашей эры. М., 1954. С. 9—10, 118—155, 229— 243; Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя в западных провинциях Римской империи. М., 1957. С. 278—293, 420—443. 330. Пер. М. Л. Гаспарова (Памятники средневековой латинской литературы X—XII веков. М., 1972. С. 211). 331. Пер. М. Лозинского (Данте Алигьери. Божественная комедия. М. 1968. С. 336. Ст. 1-12). 332. Слово «латинянин» (Λατεινς) становится особенно одиозным в связи с политическими и конфессиональными конфликтами поздневизантийской эпохи; но уже в эпоху Римской империи оно использовалось грекоязычным населеиием восточныя провинций как способ отделить ненавистную этническую природу западною завоевателя от его славною имперскою имени «римлянин». (При таком снижающем употреблении слова «латинянин» отчетливо выступает функция слова «римлянин» как титула) Около 180 г. Ириней Лионский уже сближал слово «латинянин» с апокалиптическим «числом Антихриста» 666 (Adversus haereses V, 30, 3). 333. Ср.: Моммзен Т. История Рима. Т. 1. М., 1936. С. 812—814. 334. О влиянии римской «триумфалыюй тематики» на церковную символику в ранневизантийском (равеннском) искусстве см.: Лазарев В. Н. Византийская живопись. 1971. С. 51; ср. также: Grabar А. L’empereur dans Рагтвлиянии римской «триумфалыюй тематики» на церковную символику в ранневизантийском (равеннском) искусстве см.: Лазарев В. Н. Византийская живопись. 1971. С. 51; ср. также: Grabar А. L’empereur dans Part byzantin. Paris, 1936. P. 237—239.yzantin. Paris, 1936. P. 237—239. 335. De anathemate 3//PG. 48. Col. 949. 336. Suetoni Nero XXXII, 3. 337. Eusebii Pamphili Historia ecclesiastica IX, 9; Lactantii Firmiani De mortibus persecutorum XLIV. 338. Cp.: Hunger H. Reich der Neuen Mitte. Der christliche Geist der.: Hunger H. Reich der Neuen Mitte. Der christliche Geist der byzantinischen. S. 74—96.yzantinischen. S. 74—96. 339. Pauli Silentiarii Descriptio S. Sophiae 257 sqq.; Corippi In laudem lustini carmen III, 167 sqq. |
|
|
